Пожалуй, нелегко найти ребенка, к которому родители не применяли бы силу физического воздействия. И это вовсе не потому, как писал А.И.Герцен, что детей воспитывать трудно, а сечь легко. Случаются обстоятельства, которые вынуждают прибегать к антипедагогическим методам воспитания. Речь не о родителях-садистах, которых расплодилось – пруд пруди. Да и любой учитель, искренно любящий детей, может привести множество аналогичных примеров из личной практики, хотя это считается великой тайной, которую разглашать не принято. Как же, это ведь отклонение от стерильной классической педагогики. Такие ситуации возникают и у людей других профессий. Ограничимся достаточно красноречивым примером. Приехавший молодой врач «неотложки» не знал – кому оказывать помощь – мамаше или младенцу. Истинным больным был младенец, но мешала мать. Оценив обстановку, врач, на глазах мужа, решительно надавав матери ребенка легких пощечин, приказал ей удалиться в ванную комнату, а сам без помех начал спасать ребенка («Крестьянка», № 7, 2000, с. 11). Пожилой врач так бы не поступил бы. Он хорошо знает уголовный кодекс. Только молодость способна на такие поступки. Такие случаи, отклоняющие от общих правил, надолго врезаются в память. Воспоминания тягостные, но к ним обращаешься вновь и вновь, в который раз анализируешь обстановку и приходишь к выводу: поступил правильно, ибо другого выхода не было.
Автор никогда не бил чужих детей, но вынужден был неоднократно применять физическую силу, что, конечно, не вписывается в каноны классической педагогики.
…Сдана последняя сессия. Впереди трехмесячная преддипломная практика и – прощай педагогический институт. Но вместо педпрактики нас направляют работать в сельские школы, где нет учителей математики и физики (в ответ на хрущевские псевдопедагогические реформы многие опытные учителя-естественники в знак протеста покинули школу). С трудом к ночи добираюсь до отдаленной школы, а назавтра уже первый урок физики в седьмом классе. Не имею представления о знаниях детей, степени усвоения ими программного материала. Не знаю и самих детей. Появились тысячи вопросов, на которые не сразу нахожу ответы. Больше всего волновало то, что в классе пять второгодников, есть и третьегодники. Сейчас в это трудно поверить, но это было, было весной 1963 года.
Вошел в класс и сразу почувствовал неладное, – дети что-то затевают. Беспроволочный сельский телефон сработал. Вижу, – ребята настроены решительно. В томительном ожидании проходят минуты. Начал урок по общеустановленному плану, а в памяти прокручиваю разные варианты и пытаюсь отыскать хоть какие педагогические приемы поведения, которые могли бы стать отправной точкой для принятия решений. Тщетные усилия. Стерильная педагогика таких случаев не предусматривает. Глазами, как рентгеном, просвечиваю класс. Выделяется троица мальчишек, сидящих на последних партах. На первый вид, представляются неплохими ребятами, в глазах ещё светятся огоньки. Борьбу взглядов выдерживают спокойно и всем поведением, с оттенком нахальства, дают понять, что будут «сражаться» до конца. С класса не удалишь – силенок виновато. При росте 175 см и весе в 57 килограммов на фоне послевоенных акселератов, не знавших, что такое пухнуть от голода, выгляжу отнюдь не Гераклом, что придает мальчишкам лишнюю уверенность. Мешают вести урок. Кажется, надо их как-то нейтрализовать. Решил пока тянуть время, не предпринимая никаких действий, пытаясь разгадать замысел ребят. Урок пытаюсь вести по намеченному плану. Усиленно работает мысль. На лицах нарушителей вижу торжество и намерение вывести учителя из себя. Явно ждут словесной перепалки, к которой приготовились. Лихорадочно повторяю подобно Семену Давыдову: «Позор всему «рабочему классу». Провалится на первом самостоятельном уроке – грош цена твоему предполагаемому диплому с отличием.» И здесь приходить в голову решение – поступить самым неожиданным образом, которого не ожидают ребята, внести смятения в их ряды. При очередном монологе хватаю главного оратора правой рукой за шиворот, левой за штаны – и в мгновение ока он оказывается в коридоре. И откуда взялись силы. Очевидно, сказалось умение усилием воли умножать силы.
Возвращаюсь к учительскому столу, стараюсь не обращать внимание на установившуюся абсолютную тишину в классе. Но кожей, боковым зрением почувствовал, что это только увертюра. Придется исполнять всю оперу, не зная либретто. Финал за другими. Какой? Когда?
