На пределе мужицких сил
под обстрелом немилосердным
я осколочным получил
назначение в Полк Бессмертный!
И покуда прощальный гимн
музыканты не отыграли,
ты запомни меня живым
а не строчкой в мемориале!
(Пётр Казаков)
Благословенная Мати-пустыня: мы вернулись с Юрьевой горы! Там за Водлозером на необъятных пространствах заповедной тайги раскинулась наша Северная Фиваида. Там «уснувшая в озерах Русь», и паломничество в эти заповедные места – это путешествие не только в пространстве, но и во времени. Здесь все то же, как и пять веков назад, как это было при основателе Троицкой обители святом отшельнике Диодоре, воссозданной и возрожденной теперь из небытия. Здесь все та же звенящая тишина, и небо так же близко, что можно дотянуться рукою – только потянись, и благодать Божья кажется почти что вещественною – хоть «на хлеб намазывай». Это и есть наш Русский мир – наша Святая Русь, за которую идет на Юге России жесточайшая война не на жизнь, а на смерть с осатанелым Западным миром. Сколько об этом после 24 февраля сказано слов, но с какими же болезненными ударами в наши головы загоняется та простая мысль, что война на Украине идет не за земли, но за самую душу народа и фронт этой борьбы раскинулся на всю Россию от края до края.
Водлозерская тайга зимой
Мы забылись на время, но сон был не долог. Пробуждение пришло сразу по возвращении из тайги с оглушительным известием от знакомого нам комбата из-под Сватова, что на луганщине «вчера вражеская артиллерия накрыла роту ваших подопечных». На Сватовском направлении противник собирал в то время силы для широко разрекламированного им «контрнаступа» и утюжил наши позиции. Ребят из Карельского батальона, только недавно мобилизованных и так и не успевших еще встретиться с врагом лицом к лицу, накрыла вражеская артиллерия на позициях под Куземовкой при рытье окопов, что немного севернее Сватова. Здесь почти вся география Карелии и не только – здесь вся Россия так, как батальоне условно названном мною Карельским и Нижний Новгород, и Саратов и Петербург. Южный ветер принес посреди зимы неожиданное потепление - снег с дождем и еще смертный холод свежих могил с полей Новороссии.
Вернувшись к Рождеству 2023 года из своей первой командировки на Донбасс, я не хотел ничего писать: слишком уж оглушительны были мои впечатления от увиденного там, и, казалось, что не найдется слов, чтобы передать их. Но теперь я должен, просто обязан, был написать хоть что-то ради памяти наших земляков, простых русских парней, не бегавших от мобилизации и без принуждения ушедших на фронт. Так родились мои первые фронтовые записки «со Сватовского рубежа». Затем я продолжил писать их и с Северского, и с Донецкого и Запорожского направления, но с самого начала я положил себе писать заметки литургические – о богослужении и «живых камнях» церкви – русских воинах.
Меня на войну никто ехать не обязывал. Сельский священник на дальнем приходе, я мог бы продолжать жить среди своих заповедных лесов в дальней карельской глубинке, служить на пустынных древних погостах, вдали от волнений и суеты мятущегося мира. Но нет, все не так – я внук победителя, мой дед Трофим был донбасский шахтер и сколько было сил он до победного 45-го «давил гадину», до Варшавы с боями дошел, а потом «лесных братьев» на Западной Украине из их схронов выкуривал. Но не докончили видать наши деды с этой заразой, внукам и правнукам своим доканчивать с нацизмом на Украине оставили. Так что Донбасс это и моя земля, и потому эта война – и моя война. Но я священник, и потому мое оружие не автомат, а слово Божье и Крест Животворящий! Вот почему я вслед за мобилизацией засобирался на Донбасс и поехал туда не сам, а со своим братом Валерием, у которого те же давние счеты с украинским нацизмом, как и у всех наших славных предков.
