«Приближались к Нему все мытари и грешники слушать Его. Фарисеи же и книжники роптали, говоря: Он принимает грешников и ест с ними. Но Он сказал им следующую притчу: кто из вас, имея сто овец и потеряв одну из них, не оставит девяноста девяти в пустыне и не пойдет за пропавшею, пока не найдет ее? А найдя, возьмет ее на плечи свои с радостью и, придя домой, созовет друзей и соседей и скажет им: порадуйтесь со мною: я нашел мою пропавшую овцу. Сказываю вам, что так на небесах более радости будет об одном грешнике кающемся, нежели о девяноста девяти праведниках, не имеющих нужды в покаянии. Или какая женщина, имея десять драхм, если потеряет одну драхму, не зажжет свечи и не станет мести комнату и искать тщательно, пока не найдет, а найдя, созовет подруг и соседок и скажет: порадуйтесь со мною: я нашла потерянную драхму. Так, говорю вам, бывает радость у Ангелов Божиих и об одном грешнике кающемся» (Лк. 15: 1-10).
Перед угрозой очистительной и страшной бури все-таки начинало приходить осмысление, что теряется не только христианская империя, но и попирается имя Самого Христа. Дабы Оно не попиралось, и должна была сохраниться империя христиан, способная дать отпор враждебным действием. И произошло то, что должно было произойти, согласно воле Провидения. Август Рима Константин Погонат прозрел, и пожелал утвердиться в своем прозрении, собрав Вселенский Собор, известный как Шестой, или Третий Константинопольский.
История Церкви сообщает: «В нем (Соборе) участвовало 170 отцов; после долгих прений было положено признавать в Иисусе Христе без смешения и разделения две воли, сообразно двум естествам.
По истечении 11-ти лет Собор вновь открыл заседания свои в царских палатах, называемые Трульскими; оказалось необходимым пересмотреть некоторые правила, касавшиеся церковного благочиния. Повторив осуждения монофелитов и в том числе папе Гонорию, Собор принял за закон церковный 85 правил апостольских, правила Вселенских Соборов и семи поместных. Этот Собор называется Трульским и тоже пятым-шестым, потому что был как бы дополнением пятого и шестого».
Эти события произошли в 680 году, когда под стенами Нового Рима стояла мусульманская армия халифа Муавия. И город, в котором утверждалась Истина, устоял. Устоял, потому что в народе было пробуждено сознание чистой веры. А ведь состояние империи, о чем упоминалось и выше, было катастрофическим. На севере болгары и авары, на юге и востоке арабы, на западе лангобарды. Казалось, еще один удар и империя рухнет, подобно карточному домику. Но произошло невероятное: империя стала возрождаться из пепла, ростки христианской государственности пробивались сквозь толщу неверия. Истина восторжествовала, и враги были отброшены от стен Святого Града. Приходило покаяние и осмысление. Вновь и вновь вспоминалась знаменитая притча о блудном сыне:
«Еще сказал: у некоторого человека было два сына; и сказал младший из них отцу: отче! дай мне следующую мне часть имения. И отец разделил им имение. По прошествии немногих дней младший сын, собрав всё, пошел в дальнюю сторону и там расточил имение свое, живя распутно. Когда же он прожил всё, настал великий голод в той стране, и он начал нуждаться; и пошел, пристал к одному из жителей страны той, а тот послал его на поля свои пасти свиней; и он рад был наполнить чрево свое рожками, которые ели свиньи, но никто не давал ему. Придя же в себя, сказал: сколько наемников у отца моего избыточествуют хлебом, а я умираю от голода; встану, пойду к отцу моему и скажу ему: отче! я согрешил против неба и пред тобою и уже недостоин называться сыном твоим; прими меня в число наемников твоих. Встал и пошел к отцу своему. И когда он был еще далеко, увидел его отец его и сжалился; и, побежав, пал ему на шею и целовал его. Сын же сказал ему: отче! я согрешил против неба и пред тобою и уже недостоин называться сыном твоим. А отец сказал рабам своим: принесите лучшую одежду и оденьте его, и дайте перстень на руку его и обувь на ноги; и приведите откормленного теленка, и заколите; станем есть и веселиться! ибо этот сын мой был мертв и ожил, пропадал и нашелся. И начали веселиться. Старший же сын его был на поле; и возвращаясь, когда приблизился к дому, услышал пение и ликование; и, призвав одного из слуг, спросил: что это такое? Он сказал ему: брат твой пришел, и отец твой заколол откормленного теленка, потому что принял его здоровым. Он осердился и не хотел войти. Отец же его, выйдя, звал его. Но он сказал в ответ отцу: вот, я столько лет служу тебе и никогда не преступал приказания твоего, но ты никогда не дал мне и козлёнка, чтобы мне повеселиться с друзьями моими; а когда этот сын твой, расточивший имение своё с блудницами, пришел, ты заколол для него откормленного теленка.
Он же сказал ему: сын мой! ты всегда со мною, и всё мое твое, а о том надобно было радоваться и веселиться, что брат твой сей был мертв и ожил, пропадал и нашелся» (Лк. 15: 11-32).
Бог прощает, но не просто прощает, а восстанавливает христиан в их сыновнем достоинстве. Буря, сносящая все на своем пути, осмыслялась. Отец наказывал своих детей, но и прощал, потому что Он Истина и Любовь. И только Любовь способна на такое прощение, только Она способна простить даже вероотступничество. Это недоступно пониманию. Но в этом прощении Непостижимый Бог и Отец. И тот, кто ответит на эту любовь, воистину может называться сыном. Христианский мир возвращался в Дом Божий.
Произошло понимание, что условием спасения может быть только искреннее возвращение к Отцу. Бог открыл объятия, и Его народ пришел к Нему. Те же, кто не пожелал возвратиться, остались с ветхозаветным сыном, от которого прямой путь к аравийским святыням, к движению, освященному песнями арабского поэта.
Порой, это движение напоминает неверного управителя, знающего, что поступает неправильно, но убежденного, что эта неправда обязательно приведет к добру. Но преданность и вера поражали своей силой и искренностью.
«Сказал же и к ученикам Своим: один человек был богат и имел управителя, на которого донесено было ему, что расточает имение его; и, призвав его, сказал ему: что это я слышу о тебе? дай отчет в управлении твоем, ибо ты не можешь более управлять. Тогда управитель сказал сам в себе: что мне делать? господин мой отнимает у меня управление домом; копать не могу, просить стыжусь; знаю, что сделать, чтобы приняли меня в домы свои, когда отставлен буду от управления домом. И, призвав должников господина своего, каждого порознь, сказал первому: сколько ты должен господину моему? Он сказал: сто мер масла. И сказал ему: возьми твою расписку и садись скорее, напиши: пятьдесят. Потом другому сказал: а ты сколько должен? Он отвечал: сто мер пшеницы. И сказал ему: возьми твою расписку и напиши: восемьдесят. И похвалил господин управителя неверного, что догадливо поступил; ибо сыны века сего догадливее сынов света в своем роде. И Я говорю вам: приобретайте себе друзей богатством неправедным, чтобы они, когда обнищаете, приняли вас в вечные обители» (Лк. 16: 1-9).
И они так в этом фанатически убедились, что окончательно пришли к выводу о своей угодности Богу. Одно поколение сменяло другое, и учение было уже настолько укоренено, что и не замечали тех противоречий, которыми так полны, записанные за Мухаммедом речения. Например, во второй суре «Корова» четко сказано: «Нет принуждения в религии». Однако не признающих учение ислама ждет отвержение, унижение и смерть. В библейскую мудрость аравийского пророка вмешивалось человеческое, сиюминутное.
Кому не ведомо благоговение перед Девой Марией, испытываемое христианским миром. Казалось бы, такое же благоговение следует ожидать от исламского. В Коране сказано: «Вот сказали ангелы: «О Марйам! Вот, Аллах радует тебя вестью о слове от Него, имя которого Мессия Иса, сын Марйам, славном в ближнем и последнем мире и из приближенных.
И будет говорить Он с людьми в колыбели и взрослым и будет из праведников». Сказала она: «Господи! Откуда будет у меня ребенок, когда меня не касался человек?» Сказал Он: «Так, Аллах творит, что желает. Когда Он решит какое-нибудь дело, то только скажет ему: «будь!» - и оно бывает»».
Следует обратить внимание, что Коран подчеркивает Непорочность Пречистой Девы и согласен, что явление Христа произошло не по закону физического естества, а согласно Божественному Чуду, т.е. признается Сила Божья.
А далее мысль, не признававшая Рождение Слова, но Его творение. Но Иисусу Коран дает прерогативы Господа.
«И научит Он его писанию и мудрости, и Торе, и Евангелию, и сделает посланником к сынам Ислама» – «Я пришел к вам со знамением от вашего Господа. Я сотворю вам из глины по образу птицы, и подую в нас станет это птицей по изволению Аллаха. Я исцелю слепого, прокаженного и оживлю мертвых с дозволения Аллаха. Я сообщу вам, что вы едите, и что сохраняете в ваших домах. Поистине, в этом – знамение для вас, если вы верующие».
