Хочу рассказать о моем деде по маме, звали его раб Божий Георгий. Он родился за год до отмены крепостного права в России в 1860 году на родине наших предков в Болгарии, которая пять веков страдала от османского ига. Многие семьи болгар искали лучшей и спокойной жизни в соседних странах, вот и родители деда из рода Наголовых на корабле по Черному морю переправились в Крым с последней третьей волной эмиграции. Обосновались в степной части полуострова в селе Чая, откуда в Турцию убежали крымские татары, спешно оставив свои нехитрые жилища.
Стали обживаться на новом месте, строили дома, сажали сады, виноградники, возделывали у речки Карасу, пересыхающей в летнюю пору, огороды. В числе первых построек возвели в селе каменный храм в честь великомученика Георгия Победоносца, и батюшки, как вспоминала мама, всегда были русские. Село быстро разрасталось, а жизнь шла своим чередом. Еще мальчишкой шустрого Георгия, старшего из детей в семье, отдали в подпаски. В степи он вместе с взрослыми пас овец у богатых татар, ночевал у костра в дождь и зной, постигал премудрости пастушьего дела. Смышленый и смекалистый, он к тому же оказался с музыкальными способностями, быстро выучился играть не только на свирели, которую всегда делали сами пастухи, но и на гайде-козе, национальном болгарском инструменте.
К своему призывному возрасту в 19 лет уже хорошо понимал и легко мог изъясняться на татарском языке. В ту пору повесток не присылали, призывных пунктов не было, решалось всё буднично и просто. Имена парней призывного года писали на бумаге, скручивали в трубочку и бросали в шапку, а кто-нибудь из самых уважаемых в селе стариков, перекрестившись, тянул жребий. Георгию по жребию не выпало идти в солдаты, но отец за некую сумму поддался на уговор заменить сына более зажиточного сельчанина. Семь лет Георгий верой и правдой отслужил в армии и столько же лет денщиком у офицера. В село вернулся грамотным, а значит авторитетным и желанным женихом. Родители засватали ему Акулину из рода Мастеровых, которую отец не торопился выдавать замуж. В 22 года она уже числилась в девушках-перестарках, ведь большинство сверстниц имели до двух детей. Работая с восьми лет у более зажиточных сельчан в няньках, она прошла многолетнюю даже и не школу, а "академию" терпения, смирения и послушания, с хорошо усвоенными знаниями и навыками ведения домашнего хозяйства и присмотра за детьми. Надо ли говорить, как и Георгий и Акулина, долгие годы не имеющие своего дома, своей семьи, желали скорейшего обустройства семейного гнезда. Как полагается, обвенчались, семье молодых выделили участок земли на краю села, помогли поставить дом. Через год, в 1901-ом, родилась первая дочь - Мария, в 1909-м вторая - Анна, в апреле 1917 г. третья - Ефросинья, моя мама.
Георгий с детства был человеком общительным, с доброй душой и открытым сердцем, отзывчивый на поддержку и помощь ближнего, и понятно, почему часто в их доме принимали не только родственников, но и проезжих людей, для которых всегда находился ночлег, обильный стол и чарка своего виноградного вина. Любил дед Георгий побеседовать за столом в церковные праздники, брал в руки свирель или гайду, а жена Акулина, которую Бог наделил высоким голосом, музыкальной памятью и слухом, проникновенно пела слышанные с ранней поры старые песни о том, как «приходили турчины, брали дань деньгами ли, домашним скотом ли, а часто, если в семье не было ни первого ни второго, забирали девушек или маленьких мальчиков». Впоследствии эти дети возвращались в Болгарию, но грозными воинами-янычарами, и редко, но, бывало, случались неожиданные встречи, когда их по родинке или другому признаку узнавали мать, отец или сестра.
В доме Георгия Наголова никогда не звучало бранное слово. Здесь не знали пьянок, ругани или спора между супругами. Три дочери росли в такой любви, ласке и внимании, что моя мама Фрося, вспоминая детские годы, говорила: «Мама с папой любили нас и относились к нам, как к пасхальному яичку, бережно и нежно".
