Воспитание слабости

В середине 2010-х годов социологи вдруг обнаружили, что с поколением, готовым вот-вот вступить в возраст ответственности за судьбы мира, что-то не то. Оно совсем не может держать удар. Оказалось, что те, кому около 20-ти, нуждаются в абсолютно комфортной среде, а любой психологический дискомфорт воспринимают как большую трагедию. В 2016 году британский теоретик левацкого толка Клэр Фокс пишет статью, в которой даёт этой новой социальной реальности удачное имя – «поколение снежинок», которое сразу же становится популярным, балансируя между оскорблением и научным термином.

Клэр Фокс вскрыла проблему, когда выступала перед студентами с речью, посвящённой насилию над женщинами (типичная тема для политика её направления). И была потрясена тем, как повела себя аудитория: «Некоторые девушки расплакались и начали обнимать друг друга, другие сидели и тряслись от ужаса. Реакция была такой, словно им объявили о случившейся страшной катастрофе. Словно вместо аудитории, где сидели в основном отличники, мы оказались на войне под бомбёжками». Реакция была явно неадекватной – чрезмерно большой по сравнению с вызвавшей её причиной (дежурными словами какой-то незнакомой тётки).

Слова могут ранить. Они приносят дискомфорт. Идеология толерантности, уже давно покорившая Запад, имеет две стороны. Её фасадом служит тезис: не ограничивай другого в его проявлениях, он имеет право быть самим собой. Но каждый может это приложить и к себе. И тогда получается: не трогай меня, не причиняй мне беспокойства. Не говори мне того, что меня может расстроить. Студенты-«снежинки» изгоняют неугодных им лекторов, требуют исключения из программы неудобных книг, в университетах создаются «уголки безопасности», где исключается всё, что может нарушить внутреннюю гармонию. Случалось, что запрещалось аплодировать в аудитории – слишком громкие звуки могут кого-нибудь напугать. Журналист Майкл Снайдер, писавший о поколении снежинок, печалится: «к сожалению, мы вырастили поколение неженок, вечных мальчиков и девочек, которые никогда не станут настоящими мужчинами и женщинами». Он называет «снежинок» поколением бесхребетных слабаков.

И у Клэр Фокс, и у Снайдера явно присутствуют нотки самобичевания: как же мы допустили такое? Хотели защитить наших детей, а воспитали душевных инвалидов. Промашка вышла... Но тут возникает вопрос: а действительно ли это промашка? Имеем ли мы дело с ошибкой воспитания, с некоторым побочным эффектом развития западной цивилизации, случайным негативным отклонением, или, наоборот, получен именно желаемый результат?

Человек – существо культурное. Не обязательно – высококультурное, но мы не можем существовать иначе, как создавая вокруг себя культуру – некий мир смыслов. Как нам необходимы воздух и вода, так же нам нужны смыслы и ценности. Для человека естественно обладать ценностями (что, в частности, означает постоянно подтверждать себе ценность того, что ты таковыми считаешь) и защищать их. Конфликты по поводу ценностей – коммуникативная неизбежность и социальная необходимость. Поскольку мы все – разные, наши ценности не совпадают, а узнаём мы об этом в момент общения. Любое (за исключением чисто поверхностного) общение даёт нам знание о существовании смыслов и ценностей, отличных от наших. И это знание – социально полезно, так как предоставляет возможность провести верификацию собственных ценностей, обнаружить ложные и утвердиться в истинных. Общество семантически развивается только потому, что в нём постоянно тлеет аксиологический конфликт (спор по поводу ценностей). Он побуждает искать лучшие социальные решения, изменять наше отношение к окружающим, тормошит нашу совесть.