Действительно, начал «качать» права другой ученик и проводить со мною ликбез по педагогике. Помирать – так с музыкой. И… таким же манером отправляются за двери второй, а затем и третий ученики. В общей сложности пять учеников удалены с урока (двое последних покинули класс почти что «добровольно» с комментарием: «Родителей вызывать не буду, не рассчитывайте, сам справлюсь.»)
Я могу вспомнить многие свои уроки, лекции, а от первого самостоятельного урока в памяти полный провал, не знаю даже, как его закончил, давал ли домашнее задание (очевидно, сказалось внутренне напряжение). Только в памяти, словно лучом прожектора, высвечивается большой коридор перед классом, приспособленный под спортзал, и парты, за которыми сидели удаленные ученики.
По окончанию урока плетусь докладывать по инстанции сначала завучу, а затем и директору школы. Завуч, учитель литературы, хорошо владеющий пером, сентиментальный как вся пишущая братия, на этот раз был краток: «Мог бы еще столько выгнать». С уже лучшим настроением захожу к директору, который, выслушав меня, сказал, как отрезал: «Удалил, так удалил».
Только значительно позже я узнал, что скрывалось за их внешним спокойствием. Срочно созданный штаб из педагогических аксакалов мучительно решал задачу: кого спасать? Учеников или учителя? Что происходит в классе?
Спасибо за то, что в тот момент у них хватило ума такта и выдержки не вмешиваться в ход событий. Да и ученики, удаленные с класса им порядком портили нервы. И теперь, выступая перед руководителями школ, рассказывая этот случай, прошу их не тревожить учителя, после того как он зашел в класс, если только не случилось стихийное бедствие.
А как же ученики?
Со следующего дня началась нормальная работа, как будто и не было инцидента (не хочу сказать, что они стали ангелами, дети есть дети). С ними подружился и в их лице нашел верных помощников. Помогли мне навести порядок в физической лаборантской, оборудовать класс, чтобы было возможным в нем проводить любые физические эксперименты. Играя с ними в послеобеденное время в волейбол или футбол, ощущал, что «лед тронулся», стремились как-то даже и подыграть учителю.
Помнят ли они об этом? Наверное, помнят, как и я. Такое потрясение не забывается.
* * *
Прошли годы, я остепенился – стал кандидатом физико-математических наук. Присутствую на уроке, который ведет хорошо подготовленная студентка. Урок мешает вести один из учеников. У сидящей рядом со мной учительницы выясняю обстановку: сын ответственного работника (я не хочу бросать комья грязи, как теперь принято, в «партократов», такие дети есть у всех категорий населения), которого хорошо знаю. Он уважаемый человек. Очевидно, ученик – маменькин сынок, да и боязнь учителей испортили дитя.
Предстоит разбор урока. Что я могу ответить на следующий законный вопрос практикантки: «Как бы вы поступили в данной ситуации?» Посоветовать использовать положительные эмоции, или провести «душещипательную беседу в условиях женского воспитания? Да у него на подобные беседы уже аллергия. Мучительно размышляю, ищу ответ.
Прозвенел звонок. «Герой» нагло, торжествующе нагло смотрит на меня и с бравадой беседует с друзьями. Пройти мимо я уже не мог, чтобы зараза не поразила и других учеников. Не наказанное зло рождает еще большое зло. Пропадай моя телега все четыре колеса. Левой рукой хватаю ученика за шиворот и, приподнимая, немножко потряхиваю. По реакции чувствую – маменькин сынок, способный на мелкие пакости. Появляется брезгливость, но для достижения педагогического эффекта, продолжая потряхивать, правой рукой рублю воздух под носом ученика, приговаривая… В общем, провел с ним профилактическую беседу, в результате в глазах друзей он выглядел «голым».
В дальнейшем у моих практиканток проблем с дисциплиной учащихся не было.
Не будем пока торопиться с оценкой поступков учителя. Одни их называют шоковой терапией, другие – педагогикой взрыва. Действительно, это поступок камикадзе. Ибо в любую минуту тебя самого «ударная волна» может разнести в клочья. И не так со стороны учеников, которые так просто поражения не потерпят. «Подрывник» ты хороший, но покажи свои способности, каков ты профессионал в своем деле. Выдержишь их испытание – станешь кумиром. Обнаружат Ахиллесову пятку, – жизни не будет, оставишь школу, в лучшем случае, добровольно.
