Часовня Святой блаженной Ксении на Смоленском кладбище в Санкт-Петербурге. Фото автора
С Блаженной Ксенией Петербургской меня связывают особые узы. Началось всё в декабре 2010 года, когда я приехал в Питер получать железобетонно обещанную литературную премию – и не получил её: за час до церемонии всё было перерешено. Но есть кое-что поважней премиальных денег и триумфального звона.
Гостиница располагалась в получасе ходьбы от Смоленского кладбища, и ноги «сами» привели меня к его воротам. Здесь всё показалось родным и домашним: вот – привратная надпись на мраморе об упокоении Арины Родионовны, вот – Смоленский Богородичный храм, по сходням которого блаженная тайно подносила по ночам кирпичи, чтоб быстрей строился, вот – место первого захоронения Блока, вот – Ксенина часовня, к которой я пришёл и в день отъезда…
Смоленский Богородичный храм. Фото автора
От часовни я тогда долго шёл под обильным снегопадом, продолжая свою внутреннюю беседу со святой Ксенией Петровой. До поезда оставалось несколько часов, и, как поётся в песне, «а на Старом мосту вдруг заныло в груди», и… почти отвалилась подошва на левом ботинке. Я примотал ее шнурком там же, на Дворцовом мосту, «на вечном ветру», но она продолжала зачерпывать мокрый снег и отваливаться. Спас меня Спас-на-Крови, храм-музей, в котором обязательны голубенькие полиэтиленовые бахилы – я натянул их на мокрые носки, обулся и поверх ботинок надел ещё одну пару. Броня была крепка. Я ещё не знал, что в моём далёком Харькове моя проблема уже разрешилась самым радикальным образом.
С тех пор привелось не однажды бывать в Петербурге, и всякий раз причина поездки становилась своего рода способом доставки меня в «город на Неве», а прямо говоря, к часовне на Смоленском кладбище, в которой покоится блаженная подвижница. И всякий раз в ответ на мои молитвенные вопрошания и воздыхания Ксения подавала какой-то знак.
Не могу не считать провиденциальными знакомство и дружбу с петербургским иконописцем и художником Александром Простевым, создавшим в живописи жанр «серия свято-житийных картин» (о Ксении Петербургской, Сергии Радонежском, Петре и Февронии Муромских) и несколько лет назад расписавшим первый в Петербурге храм в честь Блаженной Ксении. Это именно «крылатый Простев» привёл меня на место, ныне называемое Матвеевский парк, где когда-то стояла церковь в честь Святого апостола Матфия, моего небесного соименника, единственная в империи, и именно с этой деревянной церковью и ее каменной «дочерью» биографы связывают личные духовные события Ксении Григорьевны – Крещение, Венчание и отпевание.
Станислав Минаков и Александр Простев
В последней декаде мая текущего года мы с женой, прибыв в Питер на полтора дня, по поводу очередной премиальной церемонии, конечно же, чаяли навестить Смоленское. К нашему удивлению и радости, 23 мая погода стояла непитерская – тёплая и ясная, и традиционной огромной очереди страждущих поклониться гробу святой – не было!
В часовне, заполненной, негромко звучал акафист Блаженной, людская череда, явственно влекомая духовной гравитацией, медленно плыла к источнику притяжения – мраморной гробнице Ксении. Молящиеся несли цветы, тихо подавали требы о своих усопших, павших, болящих, здравствующих. Припадали ко гробу – кто с печалью, а кто и с благодарностью.
Памятник блаженной Ксении Петербургской у часовни на Смоленском кладбище. Фото автора
Выйдя из часовни и увидев изрядную людскую очередь, мы поняли: часом раньше Ксеничка именно для нас, грешных, приоткрыла небесную калитку и впустила к себе.
