Часть 1
Часть 2
Часть 3
«И когда выходил Он из храма, говорит Ему один из учеников его: Учитель! посмотри, какие камни и какие здания! Иисус сказал ему в ответ: видишь сии великие здания? всё это будет разрушено, так что не останется здесь камня на камне. И когда Он сидел на горе Елеонской против храма, спрашивали Его наедине Петр, и Иаков, и Иоанн, и Андрей: скажи нам, когда это будет, и какой признак, когда всё сие должно совершиться? Отвечая им, Иисус начал говорить: берегитесь, чтобы кто не прельстил вас, ибо многие придут под именем Моим и будут говорить, что это Я; и многих прельстят. Когда же услышите о войнах и о военных слухах, не ужасайтесь: ибо надлежит сему быть, — но это еще не конец. Ибо восстанет народ на народ и царство на царство; и будут землетрясения по местам, и будут глады и смятения. Это — начало болезней. Но вы смотрите за собою, ибо вас будут предавать в судилища и бить в синагогах, и перед правителями и царями поставят вас за Меня, для свидетельства перед ними. И во всех народах прежде должно быть проповедано Евангелие. Когда же поведут предавать вас, не заботьтесь наперед, что вам говорить, и не обдумывайте; но что дано будет вам в тот час, то и говорите, ибо не вы будете говорить, но Дух Святый. Предаст же брат брата на смерть, и отец — детей; и восстанут дети на родителей и умертвят их. И будете ненавидимы всеми за имя Мое; претерпевший же до конца спасется. Когда же увидите мерзость запустения, реченную пророком Даниилом, стоящую, где не должно, — читающий да разумеет, — тогда находящиеся в Иудее да бегут в горы; а кто на кровле, тот не сходи в дом и не входи взять что–нибудь из дома своего; и кто на поле, не обращайся назад взять одежду свою. Горе беременным и питающим сосцами в те дни. Молитесь, чтобы не случилось бегство ваше зимою. Ибо в те дни будет такая скорбь, какой не было от начала творения, которое сотворил Бог, даже доныне, и не будет. И если бы Господь не сократил тех дней, то не спаслась бы никакая плоть; но ради избранных, которых Он избрал, сократил те дни. Тогда, если кто вам скажет: вот, здесь Христос, или: вот, там, — не верьте. Ибо восстанут лжехристы и лжепророки и дадут знамения и чудеса, чтобы прельстить, если возможно, и избранных. Вы же берегитесь. Вот, Я наперед сказал вам всё. Но в те дни, после скорби той, солнце померкнет, и луна не даст света своего, и звезды спадут с неба, и силы небесные поколеблются. Тогда увидят Сына Человеческого, грядущего на облаках с силою многою и славою. И тогда Он пошлет Ангелов Своих и соберет избранных Своих от четырех ветров, от края земли до края неба. От смоковницы возьмите подобие: когда ветви ее становятся уже мягки и пускают листья, то знаете, что близко лето. Так и когда вы увидите то сбывающимся, знайте, что близко, при дверях. Истинно говорю вам: не прейдет род сей, как всё это будет. Небо и земля прейдут, но слова Мои не прейдут. О дне же том, или часе, никто не знает, ни Ангелы небесные, ни Сын, но только Отец» (Мк. 13: 1-32).
Знал ли античный мир о грядущем Господе? Апостолы несли весть о Христе не только, как известно, иудеям, но и римоэллинам. Но вначале произойдут страшные события, которые многих подвигнут к осознанию Бытия. Город великого Царя, город Скинии Завета будет уничтожен и не останется камня на камне. Слушателям Христа это казалось невероятным. Более чем миллионный город исчезнет с лица земли. Это было выше человеческого разумения. Прекращалась ветхозаветная история. Иерусалим, казнивший своего Царя, должен был исчезнуть.
Сколько лжепророков принимал этот град? После пришествия Христа Иерусалим был буквально наводнен сумасшедшими людьми, призывавшие восстановит Израильское царство. Они хотели восстановить царство Добра. Но как? С помощью насилия? Именно насилие было знаменем сих вождей.
«Еще большее бедствие навлек на евреев лжепророк из Египта. Этот мошенник, выдававший себя за пророка, по прибытии в страну собрал около 30 тыс. простаков и провел их пустынной местностью, к Масличной горе, откуда намеревался силой войти в Иерусалим, подавить римский гарнизон и захватить верховную власть, сделав соучастников своими телохранителями. Однако Феликс предупредил его намерение и вышел навстречу с тяжелой римской пехотой; все население города тоже принимало участие в обороне. После стычки египтянин с горсткой людей спасся бегством, а большинство его последователей были убиты или взяты в плен; остатки же толпы рассеялись и потихоньку разошлись по домам.
Когда и эта горячка утихла, в стране, словно пораженном болезнью теле, возник еще один гнойник. Мошенники-заклинатели и главари разбойников объединили свои силы и совместно толкали народ на восстание. Они подстрекали нанести удар во имя свободы и угрожали смертью тем, кто подчиняется римскому правлению: они говорили, что те, кто по своей воле выбирает рабство, должны быть освобождены насильно. Затем, разбившись на отряды, они разошлись по всей стране, предавая грабежу дома зажиточных людей, убивая их обитателей и поджигая селения до тех пор, пока их яростное безумие не проникло в каждый уголок Иудеи. Так с каждым днем война разгоралась с большей силой» (Иосиф Флавий «Иудейская война»).
Продолжать перечень неурядиц можно было бы довольно долго. Вообще Иудею будоражило несколько сотен лет, и Господь знал, чем все это должно завершиться.
В этот страшный мир с его оргиями и убийствами пришел Истинный мир. Но приняли Его малое количество. Иудеи продолжали верить в воина-мессию, и любого, кто поднимал восстание против Рима, воспринимал таковым. В какой-то степени сами римляне были виноваты в постоянных волнениях. Прокураторы творили страшные беззакония, что не могло не вызвать всеобщий протест. Достаточно вспомнить Гессия Флора и Альбина. Можно представить себе их злодеяния, если с жалобой на Флора «собралась трехмиллионная толпа, умолявшая сжалиться над доведенным до крайности народом и выкрикивавшая обвинения против Флора, пагубы все страны» (Иосиф Флавий).
Конечно же, неразумное управление вызывает ответную реакцию. Но все было гораздо глубже. Война, возникшая из-за кесарийской синагоги, имела глубокие религиозные корни. Иудейский мир не мог сжиться с чуждым ему эллино-римским. Пропитанный духом язычества и философией, он представлялся иудею исчадием шеола, против которого необходимо бороться.
В отличие от иудеев, христиане были настроены миролюбиво, более того, готовы были вести диалог с эллинскими философами. Собственно, в эти годы стал более четко проходить водораздел между иудаизмом и христианством. Если раннее христиан воспринимали как иудейскую секту, то постепенно те же эллины обнаружили глубокую духовную разницу. Христиане, помня завет Божественного Учителя, не участвовали во всемирной резне, но покидали город, зная, что с ним будет.
Представить трудно, сколько христианам пришлось выслушать скверных слов от ура-патриотов. Иудейский мир дрался за земное отечество. Но, если этот мир не стал иконой Небесного, то какой в нем смысл? Зилоты обрушились на римлян: они не слышали предупреждение Христа. Война становилась Богопротивным делом. Началось истребление некогда Божьего народа. Гессий Флор, как пишет Иосиф Флавий, устроил побоище: «… задушенные и затоптанные в прах под бесчисленным множеством ног, они были неузнаваемы для родственников, явившихся взять тела для погребения».
Что общего может быть у христиан с иудеями в этих кровавых играх? Потому-то христиане, помня слова Спасителя, покинули мятежный город; иудеи же уповали на себя, на силы своей страны. Это так по-человечески. Даже просьбы царицы Береники уже не могли остановить войны. Иудейский и римский мир встретились на поле боя.
Христос категорически выступал против насилия, иудеи же признавали именно насилие, тем самым, даже отвергаясь своего же Ветхого Закона. Об этом говорил царь Агриппа: «Итак, вам остается прибегнуть к помощи Бога. Но ведь и Он стоит за римлян, ибо без Его содействия никогда бы не смогла образоваться столь могущественная империя. Задумайтесь и над тем, сколь трудно будет даже если бы вы имели против себя слабейшего вас противника, сохранить чистоту вашей веры и как вы, будучи вынуждены преступить те самые законы, которые исполнят вас надеждой на содействие Бога, заставите Его отвернуться от вас. Ведь если вы будете, соблюдая Закон, прекращать по субботам всякую деятельность, то очень скоро потерпите поражение, как ваши предки при Помпее, ибо он усиливал осаду, как раз в те дни, когда осажденные бездействовали. Но если в ходе войны вы станете преступать ваш древний Закон, то за что вам останется бороться? Ведь ваша единственная забота, чтобы ни один из древних законов не был нарушен. И как после того, как вы добровольно преступите почитание Бога, вы сможете призвать Его на помощь?
Каждый, кто начинает войну, полагается либо на Божественное, либо на человеческое содействие; но тот, кто очевидно не располагает ни тем, ни другим, навлекает на себя верную погибель. В таком случае, кто препятствует вам собственными руками умертвить жен и детей и самим предать огню родину, прекраснейшую из всех?! Совершив это безумие, вы, по крайней мере, избежите позора окончательного поражения. Прекрасно, друзья мои, прекрасно, пока еще судно находится в гавани, заранее предвидеть надвигающуюся непогоду и не плыть в самое сердце бури навстречу верной гибели. Ведь тот, над кем несчастье разражается, словно гром с ясного неба, по крайней мере заслуживает сожаления, но ничего кроме порицания не достоин тот, кто с открытыми глазами устремляется навстречу погибели».
Воистину, кого Бог оставляет, то поражает слепотой. Видимо, весь ход истории вел к этой несчастной войне, предсказанной Христом. Соломонов Храм, величие Богоизбранного народа, должны были кануть в небытие, оставив лишь горькие воспоминания, да стену плача. Буквально за сорок лет до описываемых событий народ Иерусалима отверг своего Бога и не увидел пришествия Его. Они будут слушать Эльазара, Богу предпочитая человека. И плевать им было на субботы. Не в субботу ли устроили резню безоружных римлян Метилия. Упившись кровью, поражаются безумием. Они не готовы слушать и слышать. Бешенство стало стилем жизни иудейским мятежников. А что бесы делают с носителями своей власти? Взаимно истребляют. Это и происходило в далекое время, когда Римом правил огнебородый Нерон.
«Вся Сирия была охвачена ужасным смятением, и каждый город разделился на два лагеря, причем выживание одного прямо зависело от гибели другого. Дни протекали в кровопролитии, ночи – еще более ужасные, - в страхе. Ибо, хотя казалось, что они уже избавились от евреев, в каждом городе оставались иудействующие, которых держали на подозрении. Не решаясь уничтожить подозрительных из своей же среды, они боялись этих принадлежащих к обоим лагерям людей, как настоящих чужаков. Даже тех, кто всегда считался кротчайшим, алчность толкала на убийство противников: ведь безнаказанно расхищали добро жертв и, словно с поля сражения, приносили добычу от убитых к себе домой, причем, нахватавший больше других, пользовался наибольшим почетом, как будто он победил большее количество врагов. Города наполнялись погребенными телами, трупы стариков валялись рядом с трупами детей и женщин, на которых не было даже лохмотьев, прикрывающих наготу, и вся область наполнилась несказанным ужасом. Но угроза того, что еще может случиться, было даже страшнее ежечасно совершаемых зверств».
Так пишет Иосиф Флавий участник и свидетель тех кровавых событий. Так было в Сирии, так было и в египетской Александрии, где за один день было вырезано 50 тысяч евреев. Смерть оказалась последним прибежищем хранителей старого предания. И это смерть была не только от рук язычников, но и истребляли друг друга. Верно заметил Ренан: «Вместе с Анной (первые дни 68 г.) погибло древнее еврейское первосвященство, как феодальное право великих жреческих родов, составлявших столь сильную оппозицию нарождающемуся христианству. Громадное впечатление произвело, когда трупы этих столь уважаемых аристократов, которых привыкли видеть в роскошных первосвященнических одеяниях, во главе пышных церемоний, окруженных почтительными паломниками, массой стекавшимися в Иерусалим со всех концов мира, были выброшены, обнаженные, за городскую стену в добычу собаками шакалам. Вместе с ними целый мир сошел со сцены».
Тот, кто судил Христа, был нещадно осужден своими же соотечественниками. Сам же Иерусалим был обречен, на его обломках рождалось новое религиозное сознание. Не национальная исключительность, но вселенность, не узколобый патриотизм, но глубокое осознание всеединства с Богочеловеком и в Богочеловеке. Старый Сион сделал свое дело, и должен был уйти. И тот, кто не понимал этого, погибал под римскими мечами.
«Мятежники уже отчаялись в том, что можно что-то спасти, и гибель и бегство царили повсюду. Римляне поражали всех, кто попадался на их пути, и большинство убитых были мирные граждане, бессильные и безоружные. Вокруг жертвенника громоздились горы трупов, а по ступеням Храма лились потоки крови и скатывались тела убитых наверху» (Иосиф Флавий).
Если верить древним свидетельствам, то погибло до полуторамиллиона человек. И солдаты реально шли по узеньким улочкам по колено в крови. Творилось что-то невообразимое: фанатизм, самоистребление, сумасшествие и исступление. Но самое знаменательное явилось в сожжении Храма, Святая Святых. И это было определено Господом. Иосиф Флавий констатировал: «Но пусть всякий, кто горестно оплакивает участь этого сооружения, далеко превосходящего все виденное и слышанное нами до сих пор, как по своему устройству и величине, так и в отношении роскошной отделки его частей и славы его святых мест, пусть он найдет себе утешение в мысли о том, что неизбежность судьбы одинаково распространяется как на живые существа, так и на творения человеческих рук и даже на земли. И кого не приведет в изумление точность, с какой судьба совершила свой круговорот? Ведь как я уже говорил, она выжидала до тех пор, пока исполнился тот самый месяц и тот самый день, в который и прежде Храм был сожжен вавилонянами . Со дня основания его царем Соломоном и до нынешнего его разрушения, имевшего место на втором году царствования Веспасиана, прошло тысяча сто тридцать лет, семь месяцев и пятнадцать дней; с вторичного его основания Хаггаем на втором году царствования Кира и до взятия его Веспасианом прошло шестьсот тридцать девять лет и сорок пять дней».
Это было потрясающее событие, но весь этот ужас «и вопль окруженных стеною огня и железа мятежников, и топот и плач покинутой наверху толпы, в ужасе бежавшей навстречу врагу и собственной гибели» можно было бы избежать, если бы прислушались к Голосу Сына Божьего и покинули революционный город. Ведь то, что происходило, было не просто война против Рима, но фактически гражданская война. Забыв Господа, готовы были свою драгоценную свободу отдать всякого рода проходимцам. Это подтверждает тот же Иосиф Флавий: «В те дни среди народа ходило много пророков: их засылали главари мятежников, чтобы те уговаривали народ дожидаться помощи Божьей… Человек в несчастье вообще легко поддается на обольщения; если же обманщик сулит избавление от преследующих ужасов, то надежда и вовсе всецело поглощает несчастного. Вот так лжецы и обманщики обольщали несчастный народ, пользуясь именем Бога».
Ложь трубила о победе, а Слово Божье говорило о горьком поражении. На память приходит Св. Иеремия, которого так же не считали нужным слушать вожди иудейского народа. Но в этом поражении рождался Новый мир. Христиане не участвовали в общественном помешательстве, и Господь сохранил Свою Церковь.
Иерусалим пал, чтобы христианство вышло из иудейских синагог, и определилось, как иное Бытие. Христиане исполнили Нагорную проповедь своего Спасителя. В устах христианских проповедников нельзя было услышать проповеди войны. Апостолы несли мир народам и каждой личности, в то время как иудеев воспринимали в качестве врагов Римской империи, и потому подвергали их преследованиям. Кстати, отчасти, эти преследования касались христиан, так как первохристианская Церковь состояла в основном из представителей иудейской диаспоры. Но римоэллинский мир постепенно стал понимать, что Царство христиан не от мира сего. Вначале это так же вызывало непонимание. Из Апостольских деяний помним, сколь предубежденно относились к проповеди Петра и Павла. Особенно деятельность Павла встретила противодействие в Эфесе, который почитался городом Артемиды. Но и надо признать, что эллины стали воспринимать христиан, как одно из религиозных направлений Востока.
Это направление было странным для них, привыкших к героическому прошлому. Эллину и римлянину было странно, что христиане не отвечают ударом на удар. Этот Богословский вопрос до сих пор будоражит сознание даже благочестивых христиан. Ответ есть в Евангельском повествовании. Есть момент, когда Господь прямо велит взять с собой меч в дорогу, и есть событие, когда Он призывает его вложить в ножны. Видимо, точно определить, как поступать каждому христианину поможет совесть, которая есть внутренний судья и голос Божий в нашем естестве. И если голос Божий утвердительно говорит уходить, то следует уходить, что и сделали христиане, покинув Иерусалим. Жутко было наблюдать не столько падение городских стен, сколько моральное разложение защитников погибельного дела.
«Зрелище этих людей, некогда столь надменных и кичливых в преступлениях, а ныне смиренных и трепещущих от страха, внушало жалость даже к таким негодяям, столь разительна была произошедшая в них перемена… Тут они пали ниц и стали проклинать собственное безумие, - можно было подумать, что у них перерезаны сухожилия и потому они не в состоянии спасаться бегством» (Иосиф Флавий).
Иудея морально пала на колени перед римским орлом. Прекратилась ее трагическая и печальная история. Конечно, произойдет восстание из пепла, но это уже будет другая эпоха. Еще будет Израиль, но уже не тот, который кровью своей тушил иерусалимские пожары, Израиль, припадающий к Христу, своему Спасителю и Богу (то, что наблюдаем сегодня, представляет собой скорее светское государственное образование, что явно противоречит назначению избранного народа). Господь придет, но уже не в этот храм, где будет мерзость запустения, а Нерукотворный. Но в ту эпоху, действительно, многим казалось, что, возможно, Христос восстановит Свое Царство.
И надо сказать, что начало этого Царства, заложено именно в эту смутную и кровавую эпоху. Рождалась Новая эра, в которой время и пространство подчиняло себя Вечности, вошедшей в мир. Враг, конечно же, не дремал. Он придумывал новые соблазны, чтобы отвратить христиан от Спасителя. Порой, он шел ва-банк, как в случае с Шимоном, воссевшем в Храме Иерусалима, но чаще всего его действия коварнее и изощреннее; лукавый будет надевать личину и входить в церковную Ограду, чтобы извратить суть Учения Христова. Столетиями в сознание будет входить языческое мироощущение, с которым боролась Церковь, чтобы потом выплеснуться эпохой Возрождения, так называемого Просвещения и «гуманистическими» революциями, от зверств которых содрогнулся бы Навуходоносор. Про мировые войны двадцатого века и говорить нечего: их устроили националисты-материалисты и фашисты-сатанисты, прикрываясь именем Божьим. Корень заблуждений в далекой древности. Не за свою ли национальную исключительность сражались иудеи? Вот против этой исключительности выступала Церковь, для которой не было разницы, кто эллин, кто иудей, а кто скиф.
Христианский мир подчеркивал не исключительность, а избранность, налагающая исключительные обязанности на народ Божий. Отсюда бескомпромиссная борьба с еретическими заблуждениями. Христос уже в Откровении говорит о ереси николаитов, которых Он ненавидит. Под видом любви в Церковь проникала сатанинская ложь и содомитство. То, что разрушило старый мир, лукавый готовил Новому.
Содомия, как явление, будет постоянно напоминать о себе в различные периоды истории. Особенно это явление становится распространенным, когда влияние Церкви на общество ослаблено. В Древней же Церкви с этими сексуальными меньшинствами боролись беспощадно, понимая, что иначе Господь покинет храм, в котором есть николаит. Начали с этой ереси, продолжили философскими измышлениями, смущая души, появился целый отряд апокрифических текстов. Но так, по мысли Святых Отцов, должно было происходить в церковной истории.
Тертуллиан в своей книге «О прескрипции (против) еретиков» писал: «Обстоятельства настоящего времени особенно побуждают нас к следующему напоминанию: мы не должны удивляться нынешнему множеству ересей – ни тому, что они существуют (ибо существование их было предвозвещено), ни тому, что они подрывают чью-то веру (они для того и существуют, чтобы вера укреплялась в испытаниях). Значит, суетно и неосмысленно многие поражаются тем, что ереси имеют подобную силу. Сколь больше они были бы поражены, если бы ересей не было вовсе. Раз нечто определено к непременному бытию (и, значит, обрело причину своего существования), оно не может не быть, ибо подвластно Силе, благодаря которой и существует».
