Сергей Лобанов: «С Богом – всё осилим»

«Поэт-фронтовик» – определение сегодня чуть, казалось бы, более конкретное, чем просто «поэт», однако душа каждого протестует против подобного смыслового сужения и настаивает на том, что приставок её не требуется. Именно потому у этого интервью не специфически военное название. На связи с порталом «Правчтение» - поэт, ветеран Специальной военной операции, кавалер Ордена Мужества Сергей Лобанов.

- Сергей, с чего началось увлечение поэзией? Случайно запавшие в душу строки, чьё-то восхищение ими, непреодолимое внутреннее настояние?

- С любви.

В 5-м классе (мне тогда было 11 лет), я влюбился в одноклассницу. О своих чувствах я рассказал, хвастаясь, своим друзьям. Они попросили, чтобы я доказал их. На мой вопрос, как и чем, они ответили предложением посвятить возлюбленной стихотворение. Я нерешительно согласился... На следующий день родились первые поэтические строки. В последующем к этому способу выражения своих чувств я прибегал всё чаще и чаще. А сейчас поэзия – неотъемлемая часть меня и моей жизни. Надеюсь, что так будет и впредь.

- Учитель в поэзии - фигура, могущая быть современником, но не более. Удачно, когда совпадаешь с учителем во времени, но такая возможность есть не у всех. А кто твои учителя, и классики, и современники?

- В моём поэтическом развитии (становлении) ключевые роли сыграли несколько людей. Каждый в своё время.

Первыми, кто меня заметил и решил помочь в процессе стихосложения, объясняя, что такое размер, ритм, рифма и другие поэтические аксиомы, стали мои школьные учителя по русскому языку и литературе Нина Александровна Можная и Елена Александровна Шапкунова. В теперь уже далёком 2000-м году они были руководителями школьного литературного объединения «Исток». Надеюсь, что оно существует и по сей день.

После окончания школы и поступления в Ставропольский филиал Московского государственного открытого педагогического университета имени М.А. Шолохова, я становлюсь членом литературного объединения «Экспромт» при Северо-Кавказском государственном техническом университете (2006). Эстафету шефства надо мной приняла Елена Михайловна Гончарова. Также мне довелось учиться у таких ставропольских писателей, как Владимир Павлович Бутенко, Екатерина Петровна Полумискова, Валентина Гапуровна Дмитриченко, Любовь Фёдоровна Шубная, Владимир Яковлевич Яковлев, Татьяна Константиновна Третьякова-Суханова и Валентина Ивановна Сляднева.

В 2011-м году я заканчиваю университет и ухожу в армию. Подписываю контракт, служу, продолжаю заниматься поэзией. В 2016-м году меня вызывают в Москву на Всеармейское совещание писателей, где я знакомлюсь с большим количеством маститых, признанных писателей Юрий Михайлович Поляков, Владимир Александрович Силкин, Игорь Евгеньевич Витюк, многие из них меня поддерживают и сейчас своими рекомендациями и рецензиями, за что я им искренне благодарен. Игорь Евгеньевич Витюк до сих пор мне даёт советы, наставления и поэтические «подзатыльники», напоминая о литературной дисциплине, об отношении к слову и чистоте образов.

Что касается классиков, то моими ориентирами являются Пушкин, Бунин, Есенин, Маяковский, Тютчев, Пастернак, Гудзенко, Друнина, Васильев, Евтушенко, Дементьев, Симонов и многие другие. Всем нам, определённо, есть чему поучиться у них. И слава Богу, что они своим творчеством присутствуют в нашем культурном коде.

- Мне кажется, любой поэт внутренне противится определениям «лирический», «пролетарский» и тем более – «фронтовой». Определения сужают, ограничивают. Согласишься или предпочтёшь ипостась «поэта-фронтовика» как самую главную?

- Безусловно, Лобанов до СВО и Лобанов после – это два разных поэта. Но многие ошибаются, считая, что я начал писать стихи, попав на фронт. Это не так. Об этом я уже говорил. Просто, мои военные стихи получили большее внимание и резонанс, нежели ранние.

Ипостась «поэта-фронтовика», откровенно говоря, мне нравится, и я не противлюсь этому восприятию со стороны почитателей моего творчества, но это не совсем точно раскрывает меня, как поэта. Как будет дальше, – покажет время. Главная задача – говорить правду, показывать её в деталях, не обманывать самого себя. Поэзия либо есть, либо её нет. Создать её умышленно – невозможно.

- Как там приходят стихи? Чего больше в этом импульсе, заданности, вынужденность, приказа себе самому, попытки усмирить разбушевавшиеся эмоции, показать природе и Богу, что ты, несмотря ни на какие испытания, упрямо жив, а не растоптан? Есть ли в поэзии, рождённой боями, иррациональный вызов сложившемуся положению вещей, постоянному горю, сделавшемуся фоном жизни?