Иногда аксиологический конфликт приобретает порочные формы – в виде попыток навязать свои ценности силой, запрета на инакомыслие, преследования и физического уничтожения идеологических конкурентов. Огонь может выскочить из печи и спалить дом. Но без огня нет тепла. Уход от конфликта, устранение ситуаций, когда необходимо спорить о ценностях, – по-своему опасны. Они угрожают не отдельному человеку, но человеческой общности. Социум торжествующего конформизма, в котором открытая борьба за свои ценности считается моветоном, уязвим и практически нежизнеспособен.

Всеобщее воспитание слабости, таким образом, становится предуготовительной операцией к глобальной манипуляции. Здоровое общество, в котором люди готовы биться за ценности, всегда может самоорганизоваться и дать отпор. Слабое, привыкшее к толерантности и конформизму общество, в котором принято уходить от конфликта, к отпору не способно.

Но как проверить градус уязвимости? В достаточной ли мере человечество усвоило слабость, сделались ли мы уже лёгкой добычей или ещё нет? Необходим стресс-тест. И таким тестом стал коронавирус.

Современный человек трепетно относится к своему самочувствию. В нашей культуре уже давно существует культ здоровья. Хотя большинство людей чем-то больны (имеют какую-нибудь хроническую патологию), именно абсолютное здоровье почему-то считается нормой. Мы все гонимся за здоровьем, подобно тому, как на собачьих бегах собаки пытаются догнать недостижимого механического зайца, и каждая новая хворь снова отнимает у нас победу. Болезнь лишает комфорта, разрушает обыденную жизнь, выбивает из под ног уверенность в завтрашнем дне, напоминает о смерти. Человек боится болезни, и напугать его ею проще всего.

Между тем, новые вирусы (или их штаммы) возникают постоянно. Из тех, чье пришествие состоялось уже в этом веке, можно вспомнить птичий грипп, SARS (или ТОРС – тяжёлый острый респираторный синдром), эпидемия которого была в 2003 году, свиной грипп (эпидемия 2009 года), самый свежий предшественник нынешнего коронавируса – родственный ему MERS (эпидемия 2013-2015 годов). Из всех этих респираторных инфекций самым смертельным был именно MERS – более 37% заболевших умерло. Но инфекция распространялась медленно, и заболело сравнительно мало людей (чуть больше 1000). Зато у свиного гриппа статистика была впечатляющей – более 400 тысяч заболевших, 5 тысяч смертей. Какие-то профилактические (карантинные) меры применялись и тогда, но до такой глобальной истерики, которую мы наблюдаем сегодня, дело не доходило. А ведь летальность нынешнего коронавируса лишь немногим больше. Что изменилось?

Такое ощущение, что свиной грипп был просто заболеванием, а COVID-19 используется как инструмент. И этот «инструментальный» подход к болезни – уже не первая попытка. Первой была Эбола.

Но сначала надо сказать ещё кое о чём. В 2012 году на рынок вышла игра Plague inc («Чума инкорпорейтед»), которая стала самой продаваемой игрой года. В этой игре цель игрока – организовать глобальное распространение вируса и, в конечном счёте, уничтожить человечество. То есть человек играет за вирус против людей – семантическое извращение, впрочем, вполне соответствующее духу эпохи.

Plague inc – частная инициатива одного человека. Её автор – Джеймс Вон (James Vaughan) занимался своим проектом по выходным, используя труд фрилансеров. Создание игры ему обошлось в 5 тысяч долларов, и он гадал, сумеет ли вернуть эти деньги. Но стал миллионером.

Plague inc – не первая игра с подобным сюжетом. До того существовала, например, Pandemic2 (вышла в 2008 году), знакомство с которой и подтолкнуло Вона к разработке своего варианта. Plague inc оказалась хитом, а Pandemic2 – нет. Вероятно, у Вона получилось лучше, но для успеха в бизнесе мало иметь на руках хороший продукт, нужна ещё удача или способная её заменить грамотная маркетинговая стратегия.