Но ересь - болезнь. Болезнь же бывает к исправлению, а бывает – к уничтожению. Болезнь, конечно, может повлиять на характер, на образ мышления, поэтому, понимая, что ересь появилась по попущению Божьему, с ней следует бороться, а не давать ей спокойно проповедовать свое лжеучение.
Слово Божье учит, «что много хищных волков придет в овечьих шкурах (Мтф. 7,15). Что эта за шкура овец, как не внешний облик имени христианского? Что такое хищные волки, как не коварные мысли и чувства, таящиеся внутри на расхищения стада Христова? Что суть лжепророки, как не ложные проповедники? Что суть лжеапостолы, как не поддельные благовестники? Что суть антихристы – ныне и всегда, - как не мятежники против Христа? Ныне ереси не менее терзают Церковь превратностью учений, чем тогда антихрист будет преследовать ее жестокостью гонений: но гонение создает и мучеников, а ересь – только отступников: «А потому надлежит быть и разномыслию между вами, дабы открылись между вами искусные» (1 Кор. 11, 19), - Как те, кто устоял в гонениях, так и те, кто не отклонился к ересям. Поэтому и не приказывает апостол считать людьми искусными тех, кто меняет веру на ересь. Ведь они все толкуют по-своему, - ибо апостол в другом месте сказал: «Все испытывайте, хорошего держитесь» (1 Фес. 5,21); но разве нельзя, плохо все испытав, выбрать по заблуждению какое-нибудь зло?» (Тертуллиан).
Св. Отцы требовали, чтобы мы исследовали себя, и обнаруживали, с какой убийственной глупостью кружим, порой, на одном месте, не продвигаясь по Божественной лествице к Небу. Осознав это, будем не только в себе, но и в других обличать опасные заблуждения.
Чтобы не подпасть еретическому соблазну необходимо следовать Св. Преданию и Св. Писанию, не вступая с Ними в ненужные прения, что, безусловно, развращает сознание. И это во все времена. Но первым всегда трудно. В античные времена Церковь Христова закаливалась в огне. Св. Отцы отстояли Святость и Непорочность Церкви Христовой, ибо даже ангелы, как писал Тертуллиан, порой, проповедовали ересь: «Ведь тогда Дух Святой провидел, что в некоей девице Фильмене будет ангел разделения, преобразующийся в Ангела света (2 Кор. 11, 14), знамениями и чарами которого Апеллес был понужден ввести новую ересь».
Конечно, была опасность уйти от Богословия в философский эллинизм. Приведу пространное рассуждение Тертуллиана: «Все это учение «людские и демонские, льстящие слуху» (1 Тим. 4,1; 2 Тим. 4.3) и рожденные изобретательностью языческой мудрости, которую Господь называет глупостью: «Немудрое мира» (1 Кор.1, 27) избрал Он для посрамления даже самой философии. Она, конечно, есть материя языческой мудрости, безрассудная толковательница Божественной природы и установления. Как раз от философии сами-то ереси и получают подстрекательство. Отсюда эоны, какие-то неопределенные формы и троичность человека у Валентина: был он платоник. Отсюда и Маркионов бог, который лучше из-за безмятежности своей: этот пришел от стоиков. А эпикурейцы особенно настаивают на мнении, что душа погибает. И все философы сходны в том, чтобы отрицать воскресение плоти. А где материя уравнивается с Богом, там учение Зенона; где речь идет об огненном боге, там выступает Гераклит. Тот же предмет обсуждается у еретиков и философов, те же вопросы повторяются: откуда зло и почему? Откуда человек и каким образом? И что недавно предложил Валентин, откуда Бог? Конечно, от мыслей и преждевременных родов. Жалкий Аристотель! Он сочинил для них диалектику – искусство строить и разрушать, притворную в суждениях, изворотливую в посылках, недалекую в доказательствах, деятельную в пререканиях, тягостную даже для самой себя, трактующую обо всем, но так ничего и не выясняющую. Отсюда их нескончаемые «россказни и родословия, и бесплодные вопросы, и словеса, ползучие, как рак» (Ср. 1 Тим. 1, 4; Тит. 3, 9; 2 Тим. 2, 17). Удерживая нас от них апостол особенно указывает, что должно остерегаться философии, когда пишет к Колоссянам: «Смотрите, чтобы никто не увлек вас философией и пустым обольщением, по преданию человеческому вопреки промыслу Духа Святага» (Ср. 2, 8). Был он в Афинах, и там в собраниях узнал эту мудрость человеческую, домогательницу и исказительницу истины; узнал, что она сама разделилась на многочисленные ереси из-за множества сект, противоположных одна другой.
Итак: что Афины – Иерусалиму? Что Академия – Церкви? Что еретики – христианам? Наше установление – с портика Соломонова, а он и сам передавал, что Господа должно искать в простоте сердца (Прем. 1.1). Да запомнят это все, кто хотел сделать христианство и стоическим, и платоническим, и диалектическим. В любознательности нам нет нужды после Иисуса Христа, а в поисках истины – после Евангелия. Раз мы верим [во что-то], то не желаем верить ничему сверх этого; ибо в это мы верим прежде всего, и нет ничего более, во что мы должны бы поверить».
Если бы не было веры во Христа и Его Евангелие, то род людской сгинул бы под руинами иерусалимского храма. Но на иерусалимском фундаменте созидался Новый Храм, и все силы ада были брошены на внешнюю и, конечно же, внутреннюю борьбу с Церковью. Христиане стали отвергать философию, значит, в Церковь вносился раздор, разное толкование Святых Текстов. Даже такой великий апологет, как Тертуллиан, впустил в свое сознание монтанистскую ересь, которая отвергала второй брак и принимала неосмысленные пророчества, потом основал свою секту, как писал Бл. Августина, став, по словам Викентия Леринского, «великим искушением в Церкви». Слава Богу, что последователи Тертуллиана присоединились к Кафолической Церкви.
Не менее трагична история с Оригеном. Тертуллиан был славен на Западе: никто лучше его не писал на латинском языке; такое же потрясающее влияние имел Ориген, прекрасный проповедник, один из создателей языка христианского эллинизма. Но, к сожалению, также подвергся соблазну, приняв странную идею переселения душ. Он жаждал свободы для человека, но этой странной идеей обрекал его на несвободу, на невозможность совершить нравственный выбор. Оригенизм станет весьма опасным течением мысли, который Церковь преодолеет только в шестом веке.
Недаром некоторые древние апологеты предпочитали оставаться в святом неведении, чем подвергать свою бессмертную душу опасности, следуя исключительно Св. Преданию и Св. Писанию. В Древней Церкви тщательно готовили к Таинству Крещения, чтобы в Ограду не вошел волк в овечьей шкуре. Известны катехизаторские школы, в которых готовили оглашенных к Таинству Крещению. В древности к Христу приходили люди взрослые, умудренные опытом. И это понятно, еще не существовало глубокой традиции, ее предстояло выстрадать, пройдя чрез огненные искушения и соблазны.
Постепенно Церковь обрастала традицией. И уже сложно было внести в сознание христиан тексты, например, не вписанные в Деяния Отцов и Апостолов. Конечно, существовала проблема переписчиков, которые могли невольно допустить ошибки в Святых Текстах, но Предание, которым жили общины, не давало возможности совершить непоправимое. Если говорить о еретиках, то они намеренно искажали Тексты, предлагая превратное толкование, о чем и Тертуллиан писал, и тогда вся Полнота Церкви восставала на таковых и уличала их во лжи. Весь мир ужасался Последнему Суду, неизвестному и неизведанному, а Церковь бодрствовала и благоговением ждала своего Спасителя.
«Смотрите, бодрствуйте, молитесь, ибо не знаете, когда наступит это время. Подобно как бы кто, отходя в путь и оставляя дом свой, дал слугам своим власть и каждому свое дело, и приказал привратнику бодрствовать. Итак бодрствуйте, ибо не знаете, когда придет хозяин дома: вечером, или в полночь, или в пение петухов, или поутру; чтобы, придя внезапно, не нашел вас спящими. А что вам говорю, говорю всем: бодрствуйте» (Мк. 13: 33-37).
Тот же, кто не бодрствовал, к сожалению, падал в заблуждения, уходя в сторону от Святой Истины. И тот, кто уходит из Церкви во имя мифических поисков, забывает, что «Господь Иисус Христос послал апостолов проповедовать, нельзя признавать других прповедников, кроме назначенных Христом, ибо «Отца никто не знает, кроме Сына, и того, Кому сын открыл» (Мтф. 11, 27); а Сын, как представляется, не открыл никому, кроме апостолов и послал их на проповедь того именно, что Он им открыл. А то, что они проповедовали (именно то, что открыл им Христос) нужно (возражу и здесь) доказывает не иначе, как через те же церкви, которые сами апостолы основали, когда проповедовали, как говорится, и живым словом и впоследствии через послания. Если это так, тогда ясно, что всякое учение единодушное с этими апостольскими церквями, прародительницами и основательницами веры, нужно считать истинным; в Нем, без сомнения, содержится то, что церкви получили от апостолов, апостолы – от Христа, а Христос – от Бога. Все же прочие учения нужно считать ложью, ибо они противны истине церковной, апостольской, Христовой и Божьей. Стало быть, нам остается доказать, что это наше учение (правило его мы привели выше) следует причислить к преданию апостольскому, а все прочие тем самым коренятся во лжи. Мы имеем общение с церквями апостольскими, ибо у нас нет различия в учении: таково свидетельство Истины» (Тертуллиан).
Таким образом, спасение возможно только в Ограде Святой Апостольской Церкви. И если одолевают сомнения, то необходимо прислушиваться к Её голосу, к Соборному Разуму. Ибо мнение тогда становится церковным, когда Дух Святый руководит Соборным Разумом, когда это мнение подкреплено Словом Божьим. Тогда это мнение становится не частной правдой, но Правдой Вселенской Церкви. И Свет этой Правды светит по всей Ойкумене.
Те, кто не признал Христа Сыном Божьим, обрушились с гонениями на Его последователей. Однако явные враги действовали явно. С ними Церковь всегда была готова на борьбу. Тяжелее было с теми, кто входил в Ограду, но по сути своей оставались теплыми. Именно в этой теплой среде ересь ищет себе сторонников. Их светильники колеблются в поисках нужного направления ветра, при этом они ужасно боятся сквозняков. Они боятся жара, но еще пуще опасаются огненного и обжигающего холода. Таковых спасти очень сложно в силу их темперамента, их недоверчивого характера. Их часто уловляют еретические сети, предлагая им условия, соответствующие их характеру и темпераменту. Но как узнать, что следуешь Преданию Церкви? Об этом хорошо писал Тертуллиан: «Как бы не свершилось заблуждение, оно, во всяком случае, царило до тех пор, пока не было ересей. Для своего освобождения Истина ждала каких-то маркионитов и валентиниан: а тем временем превратно учили Евангелию, превратно верили, тысяча тысяч, неправильно были крещены, столько дел веры неправильно исполнялось, столько чудес неправильно совершенно, столько даров неправильно получено, столько священнодействий и служб совершенно неправильно, наконец, столько мучеников увенчано неправильно! А если все это не было неверно и ытуне, то как же дела божьи творились раньше того, чем открылось, какого Бога это дела? Как могли быть христиане прежде, чем, найден был Христос? Как ереси могли существовать прежде истинного учения? На деле, конечно, истина предшествует своему изображению, подобие следует за вещью. Право, совершенно нелепо считать, что ересь существует прежде истинного учения, - хотя бы потому, что само это учение возвестило: ереси будут и нужно их остерегаться. Для Церкви, обладавшей этим учением, написано, - или, вернее, само учение наставляет свою Церковь: «Если бы даже ангел с неба благовествовал вам иначе, чем мы, да буде анафема» (Галат. 1, 8)».
Действительно, может ли быть от Господа то, что незнакомо Ему?
«Пусть докажут, что они – новые апостолы: пусть возвестят, что Христос вновь сошел, что Он снова учил, что снова распят, снова умер, снова воскрес. Ибо, как описывал апостол, так он имел обыкновение поступать: даровал апостолам совершать те же знамения, что и Он Сам. Поэтому я желаю, чтобы явлены были и чудеса их. В одном только я признаю их великое чудодейство, где они превратно соперничают с апостолами: те превращали мертвых в живых, а эти живых делают мертвыми» (Тертуллиан).
Христос узнает своих, а свои узнают Его. Очевидно, что для того, чтобы придти к Господу, мало иметь искушенный ум; видимо, необходимо обладать открытым сердцем. Порой, ум не воспринимает никаких логических доводов, не приемлет очевидного. Например, есть знание, что Истина только в Апостольской Церкви, основанной Христом. Однако ум зачастую отвращается от праведности и святости, блуждает в местах, где не может быть истинное предание и искажается Слово Божье. Ум слушает небылицы, отрицающие воскресение, эти старые саддукейские басни. Кстати, эти басни повторяют Маркион и Валентин. Вместо Апостольского слова сказки про эоны.
Вместо обращения к Творцу ум зачастую обращается к творению, в нем пытаясь найти непонятную свободу и знание, отказываясь, таким образом, от имени Христова.
Бывает и так, что, приняв Слово Христа, ум начинает искать в Нем не простого знания, а чего-то необычного, в результате чего падает в извращения, попадая на театральные подмостки игрового действия, в котором тщеславие и гордыня оскорбляют Божественное величие. Происходит натурально возвращение не только ума, но и души в логово языческого зверя. Этот зверь умеет быть ласковым и привлекательным. И уже не ум, а все естество человека становится объектом и субъектом театрального представления, изображая глубокомыслие при совершеннейшей глупости. Глупость же удовлетворяется театром с его ярмаркой тщеславия. В таком состоянии сложно найти Истину, наоборот, начинаешь отвращаться Её еще более. И таковые напоминают бродяг, по слову Апостола, всегда учащихся, но не научающиеся. Их души пребывают в изгнании, ибо покинули Матерь-Церковь, потеряв страх перед Отцом. А, как известно, начало премудрости – страх Господень. А чтобы иметь сей страх, необходимо ум соединить с сердцем в молитвенном стоянии, избегая разночтения в понимании Св. Писания и Св. Предания.
И тогда Бог даст дар разумения Своему созданию. Античный мир в его лучших представителях приходил в Храм Христа, смирив свое гордое сознание, понимая тщету философии и мифологии, в которых отсутствует Истинное Знание, отсутствует самое драгоценное, что есть у человека – жизнь.
Найдя же жизнь, начинали познавать то, что ранее было немыслимо для понимания. И уже хотелось пребывать в постоянном бодрствовании: Божественный Свет, разрушив тьму, не давал душе усталости.
Тот же, кто пребывает в жизни и любви, не имеет страха пред людьми и обстоятельствами, ибо боящийся, по слову Апостола, не совершенен в любви. Обладающий любовью становится частью непостижимого бытия, того святого неведения, о котором писал Св. Дионисий Ареопагит, того яркого Света, при котором рассеивается мрак. Человек эллинистического мира начинал понимать, что его знание заключено в святом незнании. Это антиномия увлекла сознание эллина своей необычностью, и в то же время он понимал, что его боги, будучи слишком предсказуемы, перестали отвечать его философским запросам. Эти боги были подвластны законам дольнего мира, когда Бог христиан – горнего. Даже более того, Он был выше всякого понимания. Христианин пребывал в ином Бытии, где человеческое воздействие уже не играло существенной роли.
«Через два дня надлежало быть празднику Пасхи и опресноков. И искали первосвященники и книжники, как бы взять Его хитростью и убить; но говорили: только не в праздник, чтобы не произошло возмущения в народе» (Мк. 14: 1-2).
Ибо исполняет волю Отца своего Небесного, как и Сын Божий. Происходит причащение к Абсолютной Свободе. И не абстрактной, но личностной. Одним из первых в эллинском мире, пришедших к осознанию Абсолюта, был Дионисий Ареопагит. Он вышел из афинского суесловия, чтобы придти к Богоспасаемому горнему Иерусалиму. Он ушел из философского обманчивого морского путешествия, чтобы уже на земле пребыть в Небесном. Начался этап совершенства человеческого естества, его возвращение к первозданному. Только это возвращение происходило не с ветхим Адамом, а Новым, дарующим Божественную и Сущностную Полноту. Это Полнота, по Св. Дионисию, «причина всего сущего, хотя в то же время Он совершенно не причастен сущему, поскольку превосходит все сущее и сверхсущее; Он превосходит любое отрицание и любое утверждение».
Это уже не философия, но Богословие, имеющее в своем содержании иное начало – Мысль Первообраза. Приступая к этой мысли, эллин-христианин отказывался от привычного ему миросозерцания. Это было не так легко. Даже такой ревностный богослов, как Ориген, не вполне избавился от влияния эллинизма. В своем суждении о Творце он утверждал: «Бога не должно считать каким-нибудь телом или пребывающим в теле, но – простою духовною природой, не допускающей в себе никакой сложности. Он не имеет в себе ничего большего или низшего, но есть – с какой угодно стороны – монада и, так сказать, Единство. Он есть Ум и в то же время источник, от которого получает начало всякая разумная природа или ум».
Фактически Ориген привносил в церковное сознание философское понятие о Боге, забывая, что Богопознание есть сокровенный опыт, в котором Бог общается с человеком. И тогда произойдет открытие, доступное нашему сознанию.
Св. Дионисий в послании к Тимофею писал: «Бог, как благая причина всего сущего, велеречив и вместе с тем немногословен и даже бессловесен, поскольку он запределен всему сущему и существует вне слов и мышления; ясно же и истинно открывается Он только тем, кто отвратившись от всего, как чистого, так и нечистого и, пройдя все ступени Божественных совершенств, оставляет все Божественные звуки, озарения, небесные глаголы и вступает во Мрак, где, как сказано в Писании, воистину пребывает Тот, Кто запределен всему сущему».
Познающий Истину достигает высшей формы Божественного Света – Мрака, Который Господь сделал «покровом Своим» (Пс. 17.12). Для подтверждения своей мысли Св. Дионисий напоминает встречу Св. Моисея с Господом на горе Синай: «И вот, удалившись от всех, кто видел его и отрешившись от всего видимого Моисей вступает в глубину мистического Мрака Неведения, в котором у него прекращается всякая познавательная деятельность, совершенно исчезает всякое чувственное и зрительное восприятие, и принадлежит он уже не себе и не чему-либо сущему, но Тому, Кто запределен всему сущему и, таким образом, только после того, как упразднив всякое ведение, Моисей господствующей частью своего разума соединяется с Тем, Кто недоступен никакому познанию, в совершенном неведении обретает он сверхразумное ведение».
Вот оно благовестие, возвещающее то, что было доступно и ведомо древнему Адаму.
Но Слово, воплотившись в человека, давало возможность быть не только рядом или частично соединится с Божеством, но стать Его Бытием. Это Тайна, доступная только Божественному Уму. Проникнуть в Тайну может тот, кто будет следовать Непостижимому Уму.
Конечно, римоэллина волновал вопрос познания Божественной Тайны. Философия ответа не давала. Но если не она, то с помощью ее диалектических методов. Но тут была опасность вольно или невольно попасть в хитросплетенные сети и оказаться не в христианской лодии с парусами, молитвенно восторгаясь горе, а в каком-то, хоть и просторном, но плотиновском ущелье.
Философия Плотина была весьма близка Небу, его духовная ниша находилась у подножия горней лествицы. «Самому отрешиться от чувственных предметов, которые являются последними из всех и придет обратно к предметам первичным; нужно быть свободным от всех пороков, ибо мы стремимся к Благу; нужно вернуться к своему внутреннему началу, и вместо того, чтобы быть множественным, стать единым существом, если мы хотим созерцать Начало и Единое».
Казалось бы, еще шаг и сосредоточишься на своем уме. «Но необходимо превзойти ум, ибо речь идет о достижении предмета, который выше его» (Вл. Лосский).
«Действительно, ум есть нечто и является существом; но этот предел не есть что-то, ибо он предшествует всему; Он также несущество, ибо существо имеет какую-то форму, которая является формой бытия; но это понятие лишено всякой формы, даже сверхчувственной. Ибо, если природа Единого порождает все, она не может быть ничем тем, что она порождает». Создается впечатление, что выходим из ущелья. Плотин продолжает: «Это не вещь; она не имеет ни качества, ни количества, это не ум и не душа; она не находится ни в движении и ни в покое, она не пребывает ни в пространстве и ни во времени. Она есть сама по себе сущность, отделенная от других, или вернее, она лишена сущности, ибо она существует прежде всякой сущности, прежде движения и прежде покоя; ибо эти свойства заключаются в бытии и делают его множественным».