- Вдохновение на фронте случается так же, как и в мирной жизни – неожиданно, самопроизвольно. Если в домашних условиях его источником часто выступают всем давно знакомые и привычные вещи, любовь, разлука, непредвиденная встреча, противоречия, протест, желание порадовать и удивить, и многое другое, то на фронте этими источниками становятся человеческие пределы, характеры, готовность к самопожертвованию ради спасения товарища, мужество, стойкость, острое ощущение жизни и смерти и грани между ними, окопная самобытность, чудеса, которых случается больше, чем предостаточно, вера, самопознание, простота (хоть это трудно представить), поступки и пр.

Является ли поэзия, рождённая боями, иррациональным вызовом? Не думаю.  Поэзия – это отражение происходящей действительности, её оттиск со всеми чертами – положительными и наоборот. Поэзия – это отклик, а не вызов. Акт неравнодушия и сопричастности. И мы, писатели, не имеем право оставаться в стороне и не писать об этом трудном и стратегически важном периоде в нашей отечественной истории. Возможно, то, что мы напишем станет «машиной времени», с помощью которой наши потомки смогут путешествовать по эпохам истории, точно также, как мы сейчас заглядываем в прошлое через строки великих творцов и оказываемся в строю Полка Игорева, на передовых позициях в битве за Москву в 1941-м году, возвращаем Крым.

- Как ты относишься к тем, кто прошел теми же тропами, что и ты, и уже входит в историю страны как первые поэтические голоса Специальной военной операции? Кого из множества имён ты бы особенно выделил?

- Искренне рад, что это трудное время дало подъём патриотической литературе и являет новые имена. Инна Кучерова, Алексей Шорохов, Дмитрий Филиппов, Игорь Витюк, Татьяна Селезнёва, Оксана Москаленко, Елизавета Хапланова, Нина Попова, Николай Иванов, Геннадий Иванов, Сергей Арутюнов обладают хорошими крепкими голосами и являются примером того, как надо писать. Уверен, что в будущем все они войдут в литературные антологии и будут предметно изучаться и анализироваться.

- Можешь ли ты перечислить строки, повлиявшие на тебя самым неотразимым образом? Я имею в виду поэзию Великой Отечественной. Симонов, Сурков, Долматовский?

- Константин Симонов: «Ожиданием своим ты спасла меня»; Сергей Орлов: «Я порохом пропахнувшие строки из-под обстрела вынес на руках»; Юлия Друнина: «Кто говорит, что на войне не страшно, – тот ничего не знает о войне»; Семён Гудзенко: «Ведь самый страшный час в бою – час ожидания атаки»; Алексей Сурков: «До тебя мне дойти нелегко, а до смерти – четыре шага» - первое, что всплыло в памяти. Но этих строк гораздо больше.

- Не могу не спросить - в чем тебе видится коренное отличие поэзии двадцатого века от стихотворного наследия первой четверти двадцать первого столетия. Мы - ничем не отличаемся, отличаемся всем, чем-то? Подчеркни, пожалуйста, нужное, и, если сможешь, подтверди свой тезис.

- Новое время диктует свои правила. Современный мир стал и лучше, и хуже одновременно, но, опять же, смотря что имеется ввиду. Не хотелось бы особо дискутировать на эту тему – думаю, все всё прекрасно видят и понимают.

Коренное отличие поэзии двух упомянутых периодов заключается в отношении к слову, к текстам и смыслу (опять же, это только моё мнение и с ним вправе никто не соглашаться.)

В первом периоде оно более серьёзное, требовательное. Возможно, – возведённое в ранг религии. Творящий несёт ответственность за каждое написанное и сказанное слово. Это видно по качеству и глубине их поэтического наследия (естественно, я говорю о поэтах, которые уже упоминались мной ранее).

Однажды в авторском предисловии к поэтической книге Е.А. Евтушенко, я прочёл следующее: «Поэт должен быть беспощадным прокурором собственных стихов». Вот она – истина. А многие выбирают роль адвоката, покрывая свою бесталанность.  Бесспорно, всё гениальное – просто. Но это не означает, что эта простота должна граничить с безумием, веять графоманией, отказываться от чётких канонов и правил стихосложения. Думаю, что за этой современной простотой (литературной простотой) скрывается обычная человеческая лень. Разве можно стать признанным и востребованным писателем, забыв, что процесс написания – это невидимая кропотливая работа над каждым словом? Что литература является средством воспитания и формирования народного мышления? Что слово имеет колоссальную силу? Конечно же, нет! Подлинная поэтическая простота, не лишённая глубины и замысла – удел гениев. Надеюсь, что они уже родились.