Поэтично1 И потому неискушенный в богословских вопросах бедуин очарованно следует вслед учению, свободно излагающее древнее верование христиан. Иисус способен творить, а это уже безусловное прерогатива Творца. Но разве до этого огрубевшим в походах арабским воинам? Они слушает удивительную восточную поэзию: «и в подтверждение истинности того, что ниспослано до меня в Торе, и чтобы разрешить вам часть того, что было вам запрещено. И пришел я со знамением от вашего Господа. Побойтесь же Аллаха и повинуйтесь мне. Ведь Аллах – мой Господь и вам Господь. Поклоняйтесь же ему: это – путь прямой! И когда Иса почувствовал в них неверие, то сказал: «Кто мои помощники Аллаху?» Сказали апостолы: «Мы – помощники Аллаха. Мы уверовали в Аллаха, засвидетельствуй же, что мы – предавшиеся.
Господи наш! Мы уверовали в то, что Ты ниспослал, и последовали за посланником. Запиши же нас вместе с исповедующими!»
И хитрили они, и хитрил Аллах, а Аллах – лучащий из хитрецов».
Последняя фраза напоминает речь библейского пророка времен Одиссея и царя Давида. Но не это важно. Коран признает святость Евангелия, исповедующее Иисуса Христа Сыном Божьим, но при этом отрицается суть евангельского учения. Иисус признается подобным Адаму, но не только духовно, но и физически.
«Поистине Иса пред Аллахом подобен Адаму: Он создал его из праха, потом сказал ему: «Будь!» - и он стал».
Трактовка Воплощения Христа, близкая пророческим текстам Ветхого завета. Мухаммед понимает, что Сын есмь. Его вера ясная, но это вера, идущая из глубин библейской истории. В этой истории удивительный восточный колорит. Он – великий поэт, проникший в чувства аравийского бедуина; он понятен их бытованию, искусно и искренно войдя в их метафорическое сознание.
Утонченный эллинизированный Восток рассуждал о Троице, выстраивал философско-богословскую систему, Восток же аравийский ответил понятной и ароматной поэзией чувств. И из этого чувственного хаоса родилась очень жесткая и строгая религия. Первенцы этого религиозного движения прекрасно понимали, что половодье чувств необходимо ввести в определенное русло законов и установлений. И это удалось. Почему? Ответ прост. Эти законы отвечали естественным потребностям древнего араба, его душевному складу. Душевное легче ввести в русло, чем духовное, которое всегда выше закона, выше чувственного восприятия мира; духовное есть любовь, управлять которой невозможно, ибо она есть двигатель всего сущего. Наверно, поэтому Евангелие разночитаемо и разнотолково. Оно дает свободу, право выбора, без которого немыслимо бытие человека. Это на подсознательном уровне понимал и аравийский пророк: «Прокляты те из сынов Исраила, которые не веровали языком Дауда и Исы, сына Марйам! Это - за то, что они ослушались и были преступны. Они не удерживались от порицаемого, которое совершили. Скверно то, что они делали» (Сура 5, Трапеза).
Т.е., всякий, не признающий Евангелие подвергается отлучению. Истина, которую не всегда замечают последователи Корана. Свой негатив по отношению к нерадивым христианам они перенесли на Иисуса Христа. Распутство обладателей Писания не есть повод к отвержению самого Св. Писания.
К сожалению, неправильное видение Истины приводит к дальнейшему уклонению от неё. В Евангелии Иисус Христос исповедуется Сыном Божиим. Но Мухаммед пишет: «Мессия, - сын Марйам, - только посланник, прошли уже до него уже посланники, а мать его - праведница» (Сура 5, Трапеза).
То, что Господь говорит о себе, как о посланнике, аравийский поэт увидел, но Сына – не увидел. Видимо, такова судьба великих поэтов. Иной раз они видят то, что хотят увидеть. И в этом, убежден, нет злого умысла. Слова Иисуса о посланничестве пророк из Аравии принял буквально.
Мухаммед – великий учитель, своеобразно понявший Божественную идею. Можно четко констатировать, что без воли Божьей его явление было бы немыслимо. Это был человек, истово верящий, что он нашел истину. И потому он призвал следовать за собой. Он призвал уничтожить многобожие и язычество. Он призывал очистить мир от скверны.
К сожалению, последователи Христа, жившие среди бедуинов, не отличались положительной нравственностью, более того, их верования зачастую носили еретический характер. Представляется, что представители нового движения не могли принять неправду еретических учений. Ислам зарождался, как религия Света и искреннего поклонения Единому Богу, отрицающая ересь христианских учений, которыми была наполнена Аравия. Кроме того, представители христианского мира не могли показать искреннюю преданность Богу не только словами, но и делами:
«Верный в малом и во многом верен, а неверный в малом неверен и во многом. Итак, если вы в неправедном богатстве не были верны, кто поверит вам истинное? И если в чужом не были верны, кто даст вам ваше? Никакой слуга не может служить двум господам, ибо или одного будет ненавидеть, а другого любить, или одному станет усердствовать, а о другом нерадеть. Не можете служить Богу и маммоне» (Лк. 16: 10-13).
О, если бы Мухаммед пришел во времена апостолов! Его искренность неминуемо привела его к Христу. Но произошло то, что должно было произойти. Христиане получили то, что должны были получить. Нельзя служить двум господам. Христианская цивилизация на Востоке пребывала в еретическом соблазне. Не было силы, способной ответствовать бедуинскому пророку. Не было великих Отцов, способных противостать очаровательной ветхозаветной поэзии. Впервые, казалось, на языке арабов заговорил сам Бог. Как когда-то Он разговаривал с Илией и Моисеем, так разговаривал с Мухаммедом. Так думалось арабам. Они забыли, что Бог не Исмаила благословил, но «в Исааке наречется семя его» (Бытие, XXI, 10-13). Но очарование новой религии было так велико, что арабский мир впал в восторженное потрясение. Он ощутил свою нужность и избранность. Тот, кто осознал свою нужность, да еще избранность перед Богом, горы готов свернуть. Поэтому слово арабского пророка воспринималось, как слово Бога, не исполнить которое есть величайшее преступление.
Арабам не нужна уже была мирная проповедь. Их звал, как им думалось, феологический огонь. Им сложно было понять утонченные логии. Мухаммед горел всем своим существом, соприкасаясь этим огнем с каждым бедуином. И потому Евангелие слушалось и воспринималось в его трактовании.
«Вот скажет Аллах: «О Иса, сын Марйам! Вспомни милость Мою тебе и твоей родительнице, как Я подкрепил тебя духом святым. Ты говорил с людьми с колыбели и взрослым.
И вот научил Я тебя писанию мудрости, Торе, Евангелию, и вот ты делал из глины подобие птиц с Моего дозволения и дул на них, и становились они птицами с Моего дозволения. Ты исцелил слепого и прокаженного с Моего дозволения, и ты изводил мертвых с Моего дозволения. И вот я удержал сынов Исраила от тебя, когда ты пришел к ним, с ясными знамениями. И вот сказали те, которые не уверовали из них: «Это – только очевидное колдовство!»
И вот выучил Я апостолам: «Уверуйте в Меня и в моего посланника!» Они сказали: «Мы уверовали, свидетельствуй, что мы предались!»
Вот сказали апостолы: «О Иса, сын Марйам! Может ли твой Господь низвести нам трапезу с неба?» Он сказал: «Бойтесь Бога, если вы верующие!»
Они сказали: «Мы хотим с неё, и успокоятся наши сердца, и будем мы знать, что ты сказал нам правду, и мы, будем о ней свидетелями».
Сказал Иса, сын Марйам: «Аллах, Господи наш! Низведи нам трапезу с Неба! Это будет нам праздником для первого из нас, и для последнего и знамением от Тебя. И даруй нам удел, ты – лучший из дарующих уделы!»
Сказал Аллах: «Я ниспошлю её вам, но кто ещё из вас будет потом неверующим, того Я накажу наказанием, которым не наказываю никого из миров!»
И вот сказал Аллах: «О Иса, сын Марйам! Разве ты сказал людям: примите меня и мою мать двумя богами кроме Аллаха?» Он сказал: «Хвала Тебе! Как можно мне говорить, что мне не праву? Если я говорил, Ты это знаешь. Ты знаешь то, что у меня на душе, а я не знаю того, что у Тебя в душе: ведь Ты – ведаешь скрытое.
Я не говорил им ничего, кроме того, о чем Ты мне приказал: Поклоняйтесь Аллаху, Господу моему и Господу вашему! Я был свидетелем о них, пока пребывал среди них, а когда Ты меня упокоил, Ты был наблюдателем за ними, и Ты – свидетель всякой вещи.
Если Ты их накажешь, то ведь они – Твои рабы, а если Ты простишь им, то ведь Ты- великий, мудрый!»
Сказал Аллах: « Это – день, когда поможет правдивым их правдивость! Им – сады, где внизу текут реки, - вечно пребывающими они будут там». Аллах доволен ими, «они довольны Аллахом». Это – великая прибыль!» (Сура 5, Трапеза).
Своеобразное соединение евангельского и апокрифического текста, чарующая песнь об упокоении, напоминание человеку о ничтожности его бытия, его рабской доли, ветхозаветного страха перед Богом, Который уже давно призвал к совершенной любви.
