«Только слепому не было очевидно, что Болгария против нас»

Главной темой, которая обсуждалась на страницах российских газет в октябре 1915 года стала объявленная война между Россией и Болгарией ‒ странами, которое долгое время рассматривались как «братские». Несмотря на то, что с самого начала Первой мировой войны было практически очевидно, что Болгария, в силу ряда причин, оказалась втянутой в орбиту германского влияния, российские политики и публицисты не теряли надежду, что София воздержится от непосредственного участия в военных действиях против Сербии и будет сохранять нейтралитет, о котором она заявила в 1914 году. Однако надеждам этим не суждено было сбыться. 1/14 октября 1915 года Болгария объявила войну Сербии, 5/18 октября ‒ император Николай II объявил войну Болгарии, 6/19 октября ‒ Болгария объявила войну России. Русский народ, спасший Болгарию в 1878 году, теперь вынужден был воевать против болгар, которые по прошествии всего-то 37 лет со дня окончания турецкого ига, становились союзниками турок...

Естественно, что такой поворот событий заставил публицистов искать объяснение тому, как могло получиться, что еще недавно считавшиеся братскими русский и болгарский народы оказались по разные стороны фронта.

Главным виновником того, что болгары оказались втянуты в войну на стороне Центральных держав, большинство считало царя Болгарии Фердинанда Кобурга, прозванного многими газетами «балканским Вильгельмом». Австрийский немец, ставший сначала князем (1887), а затем и царем (1908) Болгарии, никогда не вызывал симпатий в России. Видный русский историк и публицист Д.И.Иловайский еще в 1888 году призывал двинуть в Болгарию русский корпус и, тем самым, добиться утверждения русского кандидата на княжеском престоле. «Признать Кобурга, - писал в 1894 г. Иловайский, - значит утвердить немецко-католическую династию в православной славянской стране, освобожденной потоками русской крови, почти отдать ее на съедение своим врагам и собственными руками разрушить свое создание. (...) На Балканском полуострове это еще более завзятый представитель немецкого Drang nach Osten, чем католические Гогенцоллерны, водворившиеся в Румынии». Поэтому, заключал историк, избрание на болгарский престол Фердинанда - это результат «интриг и домогательств, явных со стороны Вены и скрытых со стороны Берлина», преследующих германские интересы на Балканах и направленных против России.

Другим виновником «болгарской измены» многие называли действия российского МИДа, допустившего выход Болгарии из сферы российского влияния. «Только слепому не было очевидно, что Болгария не за нас, а против нас, - и этим слепцом оказалось именно то ведомство, которое должно было быть наиболее осведомленным», - писал, к примеру, консервативный публицист Д.М.Бодиско. А монархическая «Земщина» по этому поводу замечала: «Но кто же более виновен в создавшемся положении? Не мы ли сами? Вернее сказать, не наша ли дипломатия, допустившая отдачу Болгарии во власть принца Баттенбергского, а затем Кобургского... На что же рассчитывал князь Горчаков, соглашаясь освобожденных болгар от турецкого ига отдать под иго врагов славянства? Что же он думал, - немецкие принцы будут защищать славян от порабощения их Австрией и Германией?» В итоге, констатировало издание, «свершилось то, что и должно было свершится», и «мы же это подготовили по своей расхлябанности, вечно гоняясь за призраками и политическими утопиями...» Соглашался с этой оценкой и Д.И.Иловайский, отмечавший, что «гнусное предательство Болгарии» подготовил «Петербург-немцефил». Особенно доставалось от историка министру иностранных дел С.Д.Сазонову, который во время фиктивного нейтралитета Болгарии, вел «какой-то бесконечный торг, (...) не желая понять, что Фердинанду нужно было только выиграть время и оттянуть явный разрыв с Россией до решительно вторжения в нее Австро-Германии».

Третьим виновником в правых кругах считали российских либералов ‒ прежде всего, «болгарофилов» П.Н.Милюкова и Н.И.Кареева, которые сыграли не последнюю роль в формировании взглядов российского МИДа на «болгарский вопрос». Так, например, лидер Союза русского народа Н.Е.Марков называл главной ошибкой российских дипломатов, что они «слишком болгарствовали, слишком слепо шли по указке Милюкова, слишком мирволили Болгарии. Когда надо было подкупать и применять военную силу, они применяли дипломатические ноты и думали устыдить людей, от роду не имевших никакого стыда».