Кстати, о Пасхе. Дед Георгий ежегодно, до закрытия церкви в конце 20-ых годов, после ночной праздничной службы приводил в дом кого-нибудь из нищих, которые побирались на паперти. Когда это случилось впервые, молодая жена тихонько попросила его:
- Георгий, ну, чего ты такого грязного и немытого сажаешь в чисто убранной, большой комнате за стол, усадил бы его на кухне.
Муж объяснил строго:
- А почему ты считаешь, что этот человек не достоин хорошего приема? Откуда ты знаешь, какая у него душа, может, она чище нашей с тобой в несколько раз.
Акулина поняла супруга с первого раза и больше подобных вопросов не задавала, когда бы, кого бы и сколько людей не приводил глава семьи в дом.
Не удивилась уже и другому его поступку. В один из пасхальных дней прибегает средняя дочь Анна и чуть ли не со слезами говорит: «Мама, как ты могла папу отпустить из дому в таких латанных и рваных штанах?»
- Какие рваные, я же ему совсем новые дала, недавно шитые?
Когда Георгий появился, то
выяснилось, что он обменялся штанами с Мамбетом, известным в селе нищим.
- Что же ты, Мамбета к нам в дом не привел, я бы ему нашла ношенные штаны, но еще хорошие – выговаривала жена.
- Да, потому и не пришел, что старые бы дала, пусть в новых ходит.
В доме же всегда царили чистота и порядок, жили в полном достатке. Оба супруга трудились не покладая рук, а ведь только уход за виноградником с гектар требовал немалых забот, хлопот и физических сил. Вставали работать еще до восхода солнца часа в четыре утра, чтобы подрыхлить землю вокруг кустов, сделать подрезку и прочее, успевая до зноя. Хватало забот и по хозяйству: ухода требовала пара лошадей, сбруя и инвентарь к ним, а еще корова, свинья, куры в хозяйстве. Вовремя нужно подготовиться и к посевной зерновых и с уборкой урожая в поле не затянуть. Ни тракторов, ни комбайнов тогда не знали, сеяли рожь и пшеницу, жали, молотили, всё вручную.
Труднее стало, и в большей степени морально, с начавшейся коллективизацией и организацией колхоза. И к новым условиям жизни люди привыкали. В это время произошло два события в семье Георгия.
Первое. В один из дней появился у ворот дома мужчин, лет 35. Спрашивает робко: «Хозяин, ты меня не узнаешь?» и снял шляпу.
- А-а-а, вы офицер, оставивший две железные круглые коробки у нас при отступлении частей Врангеля. Заходите. Они в целости и сохранности.
Дома коробки достали из под кровати. Незнакомец открыл одну из них. Там лежали драгоценности. Он был явно удивлен. Взял красивые сережки и дал их рядом стоящей Акулине, а Георгию сказал: “Если в России будут такие люди, как ты, хозяин, она будет стоять вечно”.
Второе событие. По привычке работали не покладая рук. Наступила пора сбора винограда. Урожай удался на славу, тяжело висящие гроздья радовали глаз. И чуть ли ни в день начала сбора нагрянула местная власть и категорично заявила:
- Решением правления колхоза виноградник Георгия Наголова конфискуется в пользу государства. Вот постановление. Ознакомься.
С местными управленцами решить вопрос было невозможно. Поехал Георгий в Симферополь за пониманием и поддержкой, нашел нужный кабинет, постучался, вошел. Начальник, темноволосый мужчина лет пятидесяти, не перебивая, выслушал его внимательно и вдруг неожиданно говорит:
- Юркакай, не узнаешь меня? Ты же пас овец у моего отца, вспомни, я Муса, пятилетним мальчишкой был у вас в степи. Мы приезжали проверить и посмотреть нашу отару овец, узнать, как вы справляетесь. Помню, отец остался доволен, приплод хороший дали овцы. Отец еще каждому чабану денег дал.
Вспомнил Георгий свою пастушью молодость минувшего века и, огорошенный таким неожиданным поворотом событий, не понимая, чем же закончится их разговор, но явно не рассчитывая на положительный исход, спросил:
- А как же жить, что делать, Муса, где же сейчас мне справедливости искать?!