Плотин выпрыгнул из ущелья, но завис между небом и землей, как и вся философия эллинов III-IV веков, в которой «проявляется мысль, которую мы не находим у Дионисия и которая проводит демаркационную линию между мистикой христианской и философской мистикой неоплатоников. Если Плотин, пытаясь постигнуть Бога, отвергает свойства, принадлежащие бытию, то это, в отличие от Дионисия, не по причине абсолютной непознаваемости Бога, заслоненной всем тем, что может быть познаваемо о существах, но потому, что сфера бытия. Даже на самых высоких своих ступенях, обязательно множественна и не имеет абсолютной простоты Единого. Бог Плотина по природе своей не непознаваем» (Вл. Лосский).
Философская мудрость Плотина сведена к множественности и абсолютной простоте, но эти понятия у него носят сугубо человеческий характер, не дают возможности выйти за пределы бытия. И приходится либо возвращаться в ущелье, либо совершать прыжок с нераскрывшимся парашютом с понятными для себя последствиями.
Нужен иной метод, чтобы пребыть в Божественной Тайне. Св. Дионисий писал:
«Как горю я желанием достичь этого Мрака, дабы неведением и невидением узреть и познать Того, Кто превосходит созерцание и познание даже в невидении и в неведение. Ведь истинное познание, созерцание и сверхъестественное славословие сверхъестественного – это именно неведение и невидение, достигаемое (постепенным) отстранением от всего сущего, наподобие того, как ваятели, вырубая из цельного камня статую и устраняя все лишнее, что застилало чистоту ее сокровенного лика, тем самым только выявляет ее утаенную даже от себя самой красоту. И полагаю, что при славословии сверхъестественного отрицательные суждения предпочтительнее положительных, поскольку, утверждая что-либо о Нем, мы тем самым от самых высших свойств Его постепенно нисходим к познанию самых низших, тогда как, отрицая, мы восходим от самых низших к познанию самых изначальных; таким образом, мы отказываемся от всего сущего ради полного ведения Того неведения, которое сокрыто во всем сущем от всех, кто хотел бы познать Его, и ради созерцания того сверхъестественного Мрака, Который сокрыт во всем сущем от тех, кто хотел бы узреть Его».
Апостольский Муж предлагал отбросить всякие сомнения, направиться к Тому, Кто есть выше всякой Свободы, Жизни и Любви. Философия предлагала абсолют, но Бог не есть абсолют или не-абсолют; Он есть и то и другое, и в то же время выше всего этого.
Для познающего и не удовлетворенного философским силлогизмами Дионисий предлагает два пути Богопознания: катафатический и апофатический, или положительное и отрицательное богословие. Каждый из этих методов имеет свою сущностную направленность. Они направляют познающего по пути обожения.
Апофатический путь есть соединение с Богом, совершенное опытным мистическим путем. Человек, таким образом, достигает Первообраза. Но в то же время апофатический метод совершенно справедливо утверждает, что Бог непознаваем. Это антиномия, трудно доступная всякой философии, но в этом Божественная Истина. «Чем выше возношусь я мыслью, к созерцанию умопостигаемого, тем уже становится горизонт моего (духовного) видения; подобно этому и теперь, погружаюсь в сверхмыслимый Мрак (Божественного безмолвия), я не просто немногословие, но полнейшую бессловесность и безмыслие обретаю» (Св. Дионисий). Восходя к Истине, искатель Её последовательно отрицает как тварное, так и нетварное.
Другой метод – катафатический или положительный. Истина сама являет Себя человеку на разных этапах Своего нисхождения к нему. «В «Символическом богословии» по мере нисхождения от горнего мира к дольнему и речь моя соответственно становилась все более многословной», - писал Ареопагит.
Бог являет Себя человеку, и уже есть, что сказать. «В противоположность негативному пути, который возводит к соединению, этот путь нам нисходит как лестница «Богоявлений» или Богопроявлений в тварном мире. Можно даже сказать, что это один и тот же путь в двух своих противоположных направлениях: Бог нисходит к нам в Своих энергиях, которые Его являют, мы восходим к Нему в «соединениях», в Которых Он остается природно непознаваемым. «Наивысочайшая Феофания» - совершеннейшее явление Бога в мире в воплощении Слова – так же для нас апофатична: «В человечестве Христа, - говорит Дионисий, - Пресущественный явился в человеческой сущности, не переставая быть сокровенным после этого явления, или, если выразиться более Божественным образом, не переставая быть сокровенным в самом этом явлении». «Утверждение, относящиеся к пресвятому человечеству Христа, имеют всю высоту и ценность наиболее категорических отрицаний». Тем более частичные Феофании, происходящие на низших ступенях, сокрывают Бога в том, что Он есть, и являют Его в том, что Он не есть по своей природе. Лествица кафатического богословия, которая открывает нам Божественные имена, извлеченные главным образом из Священного Писания, есть ряд ступеней, служащих опорой созерцанию. Это не рационалистические сведения, которые мы сами формулируем, не понятия, сообщающие нашим «разумным» способностям положительное знание о Божественной природе, это – скорее образы или идеи, способствующие тому, чтобы направить, преобразовать нас к созерцанию того, что превосходит всякое разумение» (Вл. Лосский).
Синтез двух методов предполагает Богопознание и понимание того, что наше знание всегда будет несовершенно относительно Совершенства. Понимающий это обретают полную (по человеческим понятиям) свободу. Узнавание же Божества возможно только тогда, когда человеческую мудрость (глупость) не применяем относительно Богопознания. «Итак, я утверждаю, что Бог как причина всего сущего запределен всему сущему» (Св. Дионисий).
Эллин прикоснулся Богобытия и вдруг обнаружил, что ни одна из философских категорий, ни одно философское утверждение не ведут к Истине. Об этом повествует Св. Писание, но для древнего эллина Оно не было непререкаемым авторитетом. И важно было услышать от эллина, недавно заседавшего в философских собраниях, суждения о Сущности.
«Обращаюсь к той же теме, дерзаю утверждать следующее: Бог – это не душа и не ум, а поскольку сознание, мысль, воображение и представление у Него отсутствует, то Он и не разум, и не мышление, и не уразуметь, ни определить Его – невозможно; Он ни число, ни мера, ни великое что-либо, ни малое, ни равенство, ни неравенство, ни подобие, ни неподобие; могуществом и не является ни могуществом, ни светом; ни обладает бытием и не является бытием, ни сущностью, ни вечностью, ни временем и объять Его мыслью, - невозможно; ОН ни знание, ни истина, ни царство, ни премудрость, ни единое, ни единство, ни божество, ни благость, ни дух – в том смысле, как мы его представляем, ни сыновство, ни отцовство, ни вообще что-либо из того, что нами или другими (разумными) существами может быть познано. Он не есть ни что-либо не-сущее, ни что-нибудь сущее, и не сущее не может познать Его в Его бытии, не он не познает сущее в бытии сущего, поскольку для Него не существует ни слов, ни наименований, ни знаний; он ни тьма, ни свет, ни заблуждение, ни истина; по отношению к Нему совершенно невозможны ни положительные, ни отрицательные суждения, и когда мы что-либо отрицаем или утверждаем о Нем по аналогии с тем, что Им создано, мы собственно ничего не опровергаем и не определяем, поскольку совершенство единственной причины всего Сущего превосходит любое утверждение и любое отрицание, и, обобщая: превосходство над всей совокупностью сущего Того, Кто запределен всему сущему, - беспредельно» (Св. Дионисий Ареопагит).
Таким образом, чтобы познать Бога, необходимо устранить в себе человеческое. И тогда придет понимание знания, которое есть Тайна! Познаешь, что «Божественный Мрак – этот неприступный Свет, в котором, как сказано в Писании, пребывает бог. А поскольку невидим и неприступен Он по причине Своего необыкновенно яркого сверхестественного сияния, достичь Его может только тот, кто воистину превосходящий ведение и видение, и, познав неведением и невидением, что Бог запределен всему чувственному и умопостигаемому бытию, восклицает вместе с пророком: «Дивно для меня ведение Твое, не могу постигнуть Его» (Пс. 138). Точно так же и Божественный Павел, о котором в Писании сказано, что он познал Бога, постиг, что мышление и ведение Его превосходит все сущее, вот почему он и говорит, что пути Его – неисповедимы, суждения – непостижимы, дары – неизреченны, а мир Его – превосходит всякое разумение; таким образом, познав Того, Кто превосходит все сущее, превосходящим мышление, разумением он постиг, что Бог, как причина всего сущего, запределен всему сущему» (Св. Дионисий Ареопагит).
Тот, кто познает эту Истину, лишен страха, становясь совершенным в Любви.
Спрашивают: знал ли Христос о вражеских кознях? Мог ли остановить? Конечно! Но тогда получалось бы, что Непостижимое Божество опасается постижимого творения; истинная жизнь боится смерти и лжи, а неизреченная Любовь отвечает на предательство и ненависть. Но это не присуще Богу и потому истинное Богоследование то, которое выбрал Сын и Слово Божие. Обращать внимание на всякую всячину, пусть даже это всячина физическая смерть, значит перестать быть Непостижимым Богом. Но это не значит, что Бог, воплотившись в человека, став Богочеловеком, не испытывал горечи и скорби, ожидая голгофского испытания. Как человек Он готовился к наступающему событию.
«И когда был Он в Вифании, в доме Симона прокаженного, и возлежал, — пришла женщина с алавастровым сосудом мира из нарда чистого, драгоценного и, разбив сосуд, возлила Ему на голову. Некоторые же вознегодовали и говорили между собою: к чему сия трата мира? Ибо можно было бы продать его более нежели за триста динариев и раздать нищим. И роптали на нее. Но Иисус сказал: оставьте ее; что ее смущаете? Она доброе дело сделала для Меня. Ибо нищих всегда имеете с собою и, когда захотите, можете им благотворить; а Меня не всегда имеете. Она сделала, что могла: предварила помазать тело Мое к погребению. Истинно говорю вам: где ни будет проповедано Евангелие сие в целом мире, сказано будет, в память ее, и о том, что она сделала» (Мк. 14: 3-9).
Человек еще пребывает на уровне умопостигаемого и социального бытия, а Христос уже выходит за пределы этого бытия, и к тому же понуждает Своих учеников. В этом Его Божественность, Которая пребывает в Нем неизменно.
Господь явил Себя в Своих поступках, дав возможность человеку катафатически исследовать Его дела, чтобы яснее приступить к мистическому созерцанию. Бого-Слово призывает человека, отрешившись сего дольнего мира, Богословствовать, т.е. пребывать в Боге. И наступающая смерть уже не имеет какого-либо значения. Тот, кто приобщился Жизни, не может бояться смерти. Христос победил смерть, победил зло.
Это неосознанно поняла женщина (антиномия, в которой заключена Истина). Она готовит Сына Человеческого к Победе. Причем, соучаствуя этой Победе, человек приближается к Божественной Непостижимости. Человек не просто умом достигает Его, но реально оказывается в Богобытии. Преграда – смерть мешала соединению – и вот Христос готовится разрушить эту преграду. Господь проходил ступени лестницы, возводящей человека от земли на Небо. И каждая ступень восхождения отражалась в Св. Писании. Каждая ступень заставляет понять, что, чем выше восхождение, тем непонятнее человеческие устремления, кажущимися справедливыми, и становятся ясными Божественные поступки.
Наверно, каждый, беря Библию в руки, воспитанный на идеалах так называемого гуманизма, испытывает неудобства и стыд за собственное сознание, так как не понимает Божественных заповедей, ощущая внутреннее отчуждение и странную пустоту. Причем разумное обоснование многих поступков, виденных в Св. Писании, совершенно не укладываются в голове: они неразумны. Но это не значит, что Бог говорит или совершает неправду. Чтобы хоть относительно осознать Божественную Правду, необходимо сердечное доверие и продолжение пути к Нему. И Господь откроет то, что казалось безумием. И это безумие станет видеться не как отсутствие ума, а его превысшая форма, соединенная с Божественным.
Разве не смущают гуманиста Заповеди Блаженств? Разве не видятся неисполнимыми? Разве не восклицают, что Декалог еще кое-как, но можно исполнить, а Блаженства, данные Господом на Горе, невозможны к исполнению.
С точки зрения человеческой восклицающие будут правы, но при вхождении в Бого-Слово происходит переворот в сознании, наступает настоящая мистическая свобода и Декалог представляется устаревшим и таким далеким для достигших пусть и относительного, но Совершенства.
Следуя Десятисловию, человек пребывает еще в области физического мира: в области запретов и закона; ему еще, действительно, нужен гуманизм. Тот, кто остается под сенью закона, тому необходим закон. И ради этого закона будет первым восклицать: «Распни Его». В желании блага будет сокрыто великое зло. Закономерно ли это? Видимо, да. «Даже совершая зло, мы тоскуем по благу, - никто ведь не надеется на помощь от зла и нет своего лица, но только личина, и рождается оно не само собою, а благодаря благу» (Св. Дионисий Ареопагит).
И зачастую это происходит с теми, кто к области горнего мира применяет дольнее сознание. Это все равно, что вселенную измерять транспортером.
Зачем, получающему Благовестие, ходить на торжища и прислушиваться к иным глаголам, в которых действие предполагает противодействие. К чему созидающему Храм возвращаться на стадион и принимать участие в веселье, несущем грустное похмелье, в которых страсти связуют по руками ногам; к чему влюбленному убегать своей Любви, возвращаясь к беспокойству и изменам? Ответ ясен, как и ясно то, что жизнь превосходнее и предпочтительнее смерти, которая по Божественному Замыслу превращается не в финал пути, где тупик и безнадежность, а переход, в результате которого происходит освобождение. Тело становится лодкой души, обитающей там, Ге невозможно применить человеческие понятия. И заметим, что к лодии изменятся отношение: она уже не ненужная древесина, стесняющая паруса, но полноправная часть Царства Божия.
Видимо, в этом кроется благоговейное отношение Церкви Христовой к человеческому телу, чего ранее не наблюдалось. Достаточно вспомнить негативное отношение иудеев к мертвому телу, считавшие его оскверненным; эллины и римляне вообще сжигали тела. Почести воздавались здоровому и пропорциональному телу, но не умершему. Труп оказывался вне святых обителей. Это объяснимо. Ибо грех, вошедший в человеческое естество, разрушал его до полного основания, лишая святости, а, значит, всякого смысла.
И вот, предваряя всякие помыслы и деяния, Господь позволяет совершить обряд, показывающий Новый путь не только для души, но и тела. Было бы несовершенным, если разделение, произошедшее в Адамово время, не было преодолено. Новый Адам – Иисус Христос – совершает сие преодоление.
Смерть становится необходимой ступенью к жизни. В этой антиномии Суть Боговоплощения. Понимание того, что не совершавший преступления выкупает преступников, и тем самым творит Божественное правосудие, идущее вразрез с человеческим судом, приводит к совершенно иному Бытию. В этом Бытии из древности уже пребывает Св. Илия, великий тайнозритель и участник Боговедения. Он Начаток преображенного Царства. Однако и он должен когда-то вкусить смерти, чтобы полностью и без изъяна уничтожить в себе первородный грех, чтобы быть не только с Христом, но и во Христе. Таков путь человека, и его не дано избежать. Тот, кто это осознает, и на иудино предательство будет смотреть иными глазами.
«И пошел Иуда Искариот, один из двенадцати, к первосвященникам, чтобы предать Его им. Они же, услышав, обрадовались, и обещали дать ему сребренники. И он искал, как бы в удобное время предать Его» (Мк. 14: 10-11).
«Нам надо было, чтобы Бог воплотился и умер, дабы мы могли ожить», - писал Св. Григорий Богослов. И Св. Афанасий великий говорит: «Если Бог родился и умер, то не потому Он умер, что родился, но Он родился для того, чтобы умереть».
Знал ли об этом Иуда? Он не мог не обратить внимания на слова Св. Иоанна Предтечи: «Вот Агнец Божий, Который берет на Себя грех мира». Однако совершает предательство, потому что на Божественный Замысел смотрел по-человечески. Иуде не дано было понять Непостижимое: ум не отдает свой ум в руки Своего Творца; огн желает сам распоряжаться тем, что принадлежит Христу. С человеческой точки зрения его действия вполне объяснимы. Эмоциональный восточный темперамент начинал приходить в отчаяние оттого, что этот грязный и подлый мир не преображается, а еще пуще погружается в пучину крови и разврата. Вопль иудиной души сотрясает израильскую пустыню. Он хочет добра и счастья, он хочет провозгласить себя дитем Любви и Света, а также торжественной Свободы (в сознание пришла поэма Александра Блока, который, подобно Иуде, призывал на горе всем буржуям раздуть мировой пожар, и просил Господа; в этой чудовищности не извращается ли чудо?). Вот также Денница, когда-то хотел стать обладателем Света, но вместо этого стал ангелом тьмы.
Господь знает нашу натуру, знает, что иуды хотят решать человеческие вопросы с помощью предательства и насилия. И, зная нашу натуру, Господь истолковывал ее в нашу пользу. Это потрясающе и непостижимо, но в этой непостижимости и есть Бог.
Сознательно ли Иуда шел на то, чтобы привести Христа к голгофскому кресту? Возможно, что нет. Он не был дальновидным, иначе узрел бы свою самоуничтожительную смерть. Видимо, в нем преобладало бешенство. Не получалось так, как требовало его зелотское мироощущение, потому действие его носило взрывной революционный характер. В этой спонтанности рождался хаос, против которого вроде бы выступает истомившаяся душа. Потом наступит отрезвление. И это тоже по-человечески. Бунт против самого себя бунтующего. Но эти революционно-контреволюционные реверансы заканчиваются обычно плачевно. Поэтому, видимо, Иуде более была присуща импульсивность, чем сознательное действие, которое ему стали приписывать впоследствии некоторые витии (русские писатели Леонид Андреев и Максимилиан Волошин, французский – Анатоль Франс, и др.).
Они уже констатировали следствие, самостоятельно рождая причину. Все гораздо проще. Иуда еще мыслит категориями Старого Завета и древнего мира. Он увидел Мессию, но не понял Духа Нового Учения. Вместе с сыновьями Грома требует очищения огнем, когда уже совершенно другое, непостижимое, вошло в мир. И вот это Непостижимое не дается пониманию Иуды. Он по-прежнему иудей, и даже наступающий Святой вечер, где произойдет великое Таинство, не остановит его от великого предательства. И это тогда, когда Господь уже здесь, на земле, устраивал Свое Царство.
Это виделось иудейскому сознанию немыслимым, и потому непонятным. Но в этом была Истина.
«В первый день опресноков, когда заколали пасхального агнца, говорят Ему ученики Его: где хочешь есть пасху? мы пойдем и приготовим. И посылает двух из учеников Своих и говорит им: пойдите в город; и встретится вам человек, несущий кувшин воды; последуйте за ним и куда он войдет, скажите хозяину дома того: Учитель говорит: где комната, в которой бы Мне есть пасху с учениками Моими? И он покажет вам горницу большую, устланную, готовую: там приготовьте нам.
И пошли ученики Его, и пришли в город, и нашли, как сказал им; и приготовили пасху. Когда настал вечер, Он приходит с двенадцатью. И, когда они возлежали и ели, Иисус сказал: истинно говорю вам, один из вас, ядущий со Мною, предаст Меня. Они опечалились и стали говорить Ему, один за другим: не я ли? и другой: не я ли? Он же сказал им в ответ: один из двенадцати, обмакивающий со Мною в блюдо. Впрочем Сын Человеческий идет, как писано о Нем; но горе тому человеку, которым Сын Человеческий предается: лучше было бы тому человеку не родиться. И когда они ели, Иисус, взяв хлеб, благословил, преломил, дал им и сказал: приимите, ядите; сие есть Тело Мое. И, взяв чашу, благодарив, подал им: и пили из нее все. И сказал им: сие есть Кровь Моя Нового Завета, за многих изливаемая. Истинно говорю вам: Я уже не буду пить от плода виноградного до того дня, когда буду пить новое вино в Царствии Божием. И, воспев, пошли на гору Елеонскую» (Мк. 14: 12-26).