Бедуинский поэт прошел мимо Сущности – Распятия. Господь воплотился, чтобы человек стал свободным и богом. Мухаммед призвал быть рабом, но не царем: он весь в ветхозаветной истории, в её чувственных образах. Потому он не смог подняться до высот Троического богословия, которое представлялось ему одной из форм многобожия. Ему представлялось лишенным логики верить в три божества (так он воспринимал верования христиан). Он не мог постичь непостижимую христианскую истину: Троица в Единице и Единица в Троице. Его учение базируется на великой книге: Библии. И он признает, что, «Книга была ниспослана только двум народам до нас, и мы действительно были небрежны к ее изучению».
«Слышали всё это и фарисеи, которые были сребролюбивы, и они смеялись над Ним. Он сказал им: вы выказываете себя праведниками пред людьми, но Бог знает сердца ваши, ибо что высоко у людей, то мерзость пред Богом. Закон и пророки до Иоанна; с сего времени Царствие Божие благовествуется, и всякий усилием входит в него. Но скорее небо и земля прейдут, нежели одна черта из закона пропадет. Всякий, разводящийся с женою своею и женящийся на другой, прелюбодействует, и всякий, женящийся на разведенной с мужем, прелюбодействует» (Лк. 16: 14-18).
Это слова о последнем пророке, о знаменитом Предтече. Господь явно указывает на него. Речи о каком-то другом пророке нет. Если Иса почитается пророком Всевышнего, то почему Его слова проходят мимо сознания исламского мира. Неужели Он лгал? Или это хитрости Аллаха? Но тогда можно воспринять изречения бедуинского поэта в качестве хитроумной метафоры. Что для мусульманина неприемлемо. И Боже упаси снизойти до этого! Совершенно очевидно ислам не появился б, если бы на то не было бы воли Божьей, без дозволения Которой ни один волос не упадет с головы человека.
Возможно, что арабам было трудно понять Христа, Его призыв обратиться к первобытию. И это видно из повеления Господа о разводе. Мухаммед же возвращает к временам, когда человечество в силу своей малочисленности использовало полигамный брак, разрешались разводы, которые были даны Моисеем по жестокосердию человеческому. Вместо со-бытия и со-наследия Соломоновы чувственные радости, в которых данный царь и раскаивался. Далее – больше! Евангелие и апостолы призывают быть милостивыми к женам, не так суровыми; Коран же: «А тех, непокорности которых вы боитесь, увещайте и покидайте их на ложах и ударяйте их».
Какая разница! В Евангелии Господь напоминает человеку, что он, будучи обитателем земли нисшел с неба; Коран же напоминает человеку, что он прах Творца.
Благодать и Закон имеют одно основание, но … - суть разные субстанции. Мухаммед любит человека, как древний библейский пророк. Он готов потакать слабости человеческой, он готов согласиться с многоженством, потому что это выгодно бедуинам, нуждавшимся в помощниках и в большом количестве верных воинов-сыновей. Мухаммед призвал человека следовать древним законам, в которых Господь позволяет человеку оставаться человеком.
Евангелие – это книга о бессмертии. Последователи ислама не видели чуда Воскресения, но при этом обвиняли иудеев «за их неверие, и за то, что они изрекли на Марйам великую ложь.
И за их слова: «Мы ведь убили Мессию, Ису, сына Марйам, посланника Аллаха» (а они не убили его и не распяли, но это только представилось им; и поистине, те, которые разногласят об этом – в сомнении о нем; нет у них об этом никакого знания, кроме следования за предположением. Они не убивали его, - наверное). Нет Аллах вознес его к Себе: ведь Аллах велик и мудр».
Обратим внимание, что Мухаммед повторяет учения гностиков, говоривших о мнимости распятия. Не понятно тогда, какое же преступление совершили иудеи и римляне, если убийство совершалось призрачно. Неужели Евангелие сообщает неправду? Но это противоречит утверждению, что Евангелие есть непреложная истина.
Но, думается, причина еще и в том, что новое учение объективно отрицает старое, чтобы утвердиться в сердцах людей. Учение Мухаммеда завоевывало души людей, потому что было душевное; Учение же Христово – духовное. Потому следовать Ему человеку душевному трудно, да и невозможно. Виновен ли он в этом? То Бог ведает.
Для человека же духовного наступает богословское право выбора. Либо он следует за Абсолютной Истиной, либо - за относительной. Следование за относительной и душевной правдой может дать удобное существование, но является ли комфорт добром?
«Некоторый человек был богат, одевался в порфиру и виссон и каждый день пиршествовал блистательно. Был также некоторый нищий, именем Лазарь, который лежал у ворот его в струпьях
и желал напитаться крошками, падающими со стола богача, и псы, приходя, лизали струпья его. Умер нищий и отнесен был Ангелами на лоно Авраамово. Умер и богач, и похоронили его. И в аде, будучи в муках, он поднял глаза свои, увидел вдали Авраама и Лазаря на лоне его и, возопив, сказал: отче Аврааме! умилосердись надо мною и пошли Лазаря, чтобы омочил конец перста своего в воде и прохладил язык мой, ибо я мучаюсь в пламени сем. Но Авраам сказал: чадо! вспомни, что ты получил уже доброе твое в жизни твоей, а Лазарь — злое; ныне же он здесь утешается, а ты страдаешь; и сверх всего того между нами и вами утверждена великая пропасть, так что хотящие перейти отсюда к вам не могут, также и оттуда к нам не переходят. Тогда сказал он: так прошу тебя, отче, пошли его в дом отца моего, ибо у меня пять братьев; пусть он засвидетельствует им, чтобы и они не пришли в это место мучения. Авраам сказал ему: у них есть Моисей и пророки; пусть слушают их.
Он же сказал: нет, отче Аврааме, но если кто из мертвых придет к ним, покаются. Тогда Авраам сказал ему: если Моисея и пророков не слушают, то если бы кто и из мертвых воскрес, не поверят» (Лк. 16: 19-31).
Комфорт, который не замечает страдания другого, гибелен. Об этом и Коран повествует, выстраивая для человека ветхозаветную социальную программу: «И за то, что они брали рост, хотя это было им запрещено, и пожирали имущества людей попусту, Мы и приготовили неверным из них мучительное наказание».
И Коран, и Евангелие показывают трагедию человека, который создавал «праздничное бытие», лишая при этом себя Богообщения. Происходит подмена истинного бытия относительным. В этой подмене человек не способен на творчество, только на имитацию, иллюзию. Вопрос не в том богат ты или беден, вопрос в подмене Бытия. Против этого и выступает евангельское повествование.
Думаю, самому аравийскому пророку эта подмена была чужда. Показательно, что в странах ислама ссужать деньгами человека в рост есть тяжкое преступление. Мухаммед мечтал низвести огонь на нечестивых, его душа горела праведным ветхозаветным гневом, поэтому его армия сносила с лица земли города и жилища нечестивых, выдающих себя за последователей Писания.
Совершивший подмену практически не способен выбраться из адских глубин, слишком глубока пропасть. И даже вернувшись из ада, будет говорить о наказании и страдании, но не об изменении своего ложного бытия: оно срослось с плотью и кровью, стало его душевной самостью, или поврежденной духовностью. Поэтому и ветхозаветный праотец не желает посылать богатого беднягу на землю.
Действительное изменение может произойти, если произойдет искреннее покаяние, полный отказ от ложного бытия, приход в Храм Истины, где уже находится Лазарь.
Конечно же, сама материальная нищета не дает право на райские обители; этим правой обладают те, кто сущностно стали частью истинного Бытия, заново родились и преобразили при помощи воплотившегося Бога свое естество. В этом суть следования за Христом.
Стало ли сущностным последование для приверженцев ислама. Исламское учение шариата буквально полмира переродило, заставив поклониться Аллаху и его пророку. Огненный ветер пронеся по вселенной, очищая мир от скверны. Далее началось строительство нового мира. И это строительство, к сожалению, было весьма меркантильно. В ислам переходили зачастую не потому, что были убеждены верностью учения, но по человеческой выгоде: мусульмане, например, были освобождены от налогов. Те, кто сомневался, шли в мечеть, чтобы найти успокоение от превратностей тех тяжелых времен. Кроме того, первых последователей ислама отличала удивительная убежденность в правоте своего дела и учения. Ежедневно на всех площадях и перекрестках в головы людей вбивался коранический текст: «Ведь Аллах – Мессия, сын Марйам». А Мессия сказал: «О сыны Исраила: Поклоняйтесь Аллаху, Господу моему и Господу вашему! Ведь кто придает Аллаху сотоварищей, тому Аллах запретит рай. Убежищем для него – огонь, и нет для неправедных помощников!
Не веровали те, которые говорили: «Ведь Аллах – третий из трех, - тогда как нет никакого божества, кроме единого Бога. А если они не удержатся от того, что говорят, то коснется тех из них, которые не уверовали, мучительное наказание»».
Старый спор о Троице, давно решенный христианскими богословами, вновь ставился в повестку исторического дня. И не искушенные в богословских истинах соглашались на понятную и постижимую мудрость Корана. Это выбор, который совершала Ойкумена. И многие предпочли Христу аравийского поэта, дойдя в своем огненном исступлении до Нового Рима, едва не овладев столицей христианского мира в 717 году.