***
С весны 22-го года по настоящее время участок Сватово-Кременная считается одним из самых жарких, и здесь бои не стихают ни на один день. Командование ВСУ с самого начала бросало на этот участок иностранных наёмников так, что в радиоэфире почти не была слышна краинская речь – говорили только на польском. В последних числах декабря 2022 года ожесточенные бои велись в 13 километрах от Сватово у поселка Невельское. Наши наносили мощные удары с применением тяжёлых огнемётных систем ТОС-1 так, что находясь на удалении от разгоревшегося боя в десяток километров, мы по ночам наблюдали иллюминацию во все небо и раскаты грома от взрывов ракет, сотрясавшие землю под ногами. Украинским силам все же удалось закрепиться под Невельским и все дни нашего пребывания на этом участке фронта продолжались тяжелые бои с тяжелыми потерями для обеих сторон. У Кременной противник в составе двух аэромобильных бригад пытался ударить по нашим частям Карельской бригады с мобилизованными. Украинские командиры бросали своих бойцов в самоубийственное наступление. Ротная тактическая группа с бронетехникой попыталась прорваться близ Шипиловки. Но артиллерия и танкисты отработали хорошо: были уничтожены два взвода штурмовиков и много бронетехники. Можно было видеть бесконечные колоны военной техники, подтягивающейся в направлении боя, а в обратном направлении тянули раскуроченные бронемашины на сцепке и разбитые танки на трейлерах.
Выход наших танкистов на огневые позиции на Сватовском направлении
Находясь в расположении Карельской бригады, мы обходили каждый батальон рота за ротой, взвод за взводом: сидели с бойцами у костра, хлебали одной ложкой суп из «бич-пакетов», спали вповалку в тесных и душных землянках, нарытых повсюду в тощих лесополосах среди луганских полей. Где как не на войне и не в окопах в один вечер можно было сойтись и породниться душами с простыми парнями из разведроты да так, будто бы с детства были знакомы! Как священник я исполнял обычное пастырское дело: служил литургию, исповедовал, причащал, крестил. Дело это как будто бы привычное, но вот условия до невероятности необычные, и к ним надо было приспосабливаться с первых дней. Бутылка святой воды – одна на всех крещаемых, аналой – бруствер окопа, святой престол – ящики от снарядов, литургия – на ветру под грохот канонады. Но какая при всем при этом искренность и неподдельность выражения религиозных чувств у наших парней, какая обращенность ко Христу, какая жажда Правды Божьей! Воистину на войне неверующих не бывает!
Литургия в расположении Карельского батальона под Сватово
Мы проходили по позициям, словно бы по храму Божьему в день воскресного богослужения. Здоровенные и явно по прежней мирной жизни не церковные мужики в камуфляже снимали шапки и подклоняли головы под отеческое благословение. Многие благодарили нас за то, что мы не забываем о них и привели Живого Бога к ним на позиции. Служение же Божественной литургии в окопах совершалось, как сказано, «едиными усты и единым сердцем»… Вот кем после войны наполнятся наши уже изрядно опустевшие в последние предвоенные годы православные храмы. Так среди тягот окопной жизни рождаются наши будущие приходы, – думалось мне тогда, и мы молились о нашей победе над врагом, а в новогоднюю ночь желали друг другу только одного – вернуться всем живыми домой и непременно с Победой. Но, увы, смерть костлявая без спроса явилась на свой законный пир. Теперь по прошествии двух лет войны, хочется снова и снова вглядываться в лица наших ребят на тех будто бы и еще недавних фронтовых фотографиях. Соль Русской Земли. Теперь мы уже молимся не только «за здравие», но и «за упокой», перебирая скорбные списки наших павших земляков.
С бойцами из разведроты Карельского батальона
Карельская бригада в то время стояла на втором и третьем рубежах обороны, линия фронта проходила примерно в десяти километрах на Запад, но за спинами наших бойцов стояла тяжелая артиллерия и ракетчики, все летело через их голову, и в одну и другую сторону, и иллюминация по ночам была во все небо. Наших мобилизованных парней в то время в бой не бросали. Перед ними стояла задача прочно держать тылы передовых частей. Главная же трудность была в том, чтобы устоять в голой степи среди тощих лесопосадок, как-то выжить, наладить элементарный быт, не упасть духом и не опуститься от бессмысленного стояния. Поначалу спали на голой земле, прикрываясь под промозглым ноябрьским дождем полиэтиленовыми пакетами.
Мобилизованных после недолгой подготовки в лагерях под Питером привезли на грузовиках в ночь на 2 ноября, выгрузили здесь прямо в степи и оставили на выживание, а из инструмента были даны одни только лопаты. Вот и пригодились тогда знакомые с детства нашим карельским мужикам навыки безбытной лесной жизни. За два месяца обжились, стали становищами повзводно будто бы артели рыбацкие. Кострища, навесы, землянки, а кое-где и настоящие баньки в блиндажах – все сработали сами, из подручных материалов, за свой счет и своими руками. Не подкачала наших мужиков смекалка, да и опыт жизни на отхожих озерах пришелся как нельзя кстати. А случилось бы это с поляками, или пуще того с французами, или американцами – вряд ли бы и выжил кто, и военных действий не понадобилось бы. Так, что первую свою боевую задачу, «устоять не смотря ни на что», наши «карельские партизаны» выполнили успешно, и первую свою победу над врагом-непогодой «добыли в тяжелом бою».
