Мой рай, мой край. Об этот край суровый
Ломают копья, расшибают лбы.
Я создан из его любви и крови,
Труда и воли, слова и судьбы.
(Владимир Скобцов)
На выезде из Лоскутовки нас уже ждал командирский УАЗик. Луганская артбригада рассредоточена по значительному участку фронта от Лисичанска и Рубежного до Попасной и Бахмута. Нам нужно было проехать на позиции реактивного дивизиона в районе Горского в направлении Врубовки и Берестовой. Встречал нас командир дивизиона Василий Васильевич, с которым мы познакомились еще в прежнюю мою командировку, и как-то сразу сроднились.
Осенью 2023 г. в Рубежном мы совершали богослужение среди развалин комбината «Заря» в месте дислокации Первой реактивной батареи. По окончании литургии ударили «во все колокола», грянули так, что благовест нашей фронтовой звонницы слышали «небо и земля, и преисподняя». Командир предложил провести вечер с бойцами и поговорить о вере по душам, в неформальной обстановке. Вопросов о вере и церкви у мужиков действительно было много, но чувствовалось, что самого командира больше всего мучает не столько вопрос о вере, сколько «о попах». Его верующее сердце смущалось некоторыми обстоятельствами сытой церковной действительности.
Малороссийская религиозность и вправду зачастую носит внешний характер, церковная жизнь обрастает всякого рода странностями и суевериями, а на этой почве прорастает фольклорный образ батюшки: скупого, тучного, любящего всевозможные подношения и разговоры сводящему к одному единственному – «про гроши». Один боец рассказал что отвернуло его от Церкви. «В поселке шахту закрыли, зарплату не платили, денег не было. Я же только отслужил срочную, – рассказывал он, – женился, решили с женою обвенчаться. Приходим в нашу церковь, а там прейскурант на всё, и батюшка скидки не дает. С трудом собрали нужную сумму, выложились. Пришло время сына крестить. И тут ценник, да еще батюшка требует свечки подороже в церковной лавке взять, а у нас в то время очень трудно с деньгами было. Потом еще раз-другой обратились – все только за деньги. Так мы отошли от веры». Слышал я и другие истории про корыстных и неверующих священников, если и не вымышленные, то сильно преувеличенные.
Что мне было ответить? Я мог рассказать только о том, что в нашей северной глубинке все иначе: и свечи для прихожан бесплатно, и нет никаких ценников на крещение и отпевание, что плетут наши прихожане сеточки и собирают гуманитарку для военных. Говорил я о святости святых, и о том, что рядом со святой Церковью всегда присутствует ее темный двойник. Что еще древний пророк говорил: видел я под солнцем место правды, а там неправда (Еккл. 3:16). Что грех в Церкви – это не грех Церкви, а грех против Церкви – так говорил священномученик Валентин Свенцицкий в трудную церковную эпоху. О Церкви же нужно судить по ее святым, которые и составляют подлинную Церковь Христову. Точно также как о воинстве мы судим не по предателям и мародерам, которые случаются любой в армии, а по героям.
Вспомнил я в этой связи одну историю, описанную Сергеем Фуделем. Было это в годы советского безбожия. Отслужив литургию, настоятель вышел на амвон и объявил, что все эти годы он обманывал свою паству. «В Бога я не верую», – сказал оторопевшим прихожанам их батюшка. Среди общего недоумения и ужаса раздался голос одного юноши: «Не слушайте его. Это Иуда. Вспомните евангелие и не смущайтесь. Иуда был предатель, он тоже сидел со Христом и апостолами на Тайной Вечере». Рядом с Церковью Христовой всегда таится ее темный двойник, он рядится в церковные одежды и старается выдать подмену за подлинник. Но как не соблазниться этой подменой простому человеку, как уберечь его от этого «преисподнего огня», пламя которого может опалить душу. С тех пор я стал молиться за командира с говорящим позывным «Восток», воина Василия.
+ + +
Василий Васильевич – человек для Донбасса судьбы типической. Он шагнул в грозную пору народной войны из трудовых шахтерских будней. У нас было время пообщаться, и я смог кое-что уяснить себе о шахтерах и истории войны на Донбассе. Двадцать лет Василий Васильевич проработал на шахте, и весь его несгибаемый шахтерский характер отлился в его внешности и манере вести себя – коренастый, прямодушный, рассудительный, жаждущий какой-то своей бескомпромиссной мужицкой правды, не терпящий ни малейшей лжи или фальши в отношениях. Как будто бы о нем сказано: «в характере шахтерском есть тепло и крепость антрацита».