Можно заметить определённую параллель: есть ряд игр на эпидемическую тему, и вдруг одна из них выходит в лидеры продаж; аналогично, есть следующие друг за другом новые хвори, и вдруг одна из них становится фактором, способным переформатировать повседневную жизнь всего человечества. И то, и другое (в теории) может быть результатом простого стечения обстоятельств. Но случай с COVID-19, очевидно, совсем не прост.

Как бы там ни было с Plague inc, у этой игры в реальной истории оказалась вполне конкретная функция: она познакомила своих игроков с тем, как распространяются эпидемии (насколько это просто). При этом вирус в игре убивал, а в голове пользователя возникала семантическая связка «вирус =смертельная опасность» (в действительности существует множество вирусов, не представляющих никакой серьёзной угрозы).

Plague inc скачали 75 миллионов раз. Брошюр об эпидемической опасности напечатано, конечно, больше, но кто их читает? А тут люди почувствовали динамику эпидемии буквально на своих пальцах. Игра стала неплохой информационной подготовкой к грядущему вирусу. Сначала – к Эболе.

Вспышка Эболы пришлась на 2014-2015 годы. Заболевание выглядело достаточно угрожающим (смертность – более 40%), и информационное пространство заполнилось тревожными сообщениями. Об Эболе заговорили по всему миру. Именно тогда был предпринят первый опыт приучения человечества к отслеживанию эпидемии в режиме онлайн. Памятно заявление Барака Обамы, тогдашнего президента США, назвавшего Эболу в числе главных угроз мировой цивилизации (наравне с действиями России и террористами из ИГ (организация, запрещённая в России). Эболе выгородили место на авансцене истории.

Но эпидемия эболавируса не переросла в пандемию, по существу так и не покинув пределы локального очага в Африке. В отличие от коронавирусов, Эбола не передаётся воздушно-капельным путём, только с жидкостью заболевшего (в основном, через кровь). Распространение такой заразы при развитой медицинской культуре остановить просто: заболевание протекает тяжело, следовательно, больных легко идентифицировать; карантин и изоляция инфицированных оказываются эффективными – при соблюдении определённых правил можно исключить дальнейшую передачу вируса. Глобальная паника, чуть было вспыхнув, всё же не занялась. Эболу не победили, она так и осталась в Африке, но из сферы общественного сознания она ушла.

Нынешний коронавирус, обладая гораздо меньшей летальностью, оказался, как и положено ОРВИ, довольно летучим. Можно быть носителем коронавируса и не замечать этого. Поэтому любой карантин, какие бы меры он ни предусматривал, не может быть гарантией локализации заболевания. COVID-19 ещё попутешествует по планете. Но так ли это опасно?

Подобно банальному гриппу, новый коронавирус является настоящей угрозой только для ослабленного организма. Реальный риск тяжёлого течения заболевания и летального исхода есть у тех, кто страдает каким-нибудь серьёзным хроническим недугом, также он повышается с возрастом. И если бы мы видели мероприятия, направленные в основном на защиту именно этой части населения, то нынешняя ситуация с COVID-19 не была бы столь странной. Но что у нас происходит? Человечество реагирует так, словно пришла чума, тогда как согласно существующим данным мы имеем дело с заболеванием лишь немногим опаснее ежегодного гриппа. Представим себе, что китайцы не обнаружили нового возбудителя. Вся статистика по COVID-19 была бы списана на грипп, и многие ли бы заметили, что по гриппу есть какой-то прирост?

Налицо явное несоответствие вызова, с которым столкнулся мир, и реакции на этот вызов. Человеческое сообщество в целом повело себя, как студенты-«снежинки». Мы увидели тень от ящерицы и, вообразив себе крокодила, впали в истерику. Позволили так легко сломать обыденное течение жизни. Оказались самыми настоящими бесхребетными слабаками. А там, где проявляют слабость, всегда находятся желающие этой слабостью воспользоваться.

Какие удивительные возможности даёт эпидемическая паника потенциальному манипулятору!

