Пшеница и плевелы на поле «Царского дела»

За последние тридцать лет история цареубийства является одной из наиболее активно исследуемых в России. В связи с этим и тема обнаружения Царских останков также стала предметом углубленного изучения. И она чрезвычайно важна для церковного общества, потому что Царственные страстотерпцы в сонме новомучеников ХХ века ― одни из самых почитаемых.

В широком потоке литературы, претендующей на звание научной, не все однозначно принадлежит к ней. Как в жизни Церкви, в ее практике, есть четкие признаки, по которым отличаются канонические источники Священного Писания от апокрифов, так и в мире научных исследований существуют определенные критерии, отделяющие работу честной науки от подделки, основанной на спекуляциях, мифах, домыслах и на измышленных сомнениях.

Сегодня в произведениях по теме цареубийства и истории останков Царской семьи создано огромное количество фальсификаций, которые не опираются ни на документальные источники, ни даже на здравый смысл. Появилась особая псевдоисторическая литература, распространяющая мифы и претендующая на научность, своим содержанием способная затуманить умы наших соотечественников и верующих людей. Рассмотрению этой серьезной проблемы и посвящена данная публикация.

Среди работ, действительно заслуживающих звания научных, можно отметить ряд документальных сборников: Николая Росса «Гибель Царской семьи»[1], В. В. Алексеева «Гибель царской семьи: мифы и реальность»[2], сборник «Скорбный путь Романовых 1917–1918 гг..», составленный В. М. Хрусталевым при участии М. Д. Стейнберга[3], сборники, изданные историком Л. А. Лыковой[4]. Есть и исторические исследования, основанные на объективном подходе, это книги И. Ф. Плотникова[5], Л. А. Лыковой[6], Н. Л. Розановой[7], Ю. А. Жука[8], Е. В. Пчелова[9]. В 2021 году вышел трехтомный документальный сборник, изданный Следственным комитетом РФ[10].

В их ряду появившаяся в 2022 году книга архимандрита Тихона (Затёкина) «„…Я понял, что это меня уже никогда не отпустит“. Романовы: убийство, поиск, обретение», — занимает особое место. Это первый труд, написанный священнослужителем Русской Православной Церкви, по благословению правящего архиерея, и поддержанный Издательским советом РПЦ. Важно то, что автор не только глубоко православный человек, но и сам свидетель многих описываемых событий. Хотя он не ставил перед собою задачи говорить об экспертных исследованиях, найденных под Екатеринбургом останков, — материалы его работы преимущественно исторические: это документы, личные свидетельства, воспоминания, письма; однако его книга представляется не меньшим доказательством, чем судебно-медицинские заключения.

Это вполне объяснимо, поскольку для большинства людей документальные свидетельства и факты, которыми оперирует историческая наука, доступны пониманию. Они поддаются видимой проверке и для большинства являются гораздо более убедительными, чем научные эксперименты, где используются узкоспециальные роды знаний, контроль за которыми чрезвычайно сложен. Человек, обладающий историческими фактами, вправе отбросить все другие доказательства — и в этом наиболее сильная сторона работы архимандрита Тихона (Затёкина). Она призвана послужить сегодня остронеобходимой и важной цели просвещения православных людей в истории гибели узников дома Н. Н. Ипатьева.

Но есть и те, кто появлению такой работы явно не рад, напуган и ставит себе задачу бороться с нею любыми средствами. И здесь необходимо предупредить благочестивого читателя, что к разряду псевдонаучной литературы, несомненно, нужно относить не только сфальсифицированные исследования, но и, по сути своей, фальшивые рецензии, с изначально заданной целью дискредитации. Именно такая рецензия под названием «Новая книга о „екатеринбургских останках” и проблема идентификации» появилась недавно на сайтах «Московские ведомости» и «Русская народная линия»[11].

Ее составитель, протоиерей Александр Салтыков, в конце своей публикации передает благодарность В. В. Бойко-Великому «за огромную работу по исследованию «екатеринбургских останков» и за помощь «в подборе материала», и это обращение весьма многозначительно. Обоснование позиции автора рецензии, в большинстве заявленных положений, не ново. Собственно, и нельзя назвать отца Александра в точном смысле слова автором всех изложенных здесь умозаключений, поскольку они уже многократно публиковались другими авторами и, что важнее, — неоднократно публично опровергались[12].

Официальному расследованию Следственного комитета РФ, проводившемуся в течение тридцати лет, и работавшей параллельно с ним, начиная с 2015 года, Церковной комиссии[13], пытается противостоять оппозиция, мнение которой формулирует группа авторов, покровительствуемых В. В. Бойко-Великим. Этих авторов и перечисляет в своей рецензии протоиерей Александр Салтыков как заслуживающих доверия и всякого внимания: это Петр Мультатулли, Андрей Мановцев, Юрий Григорьев, Э. Агаджанян и сам В. Бойко-Великий.

Очевидно, что неприятным известием и сложностью для всех них оказалось то, что вышел очередной труд о Царских останках, впервые созданный служителем Церкви и с ее благословения. Разумеется, что представителям оппозиции необходимо было составить на это равноценный ответ, за которым бы тоже стоял священнослужитель.

Поэтому мы отнесемся с пониманием к протоиерею Александру Салтыкову, решившему, судя по всему, таким образом поддержать своих присных, но написавшему весьма сомнительную вещь, более напоминающую не помощь, а медвежью услугу.

Неискушенному читателю часто непонятны сложные вопросы экспертиз, на которые постоянно набрасывают тень оппоненты, поэтому мы будем рассматривать в основном исторические аспекты темы Царских останков. Ведь именно им и посвящена книга архимандрита Тихона (Затёкина).

Обратим внимание на то, каким образом отрицатели Царских останков защищают свое мнение, на методы их полемики, для того чтобы яснее увидеть, что же в действительности стоит за их позицией, и чему они служат.

О «заимствованиях» из следственного дела по убийству Царской семьи

Прежде всего, протоиерей Александр Салтыков, под предлогом рецензии на книгу архимандрита Тихона, пытается связать ее с изданием трехтомного сборника Следственного комитета РФ, вышедшего годом раньше. Цель рецензента состоит в том, чтобы далее критиковать обе большие работы, как нечто единое и однородное.

Хотя эти книги различны по жанру, по своим задачам и, на наш взгляд, совершенно неправомерно сопоставлять их друг с другом, однако они родственны по своей позиции. Именно это и важно для автора рецензии, который замечает, что книга архимандрита Тихона …состоит, в основном, из воспоминаний лиц, участвовавших в обнаружении и извлечении костных останков, обнаруженных в Поросенковом логе… Часть материалов заимствованы, как очевидно, из следственного дела по убийству Царской семьи («Преступление века. Материалы следствия». М., 2021, т. 1, 2, 3)[14].

Расшифруем эти «заимствования». Архимандрит Тихон цитирует в своей работе свидетельские показания уголовного дела, взятые исключительно из 2-го тома сборника «Преступление века». Это допросы Г.П. Васильева, Г.П. Авдониной, воспоминания В.А. Песоцкого — все они участники вскрытия захоронения Царской семьи в 1979 году; показания П.А. Сарандинаки — участника поиска останков Царских детей, протоколы допросов В.М. Иванова[15], протоиереев Алексия Долгорукова и Александра Никулина, а также краткая информация о А.М. Верховском. Последние трое имеют прямое отношение к биографии самого архимандрита Тихона. Об этом мы скажем чуть позже.

Нам известно, что книга отца Тихона, совершенно самостоятельное исследование, которое началось с рукописи автора, написанной им еще в 2012 году и хранившейся в ГАСО, в его личном фонде, то есть задолго до того, как осенью 2015 года было возобновлено уголовное дело по вновь открывшимся обстоятельствам о гибели Николая II, членов его Семьи и их слуг.

И здесь правильнее будет сказать о заимствованиях у самого архимандрита Тихона, а не наоборот. Скорее, следственная власть, проводившая расследование, почерпнула от него ряд важных сведений и была заинтересована в нем как в новом свидетеле, проливающем свет на то, каким образом в 1990-е годы православным людям стало широко известным местонахождение Ганиной Ямы и шахты № 7 (по классификации следователя Н. А. Соколова).

Заметим что, рецензент отец Александр Салтыков никак не упоминает этой, самой главной связи между двумя книгами, которые он решил анализировать. Он напрочь умалчивает о свидетельских показаниях архимандрита Тихона, данных им следствию, которые также опубликованы в сборнике «Преступление века». Как известно, лица, допрашиваемые следствием, несут ответственность перед законом за дачу заведомо ложных сведений.

Показания архимандрита Тихона оказали существенную помощь следствию, они легли в основу определенно выстроенной линии расследования, с привлечением целого ряда свидетельств — среди которых в большинстве клирики Екатеринбургской митрополии. Протоколы их допросов мы можем видеть в книге «Преступление века».

К какому же выводу пришло официальное следствие по данному вопросу? А вывод следующий: место рудника и шахты № 7 еще в конце 1970-х годов было вычислено и найдено первооткрывателями царского захоронения Гелием Рябовым и Александром Авдониным. От них оно стало известным архимандриту Тихону (в то время Николаю Затёкину). И именно он в конце 1980-х годов секретно водил туда своих православных друзей (протоиерея Николая Никулина и А.М. Верховского), начавших распространять эту тайну в среде верующих. А один из этих осведомленных приятелей отца Тихона позднее объявил себя «открывателем» шахты.

Таким образом, открытие Рябова и Авдонина было присвоено!

Вот об этих фактах сути исторических событий, подробно изложенных в книге архимандрита Тихона, а также обстоятельно представленных в трехтомнике СК РФ, умалчивает рецензент, протоиерей Александр Салтыков, не желая их видеть.

Легко убедиться, что все документальные фрагменты из сборника «Преступление века», использованные в книге архимандрита Тихона, имели исторический характер и были привлечены им вполне законно, как документированные источники. Будучи честным исследователем, он предоставил свою книгу в качестве трибуны не только для тех, кто искал и открывал Царские останки, изучал их, но и для тех, кто с ними всю жизнь упорно боролся.

О версии «полного сожжения» останков Царской семьи. Следователь Н.А. Соколов и его вещдоки

Между тем, первый исследователь Н. Соколов — пишет протоиерей Александр Салтыков в своей рецензии — утверждал, что тела сожжены[16].