- Да нигде. Нет её справедливости, Георгий, и никогда не будет такой, как думаешь. Ты гектар виноградника потерял, тебе больно и жалко, а у нас с отцом столько богатства отняли, тебе и не снилось, а я молчу, никуда не лезу. Времена другие настали. Трудись, как трудился честно, поверь, Ваш Бог тебя и семью твою без куска хлеба не оставит.
Вернулся в село, а оно после революции было уже не Чая, а переименованное в Желябовку, в честь народовольца Желябова, по словам старожилов, он какое-то время скрывался здесь от царской охранки.
Зашел Георгий в дом, скинул пиджак на стул и объявил жене:
- Знаешь, Акулина, похоже, ничего особо не изменилось. Раньше у богатых была власть, и сейчас они при ней. Никуда больше не пойду. Будем жить, как честные и трудолюбивые люди живут. Если и наступят сложные времена и испытания, они же будут не только для нас, но и для всех.
Словно в воду глядел дед Георгий. Действительно, пришлось на своем веку ему еще хлебнуть лиха: нелегко дались года коллективизации, военные годы под фашистами, а летом 1944 года, когда Красная Армия освободила Крым, и вовсе пришлось расстаться с селом. Решением правительства СССР всех жителей, кроме русских и украинцев, армян, татар, чехов, болгар, греков подвергли депортации. И разбросало народы солнечного и теплолюбивого черноморского полуострова кого куда. Увозили вагоны-товарняки тысячи семей от годами освоенных и нажитых мест. Увозили от родных домов и дворов, садов, огородов и виноградников... А собирались в неизвестную дорогу по срочному, суточному времени, и, разумеется, большая часть нажитого осталась: и домашняя мебель, и утварь... Уезжали со слезами на глазах, с тяжелым чувством в душе и сердце от неизвестной будущности. Еще сильнее усиливалось это состояние суровостью лиц офицеров и солдат охраны, исполняющих нелегкую участь сопровождения. Над всем селом слышался громкий и надрывный лай привязанных собак, блеяние овец, мычание недоенных коров... С собой в спешке брали документы, в тюки и сундуки укладывали необходимое из вещей и продуктов. Бабушка Акулина взяла икону Божией Матери "Казанская", молилась и берегла её всю дорогу пуще всего.
Ехали железной дорогой в направлении на север почти полтора месяца, часто останавливались и стояли в тупике, пропуская мчащиеся мимо эшелоны с войсками и военной техникой на Запад, на фронт. Высаживать семьи из вагонов стали после областного центра Молотов (нынешняя Пермь). Уперся железнодорожный состав в конце пути в Соликамске. Увидели древний город с церквями, смотрящими друг на друга, но в одной тюрьма, в другой пивзавод, действующая лишь одна. Увидели с терриконами калийных шахт, с корпусами титано-магниевого предприятия. В северной части города был завод, выпускающий поваренную соль еще со времен Ивана Грозного, и строящийся бумкомбинат, с несколькими цехами, производящий технический спирт и пыжи. И хотя деду Георгию шел 85-ый год, но он не стал сидеть сложа руки в бараке, куда их поселили.
По просьбе моей мамы, а она работала машинисткой в отделе кадров комбината, его взяли сторожем в подсобное хозяйство. Вот где пригодился его опыт пастуха. Для молодых доярок, а на хозяйстве имелась небольшая ферма, он стал просто палочкой-выручалочкой. К их раннему приходу дед Георгий успевал и за коровами присмотреть, и воду подогреть для помывки вымени буренкам, мог дельный совет дать, как и чем лечить приболевшую рогатую скотину.
Однажды заболевшую буренку никак не удавалось поднять на ноги, напрашивался один вывод – зарезать её, пока не поздно. И никто не знал, как это сделать, а он управился с помощью доярок в лучшем виде, еще и разделав тушу по частям. Наградой за дедов труд стала требуха внутренностей коровы, которые на ферме по незнанию хотели просто выкинуть на свалку. Дома требуху почистили, промыли и пожалуйста – на столе сытные первые и вторые блюда – время же послевоенное, трудное, с карточками на хлеб и продовольствие.