«Сказал также Иисус ученикам: невозможно не придти соблазнам, но горе тому, через кого они приходят; лучше было бы ему, если бы мельничный жернов повесили ему на шею и бросили его в море, нежели чтобы он соблазнил одного из малых сих. Наблюдайте за собою. Если же согрешит против тебя брат твой, выговори ему; и если покается, прости ему; и если семь раз в день согрешит против тебя и семь раз в день обратится, и скажет: каюсь, — прости ему» (Лк. 17: 1-4).
Эта была тяжелая эпоха. Не каждому дано следовать за Богом. Но Господь творит невозможное. И те, кто должен был погибнуть, начали отстраивать царство Христово, как духовно, так и телесно. Вновь Православная Церковь вступала в борьбу с врагом рода человеческого. Как и в древности, Церковь Христова наполнялась живительными соками Святоотеческого Предания, давая праведный ответ вызовам века сего.
Христос прощал многократно согрешивших, дабы вернуть потерявших путь к Сути, к Богобытию; прощал, чтобы прозревшие узрели истинный свет, осознали, что именно к ним пришел, воплотившись в человека, Бог. Пришел реально, а не призрачно. Потому-то так важен был спор, который возник с еретиками по поводу иконопочитания. Святой Герман, патриарх Царьграда, писал: «Изображение образа Господня на иконах по человеческому его виду служит к посрамлению еретиков, который уверяют, что Он вочеловечился лишь призрачно, а не действительно».
Восьмой-девятый век отмечен величайшим соблазном в христианстве – иконоборчеством..Вторая заповедь четко указывает на невозможность поклонения изделиям рук человеческих, т.е. отрицается идолопоклонство и кумиротворение. Однако у иконопочитания совершенно иная суть. И Отцы Шестого собора дали четкие установления, дабы не было соблазнов, касаемо Образа Христа и Св. Креста. Правило 73 гласит: «Поелику животворящий крест явил нам спасение: то подобает нам всякое тщание употребляти, да будет воздаваема подобающая честь тому, через что мы спасены от древнего грехопадения. Посему и мыслию, и словом, и чувством почитание Ему приносить повелеваем: изображение креста, начертаваемое некоторыми на земли изглаждати, дабы знамение победы нашея не было оскорбляемо попиранием ходящих. И так отныне начертавающих на земли изображение креста повелеваем отлучати».
82-е же правило гласит: «На некоторых изображениях находится показуемый перстом Предтечи агнец, который принят во образ благодати, через закон показуя нам истинного Агнца Христова Бога Нашего. Почитая древние образы и сени, как знамение и предначертание истины, преданные Церкви, мы предпочитаем благодать и истину, приемля оную, как исполнение закона. Сего ради, дабы и в изображениям очам всех представляемо было совершение, повелеваем отныне на иконах, вместо ветхого агнца, представлять по человеческому виду Агнца, вземлющего грехи мира, Христа Бога Нашего, дабы через уничижение усмотреть высоту Бога Слова и приводиться к воспоминанию жития его во плоти, Его страдания и спасительной смерти».
Следует обратить внимание, что Церковь последовательно и четко говорит об изображении Христа именно как Человека, призывая отказываться от ветхозаветных образов агнца, к которым еще многие были привязаны.
Однако у современного читателя естественно возникает вопрос: когда же возникло иконопочитание? Мнения различные. Считалось, что первые христиане, наоборот, питали отвращение к всякого рода изображениям Господа. Так полагал Гиббон. Первые христиане, по его мнению, были иудеи, воспитанные ветхозаветной традицией, поэтому отказ от икон ему виделся закономерным. Некоторые древние авторы, такие, как Тертуллиан, Ориген, Евсевий даже восставали против иконопочитания.
Однако есть зримые свидетельства, показывающие древность иконопочитания. Всему христианскому миру известны катакомбы Каллиста, где Богослужения проходили в окружении Образов Христа, Богородицы и Святых. Этим изображениям более 1900 лет. Не будем забывать о первенстве Римской Церкви, Её непререкаемом авторитете во втором веке от Рождества Христова. Можно сказать, что церковное искусство зародилось в недрах Православной Церкви. Естественно, что не сразу оно было принято всей полнотой. Это и понятно. Очень сильно иудейское влияние. Понадобятся годы, десятилетия, даже века, прежде чем будет выжжен иудаизм из Церкви Христовой.
До сих пор некоторые ученые говорят о «паганизации» христианской Церкви. Отталкиваясь от иудаизма, некоторые христианские сообщества впала в другую крайность, вобрав в себя варварские элементы, которые к четвертому веку не столько христианизировались, сколько привнесли языческие верования, создав религиозно-мифологическое смешение.
Таковых ученых следует отослать к великому Герцену, к его замечательным оценкам четвертого века. Правда, применяется еще один метод борьбы против иконопочитания. Это писания Отцов Церкви. Часто приводятся слова Климента Александрийского: «Искусство обманывает и обольщает […] увлекая если не к любви, то, во всяком случае, к уважению и почитанию статуй и картин. Ибо то же действительно и для живописи. Можно хвалить это искусство, но пусть оно не обманывает человека, выдавая себя за истину». Однако следует заметить, что Святой Климент пишет о ложных изображениях, об искусстве, корнем имеющем искус, искушение. В другом месте Св. Климент скажет: «Нам разрешается иметь кольцо, служащее печатью. Изображения, выгравированные на нем, должны быть предпочтительно голубь, рыба, быстрый корабль под надутыми парусами; можно изображать на нем даже лиру Пликрата или якорь, как Селевк; наконец рыбака у берега моря; вид которого напомнит нам апостола и детей, вынимаемых из воды».
Данное размышление доказывает, что уже в Древней Церкви вполне употреблялись христианские символы. Но противники иконопочитания не только в творениях Отцов ищут двусмысленности, но и в постановлениях отдельных поместных соборов (забывая при этом, что истиной в последней инстанции для Церкви может быть только Вселенский собор, руководимый Духом Святым). Например, приводят в доказательство постановление собора в Эльвире. 36-е правило данного собора гласит: «Изволися нам, чтобы живописных изображений не было в Церкви и чтобы то, что почитаем и поклоняемо, не было изображено на стенах». Казалось бы, вот оно свидетельство Древней Церкви. Однако, вдумавшись, обнаружим, что речь идет о монументальной живописи, составляющей одно целое с зданием храма. Кроме того, собор состоялся в 300 году. Это было время страшных гонений Диоклетиана. И запрет на изображения мог носить практический характер, дабы избежать поругания святынь. Известно, что именно в это время в Испании, где проходил собор как раз происходил расцвет церковной живописи. Повсеместно встречаем на саркофагах и священных сосудах изображения Святых. Поэтому данное решение эльвирского собора не получило одобрения вселенской Полноты.
Православная Церковь же соотносила свои деяния с Откровением. Откровение же недаром с древности было соблазном для иудео-греко-римского мира. Не привело ли к смертному приговору то, что Христос объявил Себя Богом и Человеком. И вот тайну Боговоплощения Церковь не только в словах, но и образах стала показывать миру. Что так же не могло не послужить соблазном для иудео-языческой цивилизации.
Безусловно, церковное искусство не сразу стало таковым, каковым наблюдаем его сегодня. Формы выражения в древности существенно отличались от последующих веков. Происходило постепенное приучивание к прямому образу посредством символов. Это было питание молоком, по слову Апостола Павла. Твердая пища появилась позднее, чтобы доказать истину иконопочитания, подтвердить образотворчество неоспоримыми фактами церковного Предания. Из Предания вышел Образ Спаса Нерукотворного. В Четьи-Минее читаем: «Едесский царь Авгарь, больной проказой, послал ко Христу своего архивария Ханнана (Ананию) с письмом, в котором просил Христа прийти в Едессу и исцелить его. Ханнан был художником и Авгарь поручил ему, если Спаситель не сможет прийти, написать Его Образ и принести ему. Ханнан застал Христа окруженным густой толпой; он встал на камень, с которого ему было виднее, и попытался изобразить Спасителя. Видя, что Ханнан хочет создать Его портрет, Христос потребовал воды, умылся, вытер Свой Лик платом, и на этом плате отпечатался Его Образ. Спаситель передал этот плат Ханнану с повелением отнести с ответным письмом пославшего его. В этом письме Христос отказывался идти в Едессу сам, говоря, что Ему надлежит исполнить то, на что Он послан. По исполнению Своего дела Он обещал послать к Авгарю одного из Своих учеников. Получив портрет, Авгарь исцелился от главного своего недуга, но лицо его оставалось еще поврежденным. После Пятидесятницы в Едессу пришел святой апостол Фаддей, один из 70-ти, закончил исцеление Авгаря и обратил его в Христианство. Авгарь прикрепил образ к доске и поместил в нише над городскими воротами, убрав оттуда находившегося там идола. Он сильно содействовал распространению христианства среди своего народа. Но правнук его вернулся к язычеству и хотел уничтожить Нерукотворный образ. Тогда епископ города замуровал икону в городской стене с зажженной перед ней лампадой. Со временем место это было забыто. Но Образ был вновь обретен, когда город Едесса был осажден персидским царем Хосроем в 544 или 545 г. Он был найден епископом в целости с горящей перед Ним лампадой. Нерукотворный Образ не только сохранился, но и отпечатался на внутренней стороне закрывавшей его черепицы. В память этого в Православной Церкви существует два типа икон Нерукотворного Спаса: лик Спасителя на убрусе и лик без убруса, так называемое «чрепие». Все, что известно об этом последнем образе, это то, что он находился в Иераполисе (Сирия). Есть сказание, что император Никифор Фока (963-969) перевез его в Константинополь в 965 году».