Зададимся вопросом: где именно это положение утверждалось следователем? — Он писал об этой версии только в своей книге «Убийство Царской семьи».

Изданная в эмиграции, долгое время она оставалась исключительным источником. Но когда, с периода конца 1980-х и первой половины 1990-х годов, появилась возможность знакомства с самими материалами уголовного дела Н. А. Соколова, — началось их активное исследовательское изучение. Тогда-то и оказалось, что в нем нет ни одного документа, подтверждающего версию сожжения останков, она ничем не была доказана[17]. Более того, в материалах уголовного дела имелись документы, свидетельствующие о захоронении и перезахоронении тел убитых узников дома Ипатьева.

Интересен тот факт, что следователь Соколов не в Екатеринбурге пришел к мысли о версии «сожжения». Напротив, до самого дня приказа об эвакуации он продолжал искать останки, а значит был уверен в том, что они существуют. Но чем далее Соколов удалялся от Урала, а потом и из России, тем более идея «полного сожжения» овладевала им. Что-то произошло с ним в этот период, что подтолкнуло к согласию с такой мыслью: понимание ли того, что, не найдя трупы, он не сможет убедительно доказать сам факт убийства? Влияние ли политической обстановки? Потрясение ли от потери Родины и крушения власти А.В. Колчака? Бессилие ли и расстроенное здоровье[18]?

Но остается бесспорным одно — свое дело следователь Соколов завершить не смог. Вероятно, написание книги было для него некоторой отдушиной для облегчения внутреннего напряжения, в котором он находился в эмиграции. Однако содержание книги и материалы уголовного дела следователя не тождественны между собой.

В Западную Европу вместе с вещдоками следователь вывез костные фрагменты и сальные массы, найденные на руднике. Последние, согласно протоколу, были извлечены со дна колодца и при рассмотрении крошились в руках, рассыпаясь на более мелкие кусочки[19]. В протоколе места осмотра все костные фрагменты именовались следователем Соколовым «костями млекопитающегося». Ничего из этих находок не подвергалось научному исследованию или какому-то определению. За исключением санитарного врача Белградского, говорившего Соколову о необходимости представить кости профессору сравнительной анатомии, никто из экспертов этих «вещдоков» никогда не видел.

В числе вещественных доказательств находился и человеческий палец с кусочками кожи, найденный на дне шахты № 7. Каким образом они оказались там? Сегодня совокупность всех известных документов позволяет ответить на этот вопрос. При осмотре шахты следствием белых в ней обнаружили толстый слой льда «приблизительно в четверть аршина»[20], то есть толщиной в 17–18 см. Лед был примерзшим к срубу шахты, но в одном углу в нем имелось пробитое отверстие размером в «квадратный полуаршин», (35–36 см). Крепкий лед шахты стал препятствием тому, чтобы тела убитых, сброшенные в нее, утонули и скрылись в воде. Большевики пытались завались сруб шахты взрывами гранат, но безуспешно. Через пробоину во льду, пробитую гранатами, и был выброшен на дно шахты оторванный при взрыве или, скорее всего, отрезанный осколком человеческий палец[21].

Когда Юровский узнал о сведениях из книги Соколова и его находках, он, выступая в 1934 году перед старыми большевиками в Свердловске, так объяснил этот свой «недогляд»: Когда обнаружилось, что их здесь нельзя оставлять, то ребята предложили: «Давайте, взорвем бомбами и все это засыплется». Вот почему были обрывки тел[22]. При попытке завалить шахту при помощи ручных гранат, очевидно, трупы были повреждены и от них оторваны некоторые части — этим ком[ендант] объясняет нахождение на этом месте белыми (которые потом его открыли) оторванного пальца и т[ому] под[обного][23].

Судя по документам, которые мы приведем ниже, в среде русской эмиграции распространялось мнение (очевидно от самого следователя Соколова), что человеческий палец, найденный в колодце шахты — «обгорелый». Но при его обнаружении никаких признаков горения не видел ни один человек. 10 февраля 1919 года палец осмотрел врач-эксперт Г.И. Егоров, в его заключении нет ни слова о том, что палец был хоть сколько-то обожжен[24]. Палец нашли в иле шахты осенью 1918 года (еще до передачи следствия Н. А. Соколову) во время поисковых работ под руководством Н. Н. Магницкого. Тут же в иле, вместе с пальцем обнаружили и челюсть доктора Боткина, зубы которой крепились в каучуковой массе, весьма чуткой к воздействию высоких температур. Но и на ней не было никаких следов огня. Челюсть доктора Боткина, отправленная на опознание его родственнику во Владивосток, уже не вернулась в общий ряд вещественных доказательств, ставших впоследствии известными среди белой эмиграции.

При жизни следователь Соколов никому из представителей Церкви не передавал ни «кости млекопитающегося», ни «сальные массы».

Дальнейшая же судьба этих вещдоков раскрыта в документальной переписке, хранящейся в ГАРФ, в папке под названием: «Дело канцелярии Архиерейского Синода Русской Православной Церкви заграницей по вопросу о надлежащем хранении, отпевании и погребении останков Государя Императора Николая II Александровича и Его Августейшего Семейства». На обложке дела отмечена дата его начала: декабрь 1932 года[25].

В связи со смертью М.Н. Гирса, которому следователь Соколов передавал на хранение свои материалы и вещественные доказательства, в среде русских эмигрантов возникло желание благочестиво захоронить «останки Царской семьи» в Русском православном храме в Белграде. Вопрос о перевозке и погребении останков в Югославию требовал согласования с членами Царской Фамилии. В числе адресатов переписки фигурируют владыка Антоний (Храповицкий), великая княгиня Ксения Александровна, В. А. Маклаков и другие лица.

Апогеем и заключением дела о «погребении останков Государя Императора Николая II Александровича и Его Августейшего Семейства» стало письмо генерала Миллера от 27 июля 1936 года на имя владыки Антония (Храповицкого), призванное развеять неведение священноначалия РПЦЗ. Приводим его текст ниже:

Ваше Преосвященство Всемилостивейший Архипастырь

До моего сведения дошло, что Ваше Преосвященство, в проповеди, сказанной перед началом панихиды по зверски убиенным ГОСУДАРЕ ИМПЕРАТОРЕ НИКОЛАЕ II и Его Августейшей семье, коснулись вопроса о судьбе останков умученных и высказали ту мысль, что, вместо христианского погребения останки эти находятся в руках врагов русской государственности и хранятся в неподобающем месте.

Так как я не сомневаюсь, что, в данном случае, Вы были кем то введены в заблуждение, как и многие русские люди, то я позволю себе послать Вам мое циркулярное сообщение, которое я разослал по Русскому Обще-Воинскому Союзу три года тому назад и выражаю надежду, что Вы усмотрите из него, что останков, которые могли бы почитаться заслуживающими погребения и были бы действительно останками царственных мучеников — не имеется.

Испрашивая Святых молитв Ваших, остаюсь Вашего Преосвященства покорный слуга Миллер[26].

Полный текст циркуляра генерала Е.К. Миллера, предоставленного митрополиту Антонию (Храповицкому), в котором сформулировано все, что позволяло Евгению Карловичу, авторитетнейшему лицу русской эмиграции, слово останки взять только в кавычки и даже выразиться более прямо: «якобы „останки”», — мы публикуем в конце статьи, в первом приложении.

Таким образом, документально версия «сожжения» следователем Соколовым ничем не была доказана, и то, что он выдавал за «останки» Царственных мучеников, а вместе с ними четырех верных слуг, лишний раз является тому подтверждением.

Теперь мы снова обратимся к рассуждениям протоиерея Александра Салтыкова, он пишет: Кроме того, достаточно известно, что в собор св. Иова Многострадального в Брюсселе были в свое время переданы несомненные фрагменты Царских останков, которые были найдены Н. Соколовым. Важнейшая из них — женский палец[27].

В 2004 году, будучи временно исполняющим обязанности на Брюссельской кафедре, архиепископ Агапит (Горачек) занимался изучением архива Храма-памятника святого Иова Многострадального. Он встречался с семьей Котляревских, строителей храма, и выяснял судьбу вещественных доказательств Н.А. Соколова. По свидетельству владыки Агапита в Храм-памятник из находок следствия никогда не передавались ни костные останки, ни человеческий палец. Обнаруженные владыкой документы подтверждали лишь то, что в Храм-памятник (спустя десятилетия после смерти следователя Н.А. Соколова, были переданы «в стеклянных банках» «сальные массы».

В 1940 году в Париже одна из них была отдана на хранение князем К.А. Ширинским-Шихматовым сначала в соборную церковь Знамения Божьей Матери, а затем перевезена в Храм-памятник города Брюсселя. А две другие банки 20 марта 1975 года были переданы в Храм-памятник после смерти капитана Булыгина[28], через вдову Агату Тимофеевну полковником Д.Г. Лучаниным. Сам владыка Агапит (Горачек) об этом сообщал следующее:

Окормляя в свое время северное благочиние Западно-Европейской епархии, я часто служил в Храме-памятнике в Брюсселе. Гостил я у графини Марии Николаевны Апраксиной, урожденной Котляревской, семья которой строила Храм-памятник.

Мария Николаевна однозначно утверждала, что костные останки в храме не хранятся. Она предоставила мне документы, из которых ясно видно, что речь может идти только о сальных веществах, найденных Соколовым в Ганиной Яме. В храме находятся три стеклянные банки с сальными веществами. Две получены от князя Ширинского-Шихматова из Парижа (посредником был митрополит Серафим). Третья получена из наследства Булыгина… [29].

В 2010 году вопрос о том, что хранится в Храме-памятнике Брюсселя, задавал Первоиерарху РПЦЗ митрополиту Илариону (Капралу) следователь В. Н. Соловьев. Владыка Илларион выяснял все обстоятельства и, не раскрывая подробностей, сообщил следователю, что кроме «сальных масс» в храме ничего не хранилось.

Разумеется, что представители РПЦЗ и сегодня могут подтвердить засвидетельствованные владыкой Агапитом (Горачеком) и митрополитом Иларионом (Капралом) слова.

А чем может подтвердить свои заявления протоиерей Александр Салтыков?

