Священная война в судьбах людей одного предприятия
Иллюстрация: плакат, созданный художниками Николаем Тяпковым и Алексеем Скворцовым в конце июня 1941 года
«Двадцать второго июня, ровно в четыре часа…» — с этих слов поэта Бориса Ковынёва начиналась песня, до боли знакомая героическому поколению наших отцов, дедов и прадедов, ведь она, как и «Священная война», родилась буквально с началом Великой Отечественной:
Двадцать второго июня,
Ровно в четыре часа,
Киев бомбили, нам объявили,
Что началася война…
В то роковое утро по всей советско-германской границе с шести тысяч немецких орудий были сняты зелёные маскировочные сетки — артиллерия вермахта готовилась извергнуть на нашу землю смертоносные залпы.
Ещё до восхода солнца, раньше того, как началось мощнейшее артиллерийское наступление по приграничным округам Красной Армии, в воздух поднялась немецкая бомбардировочная авиация. Почти три тысячи самолётов, больше половины всей люфтваффе, «утюжили» военные объекты, полевые аэродромы, бомбили мирные советские города.
Война ворвалась в жизнь советских людей, порушив все их мирные планы, ставшие уже такими привычными с началом отпусков, когда многие граждане и гражданки Страны Советов, рабочие заводов и фабрик, стахановцы строек и колхозных полей, предпочитали проводить свой отдых у берегов Чёрного моря.
Дан приказ: ему на запад…
Одна из лучших мастеров социалистического труда Заозёрновской слюдяной фабрики Анфиса Черных в июне сорок первого впервые в жизни ехала из далёкой Сибири в Одессу. Мерно стучали колёса, за окном вагона то и дело менялись пейзажи — под эти неизменные атрибуты дальней дороги одна за другой всплывали картины воспоминаний…
Как и многие её сверстницы, Анфиса Михайловна пришла на фабрику в 1932 году совсем девчонкой, когда ей ещё и не исполнилось шестнадцати лет. Первое время, помнится, расщепляла слюду, делая за смену лишь десятую часть нормы — какие-то двадцать-тридцать граммов. Но упорство, терпение и трудолюбие раньше многих подруг позволили Анфисе Михайловне добиться желанного успеха: уже через пять месяцев вчерашнего новичка назначили бригадиром. Не забыть ей и годы становления предприятия, когда приходилось трудиться дни и ночи. Ночная смена начиналась в десять вечера и заканчивалась в шесть утра. К концу работы невольно смыкались веки, а головы девушек клонились всё ниже, и кто-то с непривычки засыпал прямо за столом.
Ей поручили самый трудный участок — мастером в третью смену, и она справилась. О ней писали газеты, она была лучшей, а сейчас вот ехала к Чёрному морю, на всесоюзную здравницу, — отдыхать.
«Чувство счастья и радости переполняло сердце труженицы, простой советской женщины, впервые оказавшейся на юге нашей страны. Ей всё здесь казалось прекрасным: и природа, и архитектурные здания санатория, и сами люди, которых она видела впервые.
Но вдруг на второй день пребывания на курорте Анфиса Михайловна вместе со всеми узнала страшную весть: гитлеровские полчища напали на Советский Союз».
(Из газеты «Сталинец», «Трудовые годы коллектива»)
А уже вскоре мастер цеха первичной обработки слюды воочию услышала гул вражеских самолётов и первые взрывы как неопровержимые доказательства того, о чём сообщил по радио наркоминдел. Массированно немцы Одессу не бомбили, хотя и пытались: авиация военного округа в ночь на двадцать второе июня была предусмотрительно выведена на запасные аэродромы и прикрывала город, но часть бомбардировщиков всё-таки сумела прорваться и сбросить свой смертоносный груз на морской порт.
Ещё тревожнее этих отдалённых взрывов становились сводки Советского информбюро. Не осознавая до конца всю глубину опасности, которой она подвергалась, внезапно оказавшись в прифронтовой полосе, Анфиса Михайловна рвалась домой, в родной коллектив, где её, конечно, ждали и переживали не без оснований: как-то она там, удастся ли выбраться целой и невредимой?
И пока возвращалась назад, вдоволь успела насмотреться на встречные поезда: состав за составом, они увозили на фронт воинов-сибиряков. Поезда были литерные и буквально летели на запад без задержек по особому графику, преодолевая по тысяче километров в сутки, и разве что в крупных городах бойцы могли наконец-то выйти из вагонов-теплушек. И тогда Анфиса Черных, вглядываясь на станциях в незнакомые лица, ни на миг не оставляла надежду увидеть мужа, призванного в Красную Армию ещё перед войной. Кто знает, может быть, со своей частью он тоже теперь едет на фронт?..
