О фарисействующих мытарях

«Не помолимся фарисейски, братия» — призывает нас сегодня Церковь. Сегодняшний день учит нас высоте раскаяния мытаря, но при этом не забывается и закон праведности. «Фарисея поревнуем добродетели и мытаря поучимся смирению» - научают нас церковные песнопения.

Разве плохо поститься два раза в неделю и десятину жертвовать на бедных и храм? Главное — не гордиться этим и не превозноситься над ближним.

Но, к сожалению, в наше время распространен совершенно иной синтез: фарисей неразрывно соединяется с мытарем. Только присутствуют в этом сплаве самые худшие качества: самодовольство фарисея и греховность мытаря. И все это оказывается возможным при царящем ныне информационном цинизме.

Возьмем сравнительно недавно прогремевшее дело одного поганенького ансамбля с непотребным именем, чьи участницы плясали на амвоне храма Христа Спасителя.

Последнее слово Алехиной, Санцевич, Толоконниковой было самым настоящим фарисейско-мытарским синтезом.

От него осталось впечатление постмодернистской игры в смыслы, по принципу соединения несоединимых символов и их взаимного уничтожения, или полного переформатирования.

Возьмем, к примеру, слова: «Кто бы мог предположить, что история сталинского террора не учит, как приемы инквизиции воцаряются в правоохранительных органах и суде. Мы разучились плакать».

Перед нами типичное демократическое фарисейство. Свой кощунственнный антирелигиозный карнавал в духе двадцатых-тридцатых годов двадцатого века плясуньи силятся представить как некую политическую антитоталитарную манифестацию, а себя приравнивают к жертвам сталинских репрессий. Мало что может быть лицемерней кощунственней такого сопоставления, особенно в 75 годовщину террора 1937 г., когда расстреливали православных священников, закрывали храмы, глумились в них над святынями во время закрытия и устраивали в школах кощунственные пародии на богослужение и суды над Богом. И на что потом было жаловаться воинствующим безбожникам, кощунникам и пародистам, когда в 1937-1938 г. зачастую и за ними приходили люди в форме?

Это сравнение лицемерно и кощунственно еще и потому, что блудницы и пропагандистки сексуальных извращений не имеют никакого права сравнивать себя со «стопятницами и пленницами» 1937 г. и других годов: те были в значительной степени людьми верующими и целомудренными и свою женскую честь зачастую сохраняли даже в нечеловеческих условиях лагерей. Солженицын, на которого напрасно ссылаются плясуньи, приводит в «Архипелаге» потрясающий факт: унизительный медицинский осмотр женщин в одном из лагерей показал, что большинство их либо были девственницами, либо долгие годы жили в целомудрии. Сравним это с гнусными сценами разврата, явленными участницами группы в Зоологическом музее в 2008 г., их мерзости, показанные в других местах, растление их собственных детей.

Тем более, они не имеют никакого права сравнивать себя ни с Сократом, который, по природе будучи человеком страстным и невоздержанным, удивлял афинян своим аскетизмом и воздержанием, ни тем более с сосудом Святого Духа святым перводиаконом Стефаном, который всю свою жизнь предал Богу. Подсудимые, точнее их речеписцы воспользовались природной жалостью русского человека, чтобы подпустить в общественное сознания такую подленькую псевдо-богословскую мысль: любой заключенный и осужденный является невинным страдальцем. Тогда мучеником надо признать и расстрелянного серийного маньяка Чикотило, и повешенных гитлеровских генералов и гауляйтеров, и казненных власовцев, и осужденных чеченских террористов, и криминальных «авторитетов», и посаженных воров и жуликов. Все они попадают не просто в разряд «несчастненьких», как говорили на Руси, но в ранг страстотерпцев.

Плясуньи любят рядиться в одежды евангельских блудниц, но мило забывают про одну важную вещь: эти блудницы раскаялись и стали целомудренными. Христос заповедовал им: «Иди. И впредь не греши». А в деятельности современных панк-блудниц не видно и следа раскаяния: «На последнем слове от подсудимого обычно ждут либо раскаяния, либо сожаления о содеянном, либо перечисления смягчающих обстоятельств. В моём случае, как в случае моих коллег по группе, мне совершенно не нужно». Как сказано, «И не раскаялись они в делах рук своих» (Откр. 9, 20).