Чекист Исай Родзинский о «сожжении» останков Императора Николая II

Мы уже объяснили читателям, что «рецензируемая» книга архимандрита Тихона лишь повод для критики протоиереем Александром Салтыковым позиции официального следствия. Поэтому львиную долю своей статьи он цитирует выдержки из сборника «Преступление века» (с материалами уголовного дела) с тем, чтобы отрывки, вырванные из контекста цельных документов или их совокупности, были подвергнуты сомнению, а вместе с ними факты, доказанные следствием.

Итак, по мнению протоиерея Александра, о полном сожжении четырех-шести тел (из числа убитых в доме Ипатьева, среди них и останков Императора Николая II) утверждает чекист Исай Родзинский.

В своей статье отец Александр пишет: Но в «Материалах следствия» приводится свидетельство участника расправы И. Родзинского (Преступление века…, 1, с. 485). Он утверждает, что первым сожгли тело Императора — это представляется вполне логичным. Сожжены были, по его воспоминаниям, не менее четырех или шести тел… (Преступление века…1, с. 426–427)[30].

Здесь речь идет об эпизоде, происшедшем в ночь с 18 на 19 июля 1918 года, когда машина большевиков, вывозившая тела убитых с рудника, неожиданно застряла в Поросёнковом логу. И вместо того, чтобы, как планировали чекисты накануне, отвезти тела к глубоким шахтам Московского тракта, они решили их похоронить прямо в дороге, а часть останков сжечь.

Приведем то, как выглядит свидетельство чекиста Родзинского: Но вот помню Николай сожжен был, был этот самый Боткин, я сейчас не могу вам точно сказать, вот уже память. Сколько мы сожгли то ли четырех, толи пять, то ли шесть человек сожгли. Кого это уже точно я не помню. Вот Николая точно помню. Боткина и, по-моему, Алексея… Долго жгли их, поливали и жгли керосином там, что-то еще такое сильно действующее, дерево тут подкладывали. Ну долго возились с этим делом. Я даже, вот, пока горели съездил, доложился, в город съездил, и потом уже приехал. Уже ночью было, приехал на легковой машине, на машине, которая принадлежала Берзину[31].

Родзинский рассказывал о событиях уничтожения останков спустя сорок шесть (!) лет. И из его слов видно, что точное число сожженных он не помнит. Но то, что он определенно видел, это то, как сжигали «Николая», «Боткина» и «Алексея». Ключевым моментом для понимания слов Родзинского является уточнение: «Я даже, вот, пока горели съездил, доложился, в город …». Из этих слов ясно, что всего сожжения он не видел, а стал свидетелем начальных попыток сжечь трупы Николая II, доктора Боткина, Алексея. Уехав в город, Родзинский снова вернулся, когда уже все в целом было завершено или завершалось.

Следствием белых был допрошен и сам водитель легковой машины И.Н. Мельников, который возил чекистов Родзинского и Юровского с вечера 18 июля до утра 19 июля 1918 года. Показания Мельникова во всем согласуются со свидетельством Родзинского о его поездке ранним утром 19 июля из района Поросёнкова лога в город и обратно.

В протоколе допроса водителя Мельникова читаем: В Екатеринбург мы приехали часу в 5-м утра, завезли комиссаров в Американские номера и, по их приказанию, опять поехали в гараж за бензином для своей машины и вновь подали машину к Американской гостинице. На этот раз с нами поехал один комиссар, с черненькими усиками. Поехали мы в том же направлении, откуда только что вернулись…

…Свернув с большой дороги в лес, подождали здесь немного и затем к нам вышел пожилой комиссар (тот самый, которого мы привезли в числе троих), с которым мы вернулись в город уж часу в 10-м утра[32].

В данном случае мы видим, как документы разных комплексов (из советских архивов и из материалов дела следователя Н.А. Соколова) друг друга подтверждают, дополняют, выстраивая с разных сторон единую картину событий.

Вернемся к версии Родзинского о сожжении останков Николая II и доктора Боткина. Что же она означает? Здесь Родзинский невольно проговаривается о том, о чем, как о первой неудаче, Юровский подробно нигде не распространялся. А неудача чекистов, застрявших в Поросёнковом логу, состояла в том, что они сначала хотели сжечь сразу несколько трупов вместе (не менее трех-четырех), но на практике поняли, что это нереально. Подтверждают это и воспоминания чекиста М.А. Медведева-Кудрина: Поэтому решили попробовать сжечь хотя бы часть расстрелянных, чтобы их число было меньше одиннадцати. Отобрали тела Николая II, Алексея, царицы, доктора Боткина, облили их бензином и подожгли. Замороженные трупы дымились, смердили, но никак не горели[33]. Хотя Медведев (Кудрин), видимо, считал, что эти попытки происходили на руднике, у шахты, но он же и предупреждал, что лично при этом не присутствовал: Все, что я расскажу об операции повторного захоронения, я говорю со слов моих друзей: покойного Якова Юровского и ныне здравствующего Исая Родзинского…[34].

Когда чекистам стало ясным, что сжечь несколько тел сразу не удастся, тогда их число решили ограничить, и взялись за одно, что читается и в воспоминаниях Юровского: Открыли бочки. Положили один труп для пробы как он будет гореть[35].

Юровский вскользь проговаривается о первой неудаче с сожжением бόльшего количества тел: Жечь остальные трупы не представлялось возможным, так как снова начали крестьяне собираться на работу[36]. Я велел разложить костер и приступить к сжиганию. Думаю, что пока удастся вытащить машину, часть будет сожжена. Но это не удалось, т. к. снова наступило утро…[37].

По причине недостатка времени, из числа тел одиннадцати убитых большевикам удалось сильно сжечь лишь двоих. В их число останки Государя Николая II не входили.

Косвенное указание на то, что чекисты пытались сжечь несколько тел сразу, которые «никак не горели», находим и в наблюдении археологов Коряковых, проводивших в июле 1991 года раскопки захоронения: Удивительно мало сохранилось волос, похоже, что они были сожжены огнем или кислотой[38].

Таким образом, снова видим подтверждение единой картины событий из разных и независимых друг от друга источников.

С точки зрения борьбы с противником, — пишет отец Александр Салтыков, — вообще гораздо естественнее уничтожить все тела[39].

Именно так и хотели бы сделать большевики, но на практике им это не удалось, о чем они и сами свидетельствовали. И выше мы это показывали документально. В условиях падения фронта, когда нужно было срочно завершить эвакуацию и оставлять город, заниматься тотальным уничтожением останков оказалось невозможным. Да и цели своей большевики достигли, останки были скрыты так, что ни один из трех следователей, занимавшихся этим делом, не смог их найти.

В житии мученика VIII века, Або Тифлисского, рассказывается о том, как магометане, убив святого, решили уничтожить и его останки, чтобы они не достались христианам, говоря: …Мы сожжем его и пепел развеем в воздухе[40]. Агиограф об этом повествует: Разложив костер из сена и дров и облив честное тело мученика нефтью, подложили огонь и таким образом сожгли все тело страдальца за имя Христово[41]. Но, даже сделав свое черное дело, они так и не достигли желаемой цели — превратить останки Або в пепел. Кости же мученика, — читаем в житии, — которые остались несожженными, были брошены в реку под мост, и волны Куры сделались для костей святого одеждой, и глубина реки — гробом св. мученика, чтобы нечестивая рука противников Христа не коснулась их[42]. Святые кости Або наполняли воды Куры сиянием благодатного света.

Очевидно, если этот житийный пример показывает, что уничтожить кости одного человека практически невозможно, что же говорить об останках одиннадцати мучеников Ипатьевского дома?

О версии «сожжения» комиссара Ермакова и о том, как готовилось захоронение останков

Протоиерей Александр Салтыков рассуждает: Между тем, первый исследователь Н. Соколов утверждал, что тела сожжены. Он еще не знал всех показаний цареубийц, но теперь ясно, что ряд из них подтверждают его правоту[43].

Из кого же состоит «ряд» цареубийц, которые, по мнению отца Александра, так же как и следователь Соколов, говорили о полном сожжении останков? Единственный, кто может занимать место в этом «ряду» — это комиссар Петр Ермаков.

Коренной житель Верх-Исетска, амнистированный каторжанин, являясь рядовым карателем, он приписывал себе роль главного организатора и исполнителя «казни» Царской семьи. В отличие от всех остальных участников расстрела и захоронения, которые сохраняли государственную тайну и молчали о своем «подвиге» (а если писали и говорили, то лишь для засекреченных спецхранов), Ермаков везде трубил о нем, выступая перед школьниками, студентами, рабочими и военными. Молодежь любила слушать его. Он был пропагандистом, и в Верх-Исетске одно время руководил агитационно-массовой работой.

Действительно, и перед общественностью, и даже на допросах в КГБ, рассказывая о захоронении узников дома Ипатьева, Ермаков заявлял, что «он всех пожег». А говоря о расстреле, утверждал даже, что один лично расстрелял всех одиннадцать человек. В глазах же чекистов, как хвастливый лгун, Ермаков вызывал иронию и презрение. Григорий Никулин, участник расстрела, знавший Ермакова, так характеризовал его: Это с анархистским таким уклоном, несобранный такой, знаете:

— «Я, я, я!», — все.

Потом уже он спекулировал этим делом в Екатеринбурге. Он приходил, садился всегда, понимаете, в первый ряд на активах, на всяких собраниях. Требовал всегда чего-то. Даже улицу… именем его назвали, благодаря тому, что он так себя вел[44].

По некоторым данным, умирая в психиатрической больнице, перед смертью Ермаков отрицал не только то, что уродовал тела убитых, но даже свое участие в расстреле, несмотря на то, что с гордостью пропагандировал публично это всю жизнь.

Воспоминания Ермакова в ряду других документальных свидетельств палачей не могут использоваться как источник, заслуживающий доверия. Нет сомнений, что он писал и рассказывал воспоминания, перемешанные с заведомой ложью, в том числе и о полном «сожжении» всех останков.

Изобличает его в этом фотоснимок, сделанный в Поросёнковом логу, на котором в полный рост Ермаков позирует у шпального мостика. Данную фотографию в 1949 году он передал в Свердловский Музей Революции. На ее обратной стороне имелась надпись карандашом. Ее предусмотрительно стерли, но остался след, по которому она прочитывалась: «На месте сожжения романовых»[45]. Именно под этим мостиком и были закопаны тела членов Царской семьи и их слуг. И в действительности Ермаков это прекрасно знал.