Простого житейского принципа – если будет трудно, трудно будет всем – дед Георгий придерживался всегда и дочерей наставлял переносить тяготы и лишения жизни, уповая на Господа и милость Его. Еще учил соблюдать правило "золотой середины", поясняя его несомненное преимущество:
- Вырвешься вперед, будешь первым – зависти и осуждения не оберешься со стороны родственников и близких. Жить спокойно не дадут, а последним окажешься – все начнут насмехаться и пальцем показывать. Часто и первым и последним какую-нибудь да кличку дадут, которая прилепится навсегда. А вот в серединке и самому хорошо, и другим – не в укор. «Табак, карты и вино – это зло», – говорил он.
И другому важному и нужному правилу жизни учил дед Георгий:
- Любой человек может быть тебе примером. Делает хорошо – учись, повторяй его опыт, делает плохо – это тоже наглядный урок, как не надо поступать. Тех, кто вел себя неподобающим образом, он обычно не осуждал, жалел и даже защищал:
- Ну что вы от него хотите, ведь этого человека просто никто с детства хорошему не учил. А если на твоем пути встретится вредный человек, не бодайся с ним, как барашек. Он тебе плохо, а ты ему – хорошо, он продолжает, а ты ему – вдвое хорошо, и не отступайся, делай только хорошо!
- И что будет? – спрашивали обычно деда.
- Будет так: либо человек засовестится и изменится, либо Господь его в определенный момент отведет от тебя, но если будешь упорным до конца.
Значимость и действенность житейских принципов и правил деда Георгия были в том, что он их сам неукоснительно выполнял, поэтому к нему тянулись люди, к тому же он умел общаться и с малыми, и с молодыми, и с убеленными сединой стариками. Любил пошутить, например, как со мной, четырехлетним внуком.
Родился я рыжим, в бабушку Акулину, и хотя во дворе сверстники и постарше меня не обзывали, но всё равно как-то сказал деду, что хотел бы быть, как большинство людей, с темными волосами.
А знаешь, почему ты рыжий? – откликнулся дед на мою несбыточную мечту.
- Почему? – спрашиваю.
- Ты, милок, много белого хлеба ешь, налегаешь на него и утром, и в обед, и за ужином.
Действительно, я очень любил есть все с белым пшеничным хлебом и старался не брать куски чёрного ржаного ни дома, ни в садике.
Дня три-четыре за столом я не притрагивался к белому хлебу, а просил: дайте ржаного, и это заметила моя мама.
- Василек, что с тобой случилось, ты раньше очень любил кушать белый хлеб с маслом и запивать чаем, а сейчас отказываешься от него?
Я открыл ей свой "секрет" изменившегося вкуса, а потом даже пожалел деда Георгия, которому вечером за ужином досталось, что называется, на орехи и от мамы и от бабушки, которые стыдили его и укоряли, требуя дать слово впредь ничего подобного не делать ни с младшим внуком, ни с двумя старшими школьниками средних классов. Он выслушал порицания с улыбкой и дал обещание исправиться.
Эта история приключилась зимой 1954 года, а весной в Пасху, в день святого Георгия Победоносца, в возрасте 94-х лет дедушка умер. Умер легко. Утром, когда все взрослые разошлись на работу, меня отвели в садик, а старший братНиколай и двоюродный брат Иван ушли в школу, дедушка по привычке направился в сарай подоить козу. Подоил, принес в небольшом бидончике молоко, вскипятил его и, как всегда, прилег отдохнуть на большом сундуке у печки, а баба Акулина в это время стала готовить завтрак. Приготовила, приоткрыла слегка дверь в нашу большую двадцатиметровую комнату коммунальной "трёшки" и позвала:
- Георгий, вставай, иди кушать.
Сказала и вернулась на общую кухню, где стоял наш стол. И на второй зов дед не среагировал, тогда бабушка в третий раз, открыв дверь шире, громко сказала:
- Ну, сколько тебя можно звать, Георгий! Хватит лежать, завтрак стынет.
Дед молчал, потому что его светлая и добрая душа уже взмыла высоко к небесам. На третий день светлой седмицы к нам домой пришел знакомый батюшка и полным чином отпел новопреставленного раба Божия Георгия. Проститься с дедушкой пришли не только все родственники и сельчане, но взрослые и дети нашего дома и соседних домов.
Прочитал я написанное о правилах жизни деда Георгия и в который раз подумал, как же они помогают и в радости, и в трудности. Только соблюдать их нелегко, легче верующему человеку.
