Модест Ильич Чайковский, друг и биограф Апухтина, писал о поэте: «Русская природа, русские люди, русское искусство и русская история составляли для него основной, можно сказать, исключительный интерес существования» [1, с. XV]. Русскость поэзии Апухтина проявляется в живых, подлинных деталях народной жизни, в удивительно пластичном и богатом языке, в особых интонациях, дыхании и звучании стиха. Однако исторические темы остаются, как правило, за рамками его произведений. Практически единственным исключением в этом плане является тема Крымской войны, которой посвящены сразу два стихотворения поэта: «Эпаминонд» (1854) и «Солдатская песня о Севастополе» (1869).
«Эпаминонд» - первое опубликованное стихотворение Апухтина. Оно написано под впечатлением от гибели адмирала Корнилова во время бомбардировки Севастополя 5 октября 1854 года союзными войсками европейских стран. Поэту было тогда четырнадцать лет.
Корнилов сравнивается с Эпаминондом – одним из величайших полководцев античности, создателем стратегии сосредоточения военных сил на направлении главного удара. Эпаминонд, разбив спартанцев в ряде сражений, способствовал упразднению гегемонии Спарты в Греции и возвышению его родного города – Фив. Однако гибель полководца в сраженье при Мантинеи привела к распаду созданного им союза греческих полисов и, в конечном счете, стала прелюдией к завоеванию Греции македонцами. Когда Апухтин писал свое стихотворение, судьба крымской кампании и ее последствия были еще неясны. Между тем аналогия, проведенная юным поэтом, оказалась пророческой. Смерть Корнилова стала предвестьем катастрофических для русской армии и страны в целом событий: в результате поражения в Крымской войне Россия утрачивает свое лидирующее положение в Европе и мире, ее экономика попадает в зависимость от иностранного капитала. В связи с этим апухтинским стихотворением можно вспомнить пророческое «Предсказание», написанное юным Лермонтовым: «Настанет года, России черный год, царей корона упадет» Удивительные отроки жили на Руси в середине XIX века!
При недостаточной развитости версификационной техники (преобладают глагольные рифмы), в «Эпаминонде» поражают зрелость мысли и чувства вкупе с разнообразным, выразительным языком.
Будучи одним из лучших учеников императорского училища правоведения, образование в котором строилось, как и в большинстве русских элитных учебных заведений того времени, на классических основах, юный Апухтин являет в своем стихотворении прекрасное знание античного героического морального канона. Однако при этом верх берут христианские мотивы – и в сценах умирания Эпаминонда, и при описании последних минут Корнилова: «Блажен, кто жизни суетою/Еще измерить не успел, /Но кто за честь отчизны милой /Ее вовеки не щадил, / Разил врага,- и над могилой /Его незлобливо простил».; «Он, верой пламенной горя, Как христианин, вспомнил Бога, Как верноподданный – царя.». Отметим богатство, изящество и экспрессию художественных средств, используемых начинающим поэтом: «мгновенный огнь», «отчизны милой», «счастье родины священной», «поборник правды и святыни» «Севастополь величавый», «смерть поспорила со славой», «верой пламенной горя», «ангел светозарный» и др.
Стихотворение «Солдатская песня о Севастополе», созданное Апухтиным в зрелый период, безусловно, является лучшим стихотворением из всех, когда-либо написанных о Крымской войне. По своему художественному совершенству, динамике и силе образов, отточенной технике стихосложения оно может сравниться с «Полтавой» А.С. Пушкина и «Бородино» М.Ю.Лермонтова:
Не веселую, братцы, вам песню спою,
Не могучую песню победы,
Что певали отцы в Бородинском бою,
Что певали в Очакове деды.
Я спою вам о том, как от южных полей
Поднималося облако пыли,
Как сходили враги без числа с кораблей,
И пришли к нам, и нас победили.
А и так победили, что долго потом
Не совались к нам с дерзким вопросом,
А и так победили, что с кислым лицом
И с разбитым отчалили носом.
Я спою, как, покинув и дом и семью,
Шел в дружину помещик богатый,
Как мужик, обнимая бабенку свою,
Выходил ополченцем из хаты.
Я спою, как росла богатырская рать,
Шли бойцы из железа и стали, -
И как знали они, что идут умирать,
И как свято они умирали!