Возможно, с помощью такой лжи он достигал двух целей: с одной стороны, существование останков оставалось в тайне, а с другой, играя на публику, как главный «крематор», он упивался перед нею своими фантазиями о сожжении «всех до белого пепла».

Остальные лица, непосредственно причастные к убийству Царской семьи, оставили свидетельства о захоронении и перезахоронении останков и о частичном сожжении двух тел.

Есть, на наш взгляд, и психологическая причина того, почему Ермаков так истово врал. Он был виновен перед руководством УралЧК и УралОблСовета в том, что завалил, порученную ему первую операцию захоронения узников дома Ипатьева, и такое поведение являлось его своеобразным самооправданием.

Чекист И. Родзинский о привлечении уральской верхушкой карателя Ермакова, с целью сокрытия останков, говорил: Дело было большое, нужное и что имеет оно значение историческое. А в тот самый момент такой подход отсутствовал.

А вот что получилось с похоронами, так сказать, с укрытием следов. Получилась нелепая вещь. Нелепость заключалась вот в чем. Казалось бы, с самого начала нужно было продумать, куда деть: дело-то ведь было очень серьезное.

Паче чаяния, если бы белогвардейцы обнаружили бы эти останки, знаете что бы они устроили? Мощи! Крестные ходы использовали бы и темноту деревенскую. Поэтому Вопрос о сокрытии следов был важнее даже самого выполнения. Подумаешь там перестрелять, не важно даже с какими титулами они там были. А вот ведь самое ответственное было, чтобы укрыть, чтобы следов не осталось, чтобы никто использовать это не мог в контрреволюционных целях. Это самое главное было. А об этом и не думали. И это дело пошло на откуп Ермакову… <…> Считали, он местный человек, он все знает, как упрятать, а куда он думал упрятать — никого это не интересовало. Он у нас в ЧК не работал. Привлекли его для этого, и получилось с этим, знаете страшенное дело…

Надо было понимать заранее, что это не путь, хотя бы потому, что будут знать, что здесь расстреляны, то уж как-нибудь проверят эти шахты, найдут. А что получилось. Этот самый товарищ Ермаков после того, как все это было проделано, повезли по его указанию в одну шахту…[46].

В воспоминаниях Юровского сквозит раздражение на Ермакова и по причине того, что никто точно не знал, где же находится шахта, и потому ее долго искали, отправляя вперед людей на разведку. Юровский рассказывал следующее: …Мне была поручена только ликвидация здесь, а трупы я должен был выдать Ермакову и Медведеву…[47]. Мы приехали к тому знаменитому месту, которое избрал Ермаков, как место, где должны быть похоронены трупы. Мне сказали, что это глубокая шахта… Это была не шахта, а тихий ужас, получилось бы так, что завтра за пятак их бы стали показывать по всей России…[48].

Здесь мы снова обратимся к тексту протоиерея Александра Салтыкова: Ясно, что собранная Ермаковым группа была подготовлена заранее: людей надо было выбрать, собрать, освободить от дел, объяснить задачи и их ответственность и прочее. На это могло уйти несколько дней[49].

Вопрос о «ликвидации Романовых» членами Президиума УралСовета был решен в ночь на 16 июля, в тот же день состоялось и заседание членов УралСовета вместе с членами УралЧК, на котором Ермаков впервые был оповещен и получил свое кровавое «задание». До момента расстрела в запасе у него было не более нескольких часов, чтобы собрать свою банду из верхисетских рабочих. Небольшой запас времени, скорей всего, и стал причиной того, что на расстрел он вовремя не приехал, опоздав на 1,5 часа, раздражив Юровского, внушившего ему тем самым недоверие к себе, или дословно сомнения в аккуратности Е[рмако]-ва[50], которого, как помним, чекист Г. Никулин называл «несобранным», «с анархистским уклоном».

Каким образом верхисетским рабочим объяснил их задачи комиссар Ермаков? Мы можем видеть это из их реакции при встрече машины с телами расстрелянных узников. Об этом писал Юровский: Отъехав версты три от Верх-Исетского завода мы натолкнулись на целый табор пролеток и верховых. Я спросил Ермакова: «Что это значит». Он мне сказал: Это все наши ребята, которые приехали нам помогать». Для чего тебе понадобилась такая уйма людей, для чего тебе понадобились пролетки. Он сказал. Я думал, что люди все будут нужны… Рабочие, среди которых были и не члены Исполкома Верх-Исетского завода выражали неудовольствие, что им привезли трупы, а не живых, над которыми они хотели по своему поиздеваться, чтобы себя удовлетворить…[51].

Практически вся группа собранных Ермаковым рабочих была отправлена Юровским с рудника и в окончательном захоронении участия не принимала.

Юровский заметил, что люди Ермакова очень возбуждены тем, что на останках убитых видны драгоценности. Он так говорил об этом: …да и народ для такого дела Ермаковым был набран никак неподходящий, да еще так много. Я решил, что народ надо рассосать… Другую группу людей я отправил в город как бы за ненадобностью[52]. Масса народу при такой обстановке была совершенно не желательна. Драгоценности невольно вызывали крики, восклицания. Не зная хорошо этих ребят, я сказал: «Ребята, это пустяки: простые какие-то камни».

Остановил работу и решил распустить всех, кроме некоторых, наиболее мне известных и надежных, а также несколько верховых. Оставив себе пять человек и трех верховых, остальных отпустил[53].

По мнению протоирея Александра Салтыкова: Захоронение, по плану, заключалось в раздевании тел и их полном сожжении[54].

Но такого намерения у большевиков не было, как и вообще не существовало предварительно плана захоронения. Никто из захоронщиков не предполагал раздевать тела, до того момента, пока Юровскому, увидевшему мародерство с тел умерщвленных узников, стало ясным, что у убитых имеются драгоценности.

Мысль о том, что полное сожжение тел планировалось изначально, — не более, чем фантазия, не имеющая опоры ни в одном историческом документе. В действительности идея сожжения родилась у руководства УралЧК лишь днем 17 июля, когда Юровский (взяв с собой и Ермакова) приехал в город с докладом.

Итак, Юровский рассказывал: Часа примерно в два дня я решил поехать в город, т. к. было ясно, что трупы надо извлекать из шахты и куда-то перевозить в другое место, т. к. кроме того, что слепой бы их обнаружил, место было провалено, ведь люди то видели, что что-то здесь творилось[55].

Спланированное Ермаковым захоронение было настолько провальным, что вызвало негодование начальства: он получил нагоняй от военного комиссара Голощекина, пославшего его вынимать тела из шахты, чтобы перепрятать их в более надежное место. Юровский об этом говорил: Филипп вызвал Ермакова, крепко отругал его и отправил извлекать трупы[56].

Тогда-то среди большевиков впервые возникла идея о сожжении тел. Ее предложил комиссар Полушин[57]: Стали совещаться, что делать дальше. Был некто Полушин, который успел бежать из вагона, в котором был Малышев и другие, он предложил их сжечь. А как-же, никто не знает[58]. На практике никто не представлял сожжения тел, поэтому комиссара Полушина (Павлушина) чекисты взяли для исполнения роли инструктора по сожжению. Но все пошло не по плану при выезде из района рудника: легковая машина с Полушиным поехала не через Поросёнков лог, а в объезд, по «времянке». В то время, как грузовая машина, поехавшая в сторону города напрямик, в ночь на 19 июля застряла в Поросёнковом логу недалеко от переезда № 184. Тогда похоронщики стали действовать наугад, они пытались сгрузить несколько тел в одном месте и поджечь их все сразу. Однако из этого ничего не вышло, о чем выше уже шла речь.

Противники Царских останков пытаются приписать чекистам невероятную предусмотрительность, полную готовность ко всем непредвиденным случаям, идеальное планирование и действия согласно первоначальным планам. Но внимательное, непредвзятое знакомство с документами позволяет увидеть какой хаос и стихийные метания были в среде большевиков, в течение трех (!) дней занимавшихся «похоронами Романовых».

Необходимо понять еще и то, откуда идут корни мифа, утверждающего, что захоронение останков Царской семьи большевиками было заранее продумано и четко спланировано.

Миф этот основан на ошибке следователя Н. А. Соколова, который сопоставляя показания двух свидетелей (Фесенко и Волокитина), видевших на Коптяковской дороге Юровского, считал, что: Фесенко и Волокитин говорят о разных фактах: о двух разных встречах с Юровским[59].

Следователь ошибся в определении хронологии событий и пытался доказать, что Юровский заранее, еще 14–15 июля приезжал на рудник для того, чтобы осмотреть место будущего захоронения.

Но, в действительности, свидетели Фесенко и Волокитин говорили об одной и той же встрече с Юровским, которая произошла 17 июля, именно тогда, когда цареубийца после расстрела, впервые оказавшись на Коптяковской дороге, искал способы, как надежно запрятать останки, чего не сумел сделать с первого раза Ермаков.

Приведем документальные показания свидетелей.

М. А. Волокитин: Я хорошо помню, что после Петрова дня в первых числах июля месяца[60] я шел в город той дорогой, что идет из Коптяков в Верх-Исетский завод. На этой дороге между разветвлением Коптяковской дороги перед двумя переездами и переездом № 184 я встретил троих всадников, ехавших верхами на седлах. Два из них, как мне показалось, были мадьяры. Они были в австрийской военной солдатской одежде с австрийскими или мадьярскими военными шапочками на головах. Третий был Юровский, которого я хорошо знал. В руках Юровского я видел простой плотничий топор. Встреча эта произошла у нас часа в два дня. Ехали они, направляясь дорогой прямо к переезду № 184. Юровский еще перекинулся со мной несколькими словами, спросил меня, много ли ягод. Я не могу припомнить, какого именно числа произошла эта моя встреча с Юровским, но я убежден, что это было еще тогда, когда я не слышал об убийстве Государя Императора, и незадолго до того дня, когда большевики объявили об этом официально в газетах[61].

Второй раз, день спустя, Волокитин снова встретил Юровского, ехавшего в автомобиле вечером в сторону Коптяков.

Был свидетель, который точно знал даты этих встреч Волокитина, причем с его собственных слов, и называл их. Это поручик А.А. Шереметьевский, он показывал: …мне передавал бухгалтер Волжско-Камского банка Волокитин, что он 17 и 18 июля несколько раз встречал на Коптяковской дороге Юровского и даже разговаривал с ним. Встречал он его, как я понял, вблизи полотна железной дороги[62].