Но ни холод, ни бытовая неустроенность, а раскисший на бесконечных дождях украинский чернозем, и непроходимая, непролазная грязь – вот главный бич окопной жизни в полях донбасской войны. Передвигаться по раскисшим полям могут только вездеходы «Уралы» и тяжелая гусеничная техника. Они же и размесили все проезды и подходы к позициям так, что ни пешему, ни конному не пробраться. Не требуются и минные заграждения. Если залип в грязь – сапоги не вытащить, а упал в бронежилете – без посторонней помощи не подняться. Жирный украинский чернозем напоминает загустевший столярный клей наполовину с мазутом. От одежды не отмыть, от сапог не отстучать, каждый шаг с трудом, на каждой ноге неподъемный ком. И шаг за шагом, километр за километром. День за днем.
Землянка - в таких «теремах» живут наши бойцы на позициях
Пороху в ближнем стрелковом бою наши ребята в то время еще не нюхали. Трудно было отделаться от чувства тревоги за них. Ведь все они друг перед другом воины бравые, а вот опыта боевых действий ни у кого из них нет, все они еще вчера мирные мужики. Но дух воинский не отнять - добрый дух! Не часто можно было слышать матерное бранное слово, и почти не было обычных обращений по уставу, все больше обращались и к начальникам, и к подчиненным уважительно по имени отчеству, и чаще всего только «вы». Почти как в мирной жизни. Удивительно. Но в третьем лице и по связи звучали, конечно, только позывные (Орел, Кум, Шуя и пр.) и это выдавало, что не на рыбалке мы и не на армейских сборах, а на реальной войне.
Кого тут на позициях нашего Карельского батальона было только не встретить. Вот начальник медпункта – знакомый врач из Пудожской районной больницы, студент Свято-Тихоновского православного университета, между прочим. А помощник его фельдшер Михаил живет в землянке, устроенной наподобие афонской пещеры – в темноте мерцают лампады, подсвечивают лики расставленных вдоль земляных стен икон. Разведчик по имени Игорь – мастер бокса, выступает на ринге, подписался на бой «без перчаток», каждый день находит время для тренировок. Он большой умница, но ходит словно блаженный, всем старается услужить, поддержать в трудностях, с удивительной простотой предлагает свою помощь и непрестанно, непрестанно благословляет своих товарищей именем Божьим. А вот начальник штаба – когда-то заканчивал Суворовское училище, в мирной жизни был директором одной из Карельских школ, объявлялся «человеком года» в нашей Республике, а на фронт ушел добровольцем. Мы с ним знакомы уж лет так двадцать и бывал он у нас в гостях не раз на Водлозере. Наш комбат законченный образ русского офицера - подтянутый, гладко выбритый, с идеальной выправкой военный человек, взвешивающий каждое слово и каждый свой жест. Отдав 28 лет армии, был на пенсии, преподавал на военной кафедре Петрозаводского университета тактику, нянчил внуков, а на войну пошел по призыву совести добровольцем. Замкомбата с позывным «Орел» человек небольшого роста, полный, немного неуклюжий, но только с первого взгляда. На самом же деле он настоящий герой и второй свой орден мужества получал в Кремле из рук Верховного. Всю жизнь Орел прослужил в ВДВ, но не усидел на «заслуженном отдыхе», добровольцем ушел хоть и не в десант, а всего лишь в пехоту, но все же в действующую армию и на фронт.
Отцы-командиры Карельского батальона
Перечислять я бы мог еще многих и многих удивительных людей с большой буквы, с которыми за короткий срок удалось довольно близко сойтись и даже подружиться. Я совсем не хочу сказать, что все в наших батальонах было идеально хорошо, что везде царил порядок и воинская дисциплина. Вовсе нет. Когда в одном месте собрано такое разноликое множество мужиков, людей разного возраста и социального положения, нельзя обойтись без эксцессов. Мне рассказывали немало трагических глупостей, происходивших большей частью по причине злоупотребления алкоголем.
- Что я могу с ними поделать, - говорил мне комбат, - наши мужики не разбалованы большими зарплатами, а тут им выдали положенные оклады! Что им делать с такими деньгами? А местные тут как тут. В применении дисциплинарных наказаний мы ограничены, штафбата у нас нет, расстрел перед строем тоже пока не практикуется. Вот устроили вытрезвитель, и комбат подвел меня к большому металлическому контейнеру в тощей лесопосадке, подержим здесь до утра, проведем воспитательную работу и отпустим. Самое большое, что я могу применить к нерадивому бойцу, так это снизить месячный оклад на 24% и не более. Но разве это может подействовать?