В девятом нашем классе появилась молодая учительница русского языка и литературы, жена зампредседателя крупного колхоза, фигуры в ту пору влиятельной. За что-то она на нас накричала. Наверное, мы были в чем-то виноваты, не помню, но в тот момент мы посчитали ее поведение обидным для себя, и заработала мальчишеская мысль. Вскоре мы обнаружили слабое знание учительницей литературных текстов и неумение разъяснять непонятные слова, встречающиеся в программных произведениях. Что тут началось. С безжалостностью, на которую способно только юность, начали экзаменовать учительницу. Какой бум, «любовь появилась к литературе. Двоечники вспомнили дорогу в библиотеку. Прекратились пропуски занятий. С особой тщательностью просматривалось каждое предложение, каждое слово произведения. На каждом уроке учительницу просили невинным видом разъяснять определенные слова. Получался к «удовольствию» учащихся конфуз. Дисциплина с каждым днем в классе ухудшалась. Классы в сельской школе были отгорожены фанерой, срывали уроки литературы и языка в своем классе и еще в двух соседних. Руководство школы начало проводить беседы поодиночке и групповые. Повышенный интерес учеников к литературе они объясняли наличием педагогического мастерства у молодой учительницы, а не его отсутствием. Мы же тайны не раскрыли. Начал репрессии против родителей зампредколхоза. Бесполезно. В школу ходили дети из разных колхозов, даже районов. Пришлось семье учительницы в середине учебного года уехать далеко от данной местности. Но мы не успокоились, войдя в азарт. По эстафете передали информацию ученикам других школ. Началась аттестация учениками учителей филологов. Аттестация похлеще государственной. По информации с мест, не все учителя выдержали испытание.
Как добродушно смеялась добрейшая, умная Екатерина Николаевна, истинный сельский интеллигент, преподававшая в дальнейшем нам литературу, когда услышала прозаическое объяснение вспыхнувшего в 1957 году у учащихся Чаусского района Могилевской области повышенного интереса к литературе. Она нас не осуждала. Да я и сам с высоты своих зрелых лет и занимаемого положения не одобряю действия учеников, среди которых был и сам, но и не осуждаю. Самый страшный недостаток в профессии педагога – непрофессионализм, который подобно раковой опухли, плодит себе подобных. Брак токаря, хирурга выделяется сразу, брак же педагога если и обнаруживается, то только с годами.
Но главную опасность для «подрывника» представляют родители. Не отцы, которые в большинстве своем становятся союзниками, когда объяснишь им ситуацию и мотивы своих поступков. А вот некоторые матери одиночки от «любви» к своему чаду готовы собственными руками вырыть ему могилу, но вначале отправят туда учителя. Не отстают от матерей одиночек и некоторые безответственные ответственные работники (для их детей должен быть особый режим). Как мелочно мстил мне до конца своих дней (пухом ему земля) один их них.
Пришлось повозиться мне и со студентами.
…Такую группу трудно было бы подыскать, даже если бы и захотел специально. Как один на подбор. А староста, ну просто Марфа Посадница, готовая в любой момент возглавить борьбу любого ранга. Заслушаешься от ее «объективных» причин. Группа с каждым днем становилась все более и более неуправляемой. Преподавателям не прощали малейшей ошибки. А сами постоянно балансировали у роковой черты. Административные меры только еще больше разжигали у них азарт. Кураторы больше семестра не выдерживали и под любым предлогом отказывались от группы.
Не без робости (знает кошка, чье мясо съела) руководство факультета руководство факультета предложило мне кураторство. Без раздумий согласился. И это была не мальчишеская бравада. Взыграла профессиональная гордость – как это расписаться в своем бессилии перед группой. Они же интересные ребята, только надо «взрывом» маленько направить их энергию в другое русло. Я с уважением отношусь к тихому отличнику, но он пресен, нет в его поведении изюминки, каждый его поступок прогнозируем. По душе мне больше бунтари (быть может, оттого, что сам такой). Буйные в жизни, они такие же революционеры и в искусстве, науке и в изобретательстве. Среди них бродит где-то второй Лобачевский. Чтобы его не просмотреть, я иду с ними работать.