Для скептиков данное повествование всего лишь легенда, но для христиан непреложная истина, как и факт написания иконы Божьей Матери Св. Евангелистом Лукой, что подтверждает Святоотеческое Предание, которому более веры, чем всякоразличным «научным» гипотезам, зачастую абсолютно недоказательным.
«Предание это свидетельствует о том, что в Церкви с самого начала было ясное понимание смысла и значения образа, что отношение Церкви к образу остается неизменным, что отношение это вытекает из её учения о Боговоплощении. Согласно этому учению, образ присущ самой сущности христианства, ибо христианство есть Откровение не только Слова Божия, но и Образа Божия, явленного Богочеловеком Иисусом Христом. Церковь учит, что икона основывается на самом факте воплощения второго Лица Святой Троицы. А это значит, что христианский образ не только не означает разрыва или даже противоречия с ветхозаветным законом, как понимаю это протестанты, а как раз наоборот – Он есть прямое его осуществление и последствие. Ибо существование образа в Новом Завете предполагается уже самим запретом в Ветхом Завете. Как ни странно это для постороннего человека, но для самой Церкви существование образа непосредственно вытекает из отсутствия прямого образа в Ветхом Завете – это его последствие и завершение. Предок христианского образа – не языческий идол, как это думают иногда, а отсутствие прямого, конкретного образа до воплощения и ветхозаветный символ, точно так же как предком самой Церкви является не языческий мир, а древний Израиль, избранный Богом народом для принятия Его Откровения. Для Церкви совершенно очевидно, что запрещение образа, данное Священным Писанием в Исходе (20,4) и во Второзаконии (5,12 19), есть временная, педагогическая, воспитательная мера, относящаяся лишь к Ветхому Завету, а не принципиальное запрещение «Дах им заповеди не добры» (Езек. 20,25), по жестокосердию их – поясняет причину запрета преп. Иоанн Дамаскин. Ибо, запрещая образ прямой и конкретный, Писание в то же время, передает повеление Божие делать образы символические, какими являлись скиния и предметы, в ней находящиеся. Они имели прообразовательное, символическое значение, и устройство их было указано Самим Богом до мельчайших подробностей» (Л.А. Успенский «Происхождение христианского образа»).
Таким образом, Предание подтверждает древность иконопочитания. Но не только Предание, но и Священное Писание дает основание для почитания Святых Образов. Являясь в Ветхом Завете Моисею, Бог невидим, но слышен Его голос, ощущается Его сила. И, главное, Господь невидим, поэтому изображать Его, значит погрешать против Истины. Отсюда четкое повеление во Второзаконии не изображать подобных себе. Обратим внимание, что запрет касается изображения подобных себе творений. Да и есть ли смысл изображать грешного человека, к которому не испытываешь почтения? Возможность изображения появится только тогда, когда произойдет таинство Боговоплощения. Преп. Иоанн Дамаскин в «Словах в защиту Святых Икон» скажет:
«Итак, что таинственно показывается в этих местах? – спрашивает он, - ясно, ясно, что теперь нельзя тебе изображать невидимого Бога; а когда увидишь Бестелесного ради тебя вочеловечившимся, тогда будешь делать изображение человеческого Его вида. Когда Невидимый, облекшись в плоть, становится видимым, тогда изображай подобие явившегося. Когда […] Кто в образе Божии сый, принял зрак раба (Фил. 2.6-7), через это сделался ограниченным в количественном и качественном отношениях и облекся в телесный образ, тогда начертывай на досках и выставляй для созерцания Восхотевшего явиться […]. Рождение от Девы, Крещение во Иордане, Преображение на Фаворе […], все рисуй, и словом, и красками, и в книгах, и на досках».
Таким образом, после Воплощения вопрос изображения был снят самой библейской историей, Святым Преданием. И нет никакого сходства с видениями Даниила и Давида, изображать которые было категорически нельзя. Они передали словами, и этого вполне достаточно. Их духовидение еще не было воплощенным, поэтому невозможным представлялось изображать невидимое. Леонид Успенский писал, «что указание Писания на неизобразимость Бога связано с назначением вообще израильского народа. Назначение избранного народа – служение истинному Богу. Служение это заключалось в его мессианстве, в подготовлении и предображениии того, что должно было явиться в Новом Завете. В силу этого в Ветхом Завете и могли быть лишь прообразы и символы, как прдызображения будущего, так как и сам «закон не был образом, - говорит преп. Иоанн Дамаскин, - а как бы переднею стеною для прикрытия образа. Ибо тот же Апостол Павел говорит: Сень бы имый закон грядущих благ, а не самый образ вещей» (Евр. 10,1). Иначе говоря, образ «вещей», т.е. реальности, и есть именно Новый Завет».
Относительно поклонения твари все предельно ясно. В окружении языческих народов допустить поклонение необожженному естеству в среде избранного народа означало бы возможность развращения израильского народа. Поэтому Господь дает четкое повеление Моисею устроить «по образу, показанному на горе» скинию и херувимов. Ключевое слово в Божественной фразе «по образу». Т.е. изображение Божественного Образа не просто рекомендовано, но велено. И это изображение должно находиться в Святом месте – Храме, где еще Ветхозаветным Преданием позволено изображать ангелов, и даже львов и волов, разрешенных в свое время Соломоном.
И никто, служивший в Храме, не воспринимал сие служение театральным действием, а изображения - человеческим искусством. Ветхозаветное Предание учило избранный народ воспринимать сослужение Богу в качестве дара, которым одарил Творец свое творение. В Новом Завете таким даром стало иконотворчество. Это было сотворение реальной святости. Иконотворчество сродни Боговидению и потому оно особенно. Особенность иконотворчества заключена в том, что происходит изображение Воплощенного в человеке Бога. В красках возвещается освобождение и спасение, подымая сотворенного человека в горние выси.
Икона дает возможность сомневающемуся стать верным и твердым христианином. Иоанн Дамаскин скажет: «Итак, апостолы телесным образом видели Христа, видели Его страдания, Его чудеса и слышали Его Слова. Сильно желаем и мы увидеть и услышать […]. Те видели лицом к лицу, так как Он телесно присутствовал. Мы же – потому, что Он не присутствует телесно, как бы через посредство книг слушаем слова Его и освящаем свой слух, и через него свою душу, и считаем себя блаженными, и поклоняемся, почитая книги, через посредство которых мы слышим Его слова. Так и через посредство иконной живописи мы созерцаем изображения телесного Его вида, и чудес, и страданий Его, освещаемся и вполне удовлетворяемся, и радуемся, и считаем себя счастливыми […]. И почитаем и кланяемся телесному образу Его. А, созерцая телесный вид Его, мы восходим, насколько это возможно, к созерцанию и славы Его божества».
Итак, через телесное созерцание христианин приходит к созерцанию духовному. И в этом нет несовершенства познания. Прежде, чем войти в дом, необходимо взойти по ступеням лестницы и отворить дверь. Икона и есть отверстая дверь в небеса, в Царствие Божие.
И совершенно естественно избранный народ изображал не только прообразно, как в Ветхом Завете, но реально творил образ Воплощенного Бога и первую обожженную личность – Святая Святых, Пресвятую Богоматерь, Деву Марию. Более того, стало возможным изображать ветхозаветных пророков, которых вывел Христос из ветхозаветного шеола в райские обители. И это никоим образом не приводит к идолопоклонству, «так как мы получим от Бога способность, - говорит Св. Иоанн Дамаскин, - различать, и знаем – что может быть изобразимо и что не может быть выражено посредством изображения. Ибо закон пестун нам бысть во Христа, да от веры оправдимся […]. Пришедшей же вере, уже не под пестуном есмы (Гал. 3. 24-25)».
Таким образом, ясно видим глубинную связь Образа с Преданием Церкви и Священным Писанием, которые ни в коей мере не противоречат иконопочитанию и иконотворчеству. К тому же вся церковная история свидетельствует о величайших чудесах и исцелениях, сотворенных непосредственно Святыми Образами.
Безусловно, все исходит от Первообраза, и печать Святыни несет свое удивительное воздействие. Достаточно вспомнить Образ Нерукотворного Спаса, посланный царю Авгарю Эдесскому Самим Господом. Явленный Образ помог обрести веру: Эдесса была первым христианским государством. Этим Образом держалась Восточно-Римская империя в страшную годину иконоборческой ереси. Именно этот Образ был перенесен в Х веке в Царьград верными воинами Христа, сокрушая многочисленных врагов империи.
Сей Образ вдохнул силу, надежду и веру в христианские сердца.