А старший сержант Николай Сухов, родившийся в селе Троицко-Заозёрном ещё до революции, вместе с однополчанами из 166-й стрелковой дивизии в конце июня и впрямь ехал на войну. Эта сибирская дивизия доукомплектовывалась и получала новое обмундирование, продовольствие и оружие уже в Томске, она вливалась в состав Западного фронта и сдерживала натиск фашистов на Москву, приняв боевое крещение в Смоленском сражении. Печальной оказалась судьба её бойцов, которые угодили в пресловутый «котёл». Кадровая дивизия почти полностью полегла в октябре сорок первого под Вязьмой, и лишь немногим удалось выйти из окружения, сохранив боевое Знамя части и возможность дальнейшего существования воинского соединения, сформированного уже заново.
Николай Георгиевич был в числе тех, кто сумел вырваться из огненного пекла, он вновь командовал стрелковым отделением, участвуя в кровопролитных боях на Северо-Западном направлении, в Демянской наступательной операции. И как же прав писатель-фронтовик Борис Васильев, познавший в окружении простой и необходимый, как смерть, закон войны: если ты уцелел, — значит, кто-то погиб за тебя...
Весточки, которые приходили от мужа, помогали Анфисе Михайловне трудиться и жить, жить с верой в нашу Победу над врагом, а значит, вселяли надежду на скорое возвращение её дорогого мужа.
Вот только до Великой Победы было ещё очень и очень далеко. Последнее фронтовое письмо Николай Георгиевич писал буквально за несколько часов до своей гибели, перед тем, как отправиться на боевое задание. И стилистика этого послания была совсем не характерна для члена ВКП (б), но верно ведь в народе говорят: кто в бою не бывал, тот Бога не видал.
«Фиса, сегодня такой знатный день — седьмое число (Рождество). Фиса, сегодня иду в разведку с такой задачей, и, может, мне суждено умереть. И вот, Фиса, запомни сегодняшний день.
Если вернусь живым или ранят, сразу дам сообщение. И вот сегодняшний день и ночь решают мою судьбу».
(Из газеты «Голос времени», «Письма с фронта»)
Когда в Заозёрный пришла похоронка на мужа, страшное горе, которое обрушилось на неё, казалось, могло разом захлестнуть, раздавить целиком, но Анфиса Михайловна сумела справиться с ним, не дала победить отчаянию, помня о том, что её Николай пал в боях за Советскую Родину, свято выполняя свой солдатский долг. Лучшая память о геройски погибшем на фронте муже — самозабвенный труд! И отнюдь не случайно одной из первых на фабрике мастер Анфиса Черных после войны получила высокую правительственную награду — орден Трудового Красного Знамени.
Слова из медальной бронзы
Ратные и трудовые подвиги, которые совершали советские люди на переднем крае и в глубоком тылу, практически нельзя отделить, они вошли в историю каждого предприятия, каждой организации яркой строкой. Уже с первых дней Великой Отечественной добровольцы Заозёрновской слюдяной фабрики приняли решение отправиться на фронт — защищать Родину. О том, как это было, оставила свои воспоминания мастер цеха щипки слюды Прасковья Киричёк, избранная в сорок четвёртом году секретарём Рыбинского райкома комсомола. В тот воскресный день двадцать второго июня вместе с подругами Марией Семененко и Клавдией Сутуриной она оказалась в излюбленном месте отдыха жителей Заозёрного — на «горе», небольшой лесистой сопке за Баргой, где частенько проходили народные гуляния.
«После сибирской затяжной весны июньское небо в полную меру заявляло о себе: деревья шелестели молодой листвой, ярко зеленела на солнце ещё не запылённая трава. Мы радовались свежей зелени, своей молодости, солнцу».
(Из газеты «Знамя Октября», «В душе и памяти»)
Ещё не ведая о страшной беде, которая ворвалась в нашу страну, девушки возвращались с зеленеющей сопки, но уже непривычно пустынными показались им улицы Заозёрного, у фабричных бараков толпился народ, а из репродуктора донеслось это страшное слово «Война», и тогда подруги поняли всё.