Следователь же Соколов решил, что Волокитин не мог так свободно пройти по Коптяковской дороге в те дни, когда, начиная с 17 июля, большевиками здесь были выставлены кордоны. На показания Шереметьевского Соколов видимо не обратил внимания и решил, что встреча Волокитина с Юровским произошла еще до расстрела в доме Ипатьева.

В материалах дела следствия белых есть показания свидетелей, которые в дни оцепления проходили по дороге беспрепятственно, и даже не видели красноармейской охраны, и это обстоятельство вполне объяснимо простым человеческим фактором: охрана не столько многочисленная для протяженного участка дороги, выставленная без смены и провизии, могла быть и недостаточно бдительной. Так, по показаниям семьи Усковых, вечером 17 июля свидетельница М. В. Ускова свободно проехала со своим кучером со стороны Екатеринбурга на Коптяки, она также видела Юровского и его спутников, которые спрашивали у ее кучера: Можно ли тут проехать на автомобиле, на это им кучер сказал, что на автомобиле проехать нельзя, так как дорога очень плохая[63]. Проехав далее по Коптяковской дороге, Ускова увидела и застрявший в дороге грузовик, стоявший по направлению от Коптяков к Екатеринбургу.

Показания семьи Усковых чрезвычайно важны, потому что свои свидетельства (день встречи с Юровским) они подтверждали сохранившимся у них документом с датой — это была повестка с требованием явиться в ЧК, по которой Усковы точно определяли день случайной встречи с Юровским[64]. В этот же самый день, 17 июля, Ускова увиделась со знакомым ей горным техником Фесенко, который производил разведку местонахождения руд. Фесенко тоже, около пяти часов вечера, видел тех же самых всадников и сообщил Усковой, что один из них комиссар Юровский.

Следователь Соколов с доверием принял дату события, о которой говорил сам Фесенко: Было это около 11 июля или после этого числа, он хорошо не упомнит, но только знает, что в те именно числа[65].

Но к этим же словам в показаниях Фесенко составитель документального сборника Н.Г. Росс сделал примечание: По свидетельству М.В. и И.В. Усковых, Юровский со спутником ездили на рудник позже — 17 июля: док. №№ 169 и 170[66]. Документально доказанная хронология, в показаниях Усковых, говорит о том, что дату (11 июля или после этого числа) Фесенко назвал неверно, он, как и Ускова, видел Юровского 17 июля, то есть после совершенного расстрела. Таким образом, свидетели Волокитин, Фесенко и Ускова встретили Юровского на Коптяковской дороге в один день.

Вернемся теперь снова к словам отца Александра Салтыкова, который пишет: Тела расстрелянных вывозили сразу в заранее назначенное место, где их уже ждали.

Такие заключения вымысел, не имеют подтверждения в достоверных источниках. Мы подведем итог, который диктуют документы: никто тела убитых на руднике не ожидал, само место предполагаемого захоронения (шахта) было известно лишь Ермакову, который заранее его не проверил, и даже не подумал о том, чтобы это сделать. Нет ни одного документа, подтверждающего версию следователя Соколова, о предварительной поездке Юровского на Четырехбратский рудник в дни 13–14 июля.

Сам Юровский сообщал, что он никогда не бывал в этих местах, что не должен был ехать на захоронение и не собирался и, следовательно, никак его не готовил.

Он отправился на рудник лишь потому, что увидел в Ермакове ненадежного исполнителя: во-первых, опоздавшего ко времени расстрела на 1,5 часа, во-вторых, после расстрела укравшего у убитого Николая II его портсигар, о чем тут же доложили Юровскому. Заметив «анархичность», Ермакова, Юровский решил поехать на захоронение и «проверить все сам».

Миф, который глубоко вкрался в историческую литературу связан с именем следователя Н.А. Соколова, убежденного в том, что и убийство, и захоронение тел готовилось заранее, и было четко спланированным. Ошибочный вывод следователя был основан на том, что он не сопоставил между собой показания нескольких свидетелей, видевших Юровского на Коптяковской дороге в один день.

Кто был в числе участников захоронения Царской семьи?

Следует рассмотреть список, на который обращает внимание рецензент двух книг протоиерей Александр Салтыков: Юровский уверяет, что он не понимал, зачем людей так много, и часть отпустил, но тем не менее, в захоронении участвовало 22 человека, т. е. лишь на три человека меньше, чем предполагал Ермаков. Список участников опубликован в «Материалах следствия» (Преступление века…, 1, гл. 4, с. 277–278). Убиенных было одиннадцать человек: то-есть, похоронщиков было по двое на каждое тело. Но еще несколько человек приехало из дома Ипатьева с телами[67].

Что это за список? И что за цифры числа похоронщиков приводит протоиерей Александр?

Обратимся сначала к источникам и заметим, что здесь есть некоторая путаница и смешение событий разных дней.

В приведенном отцом Александром свидетельстве (о многочисленном отряде Ермакова) речь идет о первой попытке сокрытия останков Царской семьи и их слуг. Мы уже видели выше, что слишком большая команда Ермакова — целый табор человек 25 верховых[68] — сомнительная и «неподходящая» для Юровского, была выдворена им с рудника. Произошло это еще утром 17 июля, когда, оставив при себе лишь восемь человек, Юровский приступил к изъятию драгоценностей с тел убитых. Если учесть, что после обнаружения негодности шахты для сокрытия останков Юровский выехал в город вместе с Ермаковым, то на руднике для его охраны оставалось не более семи человек. Можно с уверенностью утверждать, что это были те лица, которым Юровский мог доверять, выехавшие из дома Ипатьева после расстрела (на легковой машине и грузовике), или в сопровождении, как верховые.

Вернулся Юровский на рудник ранним утром 18 июля, в составе совершенно новой команды из лиц, подобранных в ЧК, они и стали основными участниками захоронения. К именам тех, кто в нем участвовал мы вернемся чуть позже.

Так что же за список из сборника «Преступление века» (1 т. С. 277–278) заинтересовал протоиерея Александра Салтыкова? Он из документа под названием «Справка об обстоятельствах казни бывшего царя Николая Романова и членов его семьи», подписанная 22 мая 1964 года начальником Главного архивного управления при Совете министров СССР Г.А. Беловым[69]. Именно тогда по заданию ЦК КПСС проводилось архивное расследование о расстреле и захоронении Царской семьи и их слуг.

Следует заметить, что упомянутый список не является текстом самой справки[70], а находится в документальном приложении к ней:

«ПРИЛОЖЕНИЯ: 1. Копии документов из фондов ЦГАОР СССР на 45 листах. 2. Библиография на I листе»[71].

В этих приложениях, среди копий документов, под заголовком «Колчаковские следователи о смерти Николая II и Его семьи» помещено письмо, датированное осенью 1919 года. Это циркуляр начальнику Владивостокской городской милиции для розыска лиц, причастных к убийству покойного Государя Императора Николая II и его Семьи[72]. В циркуляре мы и видим перечень лиц («участников уничтожения трупов»), который был составлен следствием на основе показаний Н.Е. Божова, допрошенного Н.А. Соколовым[73]. Во время допроса Божов говорил: Теперь я могу Вам назвать тех лиц, которые входили в состав конного отряда Ермакова[74].

Важно отметить, что составителями сборника «Преступление века», список подан именно в контексте событий, происходивших утром 17 июля на Коптяковской дороге и в районе Четырехбратского рудника[75]. Тогда здесь и орудовал конный отряд, собранный Ермаковым на Верх-Исетском заводе. К событиям следующего дня, 18 июля, за исключением двух-трех имен данный список не имеет никакого отношения, поскольку, как помним, отряд Ермакова был выслан Юровским за «ненадобностью».

Реальные же участники захоронения останков и частичного их сожжения представлены в рукописи красноармейца Григория Сухорукова, оставившего об этом свои воспоминания: …тогда председатель Урал. Обл. Ч.К., если не путаю, Лукиянов Федор говорит: «Сегодня мы должны ехать хоронить семью Николая Романова, она расстреляна».

Об отступлении никто не думал, и ночью же выехали в сторону В-Исетского завода. Ехали на экипажах. Точно не помню сколько нас было человек, но многих помню…

…Приехали утром к шахтам, где были трупы, около шахты пепел костра, братва начала рыться, догадавшись, что здесь сжигали царскую одежду. Кое-кому попало изрядно: например Поспелов нашел 2 крупных бриллианта оправленные платиной, Сунегин нашел бриллиантовое кольцо и т. д.

Время шло, работа — ударная. Нужно было приступить к извлечению трупов, кругом расставили конных и пеших патрулей и приступили к работе[76].

Список Сухорукова представляет отряд из 21 человека.

Это: 1. Юровский, 2. Повлушин, 3. Горин, 4. Радзинский, 5. Ермаков, 6. мадьяр (фамилия не установлена). 7. Федор Тягунов, 8. Алексей Боженов, 9. Николай Поспелов, 10. Иван Поспелов, 11. Николай Самойлов, 12. Михаил Веселков, 13. Кют, 14. Кильзин, 15. Дмитрий Пономорев, 16. Гурьев, 17. Петров, 18. Алексей Рябков, 19. Владимир Сунегин, 20. Яков (фамилия не установлена), 21. Григорий Сухоруков.

Составители сборника «Преступление века» также не считали, что «участники уничтожения трупов» это те лица, на список которых ссылался отец Александр Салтыков. Ведь захоронение происходило в два этапа: первое неудачное — 17 июля, а второе, «перезахоронение», как именовали его большевики, завершилось лишь утром 19 июля. Команда, задействованная 17 числа, была отправлена и заменена новым подкреплением, прибывшим из города.

Поэтому действительные участники захоронения указаны в сборнике «Преступление века» хронологически гораздо ниже, там, где излагаются события 18–19 июля[77]. Вероятно, протоиерей Александр Салтыков не знакомился обстоятельно с трехтомной работой, изданной Следственным комитетом РФ. Иначе как понять то, что он даже не упомянул о существовании этих двух различных списков?