«И сказали Апостолы Господу: умножь в нас веру. Господь сказал: если бы вы имели веру с зерно горчичное и сказали смоковнице сей: исторгнись и пересадись в море, то она послушалась бы вас. Кто из вас, имея раба пашущего или пасущего, по возвращении его с поля, скажет ему: пойди скорее, садись за стол? Напротив, не скажет ли ему: приготовь мне поужинать и, подпоясавшись, служи мне, пока буду есть и пить, и потом ешь и пей сам? Станет ли он благодарить раба сего за то, что он исполнил приказание? Не думаю. Так и вы, когда исполните всё повеленное вам, говорите: мы рабы ничего не стоящие, потому что сделали, что должны были сделать» (Лк. 17: 5-10).
Однако, надеясь на Образ Божий, необходимо помнить о своем внутреннем человеке. Бороться за него, стараясь при этом, не забывать и тех, кто дорог, помогая себе и им восстанавливать Божественный Образ. Помощь же зиждется на терпении и прощении. В этом фундаментальный кирпич в здании Православного Храма. Отцы Соборов всегда просили царей не применять силу и устрашения в деле утверждения Православной Истины. Негоже было уподобляться тем, кто рубил руки и вырывал языки у Максима Исповедника и его учеников, ссылал в далекий Крым Святого Мартина, папу римского.
Поэтому утверждение иконопочитания только тогда действенно, когда происходит с верой и любовью, которые, подобно маякам, указывают путь в бушующем житейском море.
Взаимосвязь внутреннего человека, стремящегося к горней любви, и иконотворчества способна создать удивительную синергию Бога и человека. Если эта связь нарушается, то очевидные истины подвергаются сомнению. Видимо, так произошло после Пято-Шестого Собора. Нарушив синергию, неизбежно должны были придти к отрицанию одного из фундаментальных оснований – иконотворчества. С воцарением Исаврийской династии в Восточном Риме началась свирепая иконоборческая ересь.
«Идя в Иерусалим, Он проходил между Самариею и Галилеею. И когда входил Он в одно селение, встретили Его десять человек прокаженных, которые остановились вдали и громким голосом говорили: Иисус Наставник! помилуй нас. Увидев их, Он сказал им: пойдите, покажитесь священникам. И когда они шли, очистились. Один же из них, видя, что исцелен, возвратился, громким голосом прославляя Бога, и пал ниц к ногам Его, благодаря Его; и это был Самарянин. Тогда Иисус сказал: не десять ли очистились? где же девять? как они не возвратились воздать славу Богу, кроме сего иноплеменника?И сказал ему: встань, иди; вера твоя спасла тебя» (Лк. 17: 11-19).
Вновь, как и во времена пресловутого «Типоса» веры или его изложения, православный мир испытал сильнейшее брожение. Вместо благодарения за победы, одержанные над арабами под стенами Нового Рима в 717-718 годах, Василевсы Римской империи пустились в бесконечные вероисповедные споры, вовлекая в них своих подданных. Церковь подверглась нападению в капитанской рубке. Патриарх Сергий скажет: «Враждебный Христу мир не только будет стремиться погасить Светильник Христов всякими гонениями и другими внешними средствами. Мир сумеет проникнуть внутрь самого корабля Христова».
Пожалуй, наступала эпоха тяжелейшего напряжения сил, духовных падений и восстаний. И дело было не только в иконоборческой ереси, решался вопрос соотношения двух властей: церковной и кесаревой. Лев Исавр не только с иконой боролся, но с Церковью. Вот что он писал римскому папе Григорию II: «Я царь и первосвященник». Такого не смели сказать ни один император, даже те, кто обладали огромной властью, как, например, Юстиниан. В восьмом веке откровенно утверждал себя цезаропапизм в Римской империи. Именно в этом веке начнется фактический раскол на западную и восточную половины. Св. Иоанн Дамаскин в первом Слове в защиту св. икон скажет: «Это, братия, разбойническое нападение […]. Мы покорны тебе, царь, в делах, касающихся жизни, в делах века сего, в податях, пошлинах и т.д., в том, что вверено тебе управление нашими земными делами; в церковном же устройстве мы имеем пастырей, глаголавших нам слово и установивших церковное законоположение».
Но Восток империи в лице императора и сената в 730 году утвердился цезаропапизм и иконоборческая ересь. Большинство иерархов Востока склонились перед ересью. Немногие остались верными Образу Христову. Среди них патриарх Герман, который молил, просил, писал, чтобы очистились от страшной еретической проказы. Патриарха лишают Константинопольской кафедры, ссылают на окраины, унижают. Но он стойко переносит страдания, став светильником Востока, передавая свет Западному Риму, его папе Григорию II (уроженцу Востока, Сирии). Григорий бесстрашно созвал в 731 году собор в Риме, который постановил: «В будущем всякий, кто будет изымать, уничтожать, бесчестить или оскорблять иконы Господа, Его Святой Матери, чистой и славной Девы, или апостолов […] не сможет получать Тело и Кровь Господни и будет исключен из Церкви».
В лице Рима к Христу пришел тот самый очистившийся прокаженный. Еще недавно папа Сергий не принимал решения Пято-Шестого Собора, но, осознав опасность иконоборчества, Святая Римская Церковь встала на защиту Христовой Истины, и что важно, против цезаропапизма, разлагающего христианские души.
Цезаропапизм – явление исторически неоправданное. Это господство телесного, земного над небесным, горним, господство государственной машины над Церковью, Которая есть Столп и утверждение Истины, по словам блаженного апостола Павла. Цезаропапизм – попытка произвести страшную подмену. Не Христос дает власть кесарю, но кесарь превращается во владыку Ойкумены. Св. Иоанн Златоуст предупреждал своих православных чад: «Когда ты слышишь: «отдавай кесарю кесарево», разумей под сим только то, что нисколько не вредит благочестию, ибо все противное благочестию не есть уже дань кесарю, но дань и оброк дьяволу».
Исаврийская династия поставила себя над Христом, и повела борьбу с православием, как в свое время император Диоклетиан. Всякий, кто не становился в ряды прокаженных, подвергался репрессиям. И это были не только ссылки, но и гонения, и казни, и мучительные физические и моральные пытки. С особой силой императоры-исаврийцы обрушились на монашество, ставшее выразителем православной Истины. Их убивали, положив головы на иконы, разбивая их камнями, зашивали в мешки и топили, иконописцам резали пальцы и руки, принуждали отрекаться от монашеских обетов. Особенно свирепствовал Константин Копроним, называвший, кстати, монахов «идолопоклонниками и почитателями тьмы».
Вновь, как в древние времена, верным приходилось скитаться в пустынях и прятаться в пещерах, пребывать в холоде и голоде, испытывая зной и жажду, замерзая в пути. Весь мир был недостоин этих преследуемых праведников, живших в презрении и поношении, но хранящих Истину Православия. Мир, в который раз подтверждал неприверженность Христу, пускаясь в ложные мнения и извращения. Это свойственно слабым, забывающим, что кроме временной жизни есть еще и вечная. Ради удобств временной жизни, и предавали зачастую Православие. Быть в лагере императора, значит, питаться крохами с его стола, но при этом не жить, а существовать в постоянном страхе. И в этом сребролюбивом иудином страхе приобретать, стяжать богатство, ловя мимолетное счастье (хотя какое это счастье). «О, безумие, или лучше: о, сребролюбие, - ибо все зло от него родилось: оно сильнее демона приводит в неистовство души, коими овладевает, заставляет забыть все – и себя, и ближнего, и законы природы, отнимает даже ум и делает сумасшедшими…» (Св. Иоанн Златоуст).
Для таковых вопросы вероучения являются обузой. Они готовы подписаться под любым решениям любого лжесобора. Святитель Иоанн продолжает размышлять: «Заметьте и вы, сребролюбцы, и подумайте, что стало с предателем? Как он и имения лишился, и согрешил? Как и сребролюбием не насладился, и душу погубил? Таково тиранство сребролюбия».
Иконоборцы особо обрушились на тех, кто дал обет нестяжания. Копроним не только убивал монахов, но и закрывал монастыри, пытаясь разрушить иное, непонятное ему бытие. Иноческая жизнь предполагает беседу с Богом. Император и хотел уничтожить собеседование с Богом, забывая, что страшно бороться с теми, кто следует заветам Св. Исихия Пресвитера: «Подобает подвизающемуся внутрь во всякое мгновение времени имети четыре сия: смирение, крайнее внимание, противоречие и молитву. Смирение, яко с гордыми бесами противными имеет он брань, да помощь Христову в руце сердца имать, зане Господь гордых ненавидит. Внимание же, да присно сердце свое творит ни единого помысла имети, аще бы и благ являлся. Противоречие же, да егда скоро уразумеет пришедшего, абие со гневом противословит лукавству псаломским словом: не Богу ли повинется душа моя (Пс.61,2)? Молитву же по противоречии абие да возопиет ко Христу с воздыханием безмолвным. И тогда сам подвизаяйся узрит врага разрушающасся, или от ветра, или яко дым, исчезающий с мечтанием его».