Как красавицы наши сиделками шли
К безотрадному их изголовью,
Как за каждый клочок нашей русской земли
Нам платили враги своей кровью;
Как под грохот гранат, как сквозь пламя и дым,
Под немолчные, тяжкие стоны
Выходили редуты один за другим,
Грозной тенью росли бастионы, -
И одиннадцать месяцев длилась резня,
И одиннадцать месяцев целых
Чудотворная крепость, Россию храня,
Хоронила сынов своих смелых…
Пусть не радостна песня, что я вам пою,
Да не хуже той песни победы,
Что певали отцы в Бородинском бою,
Что певали в Очакове деды.
Апухтин здесь прибегает к чередованию разностопных стихов: четырехстопный анапест в нечетных строках сменяет трехстопный в четных. Благодаря этому создается особый хромающий ритм, напоминающий походку покалеченного в бою солдата. Неоднократно повторяются глаголы пешего передвижения: сходили, пришли, шел-шли, выходил-выходили. Обратим внимание на то, что дважды – во вторых стихах четвертой и пятой строф на глаголы шел-шли падает сильное сверхсхемное ударение, по сути дела, в данном случае происходит резкая намеренная ломка ритма: анапест в начале этих строк сменяется хореем – «походным», «маршевым» размером. Эта ломка позволяет особо выделить данные стихи и строфы в целом, передать через ритм и скандированный повтор необыкновенный подъем патриотического чувства русских людей, готовых пожертвовать всем – благополучием, семейным уютом и счастьем, самой жизнью – ради отчизны. Высшей своей точки пафос героического самоотвержения достигает в заключительных двух стихах пятой строфы, выделенных чрезвычайно выразительным мелодическим ходом – повтором частицы И в сочетании с союзом как в начале строк и глагола умирать-умирали – в конце: И как знали они, что идут умирать,/И как свято они умирали!
Пять строф стихотворения – с четвертой по восьмую объединены единым интонационно-мелодическим рисунком, в основе которого лежит использование повтора ключевого глагола спою, соотносящегося с заглавием стихотворения (Я спою…, Я спою) и серии придаточных изъяснительных, присоединяемых союзом как. Наряду с ритмико-мелодическими приемами, нарастающая эмоциональная энергия стиха создается употреблением ряда выразительных эпитетов, сравнений, контрастных по своему ассоциативному ореолу слов: богатырская рать; бойцы из железа и стали; красавицы – сиделками; к безотрадному …изголовью; немолчные, тяжкие стоны; грозной тенью; чудотворная крепость, сынов…смелых. В отдельных случаях создается впечатление не просто звучащего слова, но слова-жеста, подчеркивающего силу и неудержимость вырывающегося наружу чувства, истоком которого является нераздельная, коренная, кровная связь каждого русского сердца с родной землей: Как за каждый клочок нашей русской земли/ Нам платили враги своей кровью.
Повторяя то или иное слово, Апухтин заставляет нас остановиться на его смысле, ощутить весь комплекс эмоциональных и образных ассоциаций связанных с ним. В этом отношении особенно выразителен подхват в начале третьей строфы, где повторяется слово победили из последней строки предыдущего четверостишья: Как сходили враги без числа с кораблей,/И пришли к нам, и нас победили // А и так победили, что долго потом /Не совались к нам с дерзким вопросом. В этих стихах горечь соединена с торжеством и грозным предупрежденьем. Повтор глагола победили помогает активизировать в сознании каждого образованного читателя ассоциацию с Пирровой победой, при которой победители пролили крови больше, чем побежденные*.