Непостижимость совершаемого отталкивает, и, порой, человек, подобно Иуде, причастившись Богу, идет Старой дорогой. Но величина познается при удалении. Тайная Вечеря – это не символическое действие, которое некоторые так и пытаются представить, но совершенно реальное участие в Богобытии. Господь устроил пир на земле, чтобы каждый участник его осветился и обожился, завершая круг, начатый ветхим Адамом. Произошло обретение смысла, и тот, кто этого не понял, шел предавать. Тот же, кто вошел сердцем и сутью своей в Бого-Слово, воспевали его. Однако и для других Апостолов происходящее событие будет осознано значительно позже. Но начало осознавания было положено в этот великий Вечер. Тьма отступила, и тело стало светоносным. Такое не забывается.
Возможно, что и античный мир, узрев пребывающих в Евхаристическом Единстве иудеохристиан, также почел нужным приобщиться к ним, ибо факт Божественного со-бытия был налицо. И это было Лицо, а не личина. В то время как мистерии являлись игрой человека, одетого в маску, причем так с нею сросшегося, что уже невозможно было различить, где лицо, а где маска, или что-то еще другое.
Каждый христианин знает, что Евхаристия – это прообраз будущего, но в то же время Будущее вошло в реальную плоть настоящего, чтобы настоящее, без сомнения, вошло в Будущее. Владыка Антоний Сурожский скажет, что «в Новом Иерусалиме не будет больше храма, потому что Бог является Храмом, не будет больше Богослужения, не будет больше жертв, а будет только одно: жизнь Божия, потоком, ключом бьющая в нас».
Этого стоило того, чтобы эллины и римляне, от начала жаждущие единого мира в Ойкумене, стали принимать Учение Христово. Трапеза Господня соединяло человечество не просто общей целью, но Кровью и Плотью. Многоликий и своеобразный мир сливался в Едином Лике, при этом в каждом сохраняя оригинальность. Понимание этого придет не сразу. Пройдет исторический отрезок в двести-триста лет, но это неизбежно свершится. Человек нуждается в единении, как в хлебе, и это единение возможно только во Христе.
Предающий не только себя обрекает на вечное осуждение, но и человечество толкает на разъединение. И здесь вступает в дело наш нравственный выбор: либо с Иудой, либо с Христом: третьего не дано, даже не стоит обольщаться.
Греко-римский мир после долгих колебаний пришел к Христу, иудейский же до сих пор идет дорогой, отвергающей Творца всякого бытия. В этом трагическом отломлении находятся и поныне. И это уже не избранность, но отверженность. Вместо движения к Небу, - назад, к земле. Земным и перстным невозможно войти в горнее Царство.
Таковыми перстными были Апостолы в Гефсиманскую ночь. В силу их непонимания Господь был по-человечески совершенно одинок. Как Бог Он это понимает, но, как Человек, Он скорбит смертельно. Он знает, что ждет Его впереди. Возможно ли изменить? Конечно. Но тогда не произойдет спасение человека, ибо не дано человеку самостоятельно войти в Бого-Слово. И Господь по любви Своей отдает предпочтение человеку, его спасению, совершая величайшую жертву.
Бесконечная благодарность должна стать сутью человеческого естества. В Великий Четверг Господь положил Основание Новому Человечеству. Не пришедшие на Его пир остаются вне Святой Обители.
Но Новый мир уже наступил, в Нем Добро и Любовь обретали новый смысл в сознании человека. Уже не надо было философствовать о Любви и Красоте, не нужно было пускаться в плавание по житейскому морю невзгод, горестно стенать и страдать, осознавая бессмысленность бытия и свою жизненную завершенность в аду: все это было прекращено во веки, ибо в режиме реального времени восторжествовала Вечность. Не прообраз, но Первообраз соединил в Себе все образы и подобия Свои, совершив великое Таинство. Богочеловечество становится смыслом и центром всех устремлений.
Эллины с их желанием быть богами не могли не заметить Евхаристического Со-бытия. На уровне подсознания это сыграло положительную роль на пути к Истине, постепенно переходя в область чистого сознания. А вместе сознанием и наша физическая сущность становилась фактически бессмертной (Мощи Святых тому бесспорное подтверждение).
Итак, человек становился бессмертным и телом, и душой. Весь ужас конечного тупика рассеивался: рабство навсегда уходило из человеческой сути; человек, действительно, становился свободным. Освобождение – не аллегория, но вошедшая в плоть и кровь Суть.
Это неосознанно воспевали Апостолы, ибо Песнь Богу есть акт свободной души, т.е. свободного духовного движения. Вот что приобретало человечество. Вместо безнадежного плача в наше сознание входил плач радости.
Иудейский мир отойдет от этой радости; античный же, постепенно, но примет, опираясь на совершенные со-бытия. То, что для иудея явится соблазном, для эллина – спасением. «И вера язычников в свою очередь окажется благороднее, ибо они послушались Слова Божия без научения посредством Писаний» (Св. Ириней Лионский).
Античный мир не мог не заметить тех изменений, которые происходили с человеческим естеством. Этого не нужно было искать в книгах, ибо становилось нормой бытия. В душевном человеке восстанавливался духовный. Сам Бог спускался к нам по Небесной лествице.
В Вечер Великого Четверга для человеческого естества наступало Утро, бесконечное солнца Своими лучами проникало в нашу суть, совершая переворот всему нашему существу. Возлюбленный стал частью нас, сопричастив наше бытие Невечернему Свету.
Грезы философских веков уходили в прошлое. В Великий Четверг, на великой трапезе, рождалось преображенное человечество, хотя этого оно еще не знало.
Те же Апостолы еще находились в Приделе, Свет Алтаря обнимал их существо, и им казалось, что наступил Вечный день Царства Божия. Их сердца пылали Божественным огнем, но, к сожалению, они еще не осознавали сущностной глубины этого Святого огня. Идущий к Богу человек был еще слишком человечен, и Господь знал об этом.
«И говорит им Иисус: все вы соблазнитесь о Мне в эту ночь; ибо написано: поражу пастыря, и рассеются овцы. По воскресении же Моем, Я предваряю вас в Галилее. Петр сказал Ему: если и все соблазнятся, но не я. И говорит ему Иисус: истинно говорю тебе, что ты ныне, в эту ночь, прежде нежели дважды пропоет петух, трижды отречешься от Меня. Но он еще с большим усилием говорил: хотя бы мне надлежало и умереть с Тобою, не отрекусь от Тебя. То же и все говорили» (Мк. 14: 27-31).
Узревшим и принявшим Бога в свою плоть и кровь думается, что теперь им все под силу. Но в этом душевном движении кроется опасность, которой не можем избежать и спустя века – вера в собственную силу. Потрясенные Божьим величием, Апостолы, может быть, неосознанно полагаются на свое эгоистическое начало, которое по сути своей является продолжением и повторением первородного греха, отец, коего – дьявол.
Эта греховная самость толкает на необдуманные поступки. Осознание этой самости придет несколько позже. Апостолы пройдут через горнило страданий, прежде, чем поймут, что спасение заключено в следовании воли Божьей, а не в своем самоопределении, ориентированном на древний эгоизм.
Эта ориентация до сих пор мешает иудейскому миру перейти глубоководную реку и войти в Божественное Бытие. Господь несколько тысяч лет посылает проводников к этому миру, Сам пришел, чтобы указать брод. Но некогда избранный народ предпочитает заниматься самокопанием, в котором не Бога ищут, а выискивают явления, мало значащие для пути спасения. Это приводит к духовной слабости. У слабовольного опускаются руки, он не способен к сопротивлению, хотя кажется, что по-прежнему богоизбран. Но это уже преданье давно минувших дней.
Преданье ветхой старины, необходимой для наученья, но не для того, чтобы в неё вернуться. Вкусившие Небесного Тела и Крови должны непременно оставить в забвении прежнюю пищу. Эту истину примет античный мир.
Надо признать, что сей мир имел пример Христов, знал об отречении и колебании Апостолов. И потому его духовное движение носило осмысленный и зримый характер. К тому же умственный потенциал римоэллинов был глубже иудейского: эллины были способны к полету, в котором обретается свобода и любовь, эти сущностные проявления Божества. Римоэллин чувствовал, что земля уходит из-под ног, и альтернативы Небу не было. В нем сияла Негасимая Звезда – Иисус Христос.
Становление античного христианства – это Песнь Звезды, сжигающей Себя во имя Любви и Свободы, ставшей духовной реальностью и Жертвой, спасающей человеческое естество. Евхаристическая Тайна становится Сущностью и Явлением Бытия. Уже невозможно было повернуть историю вспять. Века мученичества и издевательств только укрепляли Царство Божье. Вчерашние персть и кровь становились небесными телами, преодолев в себе пресловутое эгоистическое начало (вспомним, Дионисия Ареопагита, Игнатия Богоносца и др. их же Бог весть). Но победа над этим началом связано, как это не парадоксально, с первоначальной апостольской самоуверенностью, обернувшейся беспомощностью. После придет понимание, что Бог являет Себя в немощи, и приходит к тем, кто отрекается своей самости. Но первыми всегда быть трудно и опасно. Земное притяжение еще волновало их существенность.
«Пришли в селение, называемое Гефсимания; и Он сказал ученикам Своим: посидите здесь, пока Я помолюсь. И взял с Собою Петра, Иакова и Иоанна; и начал ужасаться и тосковать. И сказал им: душа Моя скорбит смертельно; побудьте здесь и бодрствуйте. И, отойдя немного, пал на землю и молился, чтобы, если возможно, миновал Его час сей; и говорил: Авва Отче! всё возможно Тебе; пронеси чашу сию мимо Меня; но не чего Я хочу, а чего Ты. Возвращается и находит их спящими, и говорит Петру: Симон! ты спишь? не мог ты бодрствовать один час? Бодрствуйте и молитесь, чтобы не впасть в искушение: дух бодр, плоть же немощна. И, опять отойдя, молился, сказав то же слово. И, возвратившись, опять нашел их спящими, ибо глаза у них отяжелели, и они не знали, что Ему отвечать. И приходит в третий раз и говорит им: вы всё еще спите и почиваете? Кончено, пришел час: вот, предается Сын Человеческий в руки грешников. Встаньте, пойдем; вот, приблизился предающий Меня» (Мк. 14: 32-42).
Противоположная Богу сила пытается победить Сына Божия и Человеческого, насылая искушения одиночества и скорби. Ученики, воспевавшие Песнь Богу мгновенье назад, отяжелели сном. Вместо Божественного покоя предпочли дремучий земной сон. Разум и сердце спят: они еще несвободны. А несвободный человек не способен любить. Это аксиома. Господь в Гефсиманском саду оказался среди тех, кто Его любил, но внутренней сутью сама любовь еще для них не стала. Евхаристическое событие коснулось их плоти и крови, но сердце оставалось теплым, но не горячим. Сознание бродило в туманной истоме и ночных грезах
Вся Вселенная находилась в смутном ожидании. Должно было произойти со-бытие доселе невиданное: никогда Бог не скорбел смертельно, еще никогда смерть не приближалась так близко, чтобы ужалить жизнь в самое сердце. Дьявол понимал, что в ночь под пятницу происходит последний акт трагедии, в котором он должен победить. Вновь, как и во время искушения, Господь одинок, но теперь это одиночество усиливается. В начале проповеди у него не было приверженцев, еще несколько дней назад у Него их уже были сотни, даже тысячи, но в пятничную ночь лукавый лишал Христа помощи самых близких, которых Он почитал своими друзьями, тем самым, пытаясь показать, что дело Божественной проповеди осталось втуне: люди остались таковыми, какими они были. Он как бы говорит Христу, что Ты Бог и Человек, но люди этого не могут понять всем своим существом, и потому спят. И Господь знает это, и по-человечеству просит Отца пронести чашу страданий мимо. Но как Абсолютная Любовь готов исполнить волю Отца, пославшего Его спасти мир. Он безгрешный спасал грешный мир. Непорочный, он скорбел от прикосновения к Нему человеческого предательства, которое по сути своей есть рабство. Рабское состояние наводит тоскливый ужас. Наверно, вот этим состоянием обреченности враг хотел победить Господа. Но Христос, внутренне скорбя, ни на мгновенье ни сомневался в своей победе. Но придти к этой победе возможно только, взойдя на Крест. Отсюда требование к ученикам, чтобы они бодрствовали. Господь требует, чтобы Его последователи постоянно пребывали в Нем, и тогда никакая сила не сможет противоборствовать им. Как Он силен в Отце, так они непобедимы в Сыне.
Но в Гефсиманскую ночь Христос был фактически один. На древней земле Иудеи происходила страшная борьба, исход которой был ясен одному Богу, но которую надеялся выиграть лукавый, особенно в сердцах человеческих. В первую очередь была задача поразить иудейское сознание, сознание избранного народа, извратив Боговоплощение, доведя Мессию до обыкновенного человека.
Но на Гефсиманской земле, в саду (обратим внимание, что и в раю был сад, когда пал человек), решалась судьба человеческого естества: созидался Камень, которым заполнялась вселенская пустота. Пустота же противодействовала, уводя наше сознание в пленительный сон, но поражение этой пустоты становилось неизбежным. Апостолы впоследствии станут первенцами Царства Божия, а вслед за ними и античный мир, принявший Совершенную Истину. Св. Киприан писал своей пастве, размышляя о Христе:
«Он есть Камень, послуживший Иакову возглавием (ибо глава мужа - Христос) в то время, когда тот спал и вдел во сне лестницу, касающуюся неба, на которой утверждался Господь и по которой восходили и нисходили ангелы: Иаков осветил этот Камень и возлил на него елей, таинством помазания, знаменуя Христа. Он есть тот Камень, на Котором восседал Моисей, взошедши на верх холма, когда Иисус Навин сражался против Амалика: таинством Камня и твердостью сидения на нем Амалик побежден от Иисуса, то есть Диавол побежден Христом. Он есть тот великий Камень, на котором поставлен был Кивот Завета, отпущенный и возвращенный иноплеменниками и привезенный на колеснице волами: Он и есть тот Камень, которым Давид поразил чело Голиафа и убил его, показывая, что Диавол и слуги его низлагаются после поражения части головы, не имеющей на себе того знамения, которым мы всегда пребываем безопасны и живем. Он есть тот Камень, который поставил Самуил после победы Израиля над иноплеменниками, и назвал Авеннезер, то есть Камень помощи».
Камень-Христос заполнял пустоту, осияв Светом Любви Вселенную. Но тьма не желала отступать. Она наносит страшный удар предательскими руками. Церковь будет постоянно напоминать об этом предательском ударе, который должен был прервать жизнь человеческого естества. Но Господь победил, реально взойдя на Крест.
Но враг не отступал, внося в христианские общины половинчатые мнения, которые приняли форму гностицизма. «Гностицизм – это христианство, частично принятое и частично непринятое. Это – христианство наполовину.
Принимая веру Христову, язычник должен был отказаться от своего многобожия, то есть от представления, что все стороны его жизни связаны с тем или иным божеством, и каждое его желание, каждая его страсть, его грех или его добродетель имеет особого божественного участника, покровителя и помощника. Эта сторона язычества давала глубокую и важную пищу человеческой самости и самоутверждению. Другой стороной язычества, питавшей горделивое самоутверждение наиболее одаренных натур, было то, что язычник фактически сам создавал себе богов. Фантазии и поэтические описания богов и их похождений в греко-римском язычестве ничем фактически не ограничивалось. Все эти люди, принимавшие христианство не полным и чистым сердцем, пытались перенести и в новую ими принимаемую религию, которую они рассматривали как одну из прочих религий. Такое смешение язычества с христианством в самых различных дозах получило в первые века церковной истории наименование гностицизма» (архиепископ Нафанаил (Львов)).
Ф. Фарар так скажет об этом явлении: «Гнозис – знание – всегда занимал в христианской системе заслуженно высокое место. Всегда все партии любят себе присваивать право на какие-либо особо похвальные титулы. Так, создатели того смешанного христианства, которое проповедовало иного Христа и иное Евангелие, присвоили себе звание гностиков – носителей знания. Гностики были и иудейские, подобно евионитам и ученикам Керинфа (которого св. ап. Иоанн Богослов назвал «врагом истины»); были и языческие гностики, подобно Василиду, и распутные гностики, подобно николаитам (Откр 2:6, 15) и карпократианам.
Были такие гностики, которые учили и верили в неразумные бессмыслицы, подобно каинитам и офитам, и были гностики обширного образования и пылкого развитого воображения, подобно Валентину. Были и такие гностики, христианство которых было простой прививкой к иудейству, подобно назорянам, и были гностики, которые, подобно Маркиону, с отвращением отвергали Ветхий Завет и видели в Ветхозаветном Боге злобного Демиурга. Но все эти секты заявляли претензию на особое, лишь им присущее знание, и потому все они объединяются общим наименованием гностиков».
В Церковь Христову будут проникать гностические мнения, что не Господь страдал, что к Кресту пригвождали не Богочеловека, а призрак, и потому страдания были призрачны.
Св. Ириней Лионский таковым отвечал: «Он рассудит и тех, которые почитаю Христа призрачным. Ибо как они сами воображают, что они истинно рассуждают, когда их Учитель был призрачное существо? Или каким образом они могут иметь от Него нечто твердое, если Он был только призрачное существо, а не Истина? Как они могут истинно участвовать в спасении, если Тот, в Которого, как говорят они, веруют, показал Себя призрачным? Поэтому, у них все призрачно, а не истина; и теперь может возникнуть вопрос: не представляют ли по большей части и они, так как они не люди, но бессловесные животные, только тени людей?»
Была лукавая попытка показать, что не Господь смертельно скорбел и страдал, ибо Он есть Дух. А Дух физически страдать не мог. Подменялась Тайна Воплощения. Это коварная прелесть долго смущала умы, лишая человека участия в тайне Боговоплощения. Ибо, если Господь не пришел в плоти, не страдал и не скорбел, то все произошедшее в переломные дни еврейского месяца Нисан, есть фикция, натуральный обман.
В эллинское неплатоническое сознание темная сила вносила суждение о Христе, как некоем призраке. Но, слава Богу, что уже в эллинской среде будут находиться люди, способные ответить на еретические суждения. Одним из таковых был Св. Ириней, выходец из эллинской Азии, ставший епископом Лионским и просветителем Запада.
Он писал: «Он будет судить эвионитов: как они могут спастись, если совершивший их спасение на земле не есть Бог? И каким образом человек перейдет в Бога, если Бог не перешел в человека? И как человек избегнет рождения смертного, если не чрез новое рождение, дивно и неожиданно Богом данное в знамение спасения, т.е. через возрождение от Девы, посредством веры? Или как они примут усыновление от Бога, оставаясь в таком рождении, которое свойственно человеку в этом мире. Каким образом Он (Христос) имел более, чем Соломон или более, чем Иона, и был Господом Давида, если Он был той же сущности, как и они? Как Он победил того, который был силен против людей и не только победил человека, но и держал его под своею властию, - и сего победителя победил, а побежденного человека освободил, если Он не был выше человека, некогда побежденного? Кто же лучше и превосходнее человека, созданного по подобию Божию, как не Сын Божий, по подобию Которого человек создан? И поэтому Он под конец представляет подобие: Сын Божий сделался человеком, воспринимая в Себя древнее создание (Свое)».
Враг рода человеческого со всех сторон пытался увести человека со спасительного пути, затемняя ум и создавая тупики.
«Он рассудит и лжепророков, которые, не получив пророческого дара от Бога и не имея страха Божия, по тщеславию или ради корысти, или чего другого, по действию злого духа принимают на себя вид пророков, говоря ложь против Бога» (Св. Ириней Лионский).
Истинной духовный человек, испытавший Богопознание, вряд ли уклонится в ересь.
«Он испытает и учение Маркиона, как он допускает двух богов, разделенных между собою бесконечным расстоянием? Или каким образом будет благ Тот (Бог), Который отвлекает чужих людей от их Творца и призывает в свое царство? И почему оскудевает Его благость, не всех спасая? И почему Он является благим в отношении к людям, а в отношении к творцу людей весьма несправедливым, отнимая у Него достояние Его? Каким образом Господь, если он принадлежал другому Отцу, принимая хлеб от окружающего нас творения, назвал его Своим телом и растворенную Чашу исповедовал Своею Кровию? И почему Он называл Себя Сыном Человеческим, если Он не воспринял человеческого рождения? Каким образом мог отпускать нам грехи, в которых мы виновны пред нашим Творцом и Богом? Каким образом, если он не был Плотию, а только казался как бы человеком, Он был распят и их прободенных ребр Его вышли кровь и вода? Какое же тело положили во гроб, погребавшие Его? И какое воскресло из мертвых?» (Св. Ириней Лионский).
