В расположение батареи САУ «Малка» на Лисичанском направлении мы пробирались на армейском «Урале» по раскисшим после продолжительных дождей проселкам в сторону Волчеяровки. Машину бросало из стороны в сторону, местами она садилась по самые оси в раскисшую грязь, но всякий раз она с натугой выбиралась из разлившихся луж и продолжала ползти по глубокой колее. Я поинтересовался у водителя, почему бы не съехать с вязкой колеи в поле и не проложить другую дорогу рядом. «Мины, съезжать с колеи нельзя, сколько уже колес потеряли, а может и голову оторвать, это как повезет» - ответил мне сидевший рядом с водителем и сопровождавший нас в расположение командир батареи по имени Юрий. Неделю тому назад, продолжал комбат, мне пришлось расчищать в этом поле разворотную площадку для своего командирского УАЗика, так в радиусе 50 метров снял 32 мины!»
Мы ехали дальше, за окном грузовика тянулись нераспаханные поля, уже успевшие за время войны превратиться в целинные степи, буйно поросшие клевером и ромашкой. Душа звала выпрыгнуть из тесной кабины грузовика и убежать босиком по росистой траве в далекое детство… Но разум возражал доверчивой душе: не смей и думать об этом, не райские луга, но дьявольский обман, смерть и погибель лежит пред тобой…
Степь моя обетованная, время – средневековое,
время моё матерное, кровожадное, страшное.
Стало поле минное, а была пашня.
Эти строки Анны Ревякиной я прочел позже, но как же точно передают мои тогдашние ощущения…
Самоходные артиллерийские установки 2С7М «Малка» с калибром пушки 203 мм – самое мощное артиллерийское орудие, стоящее на вооружении сухопутных ВС РФ. Орудия способны поражать цели на дальности до 47 км и могут стрелять даже ядерными зарядами. Батарея «Малок», как и вся Луганская артбригада, местного формирования. По существу это ни что иное как донбасское ополчение, в прошлой жизни – шахтеры и сталевары. Юрий же в звании майора был командирован из Центрального Военного Округа в самом начале СВО. Он опытный, прошедший горячие точки офицер, жизнерадостный и никогда не унывающий человек средних лет.
Батарея расположилась в небольшом лесном урочище, мощные самоходные орудия припрятаны в «зеленке», прикрыты свежими ветками и масксетями. Здесь же вырыты капониры для техники, блиндажи и землянки для расчетов. Мы установили престол на небольшой поляне посреди высоких деревьев и развернули перевозную звонницу. Литургия собрала весь личный состав батареи. Испытанное в боях воинское братство в молчании обступило Святую трапезу.
«Да ядите и пиете за трапезою Моею в Царстве Моем», – призывает Господь на эту таинственную трапезу своих учеников (Лк. 22:30). Христианство утвердилось и обрело свою духовную форму именно на Тайной Вечере. Можно сказать, что христианство – это и есть продолжающаяся вне времени Тайная Вечеря Господа с его верными учениками. Из века в век поет Святая Церковь: «Хлеб Небесный и чашу жизни вкусите и видите, яко благ Господь». Господь стоит посреди нас за Своей бессмертной трапезой. И здесь, среди лесной рощи, в неприглядной простоте фронтовой обстановки, Он, Царь Царствующих, отдает Свои Тело и Кровь на непостижимое, сверхъестественное питание верных: «Приимите, ядите: сие есть Тело Мое» (Мф.26:26). Тот узкий путь, по которому ведет нас Христос в Царствие Свое, так много превышает наши силы человеческие, что требует сверхъестественного подкрепления нас в этом страшном таинстве. Вот почему мое сердце смущается и восстает против утвердившейся сегодня на фронте практики причащения воинов запасными дарами, без какого-либо погружения в смысл таинства и личного участия в жертве Христовой. Разумеется, я не беру случаи напутствия умирающих, тяжелораненых или верующих воинов идущих в смертельный бой.
«Идет священная война, – начал я свою речь к воинам, – мы выступаем за поруганную правду, за Крест Христов, за честь и славу нашей Родины. Мы на правой стороне, а всегда ли с Богом мы? Давайте ответим себе на этот вопрос. От того соберемся ли мы в народ Божий, и станет ли наше воинство воинством Христовым, зависит исход войны и наша победа над силами тьмы. Мы с вами собрались здесь, что бы совершить Божественную литургию. Мы будем приносить бескровную жертву Богу за спасение мира и причастимся святых Христовых Тайн! Мы приведем Живого Бога на наши позиции и сами станем его непобедимым воинством. А службу нашу мы будем совершать так, как ее совершали первые христиане без храма и алтаря, но «едиными усты и единым сердцем».