Современное следствие к списку Сухорукова добавило еще четыре фамилии: верхисетских большевиков А.Е. Костоусова, Н.С. Партина, В.И. Леватных и бывшего матроса С.П. Ваганова. Ваганов, военный комиссар Верх-Исетского завода, был опознан многими свидетелями, давшими показания следователю Соколову. А сведения о Костоусове, Партине и Леватных — взяты из показаний Прокопия Кухтенкова, завхоза рабочего клуба Верх-Исетского завода, которого допросил следователь Иван Сергеев[78]. Кухтенков стал свидетелем секретных разговоров большевиков в дни 17–18 июля о захоронении и перезахоронении членов Царской семьи и их слуг.

Итого, 25 человек участников повторного захоронения останков Царской семьи. Еще около семи человек оставалось дежурить у рудника, находясь здесь с утра 17 июля. В общей сложности на утро 18 июля вторая команда Юровского по количеству составляла более трех десятков.

Не все из них оставались до самого конца.

Когда в ночь на 19 июля машина большевиков застряла в Поросёнковом логу и весь обоз встал, то обозначилась проблема с лошадьми. Юровский вспоминал: Разпрягли лошадей. Разгрузили трупы[79]. Десять подвод, запряженных лошадьми,Юровский получил из городской тюрьмы, и пригнал их на рудник утром 18 числа. Теперь, когда развели костры, лошади своим ржанием привлекали к себе внимание, и потому их отправили в город. Об этом Юровский говорил: …а лошадей мы отпустили, потому что невыгодно было иметь целый хвост[80]. Ночью 19 июля уезжали в город еще два чекиста: И. Родзинский и, вероятно, комиссар Горин или Полушин.

Таким образом, ко времени захоронения убитых узников дома Ипатьева, от трех десятков человек на десяток с лишним в команде похоронщиков уменьшилось.

Точное же их количество документально не установлено.

Куда ездил поэт Владимир Маяковский?

В январе 1928 года Владимир Маяковский посетил Свердловск, где останавливался на пять дней. В день приезда он познакомился с А.И. Парамоновым, видным уральским большевиком, в то время занимавшим должность председателя горисполкома. Поэт революции гостил у Парамонова и во время застолья, когда речь зашла о расстреле Царской семьи, настоял рассказать об этом подробнее. Услышав то, что Парамонову известно и место захоронения Романовых, Маяковский начал упрашивать хозяина дома, чтобы непременно съездить к нему.

Диалог между ними воспроизводит не раз общавшийся с Парамоновым А.Р. Пудваль: Хорошо бы побывать в тех местах, где народ поставил точку на монархии. Я ведь видел Николая, когда он чувствовал себя триумфатором. Антуражу было — не на одну династию. И вот — закономерный исход… Так, может, посмотрим?

— Что вы, Владимир Владимирович! Стоит ли, да и зима сейчас.

— Но поймите: я — поэт. И должен написать об этом. Так как же?

Договорились на утро завтрашнего дня. Анатолий Иванович позвонил в исполком и велел заложить на заре пару лошадей[81].

28 января Маяковский вместе с Парамоновым побывал в Поросёнковом логу. Еще одним свидетелем, сопровождавшим поэта в поездке, был П.П. Лавут, писавший о ней: В воскресенье[82] на розвальнях отправились смотреть могилу последнего русского царя. Привезли тулупы. «На ваш рост нелегко подобрать», — пошутил предисполкома А.И. Парамонов[83].

На утро следующего дня поэт поехал в бывший дом Ипатьева, в Областной музей Революции, он заходил и в комнату, где происходил расстрел Царской семьи. Под впечатлением этих экскурсий Маяковский написал небольшую поэму «Император», опубликованную в апреле 1928-го.

Ровно два года спустя поэт застрелился.

Конечные строки поэмы «Император» позволяли перетолковывать ее смысл, предполагая, что возможно Маяковский ездил в район Четырех-Братского рудника, где находились шахты:

Прельщают

многих

короны лучи.

Пожалте,

дворяне и шляхта,

корону

можно

у нас получить,

но только

вместе с шахтой[84].

Хотя в историографии уже давно этот вопрос был прояснен, и исследователи считали установленным фактом поездку Маяковского именно в Поросёнков лог, но протоиерей Александр Салтыков, похоже, остался в стороне от этого. Он пишет: Сказанное «корона — вместе с шахтой»: конечно, более похоже на Ганину яму, чем на «мостик из шпал».

Некоторые исследователи не без основания предполагают, что Маяковского привезли не в Поросенков лог, а на Ганину яму: именно там шахты, там лесистая местность, в отличие от Поросенкова лога, где шахт не было, но пролегала дорога с мостиком из шпал, где и были обнаружены «останки»[85].

Вырванные из контекста строчки могут и запутать кого-либо несведущего, как в творчестве Маяковского, так и в истории его поездки. Но следует процитировать строки, в которых поэт зафиксировал детали того дня историографически точно:

За Исетью,

где шахты и кручи,

за Исетью,

где ветер свистел,

приумолк исполкомовский кучер

и встал

на девятой версте[86].

Итак, Маяковский ездил на «девятую версту» от города, как раз туда, где расположен Поросёнков лог, а не Ганина яма, находящаяся на несколько километров дальше. И вот еще важные штрихи из описаний той поездки:

Здесь кедр

топором перетроган,

зарубки

под корень коры,

у корня,

под кедром

дорога,

а в ней ―

император зарыт[87].

Очевидно, что делать «зарубки» на дереве, для нахождения шахты, не имело никакого смысла. Даже в 1970-е годы, когда шахту впервые обнаружили Рябов и Авдонин, она являлась открытым и ясным объектом, в ней сохранялся бревенчатый ствол, который был виден с поверхности.

Важно и то, что еще один из основных свидетелей этой поездки, Парамонов, прямо утверждал, что возил Маяковского именно на «девятую версту»: Был буран после снегопада. Исполкомовский кучер не знал, куда мы едем. «Девятая верста» — так определил я расстояние и так назвал это место. Официально такого названия нет[88].

В 1950-е годы с Парамоновым неоднократно встречался уральский историк И.Ф. Плотников, из первых рук он получил подробности поездки поэта в 1928 году. Плотников писал о беседе, происшедшей в ноябре 1957 года на квартире Парамонова: Спросил я Анатолия Ивановича и о встречах с Маяковским, и о том, ездил ли он с ним на место захоронения Царя, и где это, и верно ли тот описал все. Парамонов ответил, что вообще-то верно, но ведь он же поэт, у него все от впечатления, под рифму, это там – по дороге на Коптяки.

— А какая там шахта, — спросил я, — писал же и П.М. Быков, что из шахты трупы достали, сожгли и остатки их закопали в другом месте, в болоте, при чем здесь шахта? Вот ведь в докладе Юровского (в то время я прочел в Свердловском партархиве стенограмму заседания старых большевиков 1 февраля 1934 г.) об этом сказано.

Парамонов тогда сказал:

— Да не в шахте, это ему (Маяковскому. — И.П.) рассказывал, что вначале в шахте были они, а потом забрали оттуда, он перепутал.

О точном месте захоронения Парамонов мне, пожалуй, почти сказал – «у разъезда, где дорога шла через лог».

— А вот Юровский говорил, — спрашиваю, — что часть убитых сожгли, их-то останки где?

— Да там же, рядом жгли и закопали, — отвечает.

О большем я не допытывался, неудобно было это делать, и оба мы интуитивно опасались продолжения разговора на «запрещенную» тему[89].

Парамонов оставил свое рукописное свидетельство, в котором утверждал: Вне всякого сомнения, я единственный человек, знающий, где сгнили останки последнего русского царя Николая II. Яков (Юровский) показал мне это место в 1920 году. И я сделал ножом зарубки на корнях березы, чтобы отметка сохранилась и в том случае, если березу срубят. В 1928 году благодаря этим знакам я нашел это место и показал его Владимиру Маяковскому, что он и описал в своем стихотворении «Император»[90].

Свидетельство Парамонова стало понятнее, когда было открыто второе захоронение с останками Царских детей, оно находилось среди березовых стволов. Несомненно, Парамонов знал оба места, где скрыты останки членов Царской семьи: и шпальный мостик, и костровище, под которым зарыли обгорелые кости Цесаревича Алексея и вел. кн. Марии.

В своем свидетельстве Парамонов указывал на то, что безошибочно и правильно, а что вольно-поэтически было описано Маяковским в «Императоре»: Снег был очень глубокий. Волчий след был в действительности: козлиные следы, а по ним волчьи. Я тогда был действительно пяти с лишним пудов веса. Распахнулся весь, потому что на мне была доха. Зарубки тоже факт, но кедры — поэтическая вольность, в действительности зарубки сделаны на березках. На зарубках мои пометки карандашом. Пометки находятся действительно у самого корня. Их трудно находить, и я долго искал их[91].

Обратимся снова к рецензии протоиерея Александра Салтыкова, где он пишет: В «Материалах следствия» сообщается о находках в непосредственной близости от захоронения монет более позднего времени. «Известно, — отмечается в издании, — что место уничтожения посещали участники преступления, партийные работники и другие „туристы“» (Преступление века…, 2, гл. 11, с. 414–415)[92].

Все бы ничего, но говорится это отцом Александром в контексте «большого» захоронения девяти человек, скрытых под шпальным мостиком. А в указанной ссылке речь идет о «малом» захоронении — двух человек. Оба места находятся на расстоянии почти 70 метров…

Что же касается монет, они были найдены как раз в районе «малого» захоронения, и обнаруживший их А.В. Бобров показывал во время допроса: Я уверен, что найденные мною монеты не имеют отношения к костным останкам, так как они обнаружены на большом расстоянии, за пределами основного раскопа и залегали неглубоко по сравнению с фрагментами костей и другими предметами, обнаруженными в костровище[93].

Протоиерей Александр Салтыков, пытающийся сначала посеять сомнение в том, что поэт революции был именно «у разъезда, где дорога шла через лог», затем пробует выставить все бутафорией. Он пишет: В 1928 году никаких сомнений в местонахождении «царской», якобы, могилы не было. И трудно представить, чтобы через 30-40 лет это значимое место на открытом общественном пространстве — не где-нибудь в лесу, а на дороге, хоть и заброшенной — было бы, при полном административном порядке в области, целиком забыто[94].

Конечно, трудно представить, если полностью игнорировать реалии советской эпохи, словно эти 30–40 лет были в ней безмятежно сказочными «при полном административном порядке».