Сколько путаницы будет наслаиваться на чистое и Святое Предание. Опасность заключалась в том, что еретики прикрывались именем Христовым, зачастую не понимая, что являются пешкой в коварной игре. Причем ереси повторяются с различными видоизменениями почти каждые 80-100 лет. Изменения, порой, столь незначительные, что неискушенному человеку трудно разобраться, кто валентинианин или арианин, или свидетель Иегова. В этом заключена логика лукавого и видимость свободы с претензией на право выбора. И потому необходимо христианскому сознанию знать первоначальные искажения истинного Учения, чтобы распознавалась личина, в которую рядит себя ложь. Огромная заслуга в разоблачении первых еретических учений принадлежит Св. Иринею Лионскому. Он грамотно раскрывал губительность ереси в своих посланиях:
«Духовный человек будет судить и последователей Валентина, потому что они, хотя языком исповедуют Одного Бога Отца и что от Него все произошло, но Самого Творца всего называют плодом недостатка или несовершенства. И хотя также языком исповедую Одного Господа Иисуса Христа Сына Божия, но в своем учении приписывают Единородному свое произведение, а Слову свое, и иное Христу, а иное Спасителю, так что по их взгляду, хотя все почитается как бы за одно, но каждое из них понимается отдельно (существующим) и имеющим свое собственное происхождение сообразно с своим сочетанием.
Итак, они только языком допускают единство Бога, а их мысль и разум исследуют глубины, отступая от единства, и они подвергнутся многообразному суду Божию, когда о своих измышлениях будут допрошены Христом, о Котором также говорят, что Он родился после плиромы Эонов и Его порождение было после уменьшения или отложения, и относительно страдания, испытанного Премудростью, они сами помогали при родах. Их обвинит их собственный пророк Гомер, коего урокам они обязаны своими вымыслами, так как он говорит следующее: «Как двери ада, ненавистен мне тот человек, который одно таит в сердце своем, а другое высказывает». Духовный человек буде судить и суесловия худых гностиков, показывая, что ни ученики Симона Волхва».
Вся еретическая путаница имела четкую цель: показать нереальность и туманность событий, связанных с Богочеловеческой деятельностью Иисуса Христа.
Но не только гностики будоражили Церковь Христову. Были христианские общины, отказывающиеся признавать тексты Св. Писания и опирающиеся на так называемый недостоверные сведения, получившие названия апокрифов. В этих апокрифах были не только недостоверные или сомнительные сведения, но и откровенная ересь. Например, Иисуса Христа считали не Сыном Божьим, а простым человеком, сыном Иосифа и Марии, на которого сошел Дух Святый. В апокрифическом евангелии от евреев читаем как бы слова Иисуса Христа: «Дух Святой – Матерь Моя». В арамейском языке дух – женского рода, и появляется странная идея, противопоставляющая себя Истине, согласно которой Сын вечно рождается от Отца, а Дух из Него (Отца) исходит. Эти заблуждения становятся понятными, когда раскрывается истинная цель: низвести Христа до простого и обыкновенного человека, не способного, ибо он не Бог, совершить человеческого спасения.
Можно сказать, что и гностики, и последователи апокрифов несли в принципе одно и тоже – либо лишали Христа Божественности, либо человечности. Все остальное, например, искажения притч и сказаний, представляет собой маску, наброшенную на действительную причину. Пройдут столетия и будут сомневаться и в бытии Иисуса Христа. Вопрос о Его Богочеловечестве, страданиях и скорби даже не будет ставиться, личность Иисуса будет представляться легендарной. Её станут обыгрывать в искусстве, ставить на вид в качестве художественного и эстетического вкуса, борющегося с вульгарностью и бездарностью. Христос будет являться в «белом венчике из роз» как некий нравственный императив, осуждающий слабого Понтия Пилата и понимающий деятельность темной силы. Господа попытаются перевести в область искусства, которое своим корнем имеет искушение. Его действия и будут имитировать. Эти имитации опаснее, чем откровенное противоборство, например, Цельса или Порфирия.
Безусловно, влияние этих философов имело пагубное влияние на формирующееся сознание, но, повторюсь, с ними было ясно, как бороться. Еретики так не говорили, как, например, Цельс: «Далее, если Он сам так решил, если Он принял казнь, повинуясь Отцу, то очевидно, что все совершившееся с Ним как Богом по Его воле и мысли не должно было быть для Него болезненным и тягостным; что же Он зовет на помощь, жалуется и молит об избавлении от страха смерти, говоря: «Отец, если можно, да минует Меня Чаша сия». И вот вы ученики Иисуса, даже ложью не сумели облечь свои измышления в форму правдоподобия. Неудивительно поэтому, что некоторые из верующих, как бы в состоянии опьянения, доходят до того, что налагают на себя руки, трижды, четырежды и многократно переделывают и перерабатывают первую запись Евангелия, чтоб иметь возможность отвергнуть изобличения».
Еретики извращали и хитрили, писания же Цельса давали четкие представления с кем приходиться бороться. Например, Цельс писал, что христианство имеет последователей только среди невежд. Откровенная неправда, которую стыдно, естественно, опасаться. Достаточно вспомнить Св. Климента Александрийского, Оригена, Тертуллиана, Св. Иринея Лионского, св. Дионисия Ареопагита, Св. Иустина Философа и целый сонм Святых, их же Бог весть. Следующее его суждения касалось чудес Господних. Его примитивный мир не принимал горнего. Чудеса Христовы для него сказки, заимствованные из эллинской мифологии. На это можно кратко возразить, что в свои представления об эллинизме Цельс вплел свои же представления об Иисусе Христе.
И почему следует верить суждениям эллинского философа, исследующего небо, вперив очи в землю, и не принимать живого свидетельства Апостолов?
С таким образом мышления невозможно понять Таинство Воплощения, которое ему видится обманом, ибо Всемогущий Бог не может войти в презренного человека. И это говорит эллин, в мифологии которого обожествляется человек. Его узкому уму не дано было понять, что человек – венец творения, образ и подобие Создателя, и потому Сын спасает через Таинство Боговоплощения Свое творение, наделенное разумом и совестью, чего нет, как известно, у животного мира.
Сей последователь античной философии, не мог принять главного – Непостижимости Бога. Учение Христово ему виделось худшим заимствованием платонизма, причем превратно понятого. При этом в каждом его так называемом «Правдивом слове» сквозит нескрываемая ненависть и презрение к Христу, что и видно из вышеприведенного отрывка. Он для него обманщик. Все фиглярство античного мира перенес на праведника. Это были судороги загнивающих ветвей, не имеющих отношения к настоящему философскому древу Аристотеля, Платона, Плотина. Даже Порфирий, несмотря на свое неприятие Истины, пытался неплохо относиться к Божественному Учителю. Он писал, что «кое-кому покажется парадоксом то, что я намерен сказать. Боги признали Христа весьма праведным и получившим бессмертие и вспоминают о Нем с большой похвалой». Геката, по Порфирию, называет Его благочестивейшим, и, как считает, философ, «как все праведники, удалился на небеса; поэтому Его не надо хулить, а надо сожалеть о неразумии людей».
Правда, признавая праведность Христа, последователей Его Порфирий считал глупцами и лжецами. Весьма виртуозная диалектика! Теперь понимаю, у кого учились классики марксизма.
Но, как сказал выше, вся диалектика противников была настолько примитивна, что вступать с ними по-серьезному в полемику было для апологетов занятием скучным. Как примитивному сознанию объяснить Непостижимое Божество? У него сдвиг по фазе произойдет: его циркуль не может выйти за пределы белого листа бумаги, потому что там чертить нельзя. Трудно понять, что Вечность вошла в наше время и пространство, освобождая от тысячелетнего рабства. А когда не понимают, то начинают жалко витийствовать или, подобно охлосу, когда не хватает аргументов, хватаются за камни, и отправляют не согласных с ними на виселицы и распинают на крестах. Даже не смущает, что христиане, подобно своему Божественному Учителю, безбоязненно идут на смерть, на уготованные им лишения и скорби. Даже факты бесстрашия еретиками и язычниками подаются как тупой фанатизм и упрямство. Но христиане помнили, что Господь – Первенец, открывший путь обожженному человечеству, с ними.
«И тотчас, как Он еще говорил, приходит Иуда, один из двенадцати, и с ним множество народа с мечами и кольями, от первосвященников и книжников и старейшин. Предающий же Его дал им знак, сказав: Кого я поцелую, Тот и есть, возьмите Его и ведите осторожно. И, придя, тотчас подошел к Нему и говорит: Равви! Равви! и поцеловал Его. А они возложили на Него руки свои и взяли Его. Один же из стоявших тут извлек меч, ударил раба первосвященникова и отсек ему ухо. Тогда Иисус сказал им: как будто на разбойника вышли вы с мечами и кольями, чтобы взять Меня. Каждый день бывал Я с вами в храме и учил, и вы не брали Меня. Но да сбудутся Писания. Тогда, оставив Его, все бежали. Один юноша, завернувшись по нагому телу в покрывало, следовал за Ним; и воины схватили его. Но он, оставив покрывало, нагой убежал от них» (Мк. 14: 43-52).
Чтобы войти в Царство Божие, надо было пройти не только физические страдания, но и нравственные: через иудин поцелуй. Иудейский мир отрицал своего Спасителя, хотя каждое слово Св. Писания драгоценно предвосхищало совершающиеся события. Их сознание, несмотря на все пророчества, не могло согласиться, что Господь принял на себя образ обыкновенного человека. Об этом писал пророк Исайя, однако в их головах не укладывалось Боговоплощение, и вместо почтения в душах зарождалась злоба и способность на предательство. Обратим внимание, что Иуда не просто показывает место, где находился Господь и Его ученики, но совершает величайшую подлость, целуя Христа. Предательство стало сутью Иуды. В этот момент, видимо, он чувствует себя Мессией. Собственное предательство возвышается и оправдывается в его глазах. Совершаемая мерзость видится благороднейшим поступком. Возможно, как думают некоторые, он надеялся, что Христос явит Свою силу и огнем очистит Израиль от язычников. Но скорее всего, Иуда уже не верит во Христа, и его поцелуй возвещает его окончательное неверие: возвещает радость, что он, Иуда, избавляет Израиль от учителя, не оказавшегося царем.
Возможно и то, что в сознании Иуды был целый рой предполагаемых умственных движений и нравственных самооправданий. Но этим поцелуем не только Иуда, но весь народ отказывался от своего Творца. Арестовывая своего Создателя, иудеи сам арест едва не превратили в обыкновенную потасовку и драку. Но Господь не позволил сему свершиться. Он в этот мир пришел не для того, чтобы проливать людскую кровь и уподобиться одному из многочисленных разбойников; если предательство уже совершенно, то пусть все сбудется по Писаниям. Человек, как и предвидел Бог, пошел своим, не Его путем.
Для того чтобы человек вернулся на путь Божий, Христу надо было показать, напомнить о нем. Там, в темной ночи, в наготе, скрылся Св. Евангелист Марк, символизируя собою Церковь, еще убегающую, но спустя три дня, облеченную в Плащаницу Господа Иисуса Христа. По-другому, видимо, не могло быть. Ибо вхождение в Богобытие предполагает отречения от прежнего мировосприятия и мировоззрения. С голого состояния начиналась Церковь и Её одеянием, кроме Св. Плащаницы, станет кровь мучеников, повторяющих путь Христов. И Церковь последовательно будет хранить сей Святой путь. В античный мир Она войдет, увенчанная терновым венцом и обладающей Апостольским знанием. Ни одна деталь не ускользнет от внимательного взгляда учеников, дабы после, переосмыслив и вооружившись Словом Божьим, беспрекословно следовать Ему.
Церковь в античное время не разбегающаяся толпа, но четкая и организованная община, спаянная Телом и Кровию Христовой в Единое Целое, водимая Учением Апостолов и епископами, получившими преемство от самих Апостолов и мучеников.
И никто не подменял церковное учение, как ложно предполагал Цельс, Она была, есть и будет неповрежденной. Ереси, как были тогда, так есть и ныне. Это испытания для верных, проверка, так сказать, на прочность. Научение тому, что следовать необходимо не за человеческой мудростью, но за Живым Богом, Которого по доброй воле впускаем в свое сердце. Следование же по Богу возможно только тогда, когда сохраняем живую связь с Матерью-Церковью. Мир будет пытаться осквернить христианское сердце (вдруг почему-то язычникам христиане становятся не безразличны). В эти трагические дни не стоит эмоционально взрываться и предаваться стихиям сего бренного мира, или уклоняться от истинного Богословия в глупые басни, но «будучи философом не на словах, а на деле, ценя премудрость не по одежде, но по истине, - мы, которые сознание добродетелей ставим выше тщеславия, - говорим немного, но живем как слуги и почитатели Бога, мы должны в духовном повиновении проявлять то терпение, которому научаемся из Божественных наставлений. Эта добродетель у нас обща с Богом; от Него терпение начинается; от Него слава и достоинство терпения получают свое происхождение. Начало и величие терпения от Бога. Человек должен любить то, что любезно Богу и величие Божие предлагает ему то благо, которое само любит. Если же Бог Владыка и Отец наш, то будем подражать терпению Владыки и вместе Отца, потому что как слуги должны быть покорны, так и детям неприлично быть выродками» (Св. Киприан Карфагенский).
Строго и ясно. Именно терпения не хватает человеческому естеству при Богопознании, но без него немыслимо твердое исповедание веры Христовой. В терпении залог высшего, что есть в человеке, - любовь. По любви к нам Господь терпит поношение ареста и идет в этой страшной ночи на судилище нечестивцев. Так и древняя Церковь воспринимала свой путь. «Любовь есть союз братства, основание мира, крепость и утверждение единства: она больше веры и надежды, она предшествует благотворению и мученичеству, она вечно пребудет вместе с нами у Бога в Царстве Небесном. Отними у нее терпение, и она, как разоренная, перестанет существовать. Отними у неё способность переносить и претерпевать, и она останется без корней и сил», - писал Св. Киприан.
Церковь терпеливо ждала, пока античный мир постепенно и со страшным скрипом, с бурными сомнениями и спорами, не вошел в Ее Ограду. Терпением и смирением побеждал Господь, так же поступала и Его верная Церковь. Ибо «нетерпение есть зло Диавола, как и тот, в ком обитает Христос, является терпеливым, так, напротив, всегда бывает, нетерпелив тот, чьим умом владеет непотребство диавола» (Св. Киприан Карфагенский).
Терпением и любовью утверждалась жизнь Вселенной. Христос призывал отмщение отдать Богу: сердце человеческое должно было быть чисто от мести. Если мстительность войдет в наше сердце, то любовь покинет его. Угроза же Божиим Судом есть констатация непреложного факта, более того, попытка спасти человека, решившего вершить свой суд. Христианин должен поступать так, как поступал Сам Господь, вплоть до мельчайших деталей, не удивляясь тому, что преходящий мир не понимает Вечность.
«И привели Иисуса к первосвященнику; и собрались к нему все первосвященники и старейшины и книжники. Петр издали следовал за Ним, даже внутрь двора первосвященникова; и сидел со служителями, и грелся у огня. Первосвященники же и весь синедрион искали свидетельства на Иисуса, чтобы предать Его смерти; и не находили. Ибо многие лжесвидетельствовали на Него, но свидетельства сии не были достаточны. И некоторые, встав, лжесвидетельствовали против Него и говорили: мы слышали, как Он говорил: Я разрушу храм сей рукотворенный, и через три дня воздвигну другой, нерукотворенный. Но и такое свидетельство их не было достаточно. Тогда первосвященник стал посреди и спросил Иисуса: что Ты ничего не отвечаешь? что они против Тебя свидетельствуют? Но Он молчал и не отвечал ничего. Опять первосвященник спросил Его и сказал Ему: Ты ли Христос, Сын Благословенного? Иисус сказал: Я; и вы узрите Сына Человеческого, сидящего одесную силы и грядущего на облаках небесных. Тогда первосвященник, разодрав одежды свои, сказал: на что еще нам свидетелей? Вы слышали богохульство; как вам кажется? Они же все признали Его повинным смерти. И некоторые начали плевать на Него и, закрывая Ему лице, ударять Его и говорить Ему: прореки. И слуги били Его по ланитам» (Мк. 14: 53-65).
Страшное зрелище, но Иудея последовательно к этому шла. Она слышала Правду, но не поклонилась Ей, а ожесточилась, обрекая на смерть. Чудовищное лицемерие проявили первосвященники, вопрошавшие Христа. Им не нужна была Истина, им нужно было свидетельство, по которому можно было бы осудить, соблюдая видимость законности. Понимали ли они, что подымают руку на Самого Бога? Порой, кажется, что задуманное зло они совершают сознательно.
Спустя годы в «Иудейских древностях» Иосиф Флавий напишет: «В это время жил Иисус, мудрый муж, если только его можно назвать человеком. Ибо Он творил чудеса и учил людей, которые радостно воспринимали возвещаемую Им истину. Много иудеев и эллинов привлек Он на свою сторону. Это был Христос. Хотя Пилат по доносу знатных людей нашего народа приговорил Его к распятию на Кресте, прежние Его последователи не отпали от Него. Ибо на третий день Он снова явился к ним живой, как об этом и о многих других чудесных делах Его предсказали Богом посланные пророки. И до нынешнего дня существует секта христиан, которые от Него получили свое имя».
Первосвященники знали о Его чудодейственной силе, но пораженные неверием (в основном это были саддукеи, не признававшие Царства Божия) и государственной необходимостью, шли на Его уничтожение. Когда-то Ирод избивал младенцев, надеясь избить Бога. Неужели настолько отупели, не понимая, что невозможно убить Жизнь, или, зная, что перед ними Животворящий Бог, сознательно шли на Богоубийство (тогда это даже не люди, а какие-то отморозки). Что происходило в их сознание, то Бог весть. Но поразительно, что Иосиф Флавий, человек неглупый, скрупулезно писавший о Человеке, подразумевая в Нем Бога, не веровал в Него, Церковь же называя сектой, т.е. раскольниками.
Возможно, что в Церкви Христовой видели разрушительную силу единству их Закона. Вначале осудят за нарушение закона Создателя закона, потом, продолжая упорствовать, будут судить Его братьев и учеников.
«Первосвященник Анан собрал синедрион и представил ему Иакова, брата Иисуса, именуемого Христом, равно как несколько других лиц, обвинил их в нарушении законов и приговорил к побитию камнями» (Иосиф Флавий).
Видимо, иначе быть не могло. Господь создавал бытие, согласное с пророками, где важнейшее был не закон, жестоко карающий, а милость и жертва. Каждый день читали в синагогах эти слова из псалма, и каждый день нарушали его.
Христос пришел исполнить закон, но вот этого, как ни покажется странным, иудейские первосвященники и боялись. Они являли собой удивительную близорукость (или дальнозоркость), присущую земной власти.
В иерусалимском синедрионе происходил уникальный момент истины: власть Божественная встретилась с властью земной. Встретились два мира: Любовь, Советь и Дух, а напротив тупое следование букве закона, причем дополненного человеческими предрассудками. И земная дольняя власть не могла вместить горнее со-бытие. Дольняя власть от осознания того, что внутренне, да и внешне, не способна переродиться в горнее, начинает в бешенство нападать на Само Небо.
Истина непоколебима, и потому ложь беснуется. Идущие с Богом, знают об этом, и весь ход церковной истории показывает, что она развивается по своим законам, вопреки общепринятой диалектике.
Церковь пребывала в молитве, жила общиной во взаимопомощи, где царствовала неподдельная дружба и любовь, а римский мир насиловал себя и считал, что все так должны жить. Им было странно, что христиане не желают участвовать в их общественной жизни. Языческий мир не понять, что его представления не вписывались в систему координат христианского сознания. Античный мир играл, и в этой игре процветало непомерное тщеславие. Плиний Младший писал об императоре Домициане:
«Домициан был устрашающего вида: высокомерие на челе, гнев во взоре, женоподобная слабость в теле, в лице бесстыдство, прикрытое густым румянцем. Никто не осмеливался подойти к нему, заговорить с ним, так как он всегда искал уединения в укромных местах и никогда не выходил из своего одиночества без того, чтобы сейчас же не создать вокруг себя пустоту».
В противоположность цезарю его жена, Домиция Лонгина, как пишет Светоний, «готова была хвастаться любым своим распутством», но объединяла их ненависть к ближним.