Родился Василий в шахтерской семье в городе Ровеньки на Луганщине. Здесь же пошел в школу, а после нее – в Ровеньковский горный техникум. «Отец шахтер, брат шахтер, все дядьки шахтеры, и даже дед уходил на войну с шахты и погиб в апреле 45-го в Венгрии, – рассказывал о себе Василий Васильевич, – У меня все шахтеры, и я пошел по их стопам». Словом, как в шахтерской песне поется: «Шахтовая лава – судьбы нашей повесть, никто не напишет такой же другой...». На шахту пришел Василий учеником, по окончании горного техникума отслужил срочную службу в армии. Вернулся на шахту, женился, родились дети. «Мне казались шахтеры большими, под два метра ростом, – говорил Василий Васильевич, – а я был маленький и худой после техникума, но научили меня хорошо, свою профессию я любил и всегда гордился ею». За 20 лет Василий Васильевич прошел путь от простого «гроза» (горнорабочего очистки забоя), до начальника участка и главного инженера шахты.
Для того, чтобы лучше понять шахтерский характер и то, почему Донбасс стеной стал на пути украинского нацизма в наши дни, нужно вспомнить историю Великой Отечественной. Ровеньки, родина Василия Васильевича, связана с подлинно героическими страницами войны. В первые же ее дни более 6000 человек в Ровеньках вступили в народное ополчение. Рабочие Ровеньковских угольных шахт стали основой 726-го стрелкового полка Таманской дивизии. Кто не знает о героях-краснодонцах, молодых подпольщиках, трудившихся в немецком тылу. После того, как в январе 1943 г. в Краснодоне были схвачены и казнены подпольщики-молодогвардейцы, пятеро из них продолжали стоически держаться в застенках ровеньковского гестапо. Совсем юные ребята 16-18 лет, самые известные из них имена Олега Кошевого и Любови Шевцовой.
С тех времен сохранился кусок обгоревшей доски с текстом на немецком: «Оставь надежду, всяк сюда входящий». Сейчас она висит над дверью камеры, в которой провёл последние часы своей жизни Олег Кошевой. После пыток и продолжительных допросов подпольщиков расстреляли в Гремячем лесу на окраине города Ровеньки. На этом подвиге воспитывались поколения. До поры. Но всему свое время, как сказано у древнего мудреца, время раздирать, и время сшивать, время войне, и время миру (Еккл. 3:7-8). И вот снова пришла война на землю Донбасса.
Памятник молодогвардейцам в Гремячем лесу
Я не раз задавался вопросом, почему именно шахтеры стали становым хребтом ополчения, тем его ядром, о который раз от раза расшибались мотивированные бандеровской идеологией нацбаты и кадровые части ВСУ. Шахта – это спаянный, можно сказать, «воинский» коллектив: слесаря и механики, мастера, проходчики, горнорабочие – все связаны одной целью – добыть уголь нагора, и все они друг от друга зависят. Причем зависят не только заработками, но и своими жизнями. Ведь шахтерская специальность из всех мирных профессий самая трудная и самая опасная.
Спускаясь под землю, шахтер не знает, что его там ждет. Он уходит в забой, словно на войну. Взять проходчиков – они идут в неизведанное, как разведчики на войне, только война у них с жестокой и коварной подземной стихией. Она не прощает ни ошибок, ни оплошностей. Поэтому и снаряжение у шахтера как у штурмовика: экипировка, связь, первая помощь, и даже жетон с номером всегда при себе. В начале смены каждый шахтер проходит медицинский осмотр и алкоконтроль, и даже курить на шахте не полагается. Так что с дисциплиной здесь строже, чем в армии. Шахта для шахтера что-то вроде подводной лодки, и смена, опускаясь под землю, становится ее командой, где от действий каждого зависит жизнь всех остальных. Отсюда и такая присущая донбасским ополченцам взаимовыручка, и всегдашняя готовность положить по заповеди «душу свою за други своя».