Времена правления исаврийской династии были насыщены противоборством. Удар по монашеству был ожидаем. Монах, проводящий время в постоянной борьбе, обладал нечеловеческой силой противостояния злу. Потому и уничтожались монастыри. Императоры-иконоборцы совершали уничтожение последовательно. И, естественно, что в своей борьбе они опирались на суждения Святых Отцов. Например любили приводить в пример видения Св. Иоанна Лествичника, который вопрошал ангела о естестве Иисуса Христа в своем 27-м Слове знаменитой «Лествицы». Ангел ответил: невозможно изобразить величие Божие. На этой невозможности и строили свои рассуждения, бесстыдно беря себе в союзники, Отцов апофатического богословия, забывая, что «честь, воздаваемая образу, восходит к Первообразу» (Св. Василий Великий). А «изображение Христа - Христос». И Святые Отцы добавляли: «И власть не рассекается, и слава не разделяется, но слава, воздаваемая изображению, становится принадлежащей тому, Кто изображен». Феодор Студит даст глубокое богословское обоснование и ответ колеблющимся: «Как там (в Троице) Христос отличен от Своего Отца Ипостасью (Личностью), так здесь (в иконе) Он отличается от Своего собственного изображения сущностью». Леонид Успенский писал, что «икона связана со своим первообразом тем, что она изображает его личность и носит его имя».
Итак, нельзя изобразить того, что не показано. И Св. Иоанн Лествичник и не изображает. Изображается же воплотившейся Сын Божий, ставший видимым, и потому совершенно изобразимым.
Миру, погрязшему в словоблудии и словопрении, привыкшему усложнять простые истины, недоступна данная аксиома. К сожалению, на каждом историческом витке, человек, подобно Адаму, поддается на ухищрения древнего змия. Христианская Ойкумена вверглась в очередные христологические споры. Это был спор за человека, которого пытались лишить право быть свободным, обожженным.
Выступая против Образа Христова, как выяснили выше, иконоборцы на самом деле ополчились против Самого Христа. Но Христос неподсуден, поэтому удар наносился по человеку. Оскверняя Образа, иконоборцы не только против Христа шли, но против Его Святых, т.е. против обожженного человечества. При этом еретики объявляли анафему всем, кто не почитает Божью Матерь и Святых. «Как осмеливаются посредством языческого искусства, - пишут они, - изображать Божию Матерь, Которая превыше небес и святых, и оскорблять мертвой и грубой материей Святых, которые сияют, яко светила?»
Как будто верно. Но непочитание образа логически приводит к отрицанию первообраза. Св. Иоанн Дамаскин отвечал таковым: «…если делаешь изображение Христа, а святых никоим образом, то ясно, что ты запрещаешь не изображение, а чествование святых […]. Ты предпринял войну не против икон, а против святых». т.кооборцы не просто против Христа шли, но против Его Святых на самом деле оплчились против Самого аксиомауша моя ()енавидит
Вначале иконоборцы выступали против образов Святых, сохраняя изображения Христа и Креста. Но Святые Отцы провидели лукавство. Отрицая материальность, т.е. явление, отрицалась сущность. Отрицание обожженной плоти ведет за собой ликвидацию воплотившегося Богослова. Чрез материю спасается дух. И именно в ипостасном соединении Плоти и Бога смысл человекобытия. «Я не поклоняюсь веществу, но поклоняюсь Творцу вещества, сделавшемуся веществом ради меня, соблаговолившему вселиться в вещество и через посредство вещества соделавшему мое спасение» (Св. Иоанн Дамаскин).
В этом постулате коренное различие между Истиной и тем «ложным пафосом неизреченности» (Г. Флоровский), что представляли иконоборцы.
Уничтожая образотворчество, они рушили Евангельскую историю, разрывая дух и плоть. Лишенный исторической традиции человек становится игрушкой и легкой добычей темных сил. Эти силы не признавали внутренней связи между изображением и первообразом. На одном из своих лжесоборов иконоборцы писали: «Нет также священной молитвы, освещающей иконы, чтобы сделать их из обыкновенных предметов святыми; но постоянно остаются они вещами обыкновенными, не имеющего никакого особого значения, кроме того, как сообщил им живописец». Т.е. они значимы только как явления художественные, исторические и психологические. Отцы Седьмого Собора на это ответили: «Над многими из таких предметов, которые мы называем святыми, не читаются священной молитвы потому, что они по самому имени полны святости и благодати».
Ясно! Непочтение иконе есть непочтение Первообраза. Кроме всего прочего иконоборцы были явно непоследовательны. Не почитая иконы, они в то же время оказывали благорасположение Кресту. Но если еретической следовать логике, то и Крест - обыкновенный предмет, разве что представляющий собой историко-художественную ценность. И Феодор Студит писал: «Оно (Божество) присутствует также в изображении Креста и других божественных предметов, но не по единству природы, так как эти предметы – не плоть божественная, но по относительному их к Божеству причастию, так как и они участвуют в благодати и чести».
В борьбе против Образотворчества иконоборцы не гнушались обыкновенного обмана. Ничтоже сумняше утверждалось, что никогда Вселенские Соборы не утверждали иконопочитание, забывая совсем недавно прошедший Шестой Собор. В 754 году иконоборцы, казалось, победили Истину. По всей империи было распространено решение их сборища об уничтожении икон. Более того, уничтожались тексты, в которых были неоспоримые свидетельства древности иконопочитания.
Империя погрузилась в еретическую тьму. Так продолжалось более 60-ти лет. И тогда, когда казалось, что тьма объяла свет, Свет Божественных Образов рассеял мрак. В 787 году был созван Седьмой Вселенский собор, утвердивший Святую Истину.
Огромная заслуга в победе над иконоборцами принадлежит царице Ирине. Но дело было не только в ней. Восток тем и уникален, что всегда был способен противостоять власти, следуя святым заветам Иоанна Златоуста. Иконоборчество изжило себя. Оно еще не было окончательно побеждено, еще будут попытки василевсов повернуть вспять историю, но это будут вспышки. Православная Истина свидетельствовала непрестанно и тот, кто ее не признавал, отлучался, по слову папы Григория II, от Церкви Христовой.
«Быв же спрошен фарисеями, когда придет Царствие Божие, отвечал им: не придет Царствие Божие приметным образом, и не скажут: вот, оно здесь, или: вот, там. Ибо вот, Царствие Божие внутрь вас есть. Сказал также ученикам: придут дни, когда пожелаете видеть хотя один из дней Сына Человеческого, и не увидите; и скажут вам: вот, здесь, или: вот, там, — не ходите и не гоняйтесь, ибо, как молния, сверкнувшая от одного края неба, блистает до другого края неба, так будет Сын Человеческий в день Свой. Но прежде надлежит Ему много пострадать и быть отвержену родом сим. И как было во дни Ноя, так будет и во дни Сына Человеческого: ели, пили, женились, выходили замуж, до того дня, как вошел Ной в ковчег, и пришел потоп и погубил всех. Так же, как было и во дни Лота: ели, пили, покупали, продавали, садили, строили; но в день, в который Лот вышел из Содома, пролился с неба дождь огненный и серный и истребил всех; так будет и в тот день, когда Сын Человеческий явится. В тот день, кто будет на кровле, а вещи его в доме, тот не сходи взять их; и кто будет на поле, также не обращайся назад. Вспоминайте жену Лотову. Кто станет сберегать душу свою, тот погубит ее; а кто погубит ее, тот оживит ее. Сказываю вам: в ту ночь будут двое на одной постели: один возьмется, а другой оставится; две будут молоть вместе: одна возьмется, а другая оставится; двое будут на поле: один возьмется, а другой оставится. На это сказали Ему: где, Господи? Он же сказал им: где труп, там соберутся и орлы» (Лк. 17: 20-37).
Господь свидетельствует о наступлении и неизбежности Суда. Но этот Суд, прежде своего окончательного решения, уже идет. И перед ним предсказаны гонения. Христос восходил на Голгофу, так же и последователям Его суждено было совершить. Иконоборчество и было тем гонением и испытанием, которые должны были пройти верные. В испытаниях и страданиях выковывалась православная Истина, в живом сотворчестве приходило осознание Того, Кто воплотился и изобразился, превращая наше существование в реальное Бытие. Образ Божий впечатывался в сознание православного христианина, становясь реальным историческим Лицом. Постоянное присутствие Образа напоминала о предстоящем Суде. Этого еретики естественно терпеть не могли. Церковь же, как Столп и утверждение Истины дало четкое определение на все века. Это решение было выстрадано Отцами Седьмого Собора: «Храним не новомодно все, писанием или без писания установленные для нас церковные предания, одно из которых есть иконного живописания изображение. Как согласное евангельской проповеди и служащее нам ко уверению истинного, а не воображаемого воплощения Бога Слова и к подобной пользе, потому что такие вещи, которые друг на друга указывают, несомненно друг друга и уясняют.