На следующий день на фабрике состоялся митинг, на котором присутствовали почти все взрослые жители Заозёрного. Не зная обстановки на фронтах и находясь слишком далеко от театра военных действий, руководители слюдяного предприятия понимали, что встать в ряды защитников Отечества всем труженикам невозможно, да этого и не следует делать, всех в любом случае не возьмут, а значит, нужно выполнять трудовой долг каждому здесь, на рабочем месте.
В то же время сам директор Михаил Тудвасев для себя уже принял решение, только из скромности его не озвучивал: передать в дар родной Красной Армии фабричную «эмку», а точнее, автомобиль, предназначенный для передвижения начальствующего состава и лично руководителя слюдяного предприятия. Если Родина в беде, избыточная роскошь ни к чему!
Далеко не у всех партийно-советских работников района этот патриотический порыв директора Тудвасева вызывал одобрение: со своими привилегиями номенклатура, как известно, расставаться не любила во все времена. Но Михаила Терентьевича это мало волновало, он уже целиком и полностью перестраивал свою деятельность с учётом обстановки и законов военного времени: вместе с товарищем Бусыгиным возглавил на предприятии воинский всеобуч. Как отмечал «Красноярский рабочий», «отличной подготовкой к занятиям и высокой требовательностью к себе и к бойцам, они с первых же дней учёбы добились железной воинской дисциплины и хорошей усвояемости учебной программы». Мастерски владеть боевым оружием, совершать длительные переходы по пересечённой местности — этому тоже учились работники Заозёрновской слюдяной фабрики, чтобы в любой момент встать в ряды защитников Отечества.
Шофёр директора Фёдор Гусев это сделал уже в начальные дни войны, он добровольцем шёл на фронт, не расставаясь ни с профессией, ни с легковой машиной: сражаться с врагом отправился прямо на колёсах. Фабричный автомобиль Фёдор Ефимович берёг как мог, как берегут солдаты горсть родной земли, но ничто не вечно под Луной, а тем более на той страшной войне, где любая движущаяся цель на земле становилась игрушкой для воздушных стервятников.
Гвардии ефрейтор сменит свою «эмку» на полуторку и будет безупречно, не имея ни одной аварии, обслуживать артдивизионы 29-й гвардейской пушечной бригады, за что командование представит его к боевой награде — медали «За боевые заслуги». Рискуя жизнью, находясь под сильным обстрелом, он доставлял снаряды в срок, чем обеспечивал безусловное выполнение боевой задачи подразделениям «бога войны». Но однажды Гусев с очередного задания не вернулся: местом гибели воина-сибиряка стала латвийская земля. И ещё одна печальная весточка полетела в Заозёрный, на это раз к вдове фронтового шофёра Нине Гусевой…
Своего апогея патриотический порыв среди трудовых коллективов слюдяной фабрики достиг третьего июля сорок первого года, когда к гражданам и гражданкам Страны Советов обратился с исторической речью по радио товарищ Сталин и произнёс хрестоматийные слова, которые превратятся затем в медальную бронзу:
— Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами.
В тот же день летописец героической советской эпохи Артур Израелович передал по телефону в редакцию газеты «Красноярский рабочий» сообщение о многолюдном собрании, состоявшемся на слюдяной фабрике. На этом митинге «товарищи Постоенко, Осипова, Коваленко, Косолапова и другие под горячие и продолжительные аплодисменты говорили о своей готовности и решимости работать столько, сколько будет нужно, чтобы разгромить и уничтожить врага».
Буквально через неделю в «Красноярском рабочем» появится коллективное письмо младших командиров запаса Красной Армии, в недавнем прошлом — рабочих Заозёрновской слюдяной фабрики.
— Уезжая на фронт, мы горим единым желанием: бить врага до полного его уничтожения, — обращались воины к своим землякам. — Заверяем вас, товарищи, что мы совместно с бойцами наших подразделений будем самоотверженно защищать социалистическую Родину. Не щадя своих сил, будем драться за каждую пядь родной земли. Призываем весь коллектив Заозёрновской слюдяной фабрики работать только по-стахановски, давать продукции столько, сколько потребуется стране.
Всё было сказано ёмко, точно, к месту. Бойцы призывали к бдительности, ведь враг хитёр и коварен, он может проникнуть даже в глубокий тыл. И потому…
— Ведите беспощадную борьбу с паникёрами и болтунами, мобилизуйте всё население и все силы для фронта!
Первым среди подписантов значился член ВКП (б) Павел Вержбицкий, «смелый, отважный и решительный воин», как будет сказано о нём в Наградном листе. Представляя старшего сержанта и начальника радиостанции роты связи к ордену Красной Звезды, командование 66-го гвардейского стрелкового полка отмечало, что даже раненый, он не ушёл с поля боя, когда противник внезапно прорвал оборону, поддерживая устойчивую радиосвязь батальона с командиром полка.