Имелось в виду еще одно обстоятельство. Видя их уязвимость, я не хотел, чтобы они не повторили дважды трагическую судьбу моего поколения. (По этой причине нет плеяды крупных ученых, видных хозяйственных и государственных деятелей среди моих сверстников – прорвались Ельцины, да Горбачевы и им подобные.) В хрущевскую оттепель с чистыми помыслами мы пришли работать на счастье людей и страны. Нас неокрепших подранков войны «расстреливали» на взлете, загоняли опытные интриганы в искусно расставленные капканы. Произошел эволюционный разрыв поколений, имевший трагические последствия для страны. Не многие строптивые «шестидесятники» уцелели, выжили, не сломались.
Отныне я отвечаю за каждый их шаг. Их поступки становятся моими поступками. Времени на раскачку нет, сразу в «карьер» Первая кураторская тронная речь была мужской, очень суровой, в чем-то авантюрной, законченная в стиле Остапа Бендера в шахматном клубе. Через три года они станут лучшей группой в институте. Я так им пообещал, зная их потенциальные возможности.
Началась кропотливая работа, порой брало отчаяние, чувство беспомощности. Обошлось без грубой физической силы, но она была наготове, о чем студенты были предупреждены, а мою решимость они знали.
Долго гремела канонада и не зря. Через два года группа стала лучшей в республике и получила заслуженную награду – прекрасно организованной недельной бесплатной туристической поездкой в Ленинград по комсомольской линии.
Не был спокойным и последний год их учебы, когда они бросились защищать мое имя (а грязи на меня было вылито – на десятерых бы хватило), восстанавливать справедливость. (Будучи лучшей группой в республике, я, как куратор, не был лучшим не только в институте, но даже и на факультете). Вот это в мои планы не входило. Духовного лидера группы Давыдова Николая Ивановича, студента с обостренным чувством справедливости с большим трудом удержал от рискованных поступков. В прямом смысле держал за руки, пока он не дал мне честное слово, что будет согласовывать со мною предпринимаемые им шаги. Им был не понятен мой поступок, а педагогическая этика не позволяла мне сказать им всю правду, которую А.И.Герцен сформулировал так: «В России готовы простить воровство и взятки, убийство и разбой, чем наглость человеческого достоинства и дерзость независимой речи».
К суровой правде жизни они еще не были готовы. Меняются времена, режимы, но методы же расправы со строптивыми остаются неизменными. Своим ученикам сознательно давал гомеопатические дозы «яда». Жизнь их не сломит, не отравит. Я их учил искать выход в любой ситуации.
В своих учениках я уверен. И когда читаю в газетах, как пытаются сломить, опорочить того же Давыдова, кажется, история повторяется в худших вариантах. Знаю, Давыдов выдержит, устоит, он прошел мою суровую школу жизни, но на всякий случай начинаю «разогревать свой паровоз», чтобы прийти ему на помощь. Там, где Давыдов, идет борьба за справедливость. При встрече со мною мои воспитанники не плачутся на жизнь, не жалуются на учеников и их родителей. Они делятся своими размышлениями, как борются за учеников.
Но сам я лично неоднозначно отношусь к описанным выше событиям. Во мне спорят два человека: один из них автор (А), а второй – директор (Д), лицо реальное, наделенное только дополнительными чертами моих оппонентов. Приведу их беседу.
Д., Не послужит ли твоя статья для некоторых родителей и учителей оправданием физических наказаний?
А. Недостаток ума и любви к детям нельзя компенсировать избытком физических наказаний. Наказание подобно опиуму. Чувствительность быстро притупляется и дозу с каждым днем приходится увеличивать. Это оружие разового действия, очень опасное. Применять его следует только в исключительных случаях к отдельным личностям. Когда возник обширный опасный гнойник, его вскрывают хирургическим путем, но лучше не доводит до такого состояния и соблюдать гигиенические нормы.
Д. Классики педагогики категорически против применения физических наказаний детей, против удаления ученика с класса. Я обычно говорю своим учителям, что вы с высшим педагогическим образованием не можете разобраться с учеником, отправляете его к техничке со шваброй.
А. В некоторых случаях, особенно экстремальных, техничка шваброй объяснит доходчивее, чем мы своим словесно-женским воспитанием. И не следует передергивать классиков. А.С.Макаренко писал: «Педагогические теории, доказывающие, что хулигана нельзя выгнать в коридор, а вора нельзя выгнать из коллектива (вы должны его исправлять, а не выгонять), это разглагольствование буржуазного индивидуализма, привыкшего к драмами переживаниям личности и не видящего, как из-за этого гибнут коллективов, как будто эти коллективы не состоят из тех же личностей.
