…распродаёт имущество, объявляет о банкротстве, перебирается в еврейский квартал Амстердама…
Титус – сын – оставался самым близким человеком: судя по многочисленным изображением…
Рембрандт штудировал людские лица, разгадывал их коды, совмещая энергию света с фактурой натуры, и глаза, изображаемые с особой тщательностью, открывали информацию о душах; а лица, данные столь многочисленно и разнообразно, словно бутоны были: суммы человеческих состояний – радуги радости и онтология отчаяния – сходились тугими лепестками.
Монументальность крупнофигурных композиций последнего периода!
«Аристотель с бюстом Гомера» пронизан тайным светом; Стагирит в недрах размышлений: поделиться можно только частью, язык не всемогущ, и явлены два источника света – бюст легендарного слепца и сам Аристотель.
…Титус на изображениях последнего периода – то сказочный принц, то сплетённый из света ангел; смерть сына стала последним ударом для художника: он пережил мальчика на год…
Мальчик.
Всегда остаётся таковым.
Сколько боли льётся от коленопреклонённого блудного: сколько смешанной со светом боли, и как устал ждать отец: старик, соединённый теперь с мальчиком, будто не было власти разлуки; и сколько сострадания, помимо эстетических волн, изливается в душу зрителя.
…гений живописи, поднимающийся постоянной лестницей; секрет липких, как бы стекающих красок последних картин, не разгадан, как не разгадано многое в технике Эль Греко.
Мазки густы и рельефны, светоносная красочная масса пронизана движением, слои лессировки прозрачны.
Был ли Рембрандт сыном мельника?
Вероятно, протестант, посещал латинскую школу при университете, но живопись манила сильнее: в 13 лет начинается обучение.
В мрачном колорите его картин всегда есть таинственное световое мерцание: он словно познал тайну жизни: гущь материи, противостоящая идеальному свету: в который и уходим, возможно…
Пестрота и детальность караваджистов оказала влияние на художника: деталь должна говорить, а пестрота мира то, что сильно завораживает в его космосе.
Мощь библейских сюжетов подаётся с наибольшим драматизмом.
Упоение жизнью – и: тут же – крах: завершается «Пир Валтасара», пылают письмена на стене.
Чистое упоение жизнью – «Блудный сын в таверне»…
Золотится свет, играет цвет, зеленоватые оттенки мерцают.
Всем богатый «Ночной дозор» проходит любой реальностью: как в любой живопись Рембрандта, пропитанная световой мощью, оставляет отпечатки в душах: сильные, сложные…