Я спрашивал Василия Васильевича, бывало ли страшно заходить в забой, ведь это всегда путь в неизвестность. Командир сказал так: «Бывало в забое, как нынче во время артобстрела, крепеж затрещит, камушки на голову падают и порода сыпется, и ты знаешь, что над головой миллионы тонн грунта. Мы каждый раз спускаемся в шахту как в могилу. К этому скоро привыкаешь, конечно, но «память смертная» всегда с тобой». И упорства шахтеру не занимать. «Бывает, заезжает бобик (проходческий комбайн) в забой, – рассказывает командир, – а впереди сложные горно-геологические условия: кровля садится, вода течет, порода раскисает в липкую грязь. Тогда вступаешь в бой со стихией и отступить нельзя. Бобик не едет – надо подкопать, выложить вес под него, и толкать, толкать только вперед». У шахтеров нет такого, чтобы упершись во что-то «непроходимое» развернуться, и попробовать зайти с другого места – всегда только вперед, чтобы там ни было впереди: грязь, плывун, реки воды. Не отступать, бороться и идти вперед. Отсюда и происходит несгибаемый шахтерский характер, и только этим может объясняться такая воля к победе, которая не истратилась и за 10 лет народной войны. «Мы мужали в опасных забоях, нас крестили метан и вода. / Мы порою рискуем собою, но чужою судьбой – никогда», говорится в стихах о шахтерском характере.
Из рассказов командира я узнал, что крысы на шахте, как и на корабле, каким-то неведомым образом способны предугадать опасность – появление газов и опасных просадок породы. Если они ведут себя необычно: пищат, визжат и сильно беспокоятся – это верный знак покинуть забой. В шахте крыс, конечно, не так много, как развелось их в наши дни в брошенных селах по линии фронта. И крысы шахтеров не беспокоят так, как ныне они донимают военных, укрывающихся от обстрелов в блиндажах и подвалах. И все же есть у нас с ними что-то общее в поведении. По словам командира, поначалу на Донбассе была массовая поддержка независимости, все ходили с российскими флагами, вязали друг другу георгиевские ленточки, надевали футболки с символикой – все были как один за русский мир, за дедов, и за прадедов. А когда началась война, немногие решились встать за родную землю: у кого-то работа, у кого-то кредит, кому-то семью кормить надо, а иные и совсем как те самые крысы побежали.
«Если бы весь Донбасс в 2014 г. поднялся как один человек, – говорил Василий Васильевич, – нацисты бы не прошли, а так половину Донбасса отдали, и странная у нас тут война началась: стояли в обороне, шаг вперед, два – назад. А в итоге-то, что получилось – и машин лишились, и дома в руинах лежат, и работы не стало, у иных и близкие под обстрелами погибли, а они так и не взяли в руки оружия. Ну а те, кто в Россию уехали, как их судить? Я знаю такую историю. Переехал человек с Донбасса жить в Россию, чтобы быть подальше от войны, семью перевез. Поселился в селе у родственников где-то под Суджей, устроился, обзавелся хозяйством. А десять лет спустя его и там война настигла – та же самая. Так и не взяв оружия, он в итоге лишился всего – и дома, и нажитого имущества, и близких своих – невестку с детьми украинцы в плен увели...».
+ + +
Украиною Донбасс никогда себя не ощущал. Исторически эти земли входили в область Донского казачьего войска. После обнаружения здесь залежей каменного угля и рудных месторождений Донбасс превратился в локомотив индустриализации всей огромной страны.
Города росли здесь с такой быстротой, что нельзя было удержаться от сравнения Донбасса с Америкой. Тогда у Блока родились строки о Новой Америке:
Путь степной – без конца, без исхода,
Степь, да ветер, да ветер, – и вдруг
Многоярусный корпус завода,
Города из рабочих лачуг…
На пустынном просторе, на диком
Ты всё та, что была, и не та,
Новым ты обернулась мне ликом,
И другая волнует мечта…
Черный уголь – подземный мессия,
Черный уголь здесь царь и жених,
Но не страшен, невеста, Россия,
Голос каменных песен твоих!
Уголь стонет, и соль забелелась,
И железная воет руда…
То над степью пустой загорелась
Мне Америки новой звезда!
Министр финансов царского правительства С.Ю. Витте смог привлечь огромные международные инвестиции к развитию промышленности этой части империи. Здесь работал английский капитал и немецкие промышленники. На эти неосвоенные прежде земли Новороссии потянулись поселенцы из центральных российских губерний, на сталелитейных заводах, шахтах и рудниках бок о бок трудились русские, малороссы, татары, сербы, мариупольские греки. Из этой многоликой, но сплоченной трудовым порывом человеческой лавы выплавлялся особый, ни с чем не схожий донбасский шахтерский субэтнос. И если у киевлянина или жителя центральной аграрной Украины, малоросса, всегда «хутор в голове», то шахтер устроен иначе – он «подземный мессия». И даже когда по воле Ленина Донбасс вошел в состав УССР и власть принялась насаждать насильственную украинизацию, Донбасс так и не сделался ни «советской», ни «незалежной» Украиной. Жители этого шахтерского края так и продолжали считать себя русскими.