Удаление вора или хулигана из коллектива есть самая большая гуманность, какую можно применить к человеку. Эта проблема решается с арифметической точностью».
В той же самой достопримечательной Англии не так давно повсеместно запретили применять розги в учебных заведениях, но дебаты в прессе не прекращаются до сих пор.
Д (иронично). Мой милый друг! Ты забыл, что под чутким руководством наших бывших республиканских руководителей, забывших прикрыть наготу и, обливая историю и всех славных предков грязью, ползли к дикому капитализму, а Макаренко уже объявлен апологетом тоталитарного режима. Как же не верить родному брату, воспоминания которого опубликованы.
А. Германия – капиталистическая страна, но какое уважительное отношение к памяти А.С. Макаренко, создан специальный научно-исследовательский институт по изучению и распространению его педагогического наследия. Труды Макаренко по формированию коллектива являются настольными книгами любого зарубежного руководителя. А для меня авторитетнее воспоминания воспитанников Макаренко, а родного брата, мне кажется, одолела черная зависть. Подумай, если следовать его логике, как неуч смог бы окончить до революции педагогический институт с золотой медалью. Это тебе не наше время, когда все покупается и продается. Мы еще в полном объема Макаренко не проштудировали.
Далее. Неудачники в жизни обычно не любят людей. В этом можно убедиться на каждом шагу на примере людей, стремящимися любыми средствами дорваться до власти, чтобы этим самым компенсировать свою неполноценность. Макаренко любил детей и умер «красиво» – бросился помогать вынести женщине багаж из вагона, но больное сердце не выдержало.
Д. В.А.Сухомлинский не применял к детям физических наказаний шоковую терапию, всего добивался любовью к детям.
А. Неуклюжи на протяжении полувека попытки противопоставления друг другу А.С. Макаренко и В.А. Сухомлинского. Последний начал работать в сельской школе, когда имя учителя произносилось еще с пиететом. Не забывай также специфики сельского уклада жизни, где каждый знает друг друга по десятого колена. Сухомлинский постепенно формировал педагогическую среду, тот культурный слой, который, по Выгодскому, подобен крепкому рассолу: если в него бросить огурец, то, как бы он не сопротивлялся – все равно просолится.
Тебя не посещала иногда мысль: почему с уходом из жизни Сухомлинского, а смерть его также была красна, его школа захирела, стала обычной школой, хотя, по моему мнению, преемники Сухомлинского на посту директора школы были колоритными личностями. Изучение данного феномена могло бы многое прояснить и подсказать в работе директоров учебных заведений. Ты посмотри, до сих пор не издано полное собрание трудов Сухомлинского. Не торопится восстанавливать справедливость и самостийная Украина. Оказывается, для воспитания подрастающего поколения наследие Петлюры и Бандеры важнее.
Меня же посещает другая, озорная мысль, когда я представляю Сухомлинского на месте Макаренко в колонии. Оба они гроссмейстеры педагогического мастерства, но с разными стилями игры. Макаренко часто применял шоковую педагогику, он мастер комбинационной игры, выстраивая педагогическую перспективную линию для каждого своего воспитанника. Сухомлинский, в силу своего характера, не был способен на такую игру, ему присущ позиционный стиль. Он был духовным пастором своего села, но не был бойцом. Сколько хлебнул лиха от педагогических чиновников, которые делали на этом карьеру, даже академиками стали.
Д. С тобою трудно спорить, но применять шоковую педагогику к младшим школьникам, не кажется ли тебе бесчеловечным.
А. Послушай несколько историй.
Ученик первого класса физически выделялся среди детей, постоянно издевался над ними. Врачи не находили отклонений в психическом развитии мальчика. Его поступки в какой-то степени объяснимы: растет без отца, мать воспитанием не занимается. Но от этого не легче. Как спасти мальчика. Он же повзрослеет и будет благодарен, что спасли от тюрьмы. Там сейчас нет Макаренко, которого облить грязью легко, использовать же его наработки и опыт труднее.