- И что же может подействовать, - спросил я недоумевая.
- А вот что, - ответил комбат: - мы с замполитом придумали такой метод воспитания. Садим провинившегося бойца перед собой, даем лист бумаги и просим написать объяснительную, почему он, скажем, напился, а когда закончит, просим перевернуть лист бумаги и прочитать, где на обратной стороне написано детским почерком ну скажем следующее: «Дорогой русский солдат, я восхищаюсь твоим подвигом и прочее, и прочее, меня зовут Оля, мне 7 лет и живу в Кондопоге». Тогда я забираю объяснительную и задаю прямой вопрос: должен ли я отправить это по обратному адресу?
- И что действует?
- Действует и всегда безотказно, не раз уже проверено. Надо видеть, как наши нерадивые мужики заливаются слезами и после этого чаще всего берутся за ум.
Вообще же детские письма для солдат на фронте это особая тема. Я привез их от детей наших прихожан, от школьников из Куганаволока и Шалы, целый большой пакет, и все они были с красочными рисунками, многие свернуты в треугольнички, и в каждом солнечный лучик, трогательная детская забота «о незнакомом русском солдате» и надежда: «мы вас ждем, возвращайтесь домой»! Я раздавал детские письма знакомым и незнакомым мне бойцам разведроты в новогодний вечер, кто-то разворачивал и читал сидя у костра в слух, иные читать не могли – душили слезы и накрывали воспоминания, возможно о собственных опустевших домах, тоскующих в этот новогодний вечер женах и осиротевших вдруг детках. Я не видел ни одного брошенного детского письма как ненужную бумажку. Их всегда, свернув бережно, складывали в нагрудный карман, и я запомнил такие слова, услышанные мною от одного бойца из Сортавалы: «Я сохраню это письмо, пусть мои внуки прочтут, что писали нам в эти дни наши дети».
***
Наши позиции под Меловаткой: раскисший под дождями украинский чернозем, перемолотая и перемешанная тысячами солдатских сапог непроходимая, скрипящая на зубах грязь. Нет ни снега, ни даже сосульки на терновом кусту, но зато неизвестно откуда взявшаяся новогодняя ель, воткнутая в ту же самую грязь, трогательно украшена мишурой из гуманитарки. С тоской вспоминалась родная Карелия - заснеженная и завьюженная. Но и здесь царит обычная предпраздничная суета: кто-то жарит на огне мясо, кто-то строгает салат. Но вот все затихло, опустилась ночная мгла, кромешная, почти осязаемая. Лишь отблески костра выхватывают из мрака лица наших парней. Завтра воскресная литургия, и в этот вечер у нас происходит удивительная, ни на что не похожая «всенощная». Мы говорим только о главном. Мы знаем, нас слышат Небеса.
Ближе к полуночи поступил приказ: всем бойцам надеть бронежилеты или разойтись по своим землянкам. Никто, конечно же, расходиться не пожелал, и ровно в полночь артиллеристы с ракетчиками ударили во все стволы. Полетело в обе стороны. Новогодняя ночь на фронте озарилась «праздничным» салютом. Но вот разлили «по пятьдесят». Парни замерли в ожидании, что скажет, что пожелает им батюшка в эту новогоднюю ночь? Я говорил о Русской земле, которая должна снова стать «своею», пожелал всем Победы и живыми вернуться домой. Родные, простые, хорошие лица бойцов. Разговор о главном в этом «лесу прифронтовом». Думалось о том, что мы все и есть русская земля и вспоминались строки Анны Ахматовой:
Да, для нас это грязь на калошах,
Да, для нас это хруст на зубах.
И мы мелем, и месим, и крошим
Тот ни в чем не замешанный прах.
Но ложимся в нее и становимся ею,
Оттого и зовем так свободно – своею.
***
Существует убеждение, что служение Божественной литургии требует многих, и на фронте совершенно не выполнимых условий, таких как храм с алтарем, престол с жертвенником, клирос с чтецами и певчими. Я могу свидетельствовать из опыта, что это не так. Достаточно представить себе из сохранившихся письменных памятников древности, в какой совершенной простоте происходила евхаристия у первых христиан, а затем и у египетских монахов-отшельников. На фронте, в боевых походных условиях мы поневоле вынуждены вернуться к первохристианской простоте, и тогда на первый план выступает самое главное – наша вера и желание видеть в совершаемом таинстве Живого Бога. В дни нашего пребывания в расположении Карельской бригады мы служили Божественную литургию почти каждый день, и каждый раз на новом месте. Это могла быть походная палатка, медпункт или открытое место на позициях.