Слюдянщицы, воодушевлённые речью «любимого вождя и учителя, Председателя Государственного Комитета Обороны Иосифа Виссарионовича Сталина», провожали на фронт фабричных парней: Ивана Гуськова, Николая Вахрушева, Георгия Малышонка, Николая Деревнина, Ивана Русака и многих других.
И яркий орден на груди…
Не все, конечно, призывники вливались в состав формируемой в Заозёрном, Уяре и Канске 382-й сибирской стрелковой дивизии. Весовщик фабрики и уроженец деревни Новогеоргиевка Рыбинского района Иван Гуськов, которому на момент призыва исполнилось девятнадцать, начал службу в 235-й стрелковой дивизии. Он прошёл всю войну «от звонка до звонка», был красноармейцем в роте связи, а вернулся домой старшим сержантом и стал на фабрике тоже командиром — мастером механической щипки слюды. Свою первую награду — особо почётную в солдатской среде медаль «За отвагу» — Иван Тихонович получил за то, что в бою за деревню Ольгино Ленинградской области в феврале сорок третьего был линейным надсмотрщиком. Под сильным миномётным и артиллерийским огнём устранил больше сотни повреждений линий связи — благодаря этому телефонная связь действовала бесперебойно. Через год сержант Гуськов «за образцовое выполнение боевых заданий командования на фронте борьбы с немецкими захватчиками и проявленные при этом доблесть и мужество» получит орден Красной Звезды.
В победном сорок пятом ещё один орден — Славы III степени — украсит грудь фронтового связиста, начальника центральной телефонной станции 801-го стрелкового Тильзитского полка. Вместе с этим доблестным соединением армии-победительницы Иван Гуськов будет сражаться под Курском, освобождать Белоруссию, штурмовать Кёнигсберг, участвовать в Восточно-Прусской наступательной операции. И везде неоценимую помощь в войсковом управлении станет оказывать телефонная связь, надёжность которой поддерживал вчерашний фабричный паренёк кавалер двух боевых орденов Иван Гуськов.
Одним из самых молодых добровольцев, ушедших на фронт в июне сорок первого, был рабочий слюдяной фабрики Николай Вахрушев — ему исполнилось восемнадцать лет. Он ещё в школе вступил в комсомол, имел бравый внешний вид, и отцы-командиры на военно-пересыльном пункте решили, что с такими данными парню нужно непременно в пехотное училище. Через год, к летнему наступлению на Ржевско-Сычёвском направлении, Николай Иванович стал лейтенантом и командиром стрелкового взвода, то есть тем самым «Ванькой-взводным», дальнейшую судьбу которого предугадать было несложно: месяц-другой жестоких боёв, и поминай комвзвода только хорошим словом, а плохим — уже не моги...
Лейтенант Вахрушев прибыл в 274-ю стрелковую дивизию, которую два месяца назад сформировали и даже провели показательные тактические учения, где присутствовал сам маршал Ворошилов и остался доволен. Да что там какая-то теория и строгое следование её правилам, когда война постоянно корректировала даже Боевой устав!
Ставка планировала здесь, под занятым немцами Ржевом, крупным железнодорожным узлом, стратегическую наступательную операцию, чтобы наконец-то ликвидировать пресловутый выступ противника, сильно докучавший Верховному Главнокомандующему: отсюда меньше двухсот километров до столицы, вдруг немцы снова будут наступать?
Но в конце июля зарядили такие проливные дожди, что лишили нашу пехоту танковой поддержки: двигаться по сплошному месиву даже на гусеницах было невозможно. Всё это огромное количество живой силы и техники на узком пространстве создало неимоверные трудности для передвижения в низинах и болотах, в густом тумане и непролазной грязи, где вязли лошади и машины, тонули солдатские сапоги.
