22 июня - день особенный. Что такое потерять в семье родного человека - каждый знает. Понять, что такое 27 миллионов погибших в стране, не хватает нашего воображения. Такой беды не знала история.
Недавно мне пришлось прочесть размышления философа и публициста Александра Зиновьева о психологическом состоянии русского народа. С тревогой он писал о том, что замечает в людях ослабленную волю, апатию, снижение ответственности за страну и самих себя, неадекватность реакции на события.
Почему же такое случилось с нами? Мне назовут, может быть, сотни сплетенных между собой причин. Но я скажу - и война тоже тому виной.
Из многих судеб тех, кто сделал свой шаг к Победе и не вернулся с войны, я выберу всего три имени.
Ныне в нашей науке часто гибнут перспективные направления. И видишь ученых с ослабленной волей, которые не то что вступиться за научную школу - слово бояться сказать в свою защиту. Когда я узнаю об этом, мне вспоминается славное имя - Сергей Кудашев. Талантливый математик, который стал воином.
В Вязьме следопыты показали мне полуистлевшие донесения московских ополченцев. Эти документы извлекли из сейфа, найденного на месте боев. В донесениях встречалось имя артиллериста Сергея Кудашева. В Москве ополченцы-ветераны рассказали мне его историю.
Помнится, еще в школе мы читали стихи В.А. Жуковского «Певец во стане русских воинов». Строки об одном из героев, которого поэт прославляет за лихость:
Кудашев скоком через ров
И лётом на стремнину.
В поэме запечатлен образ князя Н.Д. Кудашева. Он отличился в Бородинском сражении. Князь был связан семейными узами с М.И. Кутузовым. Фельдмаршал отдал ему в жены свою дочь.
Сергей Кудашев был потомком этих славных родов.
В 1941 году он учился в аспирантуре мехмата МГУ. Его считали подающим большие надежды математиком. Он ушел добровольцем на защиту Москвы. В ополчение записывались просто - в аудитории передавали друг другу листок, чтобы вписать фамилию.
Сколько вместе с Кудашевым ушло тогда на фронт блестящих талантов, которые должны были стать цветом нашей науки?!
Дело добровольное. А это значит, что в ополчение записывались самые мужественные, честные, совестливые. Уходили с вещевыми мешками целые рабочие династии, ученые, музыканты, школьники со своими учителями. Будто душа отлетала от города. Москва научится жить без них. Но это будет уже другая Москва.
Сергею Кудашеву, как и многим ополченцам, выпала короткая и трагическая военная судьба.
Пешим ходом к фронту. Мозоли, развалившаяся обувь, груз на плечах. Один из тех, кто шел рядом с Сергеем Кудашевым, оставил записи в дневнике: «Идти трудно. В глотке горит, на ногах лопаются пузыри. Идешь будто по стеклу. За околицей начинаем рыть окопы. Все глубже уходишь в землю. Не только руки болят, не только плечи - ноет поясница, тянет внутренности».
Они еще не знали, в какое попадут пекло. Если можно представить ад на земле, он был под Вязьмой. На дивизии ополченцев обрушатся танковые армады, шедшие к Москве.
...Вместе со следопытами из Вязьмы мы приехали на место последнего боя Сергея Кудашева. Еще остались оплывшие окопы и траншеи, где стояла его батарея. Как это было?
Рев немецких машин на дороге. Сергей Кудашев заносил в блокнот координаты. Оставалось ему решить последнюю в жизни задачу - как подбить эти машины в голове, середине и хвосте колонны, чтобы задержать их продвижение к Москве. Но снаряды на исходе. Один из немецких танков стал взбираться на гребень, чтобы раздавить орудийный расчет. Хоронить погибших было некому...
Угасла с гибелью Сергея Кудашева одна из славных ветвей старинного рода, где от отца к сыну передавалась потребность защищать Отечество. А сколько вместе с ним война срезала под корень таких же отважных и талантливых, у которых тоже было в генах мужество! Разве такие потери могли пройти бесследно для судеб страны?
Перед войной появилась целая плеяда талантливых поэтов, чьи стихи сразу стали явлением в литературе. И среди них Николай Майоров.
Он вырос в заводском поселке города Иваново. Его родители работали на ткацкой фабрике. Николай Майоров приехал в Москву и поступил на исторический факультет МГУ.