Мне было интересно услышать от самих шахтеров как разворачивались события 2014 г. в самом сердце Донбасса. «Донбасс, – говорил сдержанный и немногословный командир, – трудовой регион. Люди здесь работали тяжело и много. Политика нас мало интересовала. Те, кто работал на шахтах приходили со смены уставшие, а в пять утра снова на работу. За событиями в Киеве особо тут не следили, и к Майдану относились без сочувствия. Казалось поначалу, что все это нас никак не касается. Во всяком случае, в голове у наших людей не было никаких революций». Однако когда радикалы захватили власть в Киеве, тогда до жителей Донбасса стало доходить, что все происходящее затрагивает в первую очередь их коренные интересы. «Мы себя всегда считали русскими, – говорил командир, – и никто не хотел ложиться под бандеровцев». Русскоговорящих жителей востока Украины возмутили антирусские законы, которые принимала майданная власть в Киеве, и люди вышли на мирные протесты. «Разногласия можно было бы как-то уладить путем переговоров, – говорил командир, – пойти на уступки населению восточных регионов, но для киевских властей мы изначально были людьми второго сорта. Премьер-министр Украины Юлия Тимошенко даже и не стеснялась заявлять, что от России не должно остаться и выжженного поля, а миллионы русских, проживающих в восточных регионах Украины нужно «оградить колючей проволокой» и «расстреливать из атомного оружия». Так что разговаривать с нами никто даже и не собирался. Киевские власти побоялись повторения на Донбассе крымского сценария, поэтому решили сразу действовать грубой силой. У нас уже не было выбора – или быть с Россией, или и фильтрационные лагеря».
На вопрос о том, что заставило пойти в ополчение, Василий Васильевич рассказал: «Возвращался я однажды из шахты, ехал на машине, тишина какая-то странная и тревожная, и на улицах ни души. Зашел во двор. Ищу своих, а жена мне на встречу с дочкой вылезают из погреба все в слезах, рыдают и едва могут говорить. Оказалось, пока я находился в шахте, на наш город был авианалет. Всё как в 1941-м, летели бомбы, дрожала земля и народ в испуге прятался в погребах и подвалах. Мне до того за своих обидно стало. Старший брат сразу пошел в ополчение, я же был начальником на шахте, за людей отвечал. Производство не остановишь. Потребовалось еще пару месяцев, чтобы дела передать. Мужик, если надо, должен быть способен защитить свою семью, свою улицу и свою землю. Никто за нас воевать не станет. После этого налета многие из нас в Ровеньках записались в народное ополчение».
Ровеньковское АТП после ракетного удара ВСУ «Точкой У» 24.08.2014 г. Фото из открытых источников
И все же развернуть армию против своего народа было не так-то просто. Случай на Дьяковском перекрестке под Ровеньками в марте 2014 г. был показательным. Население, простые бабы и мужики, остановили десантную роту ВДВ, двигавшуюся из Днепропетровска на четырех КамАЗах на Изварино с тем, чтобы блокировать границу с Россией. Вооруженные десантники и не думали оказывать безоружному населению противодействие. Мальчишки-срочники сидели тихо под тентами своих автомашин и даже не высовывались, когда на проезжей части росли баррикады, а под колеса их автомашин народ стал запихивать покрышки и бревна. Оправдываться решились только сопровождавшие колонну офицеры, и то у них это выходило как-то сбивчиво и неубедительно. «Вскоре подоспели казаки во главе с Алексеем Мозговым, – вспоминал Василий Васильевич, – в кузова к военным позапрыгивали наши гражданские, и таким «конвоем» препроводили их в Луганск, там разоружили, а срочников отправили по домам». На вооруженное сопротивление народ едва ли можно было раскачать, но на Донбасс зашли оголтелые нацисты и головорезы в составе добровольческих нацбатов. Полилась кровь, и войну уже было не остановить.
Первым городом, за который начались реальные бои наспех сколоченного ополчения под началом Игоря Стрелкова, стал Славянск. После безрезультатных попыток штурма города, ВСУ приступили к его методичному уничтожению из артиллерии. 5 июля 2014 года Стрелков принял решение оставить город и отойти в Донецк. Под давлением ВСУ в 20-х числах июля ополчение оставило Лисичанск, затем Северодонецк и Попасную. Украинская армия вышла к окраинам Донецка и Горловки, заняла Дебальцево – город, через который проходит основная трасса, связывающая Донецк и Луганск.
Последствия авиаударов по Луганску. Июль 2014 г.