Богослужение предваряется общей исповедью. «Господи, прими нас, предстоящих пред Тобой, – произношу я подобно молитве слова общей исповеди «апостола любви», митрополита Антония Сурожского, – Открой нам путь покаяния! Господи, даждь нам решимость и силу отвергнуться от себя самих, забыть о себе и обратить взор наш к Тебе и к тому миру, который Ты так возлюбил, что Сына своего Единородного дал во спасение мира. Господи, Ты заповедал нам взять крест свой и последовать за Тобой. Дай нам уразуметь, что есть этот крест, и понести его не только с терпением, но и с радостью и благоговением. Сподоби нас, Господи, отвергнуться себя, и взять этот крест, и последовать за Тобой, зная, что куда бы Ты нас ни звал, ты по этому пути уже прошел, проторил Крестом и смертью Твоей путь нам. Ослаби, остави, прости нам прегрешения наша ….»
Далее я, обращаясь к воинам в понятных простому верующему сердцу словах, говорю о смысле Евхаристии и о том, что Святая Церковь это не «дом с крестами», как привыкли думать многие, а «экклесия» т.е. собрание верных. И служба наша соборная, я же ее только возглавляю как предстоятель нашего собрания. Да, верно, что Бог действует руками священника, но действует Он только в собрании верных. Так я возглашаю прошения: помолимся «о временех мирных», «о благорастворении воздухов», помолимся и «о том», и «о прочем», но молитва Богу, братья, – говорю я им, – это ваше дружное: «Господи помилуй». Я возношу на литургии молитву, но это как справка без подписи и печати, и только братское «Аминь» запечатывает и отправляет молитву на небо. Замысел Церкви, говорю я, в нашем единении, потому при основании ее Христос молится: «Да будут все едино: как Ты Отче во Мне и Я в Тебе, так и они да будут в нас едино (Ин.17:21). Какими простыми и доступными разумению кажутся эти слова Христа здесь на фронте, когда близость смерти и вера в Живого Бога спаивает воинское братство воедино.
Что есть Церковь – как в понятных выражениях донести это до разумения воинов? Я говорю об этом в самых простых словах. Бог сошел с небес и вошел в наш страждущий мир в страдающем человеческом теле, и «великая благочестия тайна» (1Тим. 3:16) в том, что Бог стал одним из нас, человеком. И Бог для того сделался человеком, чтобы человек вышел навстречу своему Богу, чтобы он пошел к Нему в обратном направлении – от земного к небесному, чтобы божественное соединилось с человеческим, и это неизреченное соединение земного и небесного есть Церковь Божья. «Вы – Тело Христово» (1 Кор.12:27), – говорит нам апостол, – то есть мы Церковь. Я обычно выбираю одного или двух бойцов из числа собравшихся на Литургии, и когда говорю или пытаюсь что-либо объяснить, внимательно смотрю им в глаза, и по их реакции стараюсь понять то, насколько воспринимаются всем собранием мои слова. И когда у меня получается говорить от сердца и в простоте, меня понимают.
При таком образе богослужения алтарь, разумеется, не отделен занавесью от собрания как это обычно бывает в храме. И таинство преложения хлеба и вина в Тело и Кровь Господню перестает восприниматься молящимися как «анатомическое чудо», совершаемое священником в сакральном тумане за плотно затворенными вратами. «Ядущий Мою Плоть и пиющий Мою Кровь пребывает во Мне и Я в нем… Какие странные слова! Кто может это слушать?... С этого времени многие из учеников Его отошли от Него (Ин. 6:56,60,66). Тогда Иисус сказал двенадцати: не хотите ли и вы отойти (Ин. 6:67). Господи! К кому нам идти? Ты имеешь глаголы вечной жизни» (Ин. 6:68).
Здесь немалое испытание веры, и удивительно то, с какой поразительной легкостью наши воины проходят это едва ли преодолимое рассудку испытание. Тут не сфальшивишь, это не раздача готовой святыни, как бывает в случае причастия Запасными Дарами. Все на виду десятков глаз – сейчас хлеб и вино, и вот они уже Тело и Кровь Христовы! Достоевский однажды в письме изложил свой «символ веры»: «Если бы кто мне доказал, что Христос вне истины, и действительно было бы, что истина вне Христа, то мне лучше бы хотелось оставаться со Христом, нежели с истиной». Так и есть, истинная вера познается любовью к личности Христа, и в ней выплавляется ее золото, и сгорают все сомнения. Я всегда становлюсь перед строем бойцов с образом Спаса в руках и после краткого слова благословляю им воинов. Никогда не перестану умиляться тому, с какой неподдельною искренностью и любовью подходят наши воины и целуют пречистый Лик Спасителя.
И все же, почему мы причащаемся Тела и Крови Христовых? Я никогда не опускаю этот вопрос и в кратком слове перед началом литургии говорю воинам так. Бог есть любовь (1 Ин. 4:16), и Он «заповедь новую» дает нам, «да любите друг друга; как Я возлюбил вас», «по тому узнают все, что вы Мои ученики, если будете иметь любовь между собою» (Ин. 13:34–35). И Господь говорит нам дальше, что «нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих» (Ин.15:13). Нет и не может быть больше той любви, которая бывает настолько велика, что любящий жертвует жизнью своей за друзей своих. Но и Сам Господь поступает так, принимая смерть на кресте ради нас не от бессилия, а из любви. Но в любви Своей наш Господь идет дальше, чем мы можем даже помыслить. Он идет за край и через край. Христос не только душу свою полагает за нас, но и Пречистое Тело Свое отдает в таинственную пищу верным.