Также следует подчеркнуть, что всё-таки благодаря СВО (как бы это странно не звучало), происходит переосмысление и отсеивание хорошего от плохого. И это очень важно. Россия всегда была сверхдержавой в интеллектуальном плане, которой, разумеется, без отечественной, признанной всем миром литературы, не могло бы быть.

- Что ты ценишь в строке больше всего? Иные армейской чеканки поэты ответили бы, не смущаясь: мускулистость, подтянутость, а эстеты уповали бы на иные добродетели - изысканные силлогизмы, новизну интонации. Что ближе лично тебе?

- Покажется банальным, но я ценю незамысловатый и в то же время сильный образ, обрамлённый в строгую форму. А форма должна достигаться выверенным ритмом и, насколько это возможно, – чёткой рифмой. Ничто так не ласкает слух, как благозвучная строка с добавкой аллитерации или ассонансов.

- Когда ты считаешь себя достигшим замысла? Удачная, меткая, неотразимая деталь, броская рифма, психологическая достоверность изображаемого и, главное, живой речи, или у твоего внутреннего совершенства другие признаки?

- Прекрасный перечень литературных приёмов. Конечно же, я их всегда держу в голове или лучше сказать – в обойме. Люблю отдавать предпочтение деталям и психологической составляющей. Считаю себя достигшим замысла, когда понимаю, что моё стихотворение работает. Что он выполняет задачу, задуманную мной.

- Что чувствуешь ты, собирая пятую (изданы четыре) книгу стихотворений? Что тебе в ней и хочется, и не хочется принимать? Задаешь ли себе вопрос «Господи, я ли это?!»

- Чувствую ответственность перед читателями, предшественниками и собой.

Один из моих командиров часто повторяет фразу: «Лучше можно, хуже нельзя». Могу ли я позволить себе литературную слабость, когда уже являюсь членом Союза писателей России и лауреатом несколько серьёзных литературных премий? Упаси Бог. Не имею права! Как после такого смотреть в глаза моим учителям и коллегам? Лучше ничего не писать, чем извергать из себя ересь, выдавая её за поэзию, пользуясь ранее заработанным авторитетом.

Хочется, чтобы новая книга была лучше предыдущих. Чтобы в ней не было лишних (проходных) стихотворений. Хочется, чтобы у неё появился читатель.

Задаю ли я себе вопрос: «Господи, я ли это?!» –  нет, не задаю. Я уповаю на Него. Стараюсь любую литературную работу начинать с молитвы. И точно могу сказать – это помогает. Без веры сложно во всём. С Богом – всё осилим.

- Сложился ли, на твой взгляд, жанр Z-поэзии? Прошло ещё так мало времени, но кажется, что десятки лет. Кажется ли тебе это явление загадочным, или уровень гуманитарной культуры нашего народа сегодня довольно высок и для покорения таких вершин?

- Определённо, процесс появления жанра Z-поэзии набирает обороты, обретает инерцию. Это закономерно. Многие начинают ощущать в себе творческие порывы, зиждущиеся на желании выговориться, озвучить свою позицию, дать оценку и прочее. Также и писательское общество не может не откликаться на происходящие военные события. Ничего загадочного в этом нет. Я считаю не случайным, что в период Великой Отечественной войны и в поствоенный период появилось столько ярчайших поэтов и писателей. Их не могло не появиться! Тяжелые времена рождают сильных людей, как в физическом, так и в духовном плане.

- Во время Бородинской битвы стихи писали единицы, а самым известным стало лермонтовское, родившееся спустя множество лет. Где логика?

- Нам не дано предугадать, как слово наше отзовётся…». В этом Тютчев оказался абсолютно прав. Не думаю, что Михаил Юрьевич знал, что его стихотворение «Бородино» пройдёт через века и станет достоянием нашей литературы. Логика в том, что в истории остаётся – лучшее. А товарищ Лермонтов умел его создавать.

- Какое стихотворение о СВО ты бы хотел прочесть (примерно, в тематических чертах - жанр, то есть, песня, поэма), и какое хотел бы написать сам, никому его не доверив?

- Меня очень волнуют рассуждения некоторых писателей. Скорее – псевдо-писателей, смеющих говорить, что писать о войне не нужно, что это не модно и отдаёт пропагандой, что есть множество других тем, достойных внимания. Здесь я категорически не согласен. Почему? Ответ в моём стихотворении.

     ***

Есть ли гений во мне –

Только время покажет.

Я пишу о войне,

Что на лицах под сажей.

Что в сырых блиндажах

Надрывается матом,

Что лежит на ежах

Обгоревшим солдатом.

Что целует в уста

В дыме первого боя.

Что чертовски проста,

Хоть слывёт непростою.

Что крестами стоит

У друзей на могилах.

Что крестами висит

У лжецов на мундирах.

Что навечно во мне,

Что всегда будет в теме.

Не писать о войне –

Равносильно измене.

Беседовал Сергей Арутюнов