Граница с Россией была блокирована, а сам Луганск взят в кольцо. По городу непрерывно велся огонь из тяжелого вооружения, а боевая авиация наносила удар за ударом, стараясь поражать жилой сектор и выбивать гражданскую инфраструктуру. Люди сидели без света и воды, на улицах валялись растерзанные тела убитых в результате обстрелов и авианалетов луганчан, их некому было убирать. Некоторые самые отчаянные горожане пытались прорываться на Краснодон в сторону границы с Россией, однако неминуемо попадали под прицельный огонь украинской артиллерии. Ключевое значение во всей этой истории имел Луганский аэропорт. Через него велось снабжение ВСУ по воздуху, а летное поле использовали штурмовики для авианалетов. Положение было отчаянным. Ополченцам уже было нечего терять кроме своих буйных голов, бойцы же ВСУ не были так решительно настроены воевать. Поэтому ополчению удалось-таки смять группировку ВСУ в районе Изварино и к 10 августа разблокировать границу с Россией. Это сражение стало первым «котлом», в который попала украинская армия в Донбассе. В результате защитники республики получили не только важную с моральной точки зрения победу, но и богатые трофеи, включая артиллерию и бронетехнику. С этого момента наметился перелом. В ЛНР потекла из России гуманитарная помощь, потянулись добровольцы и вооружение. В Ровеньки прибыла автоколонна РСЗО БМ-21 «Град» и прямо с колес стала формироваться реактивная батарея. «В горном техникуме нас конечно же артиллерийскому делу не учили, – вспоминал командир, – но я знал производство и хорошо разбирался в технике, поэтому, когда 11 августа 2014 г. записался в ополчение, меня сразу же поставили зампотехом в реактивную батарею».
Наступали решающие дни обороны Луганска. В числе первых российских добровольцев в ЛНР заехал и небольшой в числе 40 человек отряд под командой Дмитрия Уткина (позывной «Вагнер»). В середине августа подразделения ВСУ и нацбата «Айдар», закрепившись в Новосветловке, начали штурм Луганска. И тут-то они впервые напоролись на великолепно организованный отпор группы Вагнера. В результате завязавшегося боя ВСУ были выбиты из Новосветловки и Хрящеватого. Блокада Луганска была снята. Перед группой Вагнера стояла задача взять аэропорт и тем устранить угрозу для Луганска. Сорок «вагнеровцев» выбили десятикратно превосходящие силы противника, и 1 сентября 2014 г. аэропорт был наш.
Ополчение Донбасса: бои за Луганский аэропорт (1 сентября 2014 г.)
«Этот штурм был успешным, – вспоминал Василий Васильевич, – именно потому, что группа Вагнера получила поддержку нашей артиллерии. Мы всю ночь накануне выжигали позиции ВСУ из «Градов». Выезжали по 5 раз на перезарядку. Ночь от стартов ракет и зарева пожаров была светла как день». Украинской же стороне во избежание лишнего кровопролития был предоставлен гуманитарный коридор до села Георгиевка. Оставив танки, артиллерию и тяжелые вооружения, подразделения ВСУ вышли из аэропорта в ночь на 1 сентября 2014 года. Ополченцы еще долго ездили затовариваться в аэропорт доставшимися им трофеями, в шутку называя аэропорт «военторгом»...
Получив отпор в ЛНР, Киев попытался нанести основной удар в направлении Донецка, охватив город с юга. Так началось сражение за Иловайск, которое впоследствии стало известно как «Иловайский котел», в результате которого ВСУ и нацбаты понесли большие потери. Поражение под Иловайском заставило Киев искать передышки, которой стали первые Минские соглашения. Договор предусматривал прекращение огня и отвод сил от линии боевого соприкосновения.
После «первого Минска» началась реорганизация Вооруженных сил ЛНР. 7 октября 2014 года Армия Юго-востока была преобразована в Народную милицию ЛНР, а многочисленные батальоны и отряды слиты в несколько бригад 2-го армейского корпуса, в их числе была создана и Отдельная артиллерийская бригада особого назначения, под командованием полковника А. Бабичева. Во вновь сформированной артбригаде Василий Васильевич получил в свое подчинение реактивный дивизион РСЗО «Град».
Хрупкое перемирие, которое сопровождалось обстрелами и бесконечными провокациями со стороны ВСУ, продлилось до конца января 2015 года. Было решено ликвидировать позиции украинской армии на территории донецкого аэропорта и в Дебальцево, откуда украинские подразделения вели обстрелы республики. К середине февраля Дебальцевский выступ был полностью очищен. Это упростило транспортную связь между республиками Донбасса. Украина совместно с США, Германией и Францией запросила новые переговоры о мире, в результате которых были заключены новые Минские соглашения. Впрочем, Минск-2 был нужен украинской стороне лишь только для того, чтобы укрепить свою армию и основательно подготовиться к решительному удару по республикам Донбасса.
