26 марта с. г. исполнится двадцать лет со дня трагической
кончины Станислава Косенкова (1941-1993), заслуженного художника РСФСР,
знаменитого графика, чьи работы хранятся во многих музеях страны и мира,
начиная с Третьяковки. В Белгороде, на родине художника, теперь
работает музей-мастерская его имени, в центре города поставлен памятник
художнику, с любовью и болью несшему в своем сердце эти меловые разломы
Белогорья, которое теперь называют нередко Святым. Это во многом верно,
если учесть, что Белгородчина осеняема небесным покровительством
святителя Иоасафа Белгородского, чьи честные мощи в начале 1990-х
возвращены в Белгород и покоятся в кафедральном Преображенском соборе.
Помним и о том, что Белгород, «город первого салюта» вместе с Орлом,
оказался на разломе Огненной дуги, где 70 лет назад прошла страшная
битва.
В этот день в музее-мастерской Косенкова открывается выставка его работ
«Борозда памяти». Так называется одна из гравюр Косенкова (цикла
«Прохоровское поле»). Неслучайно 2 мая 2009 г. в Прохоровке Патриарху
Московскому и всея Руси Кириллу митрополит Белгородский и
Старооскольский Иоанн преподнес именно эту работу С. Косенкова.
Косенков ведь и родился в селе Рождественка, недалеко от Прохоровки и
села Прелестное, где и состоялось 12 июля 1943 г. самое крупное танковое
сражение в истории человечества. Косенков родился за два года до этой
битвы, в октябре 1941-го, но к моменту рождения Станислава его мать,
молодая сельская учительница Ефросинья Ивановна, получила извещение, что
ее супруг Степан Косенков пропал без вести.
Станислав
Косенков - из поколения послевоенной безотцовщины, из детворы, которую
Л. Аннинский, увидавший одну из больших гравюр Косенкова к книге
поэта-воронежца А. Прасолова, назвал русскими послевоенными столпниками.
Как одиноко, хотя и все вместе, стоят эти дети на пеньках, вглядыва¬ясь
в бесконечную даль времен в ожидании отцов, которые не вернут¬ся уже
никогда! Отсюда и неизбывная образность Косенкова: тьма (небытие)
начинает и замыкает круг как некая всеобщая субстанция: из черноты
возникают и во тьму ухо¬дят явленные нам образы. «Упрямо в мир выходят
травы из темного небытия», - сказал А. Прасолов.
Тяжкое послевоенное время явилось духовным Отечеством для Косенкова. Но
он был провиденциально призван к художническому ремеслу и стал одним из
крупнейших русских мастеров, что, несомненно, означает и «русским
мыслителем». Иначе в России не бывает. Историк Ключевский был прав,
сказав, что в России центр находится на периферии. Случай Косенкова -
убедительное доказательство того, что для духовности и движения мысли не
существует провинции.
Помним картину М. Нестерова «На Руси» (второе ее название «Душа
народа»), где - навстречу Христу - идут лучшие люди Руси:
равноапостольные и благоверные князья, святые старцы, писатели,
мыслители, простолюдины, юродивые. Убежден, что место С. Косенкова - в
этих рядах, вместе с Н. Рубцовым, Г. Свиридовым, В. Гаврилиным, В.
Клыковым, В. Беловым, поскольку именно они и являются выразителями
русского духа. Это место - в рядах воителей за русское дело, то есть за
веру Христову, - было у Станислава Косенкова и на земле, и, убежден,
остается на небесах. Так бывает даже у невоцерковленных людей. В этот
ряд я безо всяких колебаний добавлю и курского прозаика Е. Носова, к
рассказу которого «Красное вино Победы» Косенков сделал большой цикл
цветных линогравюр. Это был его конек, авторский стиль - цветная
линогравюра, в которой с ним, последним из могикан, пожалуй, никто не
мог сравниться.
Выдающийся офортист, академик Станислав Никиреев заметил: «Работы
Косенкова - это великое творчество большого русского художника, они
заполнены до краев чувствами беспокойными, рожденными от грустной
действительности. Работам его место в музеях, галереях... Это произведения
художника, который в жизни своей ни на один сантиметр не сошел с дороги
серьезной работы в сторону».
Косенков - остается. В станковой графике - это большие по размеру и по
количеству листов циклы «Детство», «Стога», «Прохоровское поле»,
«Память», «Житие не одной бабы», работы по мотивам пронзительной
послевоенной черноземной повести Е. Дубровина «В ожидании козы».
Правда о нашей Великой войне, о драме детского послевоенного бытия
оставалась бы во многом недоназванной, недопроявленной, но теперь,
благодаря Косенкову, сегодня и завтра, всегда пребывает этот удивительно
точный и потрясающе глубокий образ белобрысого мальчика с запрокинутой
за голову рукой.
Русскость Косенкова заключалась еще и в «серьезе», в той самой глубине,
с которой он вглядывался духовным взором в окружающий и внутренний,
сакральный мир.
Косенков всегда потрясающ тем, что не однополярен, не односторонен.
Непостижимым образом в нем совместно уживается, соединяется, казалось
бы, несоединимое: высокий накал, экспрессия, с одной стороны, и
неэкзальтированность, классическая сдержанность, мужественный
консерватизм, с другой. Ведь следование традиции - мужество. Новаторство
заключаются не в том, чтобы выдавить из тюбика краску на веник и
отчебучить на холсте какой-нибудь фокус. Подлинное новаторство - в том
реальном шаге, в том, быть может, минимальном духовном приращении,
которое приближает нас к истине. Поэтому Косенков всегда нов и нескучен.