Заручившись поддержкой командира полка, мы совершали крестный ход с иконой Спаса Нерукотворного от батальона к батальону, от роты к роте. «Рота стройся» – раз за разом звучал приказ командира. И на раскисшем, едва протаявшем поле, под накрапывающем мартовским дождиком, в суровом молчании строилось измотанное непогодой не парадного вида воинство. «Да пребудет Христос посреди нас!» – звучало слово священника. Воины один за другим подходили под благословение, а на утро в назначенное место сходилось «малое стадо», не всегда, однако, помещавшееся даже и в просторную батальонную палатку.
Крестное целование
Божественная служба совершалась на переносном престоле или вовсе без него, без антифонов и витиеватых распевов, но зато на каждое прошение звучало дружное «Господи помилуй» и могучее «Аминь». На возглас «Христос посреди нас» братья заключали друг друга в крепкие мужские объятия со словами «Есть и будет», а возношение Святых Даров «Твоя от твоих» вторилось протяжным: «Тебе поем, Тебе благословим, Тебе благодарим …».
«Низпосли Духа Твоего Святаго на ны и на предле дары сия»
Любопытных и равнодушных на таких богослужениях не было, все становились причастниками Божественной Тайны Тела и Крови Христовых. Это был потрясающий по силе опыт схождения Христа Господа в ряды русского православного воинства. И можно теперь было вслед за генералиссимусом Суворовым говорить: «Бог наш начальник, Он наш генерал, у Него победа». Малая закваска, но оно все тесто квасит! Бойцы расходились после литургии по своим подразделениям, а посреди них шел по русской земле, благословляя её «в рабском виде Царь Небесный». Только так воинство и может становиться христолюбивым!
Если говорить о закваске, можно было бы привести такой пример. В 1-й роте 1-го батальона Карельского полка проходил службу прихожанин Сретенского храма в Соломенном, петрозаводчанин Сергей. Человек он средних лет, семейный, серьезный, обстоятельный, крепкой веры и твердых убеждений. При въезде в расположение своей роты Сергей с товарищами соорудил поклонный крест в чистом поле, при котором мы совершили молебен. Затем мы уединились в землянке, где по просьбе бойцов читали Великий покаянный канон Андрея Критского. Это было начало поста. Вечер же мы провели в чтении писем наших ребятишек «русскому солдату» и в осмыслении обстоятельного письма многодетной матери по имени Анна из Куганаволока, где говорилось о святой Русской земле и воинском долге ее защитить.
Поклонный крест при входе на позиции 1-й роты. Воин Сергий справа от креста
Детские письма тема особая. Мне запало в самое сердце свидетельство одного священника, вернувшегося из Луганска. Там в госпитале он раздавал детские письма раненым, и один боец попросил исповедовать его. После разрешительной молитвы батюшка дал воину детское письмо. Тот взял конверт обеими руками и молча держал его. «Ты не можешь прочесть его сам?» – спросил батюшка, и только сейчас заметил, что раненый был незрячим. Тогда сосед по палате подсел к ним и прочел безыскусное детское письмо. Можно ли без слез слышать такое?
И снова, о закваске. Петрозаводчанин Сергей рядовой, но вся рота обращается к нему на Вы, идет за советом как к наставнику, и в его роте нет случаев пьянства и не слышно сквернословия. Вот она сила жизни и личного примера! Бог обещал Аврааму не погубить два великих города ради 10 праведников, но их не нашлось в земле Содомской, кроме праведного Лота, которого вывел Господь с его семейством (Бытие 18, 23-33). На каждой литургии мы молимся: «Умири гнев Твой прaведный, на нас движимый, и помилуй Рyсь Великую и Мaлую и Белую, ради молитв верных рaбов Твоих, вопиющих к Тебе дeнь и ночь; не попусти, Владыко, сборищу сатанинскому погубить святую Зeмлю рyсскую и рассeять верных чaд Твоих посреди язычников, иноплемeных и вероостyпников, но дaруй нaм мужeй силы, веры и рaзума, да Твоeю помощию сокрушaт они все козни слyг антихристовых». Хорошо и трепетно быть перед лицом Всевышнего с праведными, в числе десяти в молитве, или в стихах, или в пении, или в войне, или в труде…