На таком основании, шествуя царским путем и следуя божественному учению святых Отцов наших и Преданию Кафолической Церкви, - ибо знаем, что Она Духа Святого, живущего в ней, - мы со всяким тщанием и осмотрительностью определяем: Подобно изображению честного и животворящего Креста, полагать во святых Божиих Церквах, на священных сосудах и одеждах, на стенах и на досках, в домах и на путях, честные и святые иконы, написанные красками и сделанные из мелких камней или всякого другого соответствующего цели вещества, будь то иконы Господа Бога и Спаса Нашего Иисусу Христа, или Непорочной Владычице нашей, Пресвятой Богородицы или честных ангелов и всех святых и преподобных мужей. Ибо чем чаще они бывают нам видимы через изображение на иконе, тем чаще, созерцая их, мы подвизаемся вспоминать и любить первообраз, чествовать их лобзанием и почитательным поклонением (Proskunesin), не истинным служением Богопочитание (Jatrejan), которое по вере нашей приличествует только одному божественному естеству, но таким же почитанием, которое мы воздаем изображению честного и животворящего Креста, святому Евангелию и прочим Святыням через приношение фимиама и поставление свечей согласно благочестивому обычаю древних. Ибо честь, воздаваемая иконе, относится к ее первообразу, и поклоняющийся иконе поклоняется ипостаси изображенного на ней.
Такое учение содержится у святых Отцов наших, т.е. в Предании Кафолической Церкви, проповедующей Евангелие от конца в конец Вселенной.
Таким образом, мы следуем Павлу и всему сонму св. апостолов и Св. Отцов, храня принятое ими предание. Таким образом, мы пророчески воспеваем победные песни Церкви: «Радуйся, дщи Сионова, зело, проповедуй, дщи Иерусалимова, веселися и преукрашайся от всего сердца твоего: Отъят Господь неправды твоя, избавих тя от руки враг твоих: Воцарится Господь посреди тебя и не узреши зла, и мир тебе вовеки» (Софон. 3, 14-15() мир тебе вовекии враг твоих: Воцарится Господь посреди тебя и не узрширашайсяного на нейресвятой Богородицы).
Итак, мы определяем, чтобы осмелившиеся думать или учить иначе, или по примеру непотребных еретиков, презирать церковные предания, или выдумывать какие-либо нововведения, или же отвергать что-либо, что освящено Церковью, будь то Евангелие, или изображение Креста, или Иконная живопись, или святые Останки мучеников, а равно дерзавшие давать обычное употребление священным сосудам и досточтимым обителям – определяем, чтобы таковые, если это будут епископы или клирики, были низлагаемы, если же будут иноки или миряне, были бы отлучаемы».
Вот Суд для тех, кто не признает Боговоплощения и Божественный Образ. И ключевой личностью этого Суда является Христос, Который отделит не признающих Боговоплощение и Образ Его в левую сторону, а верных – в правую.
Ссылки иконоборцев, что в Священном Писании нет прямого указания на создание новозаветного образа, отсутствуют, лишены оснований, ибо Святое Предание свидетельствует о присутствии Божественного образа. Само же Святое Писание является частью Святого Предания. Именно Предание является фундаментальным основанием Церкви. В нем Откровение Божие, являющееся на протяжении всей церковной истории. И недаром Отцы Собора, давая свое определение, подчеркивают, что творят, храня установленные церковные предания, «следуя Божественному учению святых Отцов и Преданию Кафолической Церкви».
Необходимо понимать, что Предание – это глубокий человеческий опыт, в котором принимает участие Божество. «Истинное и святое Предание, - говорит митрополит Филарет Московский, - не есть простое видимое или словесное предание учения правил, чиноположений, обрядов, но с сим вместе и невидимое, действительное преподаяние благодати и освящения».
Т.е. Предание – это Бытие Святой Троицы, воздействующее на каждого христианина, пребывающего в Святом Духе, являющегося составной частью Тела Христова. Соединенный с Христом и во Христе человек просвещается Божественным светом и становится обладателем истинного знания, «иже возсия в сердцах наших к просвещению разума славы Божия» (2. Кор. 4, 6).
Все Святоотеческое Предание, таким образом, истинно, ибо следует апостольской традиции. Из рук в руки, из уст в уста передается святая истина, передается отцами, бывшими сосудами Духа Святага и общниками Тела Христова.
Действительно, только живя в Предании, можно сказать «изволися Духу Святому и нам» (Деян. 15, 28). И Предание гласит, что иконописание освящено Христом и Его Святой Матерью. О не вошедшем в Святое Писание гласит евангельская истина: «Суть же и ина многа, яже сотвори Иисус, яко аще бы по единому писана быша, не самому мню всему миру вместити пишемых книг» (Ин. 21,25).
«А то, что апостолы передали очень многое без послания, - говорит преп. Иоанн Дамаскин, - об этом свидетельствует Павел, Апостол языков: «тем же убо, братие, стойте и держите предание, имже научистися или словом, или посланием нашим (2 Сол. 2.15). И к коринфянам пишет: «Хвалю же вы, братие, яко вся моя помните и якоже предах вам предание держите» (2 Кор. 11.2)».
Таким образом, иконопочитание составная часть Предания Церкви, которое храня «мы следуем Павлу и всему сонму апостолов и Св. Отцов, - говорят Отцы Собора, - ибо предание делать живописные изображения икон […] существовало еще во времена апостольской проповеди, как мы научаемся этому повсюду из самого вида святых храмов. И Святые Отцы свидетельствуют это, и исторические повествователи, сочинения которых сохранились доныне, подтверждают».
Также Святой Собор определил, что икона, как и Святое Писание, служит «к уверению истинного, а не воображаемого воплощения Бога Слова» (Орос). Собственно это вытекает из 82 правила Пято-Шестого Собора.
Седьмой Собор последовательно утверждает, «что Св. Писание и Образ «указывают и поясняют» одно другое» (Л. Успенский).
Таким образом, перед нами одно свидетельство, только выраженное в двух разных формах – живописной и словесной. В этих формах происходит познание человеком Бога. И это узнавание происходило в русле Святого Предания, животворного и живоносного.
«Если Отцы не передали, - говорится в Деяниях Собора, - что следует читать в Евангелии, то не передавали и изображать иконы. Если же они передали первое, то передали так же и последнее: потому что изобразительность неразумна с евангельским повествованием и, наоборот, евангельское повествование – с изобразительностью. При этом и то, и другое хорошо и достойно почитания потому, что они взаимно объясняют друг друга и, несомненно, доказывают друг друга».
«Итак, образ словесный соответствует образу видимому и наоборот. Как слово Св. Писания есть образ, так и образ есть то же слово» (Л. А.Успенский). «Что слово сообщает через слух, то живопись показывает молча, через изображение» - писали Отцы Собора, вспоминая Василия Великого. И в другом отрывке читаем: «Этими двумя способами, взаимно друг другу сопутствующими, т.е. посредством чтения и живописного изображения, мы получаем познание об одном и том же».
Таким образом, икона, как и Евангелие, и Св. Крест представляют собой вид Божественного Откровения, в процессе которого совершается общение человека с Богом и наоборот. Важно подчеркнуть, что икона, как и Евангелие, выражает точное и четкое со-бытие, совершенное или совершаемое в истории Богочеловекобытия. И так же, как и Евангелие, икона есть часть той проповеди, которую преподает нам Господь; не просто изображение, но часть Бытия, часть исторического существования человеческого рода, его мироощущения и мировоззрения.
Вне иконы невозможно представить Богообщение и действия человека. Мир устроен так, что изначально уже кроется в первоначальных словах Бога, творящего человека по образу и подобию Своему. Далее: сотворчество.
И тот, кто думает выключить икону из исторического процесса Бытия, тем самым, лишит себя со-участия и со-бытия. Икона стала необходимейшей частью церковного Предания; она вошла в литургию православного мира, т.е. жизнь в жизни, смысл в смысле.
Цивилизация, лишившая себя икон, обрекала себя на низкий уровень духовной жизни. Выбрасывая из храмов иконы, иконоборцы попытались заменить их религиозной поэзией, проповедничеством, вводили в литургику разнообразную музыку. Вместо реального содействия предлагали подмену и иллюзию. Папа Св. Григорий II писал Льву Исавру: «Ты приказал народу оставить все это (иконопочитание) и стал занимать его пустяками, вздором, свирелями, погремушками, гитарами и лирами, и вместо благословений и славословий стал занимать его баснями».
Православный человек стал лишаться проникновенного взора, идущего от образа, заставляющего задуматься и просвещающего душу, делающую её способной духовно переродиться. Ибо, прикоснувшись к Сути, пусть и не выраженной первообразно, человек оставляет след на своем пути, становясь со-участником со-бытия. Не говоря уже и том, что «честь, воздаваемая иконе, относится к её первообразу и поклоняющейся иконе поклоняется ипостаси изображенного на ней» (Василий Великий).
«Таким образом, иконы служат посредниками между изображенными и молящимися в силу благодатного общения, ибо благодать, стяжанная при жизни святым, пребывает в его иконах. Между святыми и молящимися осуществляется таким образом известная связь, определенный молитвенный контакт. В храме во время богослужения, все собрание молящихся посредством молитв и икон входит в молитвенное общение с Небесной церковью и составляет с ней единое целое. В богослужении Церковь едина: Она участвует в нем во всей своей полноте: ангелы и люди, живые и умершие, наконец весь тварный мир. И когда священнослужитель кадит, он заключает в этом жесте и изображенных святых, и собрание молящихся в Храме, выражая этим единство Церкви небесной и земной» (Л.А. Успенский).
Этого единства и пытались лишить православный мир, который с надеждой на Господа предал себя в Его волю.