Во-первых, в страхе пере вирусом распадаются сообщества и рвутся связи. Люди перестают перемещаться по миру. Вместо одного единого пространства образуется множество малых. Можно было бы порадоваться, что вирус способен убить глобализацию, но запущенный им процесс разделения стремится к своему логическому концу. Он не остановится на уровне страны или нации. Каждый должен быть заперт в своём локальном пространстве. Любые объединения становятся потенциальным рассадником заразы. Поэтому лучше всего сидеть по домам и не видеть друг друга. И речь не только о каких-нибудь акциях протеста, массовых гуляниях, спортивных или культурных мероприятиях. Сюда же попадают, например, свадьбы и похороны. Никаких поминок. Если кто умер, его следует по-тихому похоронить, лучше всего в одиночку. Вернее, даже не похоронить, а сжечь (кремировать): огонь, как известно, убивает заразу.

А свадьбы… Само по себе объединение двух единиц в одну пару повышает вероятность заражения. Так что безопаснее обходиться без семьи. Даже сейчас по миру есть случаи, когда родственники не принимают заболевших. Получается, не всякая семья может выдержать испытание вирусом.

Во-вторых, вирус – это очень мощное экономическое оружие, способное стереть в порошок практически любую экономику. Не стоит недооценивать вклад COVID-19 в разворачивающийся ныне кризис. Падение пассажиропотока, коллапс туризма, нестабильность в торговле, возможные перебои в снабжении уже сейчас изрядно подпортили экономические показатели. Но при нарастании истерии любая совместная работа окажется невозможной, и где будет экономика тогда?

В-третьих, значительно упростилось управление массами. В любой момент от тебя могут потребовать совершения новых, прежде тебе несвойственных действий: пройти термометрию, хотя ты чувствуешь себя вполне здоровым, очистить помещение, поскольку тут будет проводиться дезинфекция, держаться от других людей на расстоянии не менее метра (соблюдать такую дистанцию предписывалось посетителям аптек в Италии).

При желании и определённой фантазии требования можно разнообразить безгранично. Вирус может собираться в бороде, поэтому всем надлежит сбрить бороды. Ношение масок можно объявить обязательным, а за попытку дышать поверх маски – штрафовать. Следующий шаг – отправлять нарушителей гигиенических предписаний на исправительные работы. Или сажать в тюрьму.

Если кому-то хочется построить тоталитарное общество, то инфекционная угроза оказывается для этого очень удобной средой.

А как легко повернуть вирус против Церкви! Православные люди сходятся в храмы, прикладываются к иконам, целуют руки священникам, причащаются из одной Чаши. Всё это можно представить как антисанитарию и небрежение мерами инфекционной безопасности.

Уже сейчас у нас раздаются призывы запретить православным целовать иконы, маячит угроза предписания причащаться из одноразовых ложечек (а это уже на грани неверия в то, что мы причащаемся истинными Кровью и Плотью Спасителя). В рамках карантина может последовать указание закрыть храмы.

Собственно говоря, за рубежом всё это уже становится реальностью. Объявляется, что меры носят временный характер. Но кто и как будет отмерять время? Ведь вирус никуда не исчезнет. Как не исчез вирус гриппа, от которого люди по-прежнему умирают в количестве от 300 до 600 тысяч в год. Так что повод озаботиться инфекционной безопасностью есть всегда.

Вся ситуация вокруг COVID-19 выглядит стресс-тестом, который мы безнадежно проваливаем, причем на всех уровнях сразу – международном, национальном, бытовом, на уровне церковного сообщества, наконец. Нас словно пробуют вилочкой, насколько мы можем прогнуться, сколько в нас слабины? А мы всё гнёмся и гнёмся. Боимся заболеть, боимся умереть. Утратили мужество и потихоньку теряем человеческое лицо. Не пора ли одуматься?

Андрей Владимирович Карпов, главный редактор сайта «Культуролог»