Члены УралСовета, причастные к решению об уничтожении Царской семьи, все подверглись репрессиям, живых среди них к этому времени не осталось.

Маяковский после глумления на Царских костях тоже плохо закончил в 1930 году. Юровский умер в 1934-м, Ермаков в 1952-м. В 1936 году А.И. Парамонов был исключен из партии и репрессирован, как «троцкист». Пройдя долголетнее тюремное заключение, он отбывал ссылку. Выжил, был освобожден после смерти Сталина, вернулся в Свердловск и реабилитирован в 1956 году. Парамонов оставался единственным человеком, точно знавшим и помнившим место захоронения Царских останков. Но советская действительность научила его осторожности и благоразумию: после сталинских лагерей он не был, как прежде, большим охотником до поездок на девятый километр от города.

Скончался Парамонов в 1970 году, задолго до того, как Гелий Рябов увлекся идеей искать захоронение Романовых. До того момента, когда Гелий Трофимович наткнулся на поэму «Император», он ничего не знал о встречах Маяковского в Свердловске. Рябов не застал в живых Парамонова, да и тот факт, что именно он ездил с Маяковским в 1928 году «к разъезду, где дорога шла через лог», долгое время оставался ему неизвестным.

Отец Александр фантазирует на данной теме: В целях политических маневров можно было объявить — тем более в красивой упаковке литературного, поэтического оформления — и о месте могилы с якобы зарытым Императором[95]. Но кому объявить и для чего? Ответов мы не найдем.

Как писал Маяковский в своей поэме «Император», говоря о монархии и ее представителях:

Мы повернули истории бег,

Старье на век провожайте…[96].

Никто из борцов «за светлое будущее коммунизма» не собирался обращаться вспять.

Еще пара слов об эпитетах, употребляемых протоиереем Александром Салтыковым. Он пишет: Как в недавнее время стало широко известно, в этом месте были обнаружены останки группы лиц, которые, согласно первоначальной советской версии, отождествляются с семьей последнего российского Императора Николая Второго, жестоко убиенных в 1918 году[97].

Несколько наших поправок к этому тексту.

1. «В недавнее время» — это середина 1990-х годов, когда останки официально впервые были идентифицированы, погребены в Петропавловском соборе (1998 год) и с того времени это событие стало всемирно известным фактом. Но часть нашего общества, из-за активных действий оппозиции, оставалась нравственно незрелой и безразличной к этому событию.

2. «Согласно первоначальной советской версии». Версия возникает тогда, когда убийство Царской семьи рассматривается как преступление. Так на него смотрели белогвардейские следователи периода гражданской войны, так на него смотрели и следователи нашего времени, когда впервые в 1993 году было возбуждено уголовное дело, и также, когда его возобновили в 2015 году.

Для большевиков же все было предельно просто и однозначно, что и выразил певец революции Маяковский: они расставались с монархией и всем, что было с нею связано — навсегда, никто из них за уничтожение Царской семьи не думал нести никакой ответственности.

СССР распался в 1991 году. И собственно рассмотрение всех версий, связанных с убийством Николая II и его Семьи, началось в 1993 году с возбуждения уголовного дела, которым занимался следователь В. Н. Соловьев. Поэтому говорить о «советской» версии, либо не ориентироваться в хронологии, либо явно передергивать факты.

«Записка» Юровского ― памятник агиографического значения.

Следователь Н.А. Соколов, рассуждая о большевиках, заметавших следы своего преступления в Екатеринбурге и оставивших их в немалом количестве, заметил: Они лгали, отдаю им должное, умело. <…> Но они лгали для мира. Для себя и между собой они должны были говорить правдиво[98].

Если бы в руках Соколова оказалась «Записка» Юровского, то следователь был бы потрясен ее откровениями и ни на йоту бы не усомнился в ней.

Но сегодняшние борцы с останками Царской семьи силятся смущать умы читателей в отношении одного из самых весомых свидетельств цареубийцы.

Хотя «Записка» Юровского наиболее ранний из советских источников документ, но не исключительный, он не выбивается из документальных воспоминаний всех других участников расстрела в доме Ипатьева и захоронения останков. Более того, работавшая в Церковной комиссии историк Л.А. Лыкова, о документальных воспоминаниях, исходящих от Юровского, заключает: Источниковедческий анализ всех рассмотренных документов не противоречит подлинным материалам следствия, проведённого Н.А. Соколовым, совпадает со всем комплексом материалов по вопросу убийства и захоронения останков Царской семьи, что не вызывает никакого сомнения в подлинности изложенного[99].

Но мы можем наблюдать такое странное явление: все, что в советских документах касается части расстрела в доме Ипатьева, воспринимается отрицателями останков как вполне объективная, убедительная информация. А то, что относится к захоронению тел, — из этих же самых советских источников — отвергается. Так, о воспоминаниях красноармейца А. Стрекотина (вероятного участника расстрела) и чекиста М. Медведева (Кудрина)[100] протоиерей Александр Салтыков пишет: Свидетельство в данном случае звучит вполне убедительно: оно – от исполнителя, который был сам в состоянии шока.

О том же вспоминает М. Медведев (Кудрин): «двое с винтовками подходят к ней через лежащие тела и штыками прикалывают горничную…»[101].

В такой выборочности проявляется непоследовательность и та самая «субъективность», в которой оппозиция упрекает противоположную ей сторону.

«Записка» — есть собственный документ Юровского, копия которого всегда хранилась в его семейном архиве. Гелием Рябовым она была получена из рук Александра Юровского, сына палача. Александр Яковлевич предоставил документ из домашнего архива по причине того, что Г.Т. Рябов интересовался у него вопросом, где именно могли быть захоронены останки Царской семьи. Судя по воспоминаниям Рябова, Юровский-сын этот вопрос самому себе уже задавал и имел на него ответ.

Он прочел Рябову сначала показания железнодорожного сторожа Якова Лобухина из книги следователя Соколова[102], а затем предложил ознакомиться с «Запиской» своего отца.

До встречи с сыном Юровского Гелий Рябов (согласно его показаниям прокурору Туйкову) не имел у себя книги следователя Соколова. Таким образом, во время знакомства с Александром Юровским Гелий Трофимович получил ключ к разгадке того, где нужно искать останки: самое значимое свидетельство из дела следователя Соколова и изложение самого цареубийцы.

Александр Яковлевич после смерти Юровского-старшего тщательно хранил все, что было связано с его памятью, и обстоятельно интересовался историей жизни отца. Он рассылал документ-свидетельство «Записку» по разным архивам страны. В начале 1958 года Александр Юровский обращался с письмами на имя «товарища Беляева», директора Института истории партии при Свердловском обкоме КПСС.

Приведем основные фрагменты этих писем:

До нас дошли сведения, что на Урале и в частности в Свердловске распространяются слухи о Якове Михайловиче Юровском — нашем отце, что он будто-бы репрессирован и расстрелян как троцкист — враг народа.

Эти слухи являются подлой клеветой и абсолютно ни на чем не основаны. Юровский Я.М. будучи членом большевистской партии с 1905 года, никогда и ни в каких оппозициях не участвовал, и наоборот вел непримиримую борьбу с троцкистами и другими врагами партии. Репрессирован он также при Советской власти не был.

Умер он 2 августа 1938 г. в Москве, в Кремлевской больнице, от прободения язвой двенадцатиперстной кишки (прилагаем копию свидетельства о его смерти).

В газете «Правда» от 3 августа 1938 года было помещено известие о его смерти:

«Партийный Комитет комиссии советского контроля при СНК СССР с прискорбием извещает о смерти старого большевика члена ВКП (б) с 1906 г. тов. Юровского Якова Михайловича последовавшей в ночь на 2 августа с. г.»

В чем Вы можете убедится потребовав номер газеты из архива. Указанные документы ясно доказывают клевету слухов.

Будучи истинным, честным и безкорыстным ленинцем он отдал всю свою жизнь делу коммунистической партии, что хорошо должны знать на Урале, где он будучи солдатом царской армии участвовал в Февральской революции, подготовке Октября и становлении Советской власти на Урале, после Великой Октябрьской Социалистической Революции и после освобождения Свердловска от Колчака. Материалы о его деятельности имеются в Музее Революции в Москве, а также в Музее Революции или в Истпарте в Свердловске (у нас имеется копия стенограммы «Совещания участников революционной работы 1917–1917 гг. в г. Екатеринбурге» от 14 января 1934 г.)

С января 1918 г. Юровский Я. М. был Председателем следственной комиссии Революционного трибунала, товарищем комиссара юстиции Уральской Области, членом коллегии Областной Чрезвычайной комиссии.

В начале июля 1918 г. он назначен комендантом Дома Особого Назначения (где содержался б. царь Николай II с семьей).

17 июля 1918 г. по поручению Уральского Областного Совета привел в исполнение приговор о расстреле Николая Романова и его семьи. Лично расстрелял Николая II.

После освобождения Урала от Колчака был Председателем ГубЧека и Заведующим отделом социального обеспечения.

В связи с приближением 40 летия Октября Вы будете публиковать много материалов и у Вас есть возможность пресечь подлые слухи порочащие память старого большевика.

О принятых Вами мерах просим сообщить.

сын — Юровский Александр Яковлевич член КПСС с января 1925 г. п/б № 00159152 инженер-контр-адмирал в отставке

сын — Юровский Евгений Яковлевич член КПСС с 1928 г. п/б № 00046009 подполковник Военно-Мор. флота

дочь — Юровская Римма Яковлевна член КПСС с апреля 1917 г. п/б № 06332599

По поручению брата и сестры А. Юровский

адреса:

Юровский А.Я. Москва Г-2 Староконюшенный 35 а кв. 6.

Юровский Е.Я. г. Кингисепп ЭССР в/ч 90050

Юровская Р.Я. Г. Ленинград пр. Стачек 79. кв. 102[103].

Еще одно письмо Александра Юровского того же периода:

Директору Института Истории партии при Свердловском Обкоме КПСС т. Беляеву

Посылаю Вам, сохранившиеся у меня, документы и материалы моего отца Юровского Якова Михайловича, члена партии большевиков с 1905 года. Участника Февральской и Октябрьской Революции на Урале:

1. Билет члена Екатеринбургского совета Рабочих и солдатских депутатов № 469 от 3 мая 1918 г.