План наступления ВСУ на ЛДНР уже был готов и начало его реализации, согласно захваченным в ходе СВО документам, было назначено на март 2022 года. Начатая в феврале Россией военная спецоперация не оставила шансов осуществиться этим планам этнической зачистки Донбасса. За 10 лет Донбасской войны Луганская артбригада прошла большой и славный путь. Луганские артиллеристы обеспечивали огневую поддержку наших войск при ликвидации группировки ВСУ в Иловайском котле и Дебальцевской операции, а с началом СВО бригада создавала «огневой вал» на пути продвижения наших штурмовых батальонов в боях за Северодонецк, Рубежное, Лисичанск и Попасную на Северском направлении.
+ + +
С того дня как мы виделись с Василием Васильевичем в Рубежном минуло полгода, и вот мы ехали по едва просохшим после весенней распутицы проселкам к месту сосредоточения 2-й реактивной батареи в район Врубовки за Горским. По этим же просёлкам мы добирались в прошлую осень к штормам на Берестовую. Но что-то очень переменилось за прошедшие месяцы. Воздух был ощутимо пронизан какой-то тревожностью, чего не было прежде. Мы по возможности прижимались к лесополкам, ехали по ухабам, не сбавляя хода, и, видя мое недоумение, командир пояснил: «дроны, много FРV-дронов, они теперь действуют на большой глубине, чего раньше не было. Мы за последние два месяца потеряли машин больше, чем за предшествовавшие два года СВО».
Дороги Донбасса: разрушенный мост
Накануне машину командира атаковал беспилотник, и я расспрашивал как это было. «Мы ехали на «Урале» по дороге, которую контролируют ВСУ. Дрон сбросил мину с правой стороны, взрывной волной нас откинуло, но осколками не посекло. Прибавили газу и поехали дальше. На войне к этому быстро привыкаешь. Это как в мирной жизни: идет дождь – можешь промокнуть, а на войне стреляют – можешь погибнуть. Страшно было в первый раз, когда в 2014-м у Бахмутской трассы под селом Степовым наша батарея попала под жестокий артиллерийский обстрел, и снаряды ложились справа и слева, и негде было укрыться. Теперь же когда спать ложишься, и не стреляют – спокойно не спится, тревожно как-то и на душе не спокойно. Плохая это привычка, но все живут здесь так и не только военные».
Я не выпускал из рук четок, и молитва вселяла спокойствие. Сменяли друг друга лесополки, оставались позади разоренные войною селения. В такие минуты молишься горячо и искренне, тогда не шепчешь привычно: «Господи, помилуй», а вопиешь про себя: «Свят, Свят, Свят еси, Боже, Богородицею помилуй нас». Чтобы научиться молиться, нужно хотя бы однажды стать перед лицом смерти и заплакать: от любви к жизни, от страха потерять ее, а еще от жалости к человеку или даже к твари, которая страдает больше тебя и не знает о том, что во Христе больше нет смерти.
«Как вы думаете, командир, нужен ли священник на войне? Хорошо если бы у вас был свой полковой батюшка?» – спросил я Василия Васильевича. «Наши бойцы, по большей части, люди верующие и нуждаются в духовной поддержке. Когда есть церковная служба, исповедь и причастие люди чувствуют себя на войне увереннее. Я это знаю по себе. Священник – проводник благодати, а с ней легче идти в бой и не так страшно даже в лицо смерти заглянуть. Но местные наши батюшки нас не посещают. Может быть сторонятся как-то СВО? Все-таки все они по-прежнему под митрополитом Киевским Онуфрием. А штатного священника в нашей бригаде нет, да и найдётся ли такой? Вот вы, батюшка, своих прихожан не оставите надолго, а тем более навсегда, и каждый хороший священник так рассуждать станет. Ну а из России разве часто сюда наездишься? Проблему эту, думаю, нужно как-то решать иначе. Учат же офицеров в училищах и академиях, вот и полковых военных священников должны учить в семинариях, а не то чтобы с приходов батюшек отрывать». За такими разговорами мы въехали на позиции реактивной батареи.
Вторая реактивная батарея «Градов» расположилась в лесной лощине. Снаряженные боевые машины стояли наизготовке, укрытые масксетями в ожидании целеуказания. Здесь же выкопаны блиндажи, чтобы можно было быстро укрыться от внезапного артналета.
