Клятва на Воробьёвых горах прозвучит сферой вечности, которую не опровергнуть; сложная дружба Герцена и Огарёва станет фактом истории, продемонстрировав ту подлинность чувств, которая не подлежит опровержению.
А вот уже – жизни свинцовое давление, из которого выход – только в поэзию, фиксацию ощущений, только в вечное – от скоропролетющего, быстротленного:
Нет, право, эта жизнь скучна,
Как небо серое, бесцветна,
Тоской сжимает грудь она
И желчь вливает неприметно;
И как–то смотрится кругом
На все сердитей понемногу,
И что–то ничему потом
Уже не верится — ей–богу!
…он не помнил матери: скончавшейся, когда сыну было два года; потрясённый отец оставляет службу, перебирается в имение; однако, когда сыну было десять, переезжают в Москву, где Огарёв-мальчишка и знакомится с Герценом – таким же мальчишкой.
Клятва становится известной из монументальных «Былого и дом», где сему посвящена рубиново пламенеющая глава…
Где она свобода?
Иллюзия, недостижимость, - однако, внешние параметры оной должны соблюдаться.
…разворачивается словесная живопись Огарёва-поэта:
Зимой люблю я встать поутру рано,
Когда еще все тихо, как в ночи,
Деревня спит, и снежная поляна
Морозом дышит, звездные лучи
Горят и гаснут в ранней мгле тумана.
Один, при дружном трепете свечи
Любимый труд уже свершать готовый —
Я бодр и свеж и жажду мысли новой.
Романтизм и реализм переплетаются волокнами в его поэзии: как, вероятно, и в структурах личности: жёсткая деловитость публициста уравновешивалась поэтических полётом, приподнятостью…
Борьба за свободу приводит к полицейскому надзору, что устанавливается за Огарёвым, потом к аресту, в дальнейшем – к эмиграции…
«Юмор» - наиболее известная из поэм Огарёва – начинается с трактовки образа России:
Подчас, не знаю почему,
Меня страшит моя Россия;
Мы, к сожаленью моему,
Не справимся с времён Батыя;
У нас простора нет уму,
В своём углу, как проклятЫе,
Мы неподвижны и гниём,
Не помышляя ни о чём.
Поэма, глобально черпая из жизни, растёт колоссальным построением осмысления человека: внутри истории, в сумме взаимоотношений, причудливо закручиваются орнаменты мысли, и оригинальность созвучий строится также на сочетание реализма и приподнятости.
Время подводить итоги:
Я том моих стихотворений
Вчера случайно развернул,
И, весь исполненный волнений,
Я до рассвета не заснул.
Вся жизнь моя передо мною
Из мёртвых грустной чередою
Вставала тихо день за днем,
С её сердечной теплотою,
С её сомненьем и тоскою,
С её безумством и стыдом.
Стих тих.
Он тих и вкрадчив, его звучание сознательно приглушено, чтобы чётче выявить мотивы приближения к финалу; стих медитативен, и – он затягивает в себя, точно зажигая ретроспекцию жизни поэта, публициста, революционера: хотя о двух этих последних ипостасях и не говорится.
Культурологическая составляющая поэзии Огарёва велика:
То Фауст вдруг, бессменною тоской,
Желаньем и сомнением убитой,
Идет ко мне задумчивой стопой
С погубленной, безумной Маргаритой;
И Мефистофель тут; на них рукой
Он кажет мне с улыбкой ядовитой,
Другую руку мне кладет на грудь,
Я трепещу и не могу дохнуть!
Внешне – соответствуя культуре стихосложения своего времени – стих Огарёва прост, внутренне – насыщен богатым мёдом сущностного содержания жизни.
За поэзией Огарёва мерцает тайна.
Свод его стихотворений и поэм значителен: как значительна его мятежная, рвущаяся из цепей условностей жизнь; и снова и снова разносится клятва двух молодых людей, давая пример истинно-правильного отношения к реальности, каким бы антуражем последняя не пользовалась.