Трапеза как «форма» евхаристии, причастие Тела и Крови Спасителя – это тайна, предназначенная для восприятия верою, и, одновременно, обращенный к нам символический язык. Господь напоминает, что сотворил нас для бессмертия, но наши предки в раю вкусили запретный плод и тем самым причастились тленной пищи. С тех пор всё в мире тленно. Тленна и пища, которая дает нам силы только для временной жизни. Вечен только Бог и Творец всего живого, всего сущего. И потому Он приходит к нам как Хлеб. Хлеб Жизни. Хлеб иносущный – как сказано в одном древнем тексте – т.е. «иного бытия вечного начало». Хлеб Небесный – как сказано в евангелии от Иоанна (Ин 6:28-40). Господь тем самым как бы говорит нам: Я ваш Бог – ищите Меня. Я ваш Бог – живите Мною. Я ваш Бог – дышите Мною. Я ваш Бог – вкушайте Меня. И только так вы обретете бессмертие.
Очень важно в понятных словах, основанных на Священном Писании, излагать главные смыслы и истины нашей веры. Богослужение не должно уводить человека в мистику или магизм. Наш Бог – Слово-Логос, т.е. Слово и Смысл, и поклоняться Ему мы призваны «в духе и истине, потому что именно таких поклонников ищет себе Отец» (Ин. 4:23) Служение Божественной литургии на передовой и задает такой важный настрой на содержательную сторону богослужения.
Важно говорить с воинами о смысле литургии еще и потому, что воинское служение – это стояние перед лицом смерти. Христос отдал жизнь Свою («Я отдаю жизнь Мою … Никто не отнимает ее у Меня, но Я Сам отдаю ее» (Ин. 10:17-18), победил смерть («смертию смерть поправ»), и теперь приходит к нам в причастии как Хлеб Жизни, указывая тем путь к бессмертию. И это путь жертвенной любви. По слову Иоанна Богослова «Любовь познали мы в том, что Он положил за нас душу Свою: и мы должны полагать души свои за братьев» (1 Ин 3:16).
Что значит «полагать душу свою за други своя»? Русская военная история дает множество примеров того, как солдаты и офицеры жертвовали своими жизнями для спасения своих боевых товарищей. Нынешняя война – не исключение.
Хочется рассказать о том, что я слышал на Донбассе. В Луганске мне довелось познакомиться с Максимом, в недавнем прошлом боевым комбатом с позывным «Масяня». Со своими кое-как вооруженными ополченцами Максим весной 2022 года штурмовал города Счастье, Рубежное, Кременная, Северодонецк и Лисичанск. Вслед за ними их занимала Российская армия. Мне запомнился рассказ Максима о штурме городка Счастье в феврале 2022 года, когда после первого же дня боев от его батальона осталось всего 65 человек. Но был приказ наступать, и Максим с 22-мя добровольцами, переправившись под покровом ночи на старой лодчонке под взорваным мостом через разлившийся Северский Донец, действовал столь смело и решительно, что защищавший город гарнизон обратился в бегство, бросив артиллерию и бронетехнику.
Разве подвиг самоотречения можно записать в воинский устав, или самопожертвование прописать как инструкцию в наставлениях по тактике боя? Нет, к подвигу может звать только Любовь и Вера! Жизнь как жертва, и жертва Богу сама жизнь – вот последний смысл христианской литургии! И это не только таинство, но и божественный урок воину, призываемому на войне жертвовать своею жизнью «за други своя». Так литургическое богословие помогает постигнуть нашу главную «военную тайну» – почему русское христолюбивое воинство было во все времена врагу не одолимо? Ответ прост, но понятен он только верующему сердцу. Ратный подвиг и сама жизнь воина – это жертва Богу «за други своя», а ратный труд всего воинства – это не что иное как литургия верных! Есть об этой тайне русского духа строки у поэта Константина Фролова:
Всех нас воспитали родные края.
Заморских земель нам не надо.
И право погибнуть «за други своя»
Не тягостный крест, а награда.
Но вернемся на батарею «Малок». Я должен закончить повествование о нашей «литургии верных». Богослужение в «лесу прифронтовом» завершилась как обычно праздничным трезвоном. Затем прозвучал знаменитый хор «Славься, славься Великая Русь». Музыка великого Глинки, усиленная колонками и колоколами, мурашками прошила кожу застывших в оцепенении бойцов, она возвеселила небеса и победным эхом докатилась до самых вражеских позиций.
…Причастились все. В конце службы воины по очереди подходили и прикладывались к образу Спаса и Распятию, но я искал глазами и не находил командира. Как же так, – думал я, – где отец и душа этой дружной фронтовой семьи? И вот из штабной палатки вышел комбат и подошел приложиться к кресту. Я не удержался спросить его, почему он не причастился со всеми. Ответ поразил меня в самое сердце. «Я отпустил к причастию радиста, и кто-то должен был остаться на связи», – с каким-то детским смущением ответил боевой командир. Вот оно как «душу свою полагать за други своя», думал я, расставаясь с этим воинским братством.