Не успели сделать и десятка шагов по кладбищенской тропинке, как вдруг – словно изнутри, меж нами – зазвучал низкий женский голос. Медленно, размеренно и спокойно его неведомая обладательница читала стихи, в которых мы ошарашенно узнали строки Марии Боруховой, написанные семь с половиной месяцев назад, на кончину – 6 октября – нашего сына Саши. Звук исходил из моего кармана, в котором лежал смартфон. Я извлёк удивительное устройство. Мобильник не был включен, а голос продолжал звучать и явил нам, потрясённым, также второе приношение Маши Боруховой памяти Саши, а затем – стихотворение Елены Монич. Эти три поэтических сочинения, написанные дочерьми поэта Светланы Кековой, были собраны мной в текстовый файл в конце октября 2024 года, фактически сразу после ухода Саши. Тогда же я сделал приписку: «Сестры Мария и Елена укрыли Сашу венками».
Впечатление – ошеломляющее.
Наверное, можно найти простое объяснение: этот, никогда не звучавший, файл попал (вот только непонятно как!) «на язык» функции озвучки. Но потрясает другое: голос почему-то зазвучал именно в этот момент, в этом месте, и читал он эти стихи.
* * *
Памяти Натальи Михайловны Алисовой
и Александра Станиславовича Минакова,
безвременно ушедших в октябре 2024 года
Не могу насмотреться в окно,
На желтеющих листьев каскад,
Вспоминая о том, что в вино
Превратится к зиме виноград.
И покроется снегом трава.
И закончится птичий полёт.
И попавшие в сердце слова
Будут биться, как рыба об лёд.
И настанет назначенный час.
И сравняются чаши весов.
И учитель, покинувший класс,
Не услышит чужих голосов.
И прольётся пронзительный свет
На просторы земной тишины,
Где вопросов о будущем нет
И ответы уже не нужны.
(Мария Борухова, Саратов, 20.10.24 г.)
Автор поясняет:
«Я начала писать это стихотворение именно памяти Александра Минакова. А закончила – когда после продолжительной болезни ушла мама моей близкой подруги. И оно соединило в себе память о двух людях, совершенно разных и далёких друг от друга, но отошедших ко Господу в этом октябре».
* * *
Станиславу Минакову
Слишком быстро яблоня пожелтела,
Слишком поздно жимолость отцвела.
Замерла душа, прикрываясь телом,
Отложив до завтра свои дела.
Пройден путь от встречи до расставанья,
И разбит кувшин с дождевой водой.
Растеряв в дороге очарованье,
Мимо день промчался, как конь гнедой.
Затерялось время в пустом конверте.
Неизвестны адрес и адресат.
Если наша жизнь есть прообраз смерти,
Значит, время можно вернуть назад.
(Мария Борухова, 27.10.24 г.)
Памяти Саши Минакова
С любовью и скорбью – его отцу Станиславу
Сонаследник Духа, заложник персти,
Ты живешь на свете, не чуя смерти,
Суета привычна, да быт размерен,
Только вдруг в окно залетает птица,
И тревожно сердце в груди томится,
Хотя в целом вроде не суеверен.
Птице должно жить в беспредельном небе,
Звёзд крылом касаться, купаться в неге,
Петь семи ветрам в голубом просторе.
Птицу тянет ввысь, птица вне системы,
Не по чину ей потолок и стены,
Не к лицу ей скорбь, теснота и горе.
А отцу не должно заочным чином
В невеликой церкви прощаться с сыном,
И в руке сжимать чернозёма мякоть,
Первозданной персти живую глину,
Не имея голоса крикнуть в спину,
Не имея слёз, чтобы просто плакать.
Будет день и час, станет полной мера,
И огнём твоя искусится вера,
А пока живи ей, люби, дыши с ней.
МОЖЕТ, ЗАВТРА, МОЖЕТ, УЖЕ СЕГОДНЯ…
Камо мы бежим от лица Господня?
Ты имеешь, Боже, глаголы Жизни.
(Елена Монич, Апшеронск, 28.10.24 г.)
Мы не умеем трактовать знаки. Но важно, что они есть.
Ксеничка, моли Бога о нас, грешных!