РСЗО БМ-21 «Град» поступили на вооружение еще при Хрущеве, впервые в боевых условиях были применены на Даманском острове в пограничном конфликте с Китаем в 1969 г., после этого применялись во всех вооруженных конфликтах с участием СССР и России по всему миру. Это оружие, способное сметать площадные цели на расстоянии до 40 км, показало свою эффективность и в зоне СВО. Реактивная артиллерия на этом направлении не умолкает. Противник не делает здесь попыток атаковать крупными силами, он выходит небольшими группами, наша разведка их вычисляет, а артиллерия должна их накрыть еще на подходе в серой зоне. «Полный пакет «Града» огненным смерчем накрывает площадь в два футбольных поля, – говорили мне артиллеристы, – противнику некуда деваться».
«Цель от разведки может поступить в любое время суток, – прокомментировал командир, указывая на застывшие в ожидании боевые машины, – и ночью, и днем. Дежурный расчет всегда готов к выезду». Стреляют сначала одиночными – три ракеты для пристрелки, затем десять ракет, и потом полным пакетом за раз – 40 ракет по две ракеты в каждую секунду. Так бьют по опорным пунктам и технике, укрытой под землей, и по скоплениям живой силы. После залпа, чтобы не попасть под ответный огонь, надо как можно скорее уехать. «У нас есть всего пятнадцать минут, не более, чтобы навестись и отстреляться, – делится командир расчета, широкоплечий луганский паренёк, – покидать позицию иногда приходится со скоростью до ста и больше». Однако на свою позицию сразу не приезжают. Сначала выбирают третью точку. Там пережидают какое-то время, чтобы сбить с толку вражеских операторов дронов, а затем только возвращаются в свои «норки» для перезарядки и ожидания нового целеуказания. Конечно, артиллеристы-реактивщики работают за спинами нашей пехоты и в прямой контакт с противником не вступают, но я слышал от ребят, пришедших в артиллерию из пехоты, что еще не известно, где опаснее и труднее: сидеть в опорниках или вести постоянные артдуэли, соревнуясь с противником на быстроту и точность, и знать, что за боевыми машинами ежечасно ведут охоту FРV-дроны.
Боевая машина БМ 21 «Град» на огневых позициях
Летом прошлого, 2023-го года мы совершали богослужение на позициях САУ «Малка» недалеко от этого места в лесистом логу у Волчеяровки. Посреди деревьев была установлена наша фронтовая звонница, а на лесной полянке св. престол. Весь личный состав батареи стоял без опаски на открытом воздухе. С тех пор положение вещей сильно изменилось. Командир не позволил собрать звонницу на открытом месте, и нас попросили не мешкая спустится в блиндаж, чтобы не дать обнаружить себя вездесущим дронам противника.
Мы спустились в просторную землянку, где размещался пункт управления батареей. Каждому знакомо евангельское повествование о Рождестве Спасителя и Вифлеемской пещере, где родился Христос. Современная массовая культура подсказывает воображению образ сказочного вертепа, убранного как пряничный домик. Только сталкиваясь с бытом войны, начинаешь понимать, что такое пещера – грязь, неустроенность и скрипучий песок на зубах и под ногами. Вот этому подземному укрытию посреди луганской степи предстояло сегодня стать святым пещерным храмом, чтобы принять живого Бога – родившегося, распятого и воскресшего Христа. В землянке уже было полно народа. Я поскору развернул походную церковь и готовился к богослужению. Горевшая над столом дежурного по связи одна единственная электрическая лампочка вырывала из темноты лица бойцов, называвших имена для поминовения, я вынимал из общей просфоры частицы и вспоминал слова Иоанна Златоустого о том, что Церковь – это не только стены и крыша, это вера и житие.
Божественная литургия на 2-й реактивной батарее
«Царство Божие не в слове, а в силе» (1Кор. 4:20). Мало проповедовать Царство, его нужно показывать, предъявлять, если хотите, поверяя проповедь делами и поступками. Находясь среди этих бывалых парней, ежечасно стоящих перед ужасом войны и смертью, иначе смотришь на истинную цену слова пастыря. Проповедь, обращённая к ним, должна поверяться силою жизни, в противном случае она прозвучит фальшиво и неубедительно. Не побоялся проделать опасный путь на передовую, не устрашился стать с крестом на линии огня – хорошо, но это только полдела. Доказал право говорить, говори – будь свидетелем Истины. Здесь не место ораторов, здесь – место святых. Обращаешься к святым – будь и сам свят. Всякая фальшь, всякое не прожитое и не выстраданное слово здесь саднит и ранит душу. Мне казалось, что я нашел нужные слова, когда обращался к собравшимся как братьям и воинам Христовым. Я всегда страшусь приходить к бойцам этаким учителем и наставником, но желаю скорее учиться сам их терпению и силе их безыскусной молитвы. «Где двое или трое собраны во имя Мое, там Я посреди них» (Мф. 18:20). Христос явственно стоял посреди нас, а звучавшие в этом подземелье слова древних евхаристических молитв имели силу самой проповеди.