Всякий талант - загадка. Поэт Сергей Наровчатов вспоминал, как среди его сверстников пошли разговоры о том, что появился некий поэт-самородок из Иванова. Однажды ему довелось с ним познакомиться. В тесной прокуренной комнате литкружка собрались поэты талантливые, задиристые, беспощадные к литературной серости. Это были Михаил Кульчицкий, Павел Коган, Александр Яшин.
«На середину комнаты вышел угловатый паренек, обвел нас деловито сумрачным взглядом, - писал Сергей Наровчатов. - Мы с ревнивой настороженностью встретили его появление. Майоров читал стихи о любви.
Он читал много. И вот впечатление от этого вечера: «Мы облегченно и обрадованно вздохнули, признав сразу и безоговорочно в нашем новом товарище настоящего поэта».
У Николая Майорова был редкий дар предвидения. Даже теперь, через десятилетия, вздрагиваешь, когда читаешь его пророческие строки.
Как настоящий поэт, он был способен читать в Книге бытия. И заранее знал, что случится с ним и его поколением. В самом деле, как мог он еще за годы до войны написать такое:
Мы были высоки, русоволосы.
Вы в книгах прочитаете, как миф,
О людях, что ушли, недолюбив,
Не докурив последней папиросы.
В его стихах - предчувствие большой беды. Ему двадцать с небольшим. Но он уже от имени поколения, прощаясь с красотой мира, обращается к потомкам:
Пройдут года, и вам солгут портреты,
Где нашей жизни путь изображен.
Это свойство настоящей поэзии - с годами его стихи обретают все больший смысл. Он будто предвидел, что наступит время, когда лихие люди будут пытаться нести сор на их могилы. Дух павших способен защищаться:
...И пусть
Не думают, что павшие не слышат,
Когда о них потомки говорят.
В первые дни войны Николай Майоров добровольцем ушел на фронт, стал политруком пулеметной роты. Он был одним из тех, кто способен поступить так, как писал в своих стихах, не пытаясь улизнуть от опасности. Предчувствия его не обманули. Ему выпала тяжелая судьба. И прежде чем упасть на мерзлую землю, он испытал все солдатские тяготы. Он погиб под Гжатском в феврале 1942 года в тех местах, где проходил дальний рубеж обороны Москвы.
Следопыты из подмосковного поселка Рыбное рассказывали мне, как несколько лет назад они отправились искать безымянную могилу, в которой был похоронен Николай Майоров. Они знали, что он погиб около деревни Баранцево. Следопыты долго кружили по лесам. Им удалось записать рассказ ветерана А.З. Каюкова, который воевал около той самой деревни тогда, в феврале 1942-го. Солдат рисовал поистине трагическую картину:
«Морозы стояли за 30 градусов. Окопы отрыть не могли.
Нарежешь елок и зарываешься в снег. Однажды я разгреб снег поглубже, оказалось - на мертвом лежу. Днем и ночью мы были под обстрелом. Но у нас приказ - стоять насмерть. Помню, как по ночам ходил политрук и подбадривал нас: «Ничего, ребята. Еще книги о нас напишут».
Следопыты нашли заросшую братскую могилу около деревни Баранцево. «И мрамор лейтенантов - фанерный монумент - венчанье тех талантов, разгадка тех легенд».
Осиротела наша земля без своих певцов. Сложили свои головы одногодки Николая Майорова - буйное поэтическое племя. Павел Коган, автор «Бригантины», был убит под Новороссийском, Георгий Суворов («Есть в русском офицере обаяние») не вернулся из морского похода, Михаил Кульчицкий погиб под Сталинградом («Не до ордена - была бы Родина»).
Признаюсь, меня охватывает отчаяние, когда я листаю сборники стихов погибших поэтов.
Какими страшными оказались потери. Мы даже представления не имеем о том, какой богатой была бы наша культура, если бы остались живы эти таланты.
Но каждый из них унес с собой и частицу древней традиции в России, когда слово поэта было порукой его чести. Как свет и вода, для них были естественны чувства патриота России.