Только горькую улыбку способны вызвать следующие слова кощунниц: «Страстность, откровенность, наивность выше лицемерия, лукавства, напускной благопристойности, маскирующей преступления. Первые лица государства стоят в храме с правильными лицами, но, лукавя, грешат куда больше нашего. Мы делаем наши политические панк-концерты, потому что в российской госсистеме царит такая закостенелость, закрытость и кастовость, а проводимая политика подчинена лишь узким корпоративным интересам настолько, что нам от одного российского воздуха больно». Плясуньи пытаются разыграть чисто евангельское противопоставление: грешный, но искренний мытарь и внешне праведный, но лукавый и лицемерный фарисей. На самом деле в деле Pussy Riot, как и в концертах «Мадонны» мы имеем дело с чудовищным постмодернистским сплавом: фарисей неразрывно соединяется с мытарем. Только обмениваются они самыми худшими качествами: фарисей делится своей гордостью и самодовольством: мытарь своей коррумпированностью и греховностью. Изблудившиеся девчонки, не сделавшие в жизни ничего путного, имеют наглость самодовольно и цинично учить общество своей извращенной морали и устраивают «медианабеги» на символы того государства, которое их вырастило, выучило, дало возможность зарабатывать на жизнь, охраняло и терпело. Но только совершенно напрасно они против него бунтуют. Они его законные, хотя и мятежные чада и несут в себе все его пороки, многократно приумноженные, в том числе аморализм, цинизм, лицемерие и лукавство. Сам характер их акции, явная запланированность, неразрывная связь с предвыборной кампанией, делом весьма денежным, мощная и системная поддержка отечественных и зарубежных СМИ, а также ряда политиков заставляет усомниться в их независимости, искренности и наивности. Они – лишь маленький элемент большой игры, направленной в конечном счете против Русской Православной Церкви и государства Российского и, судя по их выступлениям, ведают, что творят.

Другой пример фарисействующего мытаря — Ксения Собчак. Блудница, еще худшая, чем девчонки из непотребного ансамбля, потерявшая счет любовникам и непотребствам, она имеет наглость критиковать Церковь и священнослужителей, и учить священников жизни. Странно наблюдать наших церковных глашатаев и великих миссионеров в такой недостойной кампании, когда они к тому же невольно оказываются в положении маленьких мальчиков, оправдывающихся перед строгой учительницей за свое неправильное поведение и обещающих: «Я больше не буду». И никто не задается вопросом: «А судьи кто?» Точнее — кто судьица? Имеет ли она право задавать вопросы о коррупции и нравственных нарушениях в Церкви, когда сама живет с наворованного и по уши погрязла в свинствах и беззакониях? Но впору задаться и иным вопросом: а почему люди Церкви вообще считают возможным приходить на такие медиа-судилища и оправдываться перед судьями-самозванцами? Кого они надеются там убедить и кого обратить? Почему они забывают завет Господа: «не мечите бисера перед свиньями» и временами занимаются самым настоящим предсвинобисерометанием? Ссылаются на пример Господа Иисуса Христа, шедшего к мытарям и блудницам, но забывают о том, что Господь наш говорил тем, кто способен услышать, и не давал ответа циникам и духовным потребителям.

Другой экспонат в коллекции фарисействующих мытарей — Александр Невзоров. Человек, который вовсю поносит Церковь, бичует коррумпированных и грешных попов, некогда... пел в хоре Никольского собора. Более того, в начале 90 годов в программе Шестьсот секунд показывал сюжеты вполне лояльные по отношению к Церкви. Что с ним произошло? Прозрел? Каким образом? Поведай-ка нам, Александр Глебович, как спала с очей твоих пелена. И он действительно возвестил граду и миру. Оказывается, он никогда не верил и на грош, а в церковных кругах вращался в качестве...связного от КГБ. Проще говоря — засланного казачка. Тогда возникает законный вопрос: а как тебе верить? В девяностые годы ты нам дурил голову, работая от КГБ, может и сейчас нас морочишь, отрабатывая заказы от ЦРУ и Ми-6? Духовный облик сего обличителя весьма непригляден. В свое время он предательски бросил свою жену — прекрасного интеллигентного человека. Происхождение средств, на которое он создал свой конный завод, мягко говоря, темно. Шлейфом за Александром Глебовичем идут склоки и скандалы. И такой-то человек берется обличать священство и священноначалие!