Скажут, что не цезари определяют нравственное состояние народа. Возможно. Но даже в правление мудрого Траяна, римский мир содрогнулся от безумных гладиаторских боев, длившихся 123 дня подряд, в которых участвовали 10000 гладиаторов.
Кстати, при этом добродетельном императоре вновь откроются преследования против христиан. Чем они не угодили цезарю Траяну? Видимо, тем, что были другие, из иного мира, а раз так, то необходимо было либо уничтожить, либо приручить. Поэтому какое для христиан имело значение добродетель императора, его успешная борьба с доносчиками и негодяями: это борьба внутри его мира. И пусть он любим эллинами и римлянами, но он в стане врагов Божьих. Как и его преемник Адриан, сокрушавший Иерусалим и основавший Элию Капитолину; влюбленный в эллинское искусство и обожествлявший внешнюю красоту своего раба Антиноя. В Антиное античный мир судорожно искал спасение и красоту. Но возможно ли Антиноя сравнить с Христом, творение с Творцом. Вот где корень глубочайшего различия.
Вся красота Антиноя неминуемо превратилась в прах, безобразное тление; костлявый скелет и череп с выбитыми или изъеденными червями глазницами. Христос же, как истинный Бог, не увидел тления. Потому мертвецы остаются с мертвецами, живые идут вослед жизни. Живому нет нужды общаться с мертвым языческим миром.
Конечно, могут быть возражения: при добродетельном цезаре предпочтительнее жить, чем при кровожадном. Но история свидетельствует, что при кровожадных цезарях христианский мир не испытывал столько проблем, сколько при «лучших». Исключение составляет Нерон. Но сей император вообще уникальный тип, которого надо было тщательно изучать врачам-психиатрам. Но, например Домициан, при всей его свирепости, к христианам проявлял терпимость, не испытывали римской ненависти к христианам Каракалла и Гелиогабал. Они не признавали правду христианства, но, по крайней мере, признавали в нем религиозный культ.
В принципе, безусловно, все эти императоры-язычники были глубоко чужды христианскому миру; что стоик Марк Аврелий, что Гелиогабал, про которого историк писал, что «смысл жизни состоял для него в придумывании все новых и новых наслаждений. Он устилал розами столовые, ложа и портики и гулял по ним. Он не соглашался возлечь на ложе, если оно не было покрыто заячьим мехом или пухом куропаток, который находится у них под крыльями. Он часто ел пятки верблюдов, гребни петухов, языки павлинов и соловьев. В своих столовых с раздвижными потолками он засыпал своих прихлебателей таким количеством фиалок и других цветов, что некоторые, не будучи в силах выбраться на верх, задохнувшись, испускали дух. Передают, что он дал в цирке зрелище морского сражения в каналах, наполненных вином. Он носил тунику всю в золоте, носил и пурпурную, носил и персидскую – всю в драгоценных камнях, причем говорил, что он отягощен бременем наслаждения» (АЖА, Тел. XIX- XXIII).
Христианам вряд ли стоило подражать римскому миру, отягощенному бременем наслаждений. Может быть, римский мир мог научить христиан доблести? Но это весьма спорно. Позднеримская эпоха, начиная со времен Суллы и Гая Мария, преуспела во взаимном истреблении: гражданские войны стали спутником «славной» римской истории.
Антоний режется с Октавианом, Флавий с Нероном и Вителлием, Нерва в недоразумениях с Траяном. Безумства Комода остановила рука Пертинакса, которого зарезали преторианцы, торговавшие властью, как шлюхой (интересно, что народ свой город стал называть шлюхой); потом наступит период триумфов Септимия Севера, разбившего трех императоров. Геродиан писал, что «ничто нельзя сравнить с битвами и победами Септимия Севера ни по численности войск, ни по длительности преодоленных расстояний, ни по количеству сражений, ни по быстроте переходов. Велики были битвы Юлия Цезаря с Помпеем, где с обеих сторон сражались римские войска, битвы Августа с Антонием или сыновьями Помпея. Но нелегко привести еще пример, чтобы один человек победил трех императоров, уже правивших». И так будет вплоть до царствования Феодосия Великого.
В чем же доблесть? Во взаимной резне? Сомнительно. Последователям Истины нечего было делать в потоке лжи и самолюбия. Поэтому Господь молчал и не отвечал вопрошающим. Ответ прозвучит только на прямой вопрос. Христос показал пример, как необходимо поступать Его последователям. Путь Христа не есть путь в замкнутом пространстве.
Замкнуться и относиться с презрением к угнетателям представляется ошибочным. В этом представлении кроется революционность; в революционном же порыве присутствует восторженный эгоизм и поза. Кстати, тщеславие и гордость, производные зависти и ненависти. Поэтому только любовь и сострадание должны двигать христианское сердце.
Способный на любовь может выдержать нападки окружающих и победить обстоятельства. Победить, возможно, если в сознании освободился от сомнений, которые посещают человека, ибо даже животный инстинктивный страх можно перебороть, но сомнение во Христе приводит к поражению. Видимо, потому Петр и отрекался, что при своей горячности, засомневался в Сущем.
«Когда Петр был на дворе внизу, пришла одна из служанок первосвященника и, увидев Петра греющегося и всмотревшись в него, сказала: и ты был с Иисусом Назарянином. Но он отрекся, сказав: не знаю и не понимаю, что ты говоришь. И вышел вон на передний двор; и запел петух. Служанка, увидев его опять, начала говорить стоявшим тут: этот из них. Он опять отрекся. Спустя немного, стоявшие тут опять стали говорить Петру: точно ты из них; ибо ты Галилеянин, и наречие твое сходно. Он же начал клясться и божиться: не знаю Человека Сего, о Котором говорите. Тогда петух запел во второй раз. И вспомнил Петр слово, сказанное ему Иисусом: прежде нежели петух пропоет дважды, трижды отречешься от Меня; и начал плакать» (Мк. 14: 66-72).
Он еще не был в состоянии постичь Пятницу, ибо не ведал Воскресенья. Но его плач возвещает о начале возрождения; оно еще смутное и неосознанное, но уже происходящее. Это могло произойти, потому что семя спасительной правды было брошено в добрую почву. Петр первым исповедовал Иисуса Сыном Божьим, и именно его Господь назовет камнем и поставит пасти Свою Церковь. Ни одно пророчество Господа не могло не исполниться. Но Петр, видимо, переоценил свои силы, да и обыкновенное любопытство двигало им. В момент наивысшего духовного напряжения Петром двигала любовь к своему Учителю. Но это любовь была человеческая, а значит изменчивая. Истинная любовь подкрепляется глубокой верой, а ее-то у Петра, как отмечалось выше, было недостаточно.
Для того чтобы вера стала сутью естества Петра, должны были произойти последующие события; после которых произойдет окончательное осознание Богобытия, придет понимание каждой детали, каждого слова, сказанного Господом. Вся дальнейшая жизнь Апостола – гимн Богу, безграничная преданность вплоть до смерти. Тому доказательство мученическая смерть Петра в Риме, в царствование Нерона. Петра хотели спасти верные, но на рассвете он встретил Христа, идущего распяться в Рим. И Петр, вспомнив свою слабость в Гефсиманскую ночь, вернулся в Рим, где был распят вниз головой, казнью еще мучительнее, чем Самого Господа. Но Апостол помнил, что недостоин он Спасителя. И эта память совершила его достойным Бога.
Памятование слабости, порой, дает нечеловеческую силу выдержать испытания. Но это нечеловеческая сила дается Господом тому, кто готов её принять. Эта сила поможет Церкви выдержать страшные гонения в течение трехсот лет. И Церковь следовала за Своим Учителем, у Которого, по словам Апостола Петра, глаголы вечной жизни.
Жизнь временная по отношении к вечной, ценность преходящая. «Ведь, по сравнению той жизни с настоящей, преходящей, коей живем мы теперь, эта последняя является смертью, - так много перемен в ней, так мало постоянства, и сколь кратким временем ограничивается она» (Бл. Августин).
Жизнь христианина, таким образом, принадлежит иному бытию, название которому Церковь Христова. И это бытие обретают блаженные и чистые сердцем.
Но как происходило отпадение от света, если уже естеством своим обитали в лучезарном бытии? Если Господь создал Церковь, Которую не одолеют врата ада? Неужели так силен инстинкт жизни тела? Или все-таки причины отпадения значительно глубже? Безусловно, это причины духовного порядка. Если знаю, что есть иное бытие, то не устрашусь смерти тела. Но это знание вполне может раствориться в языческом мироощущении. К тому же, не следует сбрасывать со счетом демонические силы, постоянно нацеленные на человеческие души. Следует помнить, что нападения бесов происходят постоянно, но это не значит, что имеем право оправдывать свою слабость нападениями темной силы. Зло приходит извне, и в силах человека открыть для него дверь или закрыть. Если двери оставили открытыми, то лукавые помыслы входят в сознание, услаждая бытие скверностью. Бывает, хуже, когда первую любовь растворяем в обыденности и пошлости; Свет Невечерний в душе вытесняем тусклым освещением; когда Божественный покой подменяем земным ничегонеделанием и полнейшим равнодушием; когда совесть, данная Богом, утяжеляется и хоронится под спудом.
Происходит вначале невидимое отречение от Христа, а в дни гонений и видимое. «Ведь стали же заботиться приумножении наследственного своего достояния и, забыв о том, как поступали верующие при Апостолах и как всегда поступать должны, с ненасытным желанием устремились к увеличению своего имущества. Не заметно стало в священниках искреннего благочестия, в служителях чистой веры, в делах – милосердия, в правах – благочиния. Мужчины обезобразили свою бороду: женщины нарумянили свои лица. Глаза – творения рук Божиих – искажены; волосы украшены ложью. Прибегают к коварным плутням для уловления сердец простых людей; обольстительными приманками завлекают братьев. Заключают супружеские союзы с неверными; члены Христовы предлагают язычникам… Весьма многие епископы, которые должны увещевать других и быть для них примером, перестав заботиться о Божественном, стали заботиться о мирском: оставивши кафедру, покинув народ, они скитаются по чужим областям, стараясь не пропустить торговых дней для корыстной прибыли и, когда братья в Церкви алчут, они, увлекаемые любостяжанием, коварно завладевают братскими доходами и, давая чаще взаймы, увеличивают свои барыши» (Св. Киприан Карфагенский).
Невозможно идти на испытания, если душа преданна земному бытию. И не Христа почитает своим Богом, но Мамону. «Многие побеждены прежде сражения, низвержены без боя и даже не оставили для себя видимого предлога, будто они приносили жертву идолам по принуждению» (Св. Киприан Карфагенский).
Развратный мир Христа уподобил своим соблазнительным вещам и обывательским делам. Но этого мало. Нравственное падение носит не только индивидуальный, но и общественный характер. Сознание переводится в область обыденного, где действие становится плоским, не имеющим духовного смысла. От постепенного привыкания к обыденному состоянию происходит отупение и нравственная деградация.
Деградированное сознание опаснее вражеского. Покинув Благо, они начинают искать слабости в тех, кто твердо исповедуют Христа. Не гонители, а они упрекают христиан, которые уходили в пустыни, спасаясь от гонений, в трусости. Св. Киприан писал: «Потому-то Господь и заповедал скрываться и убегать во время гонения. Так Он учил и так Сам поступал. Венец дается по Божиему удостоянию и его нельзя получить, пока не наступит час для принятия его. И потому, кто, пребывая во Христе, отступает на время, тот не отрекается от веры, а только ожидает времени. Если же кто, не скрывшись, пал, то, значит, он оставался с намерением отречься».
Мысль важная для христианского сознания – исполняй волю Божью и спасешься. Если же свою волю поставишь выше Божественной, то неизбежно случится отступление от Христа. Но были те, кто, любя Бога, не выдерживали страшных страданий.
Св. Киприан повествует: «Господь даровал прощение Касту и Емилию; побежденных в первой битве он сделал победителями во второй, - и те, кои уступили прежде огню, стали потом сильнее огня и одержали победу над тем, чем прежде были сами побеждены. Но они умоляли о помиловании не слезами, а ранами, - не одним только плачевным голосом, а язвами и болезнями тела: вместо рыданий у них текла кровь, из полусожженных внутренностей источалась сукровица».
Дух этих христиан остался с Господом, и потому Христос простил, как когда-то простил отступления Своих первых учеников. И, может быть, их падение еще более укрепило их впоследствии. Христос каждому человеку показывает его путь: следует не сворачивать с Него. Господь требует, чтобы шли по нему и в мирные дни, и в годину гонений. Это путь покаяния, не показного, но внутреннего. Внутреннее покаяние предполагает брань со своим эго. Истинное домостроительство не в сохранении ложного мира, а в уничтожении последствий первородного греха. И эти последствия следует обличать не только в себе, но и ближних своих. Святые Отцы и в этом полагали назначение христиан: призывать к покаянию. Ибо нераскаянных Господь не принимает, и с ними может произойти то, что произошло в древней Церкви с Ананией и его женой Сапфирой, обманувших Бога, и расплатившихся за обман смертью.
Св. Киприан рассказывал удивительный случай: «Во время нашего священнодействия тайно подошла одна совершеннолетняя и в зрелом уже возрасте женщина и, восприяв не пищу, но меч для себя, проглотив как бы смертельный яд, стала мучиться и корчиться, как бы в горячке, и затем, претерпев болезнь не гонения, но своего греха, в корчах и судорогах скончалась».
И таковых эпизодов в истории Церкви предостаточно, когда Христос в Таинстве Евхаристии не допускает к Себе неочищенные души. И неправда, что грешники причащаются. Никто не ведает души человеческой, не знает глубин покаяния.
Те же, кто осознанно шли против Христа, неизбежно приходили к позорной смерти. Первосвященники, отдавшие Христа на распятие, были впоследствии выброшены своим же народом на съедение гиенам. Да и сам город, в котором произошло величайшее преступление, не в собственной ли крови захлебнулся? Этот перечень можно продолжить, если будем последовательно вспоминать римских цезарей, подвергнувших гонению Тело Христово и попиравшие Его Святую Кровь: Тиберий умер в страшных гнойных язвах, источая зловоние, да еще задушенный подушками собственным наследником; Калигула был зарезан преторианцем; Клавдий отравлен не без помощи жены; Нерон, когда уже было близко земное спасение, умирает с пронзенным в горло рабским мечем; Флавии завершат бесславно Домицианом; а философы-императоры будут уходить, испытывая духовную неудовлетворенность и понимая тщету своих имперских усилий. Их философия разродится Коммодом; потом наступит бестолковая пляска сирийцев, и, наконец, последняя попытка античного мира в лице Декия и Диоклетиана выразится в жуткой антихристовой тирании и печальном финале их собственной жизни.
Это тирания была уже побеждена Христом, поэтому Его последователям оставалось лишь следовать вослед Божественному Учителю.
Итак, есть болезнь к смерти, а есть к покаянию, к новой жизни. Вот за эту жизнь и боролась Святая Церковь, корабль Истины, ведущий человечество к Гавани Спасения. А придти к этой Гавани, не неся Креста и не испытав тернового венца, невозможно.
В имени Христа заложено действие, поэтому и называемся христианами. Это действование освобождает человеческое естество от рабства. Но идущий навстречу Свободе обязательно на своем пути повстречает Понтия Пилата.
«Немедленно поутру первосвященники со старейшинами и книжниками и весь синедрион составили совещание и, связав Иисуса, отвели и предали Пилату. Пилат спросил Его: Ты Царь Иудейский? Он же сказал ему в ответ: ты говоришь. И первосвященники обвиняли Его во многом. Пилат же опять спросил Его: Ты ничего не отвечаешь? видишь, как много против Тебя обвинений. Но Иисус и на это ничего не отвечал, так что Пилат дивился» (Мк. 15: 1-5).
Сын исполняет волю Отца, также и христианину необходимо следовать за Сыном.
Тот, кто желает получить царское усыновление, неизбежно столкнется с подвигом или его отсутствием. Но это подвиг не во имя человеческой гордыни, но ради Истины, Любви, Своды и Жизни; подвиг, совершающейся во имя ближних; подвиг, в котором самоопределяется душа, определяется в претории Пилата: либо в граде Божьем, либо с толпой орущих и насмехающихся.
Вот уже две тысячи лет христианский мир противостоит языческому. При этом утверждают, что языческий мир не так уж и плох, забывая, что именно язычник Пилат отдал Христа на распятие. Да и само распятие не «добрые» ли римляне придумали?
К тому же прямое противоборство предпочтительнее той двойственной позиции, которую займет понтийский всадник и прокуратор Иудеи. В этой двойственности не только санкция на уничтожение, но и самоуничтожение. Обреченность толкает, порой, на совершение тяжелых поступков, за которые потом становится стыдно (или забываются из-за отсутствия совести). Часто преступления совершаются под знаком сохранения так называемых общечеловеческих законов: в них видится панацея от всех человеческих бед.
И античность будет цепляться за свою «справедливость» и свое право.
Законы Ликурга и Солона объединятся в Риме, чтобы восторжествовал принципат и гражданское законодательство. Они буду выслушивать обвиняемого, но не смогут его понять: трудно едва тлеющему угольку понять извержение вулкана. Так языческой приземленности было сложно вникнуть в небесный порыв Св. Церкви Христа. Это порыв представлялся смутой и неразумием, наущающим равновесие: языческий мир согласен на мещанское величие. И они готовы принять любой идиотизм, лишь бы он укладывался в нормы античного права. Но в этом праве отсутствовала духовная составляющая, само по себе оно есть мертворожденное дитя. Это право провозглашает свободу совести, но на самом деле освобождает от совести. Ибо так называемая свобода вероисповеданий есть порождение аморфного душестояния, фактического безверия, примитивного атеизма и глупейшего суеверия (во времена этой «свободы» видим расцвет шаманизма, колдовства, астрологии, магии, вплоть до открытого сатанизма).
В таком мире волнует только личное благополучие и господствующим является инстинкт самосохранения (но этот инстинкт слишком близорук и сам себе ставит подножку, о чем и говорилось выше).
Естественно, личное благополучие оправдывается общественным благом. Ради этого лично-общественного блага римоэллин готов совершить жертву. Но в качестве жертвы он видит Христианскую Церковь.
В этом глубокое различие Церкви от языческого мира. Истина никогда не гонит, но бывает гонима. Следует помнить, что нормы общечеловеческого права не вписываются в христианские ценности. Недаром отцы Французской республики будут упиваться римским правом и торжественно объявят век Антонинов блаженным философским веком: в этом веке философы преследовали христиан не судорожно, как Нерон, а методично, по закону, разрезая тела на мелкие кусочки, при этом, мило философствуя (вспомнил Францию, потому что языческие сообщества в основном одинаковые). Эти сообщества не приближают ли царство антихриста? Не ложь ли утверждается? А если эта ложь становится нормой общежития, то не логично ли бороться против неё, противопоставив язычеству свидетельство веры и крестоношение. Без крестоношения нет Христианства. Это подтверждали и древние Отцы Церкви, писав Апологии римским цезарям.
Отцы прекрасно понимали бесперспективность обращения к императорам. Тот же Иустин не был наивным человеком, обращаясь к Марку Аврелию, и понимал, что не обратит его к Истине. Но Иустин свидетельствовал вероисповедание, ему важно было объявить Божественное Бытие, показать Его реальность. К тому же, обращаясь к цезарям, Отцы были убеждены, что наступит время, когда цезари примут христианство. И так как насилие стало нормой права, то апологеты Христа предупреждали будущих цезарей не уподобляться представителям античного эллинизма. Зубодробительные декреты античных цезарей не смогут победить христианство, но, если этими декретами будут пользоваться цезари-христиане, то неминуемо вернется античность в сознание людей (что и случилось в эпоху Возрождения).
Итак, Истина свидетельствует, это свидетельство может быть и безмолвным, образом бытия. Это свидетельство показывал Господь из глубины веков. Порой, словесная проповедь прекращается, когда языческое право становится определяющим. Это право странным образом требует многоголосной унификации. Но на самом деле происходит насилие большинства над меньшинством. Но Истина всегда в меньшинстве. И даже, если Истина воинствует, то совершает свою брань не против плоти и крови, но против духов злобы, по слову Апостола. Оружие Церкви – Слово Божие, Дух, исходящий от Отца, вдохновляющий на победу.
Но скажут, что со времен Константина Церковь пользовалась поддержкой государства. Возможно и так. Но общество было уже отчасти христианским, и потому участие государственных чиновников в жизни Церкви было естественным. Однако язычество, тысячелетиями укорененное в человеческом естестве, проникало и в сообщество христиан. Трудно было выдавить раба из человека, трудно было не заставить, а убедить не совершать, например, кровную месть. С этими инстинктами Церковь вела повсеместную борьбу, и нравственное состояние общества стало постепенно изменяться, приобретая положительную динамику. Церковь предложила сделать нравственный выбор: либо остаться в языческом мире природных инстинктов, либо обрести свободное Бытие.