Взвесив все за и против, рекомендую учительнице применить шоковую педагогику. Нет, исполнителем должен быть кто-нибудь из отцов. Начинаю объяснять учительнице, как лучше подготовить взрыв, чтобы получилось максимальный педагогический эффект. Она ушам своим не верит, что говорит преподаватель, который постоянно призывает учителей любить детей такими, каковы они есть, что мы имеем дефицит любви взрослых к детям, начиная с родителей (у нас почему-то любовь к детям отождествляется с раздачей конфет или гуманитарной помощи).
Учительница предпочла усилить контроль над мальчиком, сама постоянно находясь под напряжением. Выходки ученика становились все более дерзкими и опасными для здоровья других детей, пока один из отцов не поговорил с ним «по-мужски». Лекарство отрезвило мальчика.
Или другая история про взрослых. В деревне, откуда я родом, один дебошир издевался постоянно над женой. Сколько кровушки попил ее в пьяном угаре. Никакие меры словесного воздействия не помогали. Да и ты сам знаешь свойство славянской души, о котором писал А.П. Чехов, что у нас принято жалеть преступника, а нем жертву. Хмель прошел, жена жива, а что ее немножко порезал или с топором гонялся, так это не смертельно. Вот если бы убил, тогда другое дело.
Подросли сыновья и в один прекрасный момент так скрутили отца, что у тог и косточки затрещали, предупредили его на будущее. Теперь в каком бы виде не был – пальцем боится тронуть жену. Но для детей такой поступок тоже шок, который бесследно не проходит. Это трагедия современной жизни, когда сыновьям приходится поднимать руку на отца.
У нас много развелось слушающих Васек, а пора бы не тратить слов там по-пустому, где надо власть-то применить.
Д. И применяют силу к детям.
А. Любящий учитель имеет право на гнев. И давай не ставить на одну доску хирурга, оперирующего на сердце, и хулигана, саданувшего в сердце нож. Следует отделить борьбу с учеником от борьбы за ученика. Дети, в отличие от взрослых, это хорошо понимают.
Д. Граница очень зыбкая.
А. Согласен. Каждый случай надо рассматривать всесторонне. Обычно студентам зачитываю отрывок из были Л.Н. Толстого «Прыжок»:
…Он (отец – И.М.) увидел сына на матче и тотчас же прицелился в сына и закричал:
- В воду! Прыгай сейчас в воду! Застрелю! Мальчик шатался, но не понимал.
- Прыгай, или застрелю! …Раз. Два…
И как только отец крикнул: «три» – мальчик размахнулся головой вниз и прыгнул…»
По этому отрывку отец заслуживает самого сурового наказания. Когда же прочтешь всю быль, целиком, становится понятным, что это был, быть может, единственный шанс спасти ребенка от гибели.
Д. Тебя не настораживает, что многие учителя наказаны в уголовном порядке за рукоприкладство.
А. У приверженцев шоковой педагогики всегда есть риск. Большую роль здесь играет интуиция. Студентам всегда говорю, что двоечник или троечник, не помышляй даже о «взрыве» Ты взрыв проведешь на двойку и сам подорвешься.
Д. Читатели тебя не поймут.
А. Желающих забросать меня камнями предлагаю решить педагогическую задачу, подброшенную мне одной учительницей.
Страшно курит первоклассник. Не надо объяснять, что ждет мальчика в зоне с повышенной радиацией. Родители, оба заядлые курильщики, не видят никакой проблемы и они не союзники педагога. Решить эту задачу без шоковой педагогики не могу.
У меня болит душа за этого мальчишку. А у тебя, читатель?..
P.S. Постоянные читатели “Русской Народной линии”, наверное, ощущили, что автору не удается достутачаться до руководсва России и Белоруссии, чтобы внедрить в практику работы системы образования накопленный огромный потенциал, чтобы дети с радостью бежали в детские сады, школы, чобы их полюбили родители ещё до появления на свет. Не могу найти возможности свои наработки внедрить даже в масштабах хотя бы какой-нибудь области. Особенно в этом нуждаются дети фронтовых областей. Может читатели помогут решить эту задачу?
Более полно свои материалы разместил на сервере “Проза”.
Лично можно обращаться по адресу: ivan-ivan-mart@yandex.by
С уважением, Мартынов Иван Иванович, заместитель председателя Могилёвского городского отделения Республиканского общественного объединения «Русское общество» (белорусская организация российских соотечественников), член Центрального совета Международного союза бывших малолетних узников фашизма (курирую вопросы патриотического воспитания молодёжи)