Во время богослужения через радиоэфир пришло целеуказание. Дежурный расчет молча, без шума покинул собрание, и наш храм заметно опустел. Я посетовал о том, что ребята не причастились, и продолжал богослужение. Провожая взглядом парней, мне пришла на память мысль, высказанная как-то Хомяковым: «Каждый из нас постоянно ищет того, чем Церковь постоянно обладает». И в самом деле, мы, не будучи святыми, ищем святости и редко выводим ее за пределы иконостасов наших храмов. В то же время Бог ежечасно являет святых в святости Своей церкви, надо только уметь видеть святость Христову в простых людях. Каждого человека можно видеть как образ Божий, в сиянии Света Тихого, но для этого между ним и тобою должен стоять Христос. Такой взгляд на человека даётся через молитвенный труд и жертвенную любовь, но когда навыкнешь к нему, нет места ни раздражению, ни неприязни и даже бранное слово не может сорваться в сторону ближнего.
«Святая святым» – звучит литургический возглас в собрании верных. «Един свят, един Господь Иисус Христос» – отвечает Церковь. Мы – собор в святом Теле Христовом и святы святостью Христовой. Пронзительное ощущение святости вот этих «несвятых» парней не покидает меня всякий раз, когда я стою между ними и св. престолом Евхаристии. Русский человек глубоко чувствует религиозную истину. Святость святых совсем не обязательно уравнивать с праведностью жизни. Святой может и не быть праведником, как это явлено в истории церкви в бесчисленном множестве страдавших за веру мучеников. Но верно и другое: внешне благочестивый, и внешне праведный, может быть и даже очень набожный человек, в обстоятельствах, когда нужно являть нечто большее, не свят перед Господом. «Пребудьте в любви Моей» (Ин.15:9) – сказал Он ученикам Своим. Любовь есть первоисточная сила святости, и мерится она не словами и чем-то внешним, но готовностью «положить душу за други своя». Поэтому война – это не только ужас, жестокость и смерть, но и время святости святых, если только ведется она за правое дело, и воин взыскует правды Божьей.
Богослужение близилось к концу, шло причастие, как вдруг в нашу «вифлеемскую пещеру» лязгая оружием стали спускаться возбужденные и запыхавшиеся от энергичной работы бойцы. Это был тот самый дежурный расчет – парни отработали цель и поспешили вернуться на богослужение. Храм снова переполнился, как в самом начале. «А могли ведь и не возвращаться, – подумал я, продолжая причащение бойцов, – сколько у ребят текущих дел, да и отдохнуть надо после тяжелой боевой работы. Это и есть вера святых! На этот раз мы не расчехляли свою фронтовую звонницу с тем, чтобы не привлекать внимание противника и не выдать место дислокации батареи, все перемещения здесь по возможности делаются скрытно. Но в самой землянке звонарь Вадим Мартовой дал настоящий концерт, порадовав бойцов своими задушевными песнями под гитару.
В густом сумраке землянки с пронзительной силой звучали слова песни Отечественной войны: «Тёмная ночь разделяет, любимая, нас, и тревожная, чёрная степь пролегла между нами...». Помню, с какой горечью я вглядывался в лица ребят, понимая, что им идти в бой и, может быть, кому-то из них завтра суждено погибнуть. Много месяцев прошло с тех пор, а у меня все они перед внутренним взором в молитве, облеченной в стихотворные строки: «Какие прекрасные лица, и как безнадежно бледны...». Я не запомнил их имен, да разве всех упомнишь. Но эту литургию и эти лица ребят я храню в памяти как драгоценное сокровище своего сердца. Есть у священноинока Аверкия Белова удивительные, теплые строки, будто бы сказанные в адрес всех этих истосковавшихся по дому ребят, которые можно произносить и как молитву, и как благопожелание:
Везде писали раньше: «Миру – мир!»
Добавим к этому любовно: «Миру – миро!»
Пусть вас – и рядовой, и командир
Ждут мироносицы в уютности квартир,
А всё мирское пролетает мимо.
После богослужения командир сопроводил нас до штаба дивизиона, где мы попрощались, с обещанием никогда не разлучаться в молитве и, если Богу будет угодно, снова встретиться на дорогах войны.