Но есть уровень и повыше — интеллигентного фарисейства. В Эрмитаже недавно прошла кощунственная выставка зарубежных псевдохудожников, в которой фигурировали антихристианские символы, в частности — распятый медвежонок. Так вот, директор Эрмитажа Михаил Борисович Пиотровский не нашел ничего лучшего, как оправдать ее через… музеефицирование. Оказывается, если кощунственный предмет выставлен в музее, то это уже не вещественное доказательство антирелигиозного хулиганства, а ...произведение искусства. Иными словами, если навоз в поле, то он навоз, а если под витриной — экспонат и шедевр авангарда. Естественно, никто и не обсуждает художественную ценность объекта: выставлен и точка. Приговор окончательный, обжалованию не подлежит. Соответственно, достаточно любую гельмановскую, или иную мерзость, лишенную всяких следов красоты и эстетической ценности, поместить в музей, как она сразу становится священной коровой. «Не трогать! Вы что, против высокого искусства? И Венера не всем нравилась» - последуют окрики со стороны «наших строгих ценителей и судий». При этом они стыдливо умолчат о том, что, по свидетельству подлинных специалистов, настоящих художников, этим экспонатам в эстетическом смысле далеко не только до Милосской Венеры, но и до «палеолитических Венер», что в моральном смысле они безнравственны, а в социальном — опасны, поскольку являются самой настоящей пропагандой вражды и ненависти на религиозной почве и провоцируют напряженность и конфликты. Как такое оказывается возможным? Не будем испытывать сей глубины. Впрочем, есть некие предположения. Как говорил отец Александра Македонского Филипп ΙΙ, осел, нагруженный золотом, возьмет любой город. А Зимний Дворец — и подавно.

И, в завершение встает вопрос о природе сего мытарствующего фарисейства. Оно напрямую связано с таким феноменом, как информационный цинизм, то есть сознательное, целенаправленное, технологизированное надругательство над истиной. Создание целой информационной индустрии переработки истины в нужном виде. Вроде Оруэлловского «Министерства правды». Базисом подобной практики является идеология постмодерна, когда нет ни Бога, ни истины, а есть только волящий субъект, не просто стоящий «по ту сторону добра и зла», но снимающий саму эту проблему. Он сам определяет, что есть добро, а что есть зло. Точнее, добра и зла для него нет, а есть лишь приятные и неприятные ощущения. Почти как у животных. Действительно: «И человек, будучи в чести, не уразумел. Присоединился к скотам неосмысленным и уподобился им» (Пс. 48, 21).Но для достижения цели (и приятного ощущения в конце), в частности - победы над противником и завоевания умов, необходимы некоторые технологии, одна из них — использование элементов архаики, в частности — нравственного закона. Который и используется на всю катушку, только с обратными целями и с его конечным разрушением в конце. Все происходит по св. апостолу Павлу: «грех, взяв повод от заповеди, обольстил меня и умертвил ею» (Рим.7, 11).

Вопрос: как с этим бороться и что этому противопоставить? Ответ прост: стояние в вере. Твердое исповедание веры, словом и делом, искреннее христианское делание — лучшая защита от всех этих мерзостей, от всей этой дряни и ерунды. Принципиальная незаинтересованность во всех этих темных делах и технологиях и понимание того, что это лишь «немощные дерзости» мелкой бесовни. Как сказал св. апостол Павел: «и не участвуйте в бесплодных делах тьмы, но и обличайте. Ибо о том, что они делают тайно, стыдно и говорить» (Ефес. 5, 11-12). А главное наше обличение — наша христианская жизнь.

И основа ее – твердая надежда на Бога, Который да избавит нас «от сети ловчи и от словесе мятежна». Аминь.

Диакон Владимир Василик, кандидат филологических наук, доцент исторического факультета СПбГУ