Он всегда в авангарде - претворявший любые современные приемы и техники
в духовное делание.
У меня хранится лист мелованной бумаги, рабочий черновик, который
Косенков собирался отправить в мусорное ведро, а я перехватил. На нем и
карандашные записки о будущих выставках, и чьи-то номера телефонов, и
перьевой набросок портрета Пушкина, а на обороте - крупными буквами -
выписано косенковской рукой из Евангелия: «Истинно, истинно говорю вам:
если пшеничное зерно, падши в землю, не умрет, то останется одно, а если
умрет, то принесет много плода (Иоанн, ХII, 24)». И тут же - мелко
карандашом: «Я давно готовил себя к этому».
Косенкова нет на земле, но Белгород старается удерживать Косенкова как
немалую ценность в своем духовном поле - для своей цельности,
осмысленности, значимости и для предъявления миру. Косенкова помнит и
сосед-Харьков, где он служил рядовым в академии им. Говорова и
одновременно учился. Косенкова помнят Москва, Питер и многие русские
города да три десятка музеев мира, где хранятся его работы.
И стоя у памятника Косенкову в Белгороде, созданного любящими руками
его верного и талантливого ученика А. Шишкова, коллеги В. Клыкова, мы
понимаем, в каком едином сонме, неразрывном духовном поле, именуемом
Русский Мiр, находится и святость России, и ее культура. На соседних
улицах - стоят фигуры равноапостольного князя Владимира Крестителя,
святителей Иоасафа Белгородского и Макария Булгакова, актера М. Щепкина,
молодого танкиста-освободителя А. Попова.
Это осознание и теперь позволяет надеяться, что все не так уж и плохо.
Что русская действительность, хоть и потеснена сегодня и либеральной
западной агрессией и внутренним одичанием, быть может, не окончательно
трагична, как казалось, например, Косенкову в год его кончины. Сегодня
нам, видящим пробивающиеся - словно сквозь бетон - ростки отчей веры и
национальной памяти, может показаться, что тот черный провал, в который
тогда рухнула Россия, не стал необратимым. Даже если по-прежнему
актуальна мысль Достоевского (из «Дневника писателя» 1887 г.) о том, что
«в этом хаосе, в котором давно уже, но теперь особенно, пребывает
общественная жизнь... нельзя отыскать еще нормального закона и
руководящей нити даже, может быть, и шекспировских размеров
художнику...» Мысль эта, как сегодня видим, - всеобща. И пока
чрезвычайно актуальна не только для России, но и для всего современного
мира, в который, как верил Федор Михайлович, России суждено «внести
примирение... и, может быть, изречь окончательное слово великой, общей
гармонии, братского окончательного согласия всех племен по Христову
евангельскому закону».
Между прочим, именно с Достоевского и начался Косенков как художник,
поскольку первые работы (6 листов и 6 заставок) к роману «Преступление и
наказание» он сделал в 1969 г., 28-летним выпускником Харьковского
художественно-промышленного института (ныне академия дизайна), тогда уже
- преподавателем худграфа Орловского пединститута. Линогравюры были
вырезаны по заказу Центрально-Черноземного книжного издательства
(Воронеж), получили международное признание, дважды в 1970-х, в Брно и
Лейпциге, удостоены Золотых медалей на биеннале книжной графики и потом
разрослись в неостановимый грандиозный цикл, впоследствии пополнявшийся
сериями иллюстраций к «Бедным людям», «Игроку», «Двойнику», книгам И.
Волгина о Достоевском.
Своеобразными черными житийными досками стали грандиозные работы
Косенкова к большому тому Н. Лескова, призами книжных выставок были
отмечены его «Руслан и Людмила» (128 цветных разворотов, три года
работы!), черно-белые карандашные листы к подарочному тому А. Прасолова,
подарочное издание рассказа Е. Носова, многие другие книги.
У нас, близко знавших Косенкова, еще сохранилась память ладоней от его
рукопожатий. Для нас он, земной и грешный человек, стал другом,
собеседником, духовным окормителем. К слову сказать, Косенков был
организатором Пушкинского общества и Пушкинской библиотеки в Белгороде,
на сломе эпох был сопредседателем Всероссийского Пушкинского общества
вместе с Лихачевым, Окуджавой, Битовым, Аникушиным.
И в бронзовой ипостаси, и в музейных собраниях, в виде книг придет к
новым поколениям художник Станислав Косенков и поможет соединить в душах
белгородцев малую родину - с Вечностью. Это и есть прорастание памятных
духовных зерен. Это и есть непресечение русской традиции наделения
ближних Прекрасным, а Красота, как не следует забывать, есть одна из
Господних ипостасей.
Памятник
На 70-летие со дня рождения С. С. Косенкова
Се, в бронзе замер ты, провидец Косенков,
в прозябшем свитерке на улице Попова -
Рождественки росток, остудою секом, -
на ход земной отсель глядеть всегда и снова.
По левую - базар, по правую - собор,
завязаны узлом в душе иль свет, иль темь их.
Но русский лишь тому понятен разговор,
кто в русском поле сам - и борозда, и лемех.
Нет, весь не умер ты! Сказали: стань и славь,
и ты взошел на столп - всецелая награда -
вознесен на века, как орден, Станислав,
близ Огненной дуги, на грудь у Бела града.
Пусть бражники нальют тому, кто недобрал,
пусть слабые, боясь, забудутся в постели.
А столпнику - стоять. Предтечею добра.
И вслушиваться в звук свиридовской метели.
http://www.lgz.ru/article/14-6410-03-04-2013/kto-v-russkom-pole-sam-i-borozda-i-lemekh-/
_1.jpg)