Я с горечью думаю об этих потерях, видя, как много мародеров орудует теперь на литературной стезе. Люди без чести и совести, которых в их писаниях подзуживает только чувство ненависти к своему народу. Тут и гадать нечего - те таланты, ушедшие на фронт, с их патриотическим чутьем дали бы достойную отповедь всем литературным отщепенцам. Но «их повыбило железом, и леса нет...». Такая беда и через столько лет все накрывает нас.
Когда я вижу, как в нашей жизни исчезает милосердие, его одолевает жестокость, мне вспоминается одна история, случившаяся во время войны. Под Оршей в тылу врага действовал отряд особого назначения под командованием Михаила Бажанова. Этот отряд десантников был сформирован в Москве и переброшен через линию фронта.
Однажды с боевого задания партизаны принесли раненого Степана Несынова. Осколком, гранаты ему задело тазовые кости. Фельдшер отряда, осмотрев раненого, сказал, что нужна операция. В лесу ее сделать невозможно. Степан Несынов беспомощно лежал под деревом на плащ-палатке. Он был обречен... И только милосердие к другу могло подвигнуть на дерзкое решение. В отряде стали формировать группу, которая попытается пройти по тылам врага с носилками на плечах, чтобы доставить раненого в госпиталь в Москву.
На жерди натянули плащ-палатку. Несынов попросил положить рядом гранату. Если их будут окружать, он успеет дернуть за кольцо.
Командиром группы шел Борис Галушкин, он был студентом, перед войной учился в Московском институте физкультуры. Он стал волевым центром этого подвижного гарнизона, ее стратегом и воплощением того фронтового милосердия, которое проявляют с риском для собственной жизни.
Сами партизаны были ослаблены. Весь последний месяц жили в лесу впроголодь. У многих началась цинга, стали опухать ноги. С носилками проходили по 100 метров. И падали от усталости.
Шли только по ночам. Днем отсиживались в лесных зарослях. По очереди ходили в разведку. Сухари, которые взяли из лагеря, давно кончились. Надо было просить еду у крестьян. И люди помогали - выносили им тайком хлеб и картошку. Раненый Степан Несынов от сильной боли впадал в забытье. Не было никаких обезболивающих средств. Окровавленные бинты кипятили в котелке над костром. Раненый повторял одно: «Не бросайте меня, ребята!»
Леса и болота казались бесконечными. Не подступало ли к ним чувство отчаяния и досады на того, кого спасали? Один из участников этой операции В.А. Правдин сказал мне: «Каждый из нас понимал, что сам мог оказаться на месте Степана. Мы рассуждали просто: сегодня его спасаем, а завтра и тебя не бросят».
И все-таки их обнаружили: когда они переходили железную дорогу. Раздались выстрелы. Партизаны бросились в болото. Носилки пришлось оставить. Степана Несынова несли по очереди на спине. Больше тридцати - сорока шагов никто сделать не мог. Степан переползал с одной спины на другую. В болотной трясине шли по пояс. Однако ночь укрыла партизан. Немецкие патрули не полезли в болото.
На войне не раз происходило такое, что выходит за рамки обычных представлений о том, что может сделать человек. Борис Галушкин вел отряд по немецким тылам 19 дней. Тайными тропами они прошли более трехсот километров. Принесли Степана Несынова в Москву, передали в госпиталь. Он выжил.
Борис Галушкин погиб через два года в партизанском лесу под городом Борисовом. Посмертно ему было присвоено звание Героя Советского Союза.
Когда я вспоминаю эту историю, меня мучает мысль: разве с гибелью Бориса Галушкина не убыла из нашей жизни частичка милосердия?
И сколько еще не вернулось таких, как он, способных проявить доброту с риском для собственной жизни.
Всего три судьбы из миллионов тех, кто сделал свой шаг к Победе.
Война высветила главный завет - ценность каждой человеческой жизни. И этот завет, увы, оказался теперь в забвении. Снова стоим на рубеже: как выжить России. Как не сказать о том, что вся наша история пошла бы по другому пути, если бы павшие на войне остались живы.
И все-таки хочется верить, что связь времен не распадется. Наши герои всегда будут прорываться к нам, выходя из окружения, пробираясь через минные поля. Они оставили нам пример мужества на все времена. И недаром помнятся строки Владимира Высоцкого:
«Наши мертвые нас не оставят в беде, наши павшие - как часовые».