Дивизия, в которой получил боевое крещение молодой лейтенант, вступила в сражение позже других, её вывели из резерва и поставили задачу — наступать на деревню Жеребцово. Бойцы выполнили приказ, хотя это и было выше всяких сил: пехота армии Моделя только на одной небольшой высоте имела здесь четырнадцать долговременных огневых точек, и каждый дот требовалось подавить. Летнее наступление на Ржев — это недели боёв «за пять-шесть обломанных деревьев, стенку разбитого дома да крохотный бугорок», как заметил писатель Илья Эренбург…
Командир взвода лейтенант Вахрушев учился воевать: штурмовать неприступную, как крепость, оборону противника, вести затяжные уличные бои, переправляться на плотах через Волгу-матушку. И это ему пригодится, ведь впереди ещё будут и битва за город Орёл, и форсирование леденящего жилы осеннего Днепра, и служба в особом полку резерва офицерского состава на Дальнем Востоке как последний аккорд Второй мировой войны. Он получит два тяжёлых ранения, контузию, медаль «За отвагу» и орден Красной Звезды, а ещё к нему придёт осознание того, что клятву верности, данную в грозном сорок первом, он и его товарищи по слюдяной фабрике сдержали.
И когда старший лейтенант Вахрушев возвратился домой, на родном предприятии нисколько не сомневались: другой кандидатуры на должность начальника отдела кадров даже искать не надо — боевой офицер, как никто, умеет разбираться в людях, он и есть самый лучший кадровик.
Ржевская битва долгие годы у нас замалчивалась, и фронтовик Николай Вахрушев не рвался выступать перед школьниками с рассказами о своём боевом пути. Не принято было говорить, какой ценой досталась эта операция, растянувшаяся по времени почти на полтора года и стоившая стольких безвозвратных потерь. «Я убит подо Ржевом», — это могли бы сказать сотни тысяч советских солдат, так и оставшихся лежать незахороненными на сравнительно небольшом участке фронта. Идти в атаку приходилось по разложившимся в жару трупам своих и чужих…
Под Мясным Бором, в последнем бою…
Была у нас в стране ещё и другая запретная тема — 2-я ударная армия, где в составе 382-й сибирской стрелковой дивизии сражался кадровый офицер и будущий специалист фабричной лаборатории Леонид Болсуновский, сумевший в июне сорок второго прорваться у Мясного Бора в расположение наших частей.
Медицинской сестре 468-го отдельного медсанбата 382-й стрелковой дивизии Клавдии Сутуриной, которая по примеру комсомольского лидера фабрики Марии Николаенко в июне сорок первого тоже пошла на фронт, этого не удалось. В горячие дни, «когда пришлось работать под огнём», на небольшом пятачке пока ещё не занятой немцами территории Новгородской области Клавдия Парамоновна спасала десятки раненых бойцов. Физически, конечно, изнурённая бессонными ночами, недоедающая, как и все, при катастрофической нехватке продовольствия в отрезанной от фронта армии, она отдавала красноармейцам свою кровь. Четыреста граммов жизненных сил!
«Командование нашей части представило меня к правительственной награде, — писала она домой ещё в апреле, когда дивизия отражала натиск противника, не давая захлопнуться спасительной горловине, соединяющей 2-ю ударную с Волховским фронтом. — Могу ли я успокоиться на этом? Нет! Я ещё втрое больше обязана делать, чтобы оправдать всё».
Хорошую закалку получила сибирячка на Заозёрновской слюдяной фабрике, вот только какая у неё могла быть награда, мы так и не узнаем. Награждать орденами и медалями пропавших без вести было не принято. А извещение о том, что Сутурина пропала без вести двадцать четвёртого июня, когда бойцы шли в последнюю атаку, чтобы всё-таки вырваться из коридора смерти у деревни Мясной Бор, ставило под сомнение дальнейшую судьбу медсестры: погибла на поле боя или же оказалась в плену? (Командир дивизии полковник Кузьма Карцев тоже считался пропавшим без вести, однако он, получив контузию при выходе из лесов, стал узником Бухенвальда и даже возглавил в нём штаб антифашистского движения.)
Сколько ещё вопросов будет задавать нам русская земля, политая в изобилии солдатской кровью во время той Великой войны! Ответить на них — долг чести наших современников. Вот почему так важно сегодня найти в раскопах долгожданный солдатский медальон, поднять останки павших за Родину бойцов и со всеми воинскими почестями захоронить, и нет более благородной и почётной миссии, которую выполняют сегодня многочисленные отряды поисковиков.
Иначе как тогда появится ясность во фронтовых биографиях пока ещё неизвестных героев? Только с помощью волонтёров, участвующих в этом трудном деле, мы когда-нибудь сможем узнать, на каком из полей Мясного Бора, спасая жизни раненых, погибла медицинская сестра Клавдия Сутурина, одна из отважных фабричных девчат.
(Глава из будущей книги «Мастера прозрачного камня» об истории Заозёрновской слюдяной фабрики)
Заозерный — Красноярск