В этом выборе истинная свобода совести. Человек желает быть услышанным, и Господь показывает ему его дорогу. Но, бывает, что человеку затыкают уши и предлагают пути, в которых нет свободы. Из трех худших зол – выбирай любое. Это свобода от совести (приведу пример из современной жизни: в светских государствах сегодня свобода совести, но детей почему-то заставляют учить теорию Дарвина, согласно которой человек не Божественное существо, а потомок забавных обезьян).
Там, где предлагают из зла выбирать зло, отсутствует всякая свобода. Вот и Понтий Пилат, вроде бы свободный человек, и от его решения, так ему кажется, зависит даровать жизнь или смерть. Но на самом деле он раб, раб государственной необходимости, которая диктует ему, исходя из общественного блага, приговорить к распятию какого-то иудейского бродягу (да простит меня Господь), в противном случае он потеряет место прокуратора, т.е. материальное благополучие. Вся его философия существования – следовать природе человеческого естества. Но это естество искажено.
Кривозеркальное существование неизбежно приводит к невозможности разорвать порочный круг искаженного бытия: настоящее бытие закрыто для душевных очей.
Выйти из этого порочного круга может помочь только Христос. Его Свет способен приподнять отяжелевшие веки и вывести к истинной Свободе.
Могла ли это совершить эллинская философия? И да, и нет. Её да было в том, что она металась, искала, выбивалась из пещер, пыталась пробить стену между материальным миром и духовным, сломать преграду смертельной необходимости, получив осознанную свободу; нет, обрывала на взлете крылья, вместо Бытия, предлагая иллюзии и фантазии.
Эллинская философия к четвертому веку стала не столько оригинальной, сколько комментированной. Комментировали Аристотеля, Платона, Сократа, но редко встречалась оригинальная мысль. Путь язычества все более становился неопределенным. Этот мир готов был оправдать любую жестокость, чтобы потом ее прокомментировать, исходя из философских концепций древних. В этих комментариях эллин не соединялся, но разъединял свое духовное существо, в конечном счете, отдавая предпочтение природному инстинкту. Кроме того, у эллинской философии не было, по словам Алексея Лосева, острого чувства отпадения от Божества, не было скорбного падения и жажды искупления, а, значит, личного самочувствия, личности.
Соединение возможно только в Соборной и Апостольской Церкви, где Учитель и ученик соучаствуют в личностном событии. Церковь уже две тысячи лет стоит перед язычником Понтием Пилатом, и свидетельствует Истину. И это свидетельство никогда не было легкое, что в пятом веке, что в четвертом. Но мучительно трудно было – в первом. И тот, кто совершал свой выбор и следовал за Христом, должен был пройти путь приговора языческого мира и гнусных насмешек.
«На всякий же праздник отпускал он им одного узника, о котором просили. Тогда был в узах некто, по имени Варавва, со своими сообщниками, которые во время мятежа сделали убийство. И народ начал кричать и просить Пилата о том, что он всегда делал для них. Он сказал им в ответ: хотите ли, отпущу вам Царя Иудейского? Ибо знал, что первосвященники предали Его из зависти. Но первосвященники возбудили народ просить, чтобы отпустил им лучше Варавву. Пилат, отвечая, опять сказал им: что же хотите, чтобы я сделал с Тем, Которого вы называете Царем Иудейским?
Они опять закричали: распни Его. Пилат сказал им: какое же зло сделал Он? Но они еще сильнее закричали: распни Его! Тогда Пилат, желая сделать угодное народу, отпустил им Варавву, а Иисуса, бив, предал на распятие. А воины отвели Его внутрь двора, то есть в преторию, и собрали весь полк, и одели Его в багряницу, и, сплетши терновый венец, возложили на Него; и начали приветствовать Его: радуйся, Царь Иудейский! И били Его по голове тростью, и плевали на Него, и, становясь на колени, кланялись Ему» (Мк. 15: 6-19).
Свершалось великое преступление: творение избивало своего Творца, дети смеялись над своим Отцом, искажая данную Этим Отцом природу. Эти дети будут просить отпустить разбойника, потому что его преступление обыденно и понятно; жизнь же праведника неудобна, к тому же Он обличает совесть. Поэтому в требовании распять Того, Кто обличает совесть видится закономерность. И в этой закономерности весь языческий мир, не воспринимающий иную систему координат. Их система не согласно на параллельное следование, она должны обязательно пересечь. В этом пересечении совершается богоубийство, но для этой системы убийство традиционно, ибо несовершенству свойственно устранение совершенства.
Безусловно, это более характерно для среднего сознания, причем, как для иудейского, так и эллинского. Обратим внимание, что встретились два врага: иудаизм и эллинизм. Но как же единодушны они в своем желании уничтожить Добро и Жизнь.
Цинизм, скептицизм, распущенность природных инстинктов встретились с иудейскими зелотами, ревностно любящих, как они думали своего Яхве, чтобы создать на первый взгляд удивительное смешение. Но это смешение сознаний позволяло не замечать уничтожение духовного начала в человеке. Выступив совместно против Добра, привели к победе в своих душах торжествующее зло, что впоследствии привело, как мы помним, к взаимному истреблению. Но Добро, преодолевая мучения, побеждала иудейский и римоэллинский мир.
Церковь Христову распинали, а Она благословляла, верила, что наступит время Боготоржества, верила и тогда, когда, казалось, весь мир обезумел, отрекаясь от Христа.
Впадшим в безумие виделась эпоха Диоклетиана и Галерия, обрушивших на христиан всю мощь государственной машины Римской империи.
Уже была отброшена видимость свободы, и Рим из системы принципата плавно переходил в откровенную тиранию – доминат. Цезарь объявил себя богом и господином. Это кажется на первый взгляд странным, потому что, например, Диоклетиан многими историками считается человеком, обладавшим здравым рассудком. Возможно, что, объявив себя богом, император пытался спасти таким странным образом древнюю религию Рима, систему верований предков, в которой все было по-человечески понятно. У предков же всегда был герой. Но так как герою взяться некуда, то им становился император. И уже не просто человек, но человекобог.
Человекобог же не может потерпеть присутствие Богочеловека: он будет стремиться Его устранить, положит все силы, чтобы распять Его, распять Его Церковь.
Ради уничтожения Церкви готовы были пойти на ограничение гражданских свобод, чтобы вместо Божественного Бытия утвердить примитивное существование человеческого естества, отдавшись в рабство магии и астрологии.
Началось систематическое истребление христиан. Эдикт 303 года фактически давал право убивать каждого христианина. Причем этот эдикт распространялся не только на бедных, но и даже на порфироносных христиан. Вслед за Царем-Христом они проходили путь гонений и казней. Жена Диоклетиана Прииска, его дочь Валерия принуждались к отречению Христа, но они, возлюбив Бога, не пожелали предать Его. Они потеряли имущество и из-за домогательств Максимина Дазы находились в тюремном заключении; их перевозили из одного города в другой (и это при живом муже и отце). Они отказались стать мертвыми душами: бегут от Максимина, но попадают в руки еще худшего варвара – Августа Лициния; бегут и от него и пятнадцать месяцев будут скитаться в плебейском платье, пока их не найдут в Фессалии, где обезглавят, и трупы выбросят в море.
А их отец и муж закончит свою жизнь в Солоне, разводя овощи и покончив с собою, приняв яд. Смерть его близких утвердит Правду, его же – удостоверит тщетность и лживость всех его дел и поступков, приведших к такому печальному финалу.
Против Правды ложь бессильна, и даже Галерий был вынужден подписать декрет о веротерпимости, где разрешил христианам собираться «без опасений и препятствий лишь с тем условием, чтобы всегда оказывали должное уважение существующим законам и властям».
Языческий мир уходил в судорожных конвульсиях, но боялся признать Правду Христа. Однако у него уже не было время для маневра: время выбора жениха уже наступило, иначе можно было остаться старой девой. Двойственность могла привести только к разладу и к самоуничтожению. Это стали понимать последние императоры-язычники. Последним был Лициний, выступавший, кстати, то в роли Пилата, то - Каиафы. Свой путь он завершил печально.
Но почему все-таки столь грозный языческий мир не смог победить христианство? Триста лет бесконечных гонений, убиений, пожаров и костров из человеческих тел, казалось, должны были уничтожить Православную Церковь? Но произошло обратное. Церковь одержала победу. Видимо, одна из причин заключалась в том, что христианский мир не философствовал, а совершил свой нравственный выбор, идя вослед Правде-Христу, предпочитая сиюминутности Вечность. Ради победы Господь шел на распятие.
«Когда же насмеялись над Ним, сняли с Него багряницу, одели Его в собственные одежды Его и повели Его, чтобы распять Его. И заставили проходящего некоего Киринеянина Симона, отца Александрова и Руфова, идущего с поля, нести крест Его. И привели Его на место Голгофу, что значит: Лобное место. И давали Ему пить вино со смирною; но Он не принял. Распявшие Его делили одежды Его, бросая жребий, кому что взять. Был час третий, и распяли Его. И была надпись вины Его: Царь Иудейский. С Ним распяли двух разбойников, одного по правую, а другого по левую сторону Его. И сбылось слово Писания: и к злодеям причтен. Проходящие злословили Его, кивая головами своими и говоря: э! разрушающий храм, и в три дня созидающий! спаси Себя Самого и сойди со креста. Подобно и первосвященники с книжниками, насмехаясь, говорили друг другу: других спасал, а Себя не может спасти. Христос, Царь Израилев, пусть сойдет теперь с креста, чтобы мы видели, и уверуем. И распятые с Ним поносили Его. В шестом же часу настала тьма по всей земле и продолжалась до часа девятого. В девятом часу возопил Иисус громким голосом: Элои! Элои! ламма савахфани? — что значит: Боже Мой! Боже Мой! для чего Ты Меня оставил? Некоторые из стоявших тут, услышав, говорили: вот, Илию зовет. А один побежал, наполнил губку уксусом и, наложив на трость, давал Ему пить, говоря: постойте, посмотрим, придет ли Илия снять Его. Иисус же, возгласив громко, испустил дух. И завеса в храме раздралась надвое, сверху донизу. Сотник, стоявший напротив Его, увидев, что Он, так возгласив, испустил дух, сказал: истинно Человек Сей был Сын Божий. Были тут и женщины, которые смотрели издали: между ними была и Мария Магдалина, и Мария, мать Иакова меньшего и Иосии, и Саломия, которые и тогда, как Он был в Галилее, следовали за Ним и служили Ему, и другие многие, вместе с Ним пришедшие в Иерусалим» (Мк. 15: 20-41).
Живущий в Истине не умирает вовек. И несущий Крест создает иную реальность. Крестом была побеждена античная цивилизация. Крестоносец переходил из царства необходимости в Царство Свободы, в которой стихии были подвластны Божественному Бытию. Конечно, выдержать крестоношение невероятно трудно, и это выдержка доказывает безусловную помощь со стороны Бога.
Находясь на кресте, человеку трудно контролировать свое сознание: лопаются легкие, перетягиваются жилы, пересыхает во рту и западает язык. И мучители, зная это, предлагают приговоренным дурманящий уксус, чтобы при последнем издыхании лишить человека осознанного принятия вечности. Выдержать крестное мучение способен только человек Божий. Тот, кто погибает из-за совершенных преступлений, пребывает в области физических инстинктов: смерть видится освобождением от боли, но не возрождением к Новой жизни. Христос же совершил с человеком перелом: физическая боль, принося скорбь, уже не управляла человеком. На Кресте человек становился действительно свободным. В этом парадоксе и антиномии один из фундаментов Учения Христа.
И ради нашей свободы Творец взошел на Крест. Там, на Кресте, Он был одинок. Впрочем, то, что люди покинули Господа, было закономерно: раб не мог понять Свободы, не приняв Её в свое естество. Бог же в одиночестве призывал Бога, показывая нам, что в самые тяжелые времена необходимо в первую очередь обращаться к Богу. Даже тогда, когда, кажется, что Он покинул, и нет уже сил терпеть преступления этого лживого и лицемерного мира, необходимо предавать свою душу в Его руки. Те руки, которые пропяли «добрые» язычники, но ожидающие нашего к Нему Обращения. Господь взошел на Крест, чтобы мы стали другими, как говорят Св. Отцы, обожженными.
Св. Григорий Богослов размышляет: «Кому и для чего пролита Сия излиянная за нас Кровь – Кровь великая и преславная Бога и Архиерея и Жертвы? Мы были во власти лукавого, проданные под грех и сластолюбием купившие себе повреждение. А если цена искупления дается не иному кому, как содержащему во власти, спрашиваю: кому и по какой причине принесена такая цена? Если лукавому, то как это оскорбительно. Разбойник получает цену искупления, получает не только от Бога, за свое мучительство, берет такую безмерную плату, что за неё справедливо было пощадить и нас. А если Отец; то, во-первых, каким образом? Не у Него мы были в плену. А, во-вторых, по какой причине Кровь Единородного приятна Отцу, Который не принял и Исаака, приносимого отцом, но заменил жертвоприношение, вместо словесной жертвы дав овна? Или из сего видно, что приемлет Отец, не потому, что требовал или имел нужду, но по домостроительству и потому, что человеку нужно было осветиться человечеством Бога, чтобы Он Сам избавил нас, преодолев мучителя Силою и возвел нас к Себе чрез Сына посредствующего и все устрояющего в честь Отца, Которому оказывается Он во всем покорствующим? Таковы дела Христовы, а большее да почтено будет молчанием». А в другом месте Св. Григорий добавляет: «Мы возымели нужду в Боге, воплотившемся и умерщвленном, чтобы нам ожить».
Ожить не ради продолжения греховного существования, но ради великого торжества Свободы, обретаемой в Ограде Божественного Бытия, Которое есть Церковь Живая. Св. Ириней Лионский скажет: «Где Церковь – там и Дух Божий, где Дух Божий – там и Церковь».
Живущий в Духе и приемлющий Божественную Плоть пребывает в реальности Первобытия, удостаиваясь высшего совершенства. Но, чтобы достичь этого совершенства, необходимо доказать свою духовную готовность к встрече со Своим Творцом. Отсюда и похвала мученичеству, которое претерпевали истинные христиане.
«Оно есть основание жизни и веры, оно есть опора спасения, союз свободы и чести, и хотя есть нечто и другое, посредством чего можно достигать света, однако достигать обещанной награды гораздо лучше посредством искупительных наказаний. Оцените сколь велика слава, когда дух, совлекшись похотей сей жизни и отрешившись от всей природы и общения с миром, противостоит нападению противника и не страшится жестокости мучителя, когда человек воодушевляется тем именно мучением, от которого, по-видимому, должен был погибнуть, когда он в том именно находит укрепление своих сил, чем наказывающий думает увеличит мучения. Ибо, хотя отскакивающие от твердых ребер когти (род орудий пытки) снова запускаются в раны, и хотя при ударах бичами, ремень с оторванной частью тела снова возвращается на одно и то же место, - но мучимый стоит неподвижно, мужественно препобеждая казни свои и сосредотачиваясь в самом себе; потому что во время этого торжества палачей, Христос, за которого мучимый страдает, терпит более, чем сам мучимый. И если бы кто отверг когда Христа, то подвергается вине тем самым, чем должен был одержать победу; отсюда необходимо все терпеть тому, для которого от казни зависит победа» (Св. Киприан Карфагенский).
В этом мучительном шаге человек проявляет свою любовь к Богу. Сама Любовь сораспинается вместе с человеческим естеством. И теперь человек готов умереть, чтобы воскреснуть вместе с Богочеловеком. Ради этого воскресения христианин шел на безусловный подвиг.
И совершающий этот подвиг соединим телом и кровью со Своим Христом. Совершается так чаемое человеком освещение, созидание Святого Царства уже здесь на земле. При этом происходит освобождение не только человеческого естества, но и всей природы. «Ибо Бог всем богат, и все принадлежит Ему. Надлежит также, чтобы и самое творение, восстановленное в первобытное состояние, беспрепятственно послужило праведным; и это показал Апостол в послании к Римлянам, так говоря: «Ибо тварь с надеждою ожидает откровения сынов Божиих; потому что тварь покорилась суете не добровольно, но ради покорившего ее, в надежде, что и сама тварь освобождена будет от рабства тления в свободу славы сынов Божиих»» (Св. Ириней Лионский).
И в этом истинная любовь, когда, восходя на Крест, думаем и о порабощенной в результате нашего греха твари. Согрешили в ветхом Адаме, встаем в Новом. Который показывает нам пример в каждом Своем поступке. Пример не умозрительной любви, но делательной. «Он соделался смертным, чтобы мы могли быть бессмертными, и подвергся общему человеческому жребию Тот, Который управляет человеческим жребием, чтобы ясно было, что Он для нас совершил то, что претерпел» (Св. Киприан Карфагенский).
Вся античная философия меркнет пред тем, что совершил Господь. Вместо умозаключений Бог Своим подвигом учит нас последовательно строить по кирпичику здание Любви и Свободы, Вечности и Непостижимости.
И основанием этого здания является – Личность Иисуса Христа. Не абстрактная теория, а самый что ни на есть Человек. И человек соответствует своему наименованию тогда, когда в нем Бог. Во имя этого великого факта было совершенно распятие. В противном случае превращаемся в членов животного царства. Кстати, гипотезу о нашем животном происхождении человечеству постоянно навязывают уже в течение многих веком, тем самым, отказывая в Богобытии. Вместо высшего предлагают низшее. Поэтому от каждого христианина требуется исповедания его веры.
Стоит удивляться мужеству древних христиан. В Риме до сих пор показывают древние катакомбы, где сооружались подземные усыпальницы, в которых хоронили мучеников веры и любви. Гробницы праведников служили указанием пути от одного храма к другому. Это были светильники, рассеявшие тьму подземного мрака. Откроем месяцеслов и обнаружим имена мучеником, в честь которых, может быть, и сами названы: увидим их потрясающую отвагу и твердость. Возможно, поэтому аморфный античный мир содрогнулся и склонился пред величием Малых сих.
Они «совершенно освободились от отвратительнейшей бездны мира, - они победили условие насильственной смерти», - скажет Св. Киприан из Карфагена.
Как известно, человек издревле боится смерти. И зачастую страх смерти толкает его на совершение тяжелых ошибок и преступлений; или же на полное пренебрежение жизнью, ибо понимает, что все закончится смертью; или же, во многом по той же причине, бросается в пучину наслаждений и разврата, превращаясь, тем самым, в человека только по внешнему виду, но никак по званию; или же привыкли к смерти как чему-то обыденному и необходимому условию продолжения рода; или же, как следствие защиты государства и народа, которые обожествляются, превращая человека в часть этого «божества». Но человека это не могло удовлетворить, и он продолжал познание смерти, через которую начинал приходить к осознанию жизни.
Наверно, поэтому древние христиане воздавали похвалу мученичеству, ибо чрез него приходило узнавание Истины. Узнавшие же, рассказали, что есть ад и есть рай. И ад – это плата за равнодушие; рай – за твердость и любовь.. «Рай Божий украшается исповедниками, а наполненная геенна горит вечным огнем», - писал Св. Киприан.
Христианский мир задавал вопрос: стоит ли ад того, чтобы в нем пребывать? Сомнительно, чтобы бесконечные страдания оставили кого-либо равнодушными. Необходимо только достучаться до сознания и разбудить его, показывая истинное положение вещей. Как когда-то Св. Павел и Иулиания своей твердостью и подвигом обратили к Христу своих палачей Квадрата и Акакия и некоего Стратоника, жителя их города. Эти люди, подобно разбойнику, висевшему рядом с Христом на Кресте, вспомнили о своем первоначальном предназначении, о том самом первобытие, когда человек беседовал с Богом в раю и был свободен. Не раздумывая, по велению сердца, пренебрегая самой смертью, возвратились к своему Творцу. Их ничего не остановило. И, наверно. У них был налаженный быт, семья (надо было съездить к теще на дачу), так называемые милые привычки и удовольствия – вот все это брошено ради Вечности и настоящей Свободы и Любви. Этих людей казнили в присутствие цезаря Аврелиана, который остался в прошедшем мире, где смерь – последнее пристанище бессмысленно совершенных дел. Он остался в страхе перед ней, ибо ею пугал других.