Повторы лексические вплетаются в параллельные синтаксические конструкции, в которых единообразие сочетается с изумительной пластичностью и вариативностью: Как под грохот гранат, как сквозь пламя и дым,/ Под немолчные, тяжкие стоны. /Выходили редуты один за другим, /Грозной тенью росли бастионы. Здесь цепь однородных обстоятельств образа действия, относящихся одновременно к двум предложениям,, намеренно, в целях эмфазы, вынесена перед ними; при этом наряду с повтором союза как и предлога под, используется неповторяющийся предлог сквозь, конструкция с которым вклинивается между двумя полностью совпадающими по грамматической структуре оборотами (под грохот гранат, под немолчные, тяжкие стоны). Варьируется и расположение обстоятельства в третьей и четвертой строке строфы: в первом случае оно предваряет главные члены, во втором располагается за ними. Эта ритмико-синтаксическая вариативность и пластичность помогает подчеркнуть, до крайней степени усилить потрясающее и пронзительное впечатление от картины боя, создаваемой при помощи лексических средств. Мы ощущаем себя непосредственными свидетелями свершающейся битвы: одновременно слышим (грохот, стоны), видим (пламя, дым) и сопереживаем страданиям раненых и гибнущих сынов России, принимая их близко к сердцу (немолчные, тяжкие). Определенную роль в создании звуковой картины боя играют аллитерации, связанные с концентрированием взрывных согласных в сочетании с сонорным Р (ПоД гРохоТ ГРанаТ, Пламя, Дым, ПоД, Тяжкие, сТоны, выхоДили, РеДуты, оДин за ДРугим, ГРозной, Тенью, Росли, БасТионы). Момент звукописи (ассонанс но О) присутствует также в словах: немОлчные.., стОны.
Ударной выразительностью отличается предпоследняя, восьмая строфа, которая завершает ритмико-мелодическую фигуру, охватывающую пять строф: И одиннадцать месяцев длилась резня, /И одиннадцать месяцев целых/Чудотворная крепость, Россию храня,/ Хоронила сынов своих смелых… Мелодический ход – повтор начала первой и второй строк сочетается с серией стилистических приемов. Прежде всего, обращает на себя чрезвычайно экспрессивное слово с резко отрицательной оценочной окраской – резня. Надо сказать, что восприятие этого слова современным читателем отличается от его восприятия читателем XIX века, что обусловлено изменениями в его языковом значении. У Даля это слово определяется следующим образом: «Резня, драка насмерть, сраженье или убийство холодным оружием, большое кровопролитие». В современном же словаре находим такое определение: РЕЗНЯ - Массовое жестокое избиение, массовые убийства (Ожегов С.И., Шведова Н.Ю. Толковый словарь русского языка – М., 2010). Как видим, из значения слова исчезла первая часть: «драка насмерть, сраженье или убийство холодным оружием». Это связано с изменением характера войн, в которых холодное оружие перестало играть ведущую роль. Вместе с тем, экспрессивность данного слова в апухтинском контексте достаточно высока, оно помогает создать лишенную романтики реалистическую картину жестокого боя. В данном отношении Апухтин продолжает пушкинские традиции. Сравните. Лермонтов: : «И ядрам пролетать мешала /Гора кровавых тел»; Пушкин: : «Швед, русский колет, рубит, режет». Лермонтов прибегает к гиперболе, которая производит очень сильное впечатление, но которая, все-таки, далека от реальности. У Пушкина все проще и, вместе с тем, страшнее. Апухтин же сводит три пушкинских эпитета к одному, но самому выразительному и емкому.
Сокровенным священным смыслом исполнена паронимическая перекличка в заключительных стихах восьмой строфы: Чудотворная крепость, Россию храня, /Хоронила сынов своих смелых… Рядом стоят церковно-славянский неполногласный и русский полногласный вариант одного итого же слова, которые разошлись в значениях (ср. украинское слово охорона - «охрана»). При этом возникает удивительный по своей красоте и глубине образ, венчающий блестящую череду образов стихотворения – сравнение Севастополя с чудотворной иконой Божьей Матери, охраняющей Россию.
______________________________________________________________
* В Крымской войне Россия, в одиночку противостоявшая коалиции четырёх держав, значительно превосходивших её в техническом и военном отношении, понесла меньшие потери, чем её противники. Так, по данным Б. Ц. Урланиса, боевые и небоевые потери в армии России составили 134 800 человек, а потери в армиях Вели-кобритании, Франции и Турции — 162 800 человек. (Урланис Б. Ц. История военных потерь. Войны и народонаселение Европы. Людские потери вооружённых сил Европейских стран в войнах XVII—XX вв. (историко-статистическое исследование). СПб-Москва, 1998.)
Иеродьякон Нафанаил (Борис Геннадьевич Бобылев), доктор педагогических наук, кандидат филологических наук, профессор, магистр богословия, Почетный работник ВПО РФ