Еще одной и, заметим, весьма существенной причиной, называлось то обстоятельство, что после дележа территорий по итогам Первой балканской войны Болгария оказалась обделенной сербами. По Лондонскому мирному договору 1913 года, Османская империя, проигравшая войну Болгарии, Сербии, Черногории и Греции, теряла все свои европейские владения, кроме Константинополя и небольшой части Восточной Фракии. Однако поделить отторгнутые у Турции территории страны входившие в Балканскую коалицию должны были сами, что оказалось крайне проблематичным, так каждая из сторон желала получить как можно больше. По итогам этого дележа Болгария, почувствовала себя обделенной Сербией, претендовавшей на Македонию, и меньше через месяц после подписания мира, вспыхнула Вторая Балканская война в ходе которой православные Сербия, Черногория и Греция сцепились с православной Болгарией... Поражение Болгарии в этой войне неизбежно способствовало ее дальнейшему сближению с австро-германским блоком (при помощи которого болгары рассчитывали на реванш), так как российская дипломатия сделал свой выбор в пользу Сербии. «Болгарское поведение объясняется не одними кознями Фердинанда - Македонию всю, спорную и бесспорную, желают получить и австрофилы и русофилы Болгарии; это требование народа (в широком смысле) болгарского, ‒ писала в 1915 году газета "Колокол". ‒ ...После братоубийственной бойни 1913 г. нам предстояло выбрать или Болгарию или Сербию; здесь компромисса не найти - Австрия знала это. Дипломатия наша стала на сторону Белграда - то диктовали интересы России; с того момента Болгария выступила против нас, сначала тайно, ныне же и явно».

Среди других «виновников» войны называлось и... славянофильство. Так, газета «Колокол» писала осенью 1915 года: «Должно поставить точку над i: виновато наше славянофильство. Мы принимали его за нечто реальное, возились со славянскими делами, забывая самих себя, русских. Добродушные грезы наших прадедов задумали претворить в жизнь, жертвуя для него насущными требованиями здоровой политики. Сейчас наступила минута просветления...» Такой же точки зрения придерживался и видный правый деятель, бывший дипломат Ю.С.Карцов, отмечавший, что долгое время Болгария была кумиром наших славянофилов, «болгарофильство» обратилось в культ, за которым забыли, что «болгары на деле совсем не то, чем они хотят казаться при сношениях с нами» ‒ «это народ маленький и по территории, и по духу, но самолюбивый и одержимый манией величия. Болгары мечтают о создании великой Болгарии. По этому плану их царек должен быть византийским императором, а Царьград должен стать болгарской столицей». В докладах, прочитанных в 1915 году, Карцов отмечал, что «когда наши славянофилы начинают изливаться в своих прекраснодушных порывах к всеславянскому братству, болгары им охотно поддакивают, но между собой смеются а называют славянофильство "русским идиотизмом"».

В желании объяснить, почему болгары, являющиеся и славянами, и православными, оказались в коалиции со странами, враждебными как славянству, так и православию, некоторые публицисты стремились убедить своих читателей, что на самом деле болгары вовсе не славяне, да и к православию уже относятся с большими оговорками. Здесь, чисто в пропагандистском духе, акцент делался на то, что болгары уже давным-давно отуречены, утратили «славянский дух», а то и вовсе являются потомками гуннов, подвернувшихся в свое время славянскому влиянию. На эту мельницу лили воду и немцы, создававшие пропагандистский образ своих болгарских союзников как «балканских пруссов», чуждых славянству.

Что же касается православия, то в 1915 году практически все дружно вспомнили и про иконоборчество, и про ересь богомильства, и, тем более, про церковный раскол, в котором Болгария пребывала с 1872 года. В связи с этим «Московские ведомости», комментируя газетные заметки, сообщавшие, что России впервые приходится воевать с православным государством, т. к. со времени удельных войн русские не поднимали меча на своих единоверцев, замечал: «Если бы Болгария не находилась в схизме с Православной Великой Константинопольской Церковью и не находилась бы за это в отлучении от своего законного патриарха (...), то такое рассуждение было бы правильно», но «с тех пор Болгария прекратила всякие сношения с православными Церквами Востока, и только русская Церковь не решалась прервать с ней церковного общения в надежде, что прискорбное разделение с греческим Константинопольским патриаршим престолом уладится и отлучение за схизму будет с нее снято. Между тем, Болгария никакой серьезной попытки к примирению с Православной Церковью не делала и вот уже третий раз подняла оружие, предательски напав на православную Сербию, с которую ее связывали если уже не религиозные, то кровные узы славянства». На это же обстоятельство обращал внимание и такой авторитетный православный иерарх как архиепископ Антоний (Храповицкий), писавший в 1915 году: «болгары как раскольники, прервавшие уже сорок лет тому назад свое общение с церковью, естественно, нашли в себе довольно бесстыдства, чтобы принудить свой народ, уже не впервые, поднять оружие против родственной по крови Сербии и своей избавительницы России».

Таким образом, начавшаяся война с Болгарией заставила русское общество не только разочароваться в радужных идеях «славянского братства», якобы существующего как нечто само собой разумеющееся, но и впервые задуматься над причинами «измены славянскому делу» и неблагодарности освобожденных по отношению к освободителям.

Подготовил Андрей Иванов, доктор исторических наук