Убийца сам когда-то будет убит, что и случилось с римским цезарем. Смерть торжествовала там, где ее принимали, а там, где ее не принимали – она отсутствовала. Принимают же ее там, где существуют временным и тленным, не принимают – где Вечным и Нетленным.
Правда, иной раз полагают, что человеку трудно принять ясное и четкое решение; часто его сознание находится на распутье, что и мешает принять решение.
К таковым обращается Св. Киприан: «Если увлекает тебя честолюбие и привязывает множество заключенных в кладовых денег, которые всегда отклоняют от доброго намерения, и преданную Господу Своему душу подавляют страхом мучения, то прошу повторяй небесные слова, сказанные Самим Христом: кто погубит душу свою имени Моего ради, прииимет в сей жизни сторицею, а в будущей наследит живот вечный (Мф. 10), что мы должны почитать выше всего, дороже всего и полезнее всего. И пусть на дорогих одеждах будет бросаться в глаза узорами пурпур и золото просвечивать тонкими нитями, пусть дорогие металлы, о которых ты заботишься, находятся в кладовых; но если не ошибаюсь, все это почтется пустым и бесполезным, если, при изобилии у тебя всего, недостанет у тебя одного спасения. Так и Дух Святый говорит, что мы ничего не можем дать вместо души своей. Аще мир весь приобрящет, - говорит Он, - душу же свою отщетит. Или что даст человек измену за душу свою (Мф. 16, 26)».
Возможны возражения, что не всем дано услышать голос Божий. Это от лукавого. Господь каждому являет свой Образ и предоставляет совершить нравственный выбор. Но этот выбор предполагает путешествие по узкому и тесному пути. «Суетно все, что видим, и что, будучи основано на непрочном основании, не может поддержать своей прочности; ибо, что берет начало свое во времени, временем и сокрушается. Потому, дабы не показалось что-либо приятным или вожделенным и дабы не предпочесть чего-либо желанию вечного спасения, все, отринутое божественными заповедями, не имеет в себе право и законности» (Св. Киприан). И, дерзну добавить, смысла.
Отсутствие смысла рождает бред и фантазии, т.е. иллюзию жизни. Эта иллюзия отправляет к злодеям, кричит о нормальности и ненормальности, фиглярничает и поносит, устраивает трагикомедию, но христианское сознание держит в памяти реальное и фактическое Бытие. Это Бытие требует бескомпромиссности. В нашей земной жизни, порой, семейные обстоятельства отвлекают от Вечности. Жена, дети восстают на Высшую Истину, подобно жене Иова требую отречения от Бога; в таком случае необходимо идти вослед Богу, и, как и Иову, будет Божественное воздаяние. Кто же Вечности предпочтет тление, останется в пленительном и очаровательном состоянии, тем самым, совершив свой нравственный выбор. Древние христиане в большинстве своем сумели сделать выбор. И сила их была во Христе. Иначе победа была бы невозможна.
Уверенность во Христе давало упование, что после погребения, обязательно произойдет восстание. Потому последователи Христа шли за своим Богом беспрекословно, дыша Его жизнью, достоинством и свободой.
«И как уже настал вечер, — потому что была пятница, то есть день перед субботою, — пришел Иосиф из Аримафеи, знаменитый член совета, который и сам ожидал Царствия Божия, осмелился войти к Пилату, и просил тела Иисусова. Пилат удивился, что Он уже умер, и, призвав сотника, спросил его, давно ли умер? И, узнав от сотника, отдал тело Иосифу. Он, купив плащаницу и сняв Его, обвил плащаницею, и положил Его во гробе, который был высечен в скале, и привалил камень к двери гроба. Мария же Магдалина и Мария Иосиева смотрели, где Его полагали» (Мк. 15: 42-47).
Кому, действительно, было тяжело еще понять смысл происходящего, так это Иосифу из Аримафеи. Но и в том и сила, что он, не взирая на опасности и возможные препятствия и гонения, он взял Тело любимого Господа и положил в гробе, высеченном, видимо, для самого себя. Возможно, неосознанно или по наитию Духа Святага, он стал, положив Христа в гроб, причастником Вечности, как бы показывая, что смерь для него уже не существует, ибо умер Тот, Который бессмертен. В этой антиномии Непостижимость и Суть Божества. Но человек, если его сердце движимо любовью, получает от Господа необходимое откровение, которое не обязательно, может быть, выражено словами. Это откровение и получил Иосиф.
Рядом с Господом были такие же, как и он, сердечно преданные Любви. Великие женщины, ставшие примером и Начатком Апостольской Церкви. Они сопровождали Господа весь Его скорбный путь, присутствовали при таинстве смерти, чувствуя, что это не печальный конец великого пророка, но нечто большее. Потому так необходимо запомнить место, где Его полагали.
Весь мир объяла тьма, наступала страшная ночь перед субботой. Вот только могла ли она (суббота) дать покой, когда Вершителя этого покоя уложили в гробницу?
О, если бы смерть действительно победила, тогда всякое существование и жизнь потеряли бы всякий смысл. Но этого не могло произойти, потому что Бог есмь.
Действительно, в ту страшную субботу многим показалось, что Его нет, и даже Апостолы в страхе прячутся по неведомым горницам, чтобы их никто не узнал и не нашел. Им кажется, что все их надежды провалились сквозь землю, развеялись прашным дымом.
Иудея же затаилась: она охраняла гроб и субботствовала, подозревая, что что-то должно произойти. Зачем ставится охрана? Когда знаешь, что будет событие, которое неизбежно. Но охрана ставится и из-за страха. В таком же страхе пребывал и античный мир: он ожидал, боялся, безумствовал и воевал. В далекой Италии цезарь Тиберий наводил ужас на своих подданных, и этот ужас был реальным. Да и как не ужасаться, когда знаешь, что смерть есть завершение осмысленного бытия.
Рим будет склоняться к скептицизму и атеизму. Он ему кажется разумным и успокоительным, готовящим кладбищенскую субботнюю тишину. На кладбище все завершится, и потому не следует ли думать о дне сегодняшнем, цепляясь за жизнь всеми доступными и недоступными средствами, не замечая, что не столько живут, сколько имитируют жизнь. В этой иллюзии реальной была только смерть, которую не понимали и боялись. Бесконечные войны представляли собой не борьбу со смертью как таковой, не даже философскую победу разума, но обыкновенную резню на выживание.
Ночь опустилась на землю. Но кого-то это устраивало. В ночи продолжается отрицание Бытия, значит, смерть, а не жизнь управляет всяким естеством. И последним нашим прибежищем станет ад.
Но этот ад уже подвергался разрушению, его стены сокрушал сошедший в него Господь. Ад был объят Светом. То, что казалось незыблемым и несокрушимым рушилось как карточный домик. Ужас сковал грешников. И нет здесь цезарей и македонских царей, Клеопатры иль Нефертити, Перикла или Ксеркса, Дария или Ирода, но страждущие и погибающие в жуткой безнадежности, наблюдающие, как Свет, освобождает праведников из, казалось, вечной темницы.
Мир еще пребывал в рабстве, даже не веря в возможности ада и рая, но за гробом, вершилась уже жизнь, созидалось Вечное Бытие и Святое Царство.
В этом совершении заключалась истинная суббота и истинный покой. Но страшен удел тех, кто не принимает Святую Любовь. Святая Церковь напоминала, возбуждая в своих последователях ревность по Богу, показывая картины удаленности от Бога и Его присутствия.
Св. Киприан скажет: «Страшное место, называемое геенной, стонет от ужасного вопля мучимых и постоянно извергает невыносимый жар печи, пламенеющей огнем, изрыгаемым среди густого мрака страшной ночи, - клубы огня сжимаются и разливаются для различного рода казней». И совсем другая картина, которую показывает тот же автор: обитель праведников, в «Которой пребывает благодать… Нет там ни холода, ни зноя; не бывает там того, чтобы поля отдыхали во время осени и чтобы плодоносная земля давала плоды при наступлении новой весны; там всегда одинаковое время, там всегда плоды, потому что нет там ни лунных изменений, ни исчисления часами солнечного течения, ни день не сменяется там ночью. Люди наслаждаются радостным покоем, обитают в таком приятном месте, из которого берет начало источник, который сперва прямо струится в своем ложе, а потом, извиваясь в своем течении, быстро падает на излучинах, чтобы разделится на новые потоки».
В Великую субботу, сойдя в ад, Господь предоставил каждому выбор: ад или рай. И Церковь, как сосуд Божий, непрестанно обращается к миру со словом обличения и спасения. А в той далекой древности, когда царила сумятица в сознании, Святые в доступной форме объясняли преимущества жизни над смертью, любви над ненавистью, свободы над рабством.
И, конечно же, античный мир был поражен мужеством христиан. Вместо проклятий, они благословляли своих мучителей. Они шли на смерть, уверенные, что это не завершение бытия, а его продолжение. И это не было умопомешательство, как некоторые пытались преподать подвиг христиан-мучеников, это было осознанное решение. Четверть населения империи не могло сойти с ума. Какие имена: Апостолы Павел и Петр, все остальные Апостолы. И что важно в первые века к Христу стали приходить эллины, знаменитый врач Лука напишет Святое Евангелие, а Святой Дионисий, философ Ареопага, будет повествовать о Божественном Мраке. Вместе с эллинами и латинский мир, считавший себя повелителем Вселенной, начинал склонять свою главу пред величием Христа. Тертуллиан будет так яростно проповедовать Христа, что удивит своей ревностью не только Запад, но и Восток.
Но, чтобы пришла окончательная победа, необходимо было пройти страшные гонения. Почти все Отцы Древней Церкви претерпели мученическую кончину. Они знали, что ад побежден, и побеждающий наследует жизнь вечную. Наконец, римские цезари, стали постепенно признавать Церковь, издавая эдикты о веротерпимости. Цезари еще лицемерят, как Лициний, они еще будут продолжать гонения. Тот же Лициний прикажет казнить сорок воинов Севастийских, отказавшихся предать Христа. Но это уже были судорожные движения античного мира. Никакой цезарь уже не мог остановить Торжество Православия в Ойкумене. Вслед за погребением наступало Воскресение. И мир знал, что это Воскресение неизбежно наступит, ибо прежде уже воскрес Спаситель.
«По прошествии субботы Мария Магдалина и Мария Иаковлева и Саломия купили ароматы, чтобы идти помазать Его. И весьма рано, в первый день недели, приходят ко гробу, при восходе солнца, и говорят между собою: кто отвалит нам камень от двери гроба? И, взглянув, видят, что камень отвален; а он был весьма велик. И, войдя во гроб, увидели юношу, сидящего на правой стороне, облеченного в белую одежду; и ужаснулись. Он же говорит им: не ужасайтесь. Иисуса ищете Назарянина, распятого; Он воскрес, Его нет здесь. Вот место, где Он был положен. Но идите, скажите ученикам Его и Петру, что Он предваряет вас в Галилее; там Его увидите, как Он сказал вам. И, выйдя, побежали от гроба; их объял трепет и ужас, и никому ничего не сказали, потому что боялись» (Мк. 16: 1-8).
Воскресение вошло в плоть и кровь каждого христианина: Воскресение победило римское языческое государство. Была зажжена свеча, которую уже невозможно было потушить. Но вначале было не так. Ужас и трепет объял женщин. Движимые сердечной любовью они пришли к Гробу. И, конечно же, не ожидали, что не будет Тела Господня. Кроме того, явление Ангела смутила их души невероятно: явление Ангела в Иудее не всегда воспринималось как добрая весть, к тому же женщины были не способны вместить эту странную для них весть. Чтобы эта весть отразилась в их сознании, необходим был факт. Как известно, вера в своей основе, как это не покажется парадоксальным скептическому сознанию, несет свершившиеся событие.
Пока не увидели Воскресшего Бога, женщины пребывали в смущении и молчании. Это естественно. Большинство людей, порой, до сих пор, либо молчат о данном событии, либо пребывают в неверии. Конечно же, чтобы уверовать в Жизнь, Ее нужно увидеть. И Господь, зная человеческое сердце, явился пред Своими учениками
«Воскреснув рано в первый день недели, Иисус явился сперва Марии Магдалине, из которой изгнал семь бесов. Она пошла и возвестила бывшим с Ним, плачущим и рыдающим; но они, услышав, что Он жив и она видела Его, — не поверили. После сего явился в ином образе двум из них на дороге, когда они шли в селение. И те, возвратившись, возвестили прочим; но и им не поверили. Наконец, явился самим одиннадцати, возлежавшим на вечери, и упрекал их за неверие и жестокосердие, что видевшим Его воскресшего не поверили. И сказал им: идите по всему миру и проповедуйте Евангелие всей твари. Кто будет веровать и креститься, спасен будет; а кто не будет веровать, осужден будет. Уверовавших же будут сопровождать сии знамения: именем Моим будут изгонять бесов; будут говорить новыми языками; будут брать змей; и если что смертоносное выпьют, не повредит им; возложат руки на больных, и они будут здоровы. И так Господь, после беседования с ними, вознесся на небо и воссел одесную Бога. А они пошли и проповедывали везде, при Господнем содействии и подкреплении слова последующими знамениями. Аминь» (Мк. 16: 9-20).
Что может быть реальнее совершенного чуда? Воскресение – вот водораздел между христианами и остальным миром. Воскресение – это победа жизни над смертью не только в загробном мире, но в видимом и телесном, превращая его бытие в реальность. Воскресение – сбывшееся чаяние ветхого Адама, которое он ожидал столько тысяч лет. Вся прежняя мера и суть вещей изменялись кардинальным образом. Произошло главное – побеждена смерть. Человек возвращал себе потерянную Вечность, заложенную даже в его имени: сатанинские оковы были сброшены, и начиналась истинная свобода.
Именно поэтому Христос первой явился Марии Магдалине, бывшей в бесовском плену больше всех людей. Пораженная в свое время семикратным бешенством, она, получив освобождение, на собственном существе осознала изменения структуры человеческого естества. Увидев же Воскресшего Христа, она и сама воскресла, перестав быть ветхозаветной рабыней, перейдя в Божественное естество. И обратим внимание, о чем уже говорилось выше, что Господь явился именно женщине, подчеркнув ее высочайшее значение, поднимая сию половину человеческого рода из самого унизительного состояния.
Воистину, только став прахом, дойдя до адских глубин, возможно, после дойти до Неба. Идя же к Нему, уже нет сил молчать, но громко восклицаешь, делясь великой радостью с ближними.
Но такая великая радость кажется странной. И, наверно, бедную Марию называли чудной, чуть ли не сошедшей с ума. Трудно, находясь во тьме, в мгновения ока, оказавшись в свете, поверить в его существование и ясно различить предметы. Вполне от непривычки можно ослепнуть. Такая опасность грозила Апостолам. Они еще пребывают в тайникам ветхозаветного замка. И, хотя к ним пришли уже два путника, изрекших благую весть, но им страшно выйти из темницы, протянуть руку, чтобы сделать шаг на лестничную ступень, ведущую ввысь, к свету.
Вот так и античный мир, потрясенный взирал на христиан, идущих с улыбкой на смерть, читающих радостные молитвы, когда их отдавали на съедение зверям. Это неудобовразумительное чудо могло убедить эллина и римлянина только личным примером и величайшим мужеством, а Рим, в этом ему не откажешь, мужество ценил.
Рим видел осиянные светом лица. Приходило реальное понимание, что Истина Воскресения не сказка, а бытие, если ради этого бытия готовы отдать самое драгоценное, что есть у человека – жизнь. Свет, явленный миру побеждал языческую тьму, побеждал Сам, явившись в тайники ветхозаветного замка, превращая их в сияющую горницу, наполняя верою и свободою недавних рабов. И эти рабы, став свободными, по закону Божественного взаимодействия, стали передавать ее другим. Такова Суть Свободы и Любви – постоянно находиться во взаимном сотворчестве. И, конечно же, через сотворчество человек приближает себя к Творцу. Но для истинного творчества необходимо полное отрицание прежнего существования. И последователи Христовы именно таким неистовым отрицанием старого мира побеждали дряхлеющую римскую империю. Хорошо об этом писал русский мыслитель Александр Герцен в своих «Письмах об изучении природы»:
«Христианство является совершенно противоположным древнему порядку вещей; это не то половинное и бессильное отрицание, о котором мы говорили. (Сравните созидающее разрушение Блаженного Августина с esprits forts древнего мира или с их отчаянным скрежетом зубов. Плиний, например, говорит, что единственное утешение людям состоит в том, что боги также не всемогущи, не могут себя сделать смертными, людей бессмертными, ни того, чтоб прошедшее не было, или чтоб два раза десять не было двадцать. Он с горьким упреком замечает, что люди, не довольствуясь Олимпом и не имея сил отречься от него, выдумали себе новые цепи, склонились перед отвлеченными страшилищами – пред случаем и счастием, и трепещут безумно перед собственными вымыслами… ) а отрицание, полное мощи, надежды, откровенное беспощадное и уверенное в себе. Возьмите «De Civitate Del» Августина и полемические сочинения первых христианских писателей, - вот как надобно отрекаться от старого и ветхого; но так можно отрекаться, имея новое, имея святую веру. Добродетели языческого мира – блестящие пороки в глазах христианина; в статуе, перед красотой которой склонялся грек, он видел чувственную наготу; он отказывается от прекрасного греческого храма и помещает алтарь свой в базилике, лишь бы не служить Богу истинному в тех стенах, в которых служили бога ложным. Вместо гордости, христианин смиряется; вместо стяжания он обрекает себя добровольной нищете; вместо упоений чувственностью, он наслаждается лишениями. (Выражение, принадлежащее Григорию Назианзину в письме Василию Великому: «Помнишь ли, - говорит он, - как мы наслаждались лишениями и постом?») Христианство было прямым, резким антитезисом тезису древнего мира».
Христос победил, приняв образ раба, чтобы вывести человечество к Свободе, окончательно уничтожив плен. И не стоит жалеть о красотах античного мира; они тленны и смертны: новая эпоха предлагала бессмертие. И это бессмертие получили верные, преданные Христу, очищенные Святой водой, возрожденные к Небесной жизни.
Конечно, были такие, что утверждали, будто бы это воскресение касается только Христа, но не Его последователей. Против этого суждения, признающего воскресение головы, но не всего тела повела решительную борьбу Дренеапостольская Церковь.
Св. Ириней Лионский приводил пример зерна, которое, истлевая, производит новый плод, следуя в этом за Апостолом Павлом, который писал, что Господь «оживит и ваши смертные тела», а в первом послании к Коринфянам Апостол прямо указывает: «Так и воскресение мертвых: сеется в тлении, восстает в нетлении», и поясняет: «…то, что сеешь, не оживет, если не умрет», и далее: «Сеется тело душевное, восстает тело духовное».
Но, когда совершится общее воскресение, то любопытным открыто в Откровении Св. Иоанна Богослова. Но с Воскресением Христа произошло главное: вместо ветхого Адама миру явлен Новый – Иисус Христос.
Жизнь человека перестала быть существованием, она становилась Бытием. Внешне это также происходило чувствительно. Вспомним страх, который господствовал в империи Тиберия, Калигулы, Клавдия, Нерона, Домициана и Коммода, совершенно иной мир наблюдаем во времена Константина Великого, победителя язычников, знаменитого законодателя и умиротворителя Ойкумены. Он первый из Августов поднял знамя с изображением Христа и Сим победил. Лабарум вошел в плоть и кровь эллино-римского мира. Эпоха разлада завершалась. Отныне помазанник Божий был смиренным христианином, власть его не ему принадлежит, но Христу. Отныне все действия власти будут соизмеряться с заповедями Сына Божьего: мир становился, хотя бы внешне, но христианским. Эллинизм уходил в прошлое, становясь предметом изучения ученого мира.
Начиналась борьба за души человеческие не только в страдании и мучительном подвиге, но и с властью, данной Богом. Но главное изменение, конечно, происходило во внутреннем человеке, который обрел видимый путь к Свободе. Возможным это стало в результате величайшего чуда – Воскресения Христа.
Мучительные роды древности наконец-то завершились, и теперь начиналась историческая юность, дававшая миру величайшие образцы подвига и самоотвержения. Происходило утверждение личности, и тот, кто хотел бы познать это утверждение личности во Христе должен спуститься на своей ладье-душе к берегам потрясающего IV века, когда закладывались основы церковного канона, когда Соборная Церковь заложила фундаментальные основы, сдвинуть которые уже никому не под силу. Церковный корабль решительно вступал в житейское море, уверенный в победе, ибо днище Его состояло из мученических, Святых тел, а рулевой – Иисус Христос.