2. Фотокопию билета члена Екатеринбургского совета Рабочих и солдатских депутатов № 248 от 29 октября 1917 г. (подлинник находится в Музее Великой Октябрьской Социалистической Революции в г. Ленинграде)

3. Фотокопию пропуска в Военно-литературный инструкторский поезд на имя Юровского (подлинник в том же музее в Ленинграде)

4. Фотокопию членского билета № 130 члена Московской контрольной комиссии ВКП (б) от 20 января 1927 г. (подлинник в том же музее).

5. Партийное дело Юровского Я. М. Сокольнического района Московской организации РКП (б) парт. бил. № 150 000

6. Дополнение к автобиографии написанное мною на 1 л.

7. Воспоминания Юровского Я. М. о расстреле им Николая II и его семьи на 7 листах…

…О получении материалов прошу сообщить А. Юровский, 4.02.58 г.[104].

Материалы «на 7 листах» были получены в истпарте, с тех пор они хранятся в ЦДООСО, это копия «Записки», которая имеет заголовок: «Воспоминания коменданта Дома Особого Назначения в г. Екатеринбурге ЮРОВСКОГО Якова Михайловича, чл. партии с 1905 года о расстреле Николая II и его семьи»[105].

На последнем листе этого документа Александр Юровский написал своею рукой: Копия верна А. Юровский.

22 января 1958 года.

Этот материал передан Я. М. Юровским в 1920 году М. Н. Покровскому, историку.

А. Юровский[106].

А вскоре же, 27 января 1958 года, Александр Яковлевич направил в Свердловский истпарт еще одно письмо:

К автобиографии, находящейся в партийном деле, моего отца Якова Михайловича Юровского считаю необходимым добавить следующее:

1. Будучи комендантом Дома Особого Назначения в г. Екатеринбурге, он в ночь с 16 на 17 июля 1918 года, по поручению Уральского Облисполкома, привел в исполнение приговор о расстреле Николая II и его семьи. Воспоминания отца по этому вопросу, переданные в 1920 году историку т. Покровскому М. Н. посылаю[107].

Итак, «Записка» датируется в этих документах 1920 годом.

Свидетельство Александра Юровского равносильно свидетельству самого Юровского-отца, если учесть то, что оно написано не только от имени старшего сына Александра, но поддержано и всеми остальными детьми Юровского, то это доказательство троекратной степени. В 1920 году Александру Юровскому было всего 16 лет, можно с уверенностью сказать, что датировка «Записки», была повторена им со слов отца.

На сегодня авторство «Записки» убедительно доказано для всех сомневающихся: …Автороведческая экспертиза показала преобладание авторства Я. М. Юровского в документе, написанном рукой М. П. Покровского[108].

Современное следствие датирует этот документ 1920-ми годами. В одной из версий выдвигаются аргументы в пользу предположения о том, что «Записка» составлена в июле-августе 1921 года, вероятно, с целью написания статьи для книги Покровского[109].

Возможно, это и так. Но, на наш взгляд, заслуживает внимания и датировка самого Юровского, известная от членов его семьи, утверждающих, что «Записка» передана их отцом «в 1920 году историку М. Н. Покровскому».

Можно допустить, что Покровский зафиксировал эти воспоминания для своей статьи или главы в книге, но этому нет никаких подтверждений.

В личных бумагах Покровского, где была обнаружена «Записка», не было и признаков сбора каких-либо материалов к статье. Если бы он собирался писать на эту тему, то, несомненно, должен был бы привлечь и другие источники, а их не имелось. Как серьезный историк, Покровский опросил бы не только исполнителя, но и главных организаторов, решавших вопрос судьбы Царской семьи, Белобородова, Голощекина. Но, судя по всему, Покровский не прорабатывал эту тему, не собирал все факты, не сопоставлял и не выверял их.

Более к теме «Записки» он никогда не возвращался, текст ее не менял и не переписывал. Воспоминания Юровского и даже данные из них не могли быть опубликованы и пропущены советской цензурой, они всегда оставались засекреченными.

С другой стороны, «Записка» представляет собой очень спешно сделанный, не выверенный документ, некий срочный заказ на информацию, в котором остался ряд неисправленных погрешностей: 12-ть человек расстрелянных — вместо 11-ти, повар Тихомиров — вместо Харитонова и пр. В содержательном отношении текст документа выглядит не отредактированным, исключающим основательную работу над ним.

Одна из машинописных копий «Записки» была помещена в «Дело ВЦИК о Николае Романове 1918–1919», хранящейся в ГАРФ, и это обстоятельство говорит в пользу того, что импульсом для составления воспоминаний Юровского послужил запрос этого органа власти.

Информационным поводом для запроса ВЦИК могла стать книга на английском языке о гибели Романовых, изданная журналистом Р. Вильтоном совместно с Г. Тельбергом в 1920 году. И не только книга, но и статьи журналиста «Таймс», были способны вызвать толчок интереса по дипломатической линии. В связи с чем от корреспондентов через дипломатов мог пойти запрос к большевистскому правительству о подтверждении или опровержении заявлений Р. Вильтона.

Покровский уже с июля 1918 года изучал материалы, которые привез Юровский из Екатеринбурга, и поверхностно знал о его роли в уничтожении Романовых. То, что к моменту составления «Записки» данные следствия белых были уже известны большевикам, в ее тексте указывает очевидное пояснение Юровского, или ответ на заданный ему вопрос: При попытке завалить шахту при помощи ручных гранат, очевидно, трупы были повреждены и от них оторваны некоторые части — этим ком[ендант] объясняет нахождение на этом месте белыми оторванного пальца и т[ому] под[обного][110].

Хотя данные следствия могли быть доступны и благодаря разносторонней утечке информации из материалов уголовного дела.

Содержание книги Вильтона Покровский не знал, не имея ее у себя. Несомненно, если бы он с нею ознакомился, то в тексте воспоминаний Юровского были бы исключены допущенные из-за забвения деталей оплошности.

В пользу того, что причина возникновения «Записки» — запрос ВЦИК, быстро выполненный и оставленный без углубленной проработки, говорит и то обстоятельство, что документ оказался у Юровского на руках. Было бы странным, если бы он стал просить себе копию материалов статьи для книги. Более поздние его воспоминания (1922-го и 1934 годов) не хранились в домашнем архиве, и если бы они были, то Александр Юровский наверняка предоставил их Г. Т. Рябову. А тот факт, что Юровский потребовал для себя копию текста «Записки», говорит о том, что в этом документе он предоставил информацию по запросу высшего органа власти. Юровский взял для себя копию текста «Записки» из предусмотрительности, на тот случай, если в дальнейшем к нему будут какие-то вопросы со стороны органов власти, то он мог бы предъявить эти объяснения, данные им Покровскому.

Две вышеизложенные версии происхождения «Записки» Юровского не имеют ничего общего с рассуждениями протоиерея Александра Салтыкова.

Всё, что он пишет о «Записке», иначе как вольным сочинением назвать невозможно. Например: Лишь в 1921 году, когда стала очевидной победа красных в гражданской войне, впервые стала доступной для публичного пользования и сообщенная Юровским некая информация об уничтожении Царской семьи, в виде текста, собственноручно им записанного и отредактированного М. Н. Покровским согласно указаниям Ленина и, возможно, Свердлова, еще до его смерти в марте 1919 г., в соответствии с планами «революционной перестройки» страны. На окончательную отработку текста потребовалось целых три года! Три года — огромный срок для достаточно краткого документа, претендующего на роль первоисточника. Поскольку заказ был государственным, задержка с документом может считаться намеренной: «просто так» власть не разрешила бы тянуть время по столь значимому вопросу.

И в самом деле, к концу гражданской войны заявляется утверждение – «Записка» — что существует некое таинственное захоронение Царской Семьи, которое очень скоро начинает вызывать интерес: «дальнейшее публичное раскрытие места нахождения останков Царской семьи происходило уже среди руководства Уральской области…[111].

Оставляя без комментариев часть фантастичных умозаключений отца Александра, скажем об основном их мотиве: преподнести «Записку» как вариант «для печати» или «для публичного пользования».

Был запрет И. Сталина распространяться на тему убийства Царской семьи, который исполнялся. Из числа уральской верхушки, решавшей судьбу узников дома Ипатьева, большинство погибли как «троцкисты». Поэтому и рядовые каратели, исполнители «казни» в доме Ипатьева, зная о их судьбе, умели держать язык за зубами.

Никакой связи между появлением «Записки» и фотографированием уральского партактива на фоне захоронения в Поросёнковом логу не было и нет. «Записка» Юровского всегда оставалась на секретном хранении, ее содержание в годы советской власти никогда нигде не публиковалось, да и не могло быть опубликовано. Это было бы равносильно самоубийству власти, сильнейшей ее дискредитации.

Оппозиция, как правило, всегда умалчивает о двух других документальных воспоминаниях Юровского, или пытается их выдавать за одну «Записку», в разных вариациях. Но это неправда, эти документы различны по происхождению и появились в разные годы. Один из них апреля-мая 1922 года, написан в Москве, а другой датируется 1-м февраля 1934 года, он появился в Свердловске.

Несколько слов о важном значении последнего документа. Это «Совещание старых большевиков по вопросу пребывания Романовых на Урале», на котором выступал Юровский, излагая события расстрела и захоронения Царской семьи. Объем этих воспоминаний более пространный, чем «Записка», они обстоятельнее и содержат немало уточнений и подробностей.

На первом листе дела Александр Юровский своей рукой написал:

Эта стенограмма выправлена лично Я. М. Юровским, его подчерком. А. Юровский 29. 11. 1963 г.[112].

Таким образом он заверил и этот документ своего отца.

Содержание стенограммы 1934 года полностью подтверждает содержание «Записки».

Остается малоизвестным тот факт, что стенограмма выступления Юровского в 1934 году стала ключом к открытию второго места захоронения в Поросёнковом логу. Именно этот документ позволил поисковикам военно-исторического клуба «Горный щит» окончательно разгадать тайну и летом 2007 года найти обгорелые кости двух недостающих членов Царской семьи — Цесаревича Алексея и вел. кн. Марии.

Таким образом, даже если бы не существовало «Записки» Юровского, или случилось бы так, что Гелий Рябов не смог найти первое захоронение, стенограмма 1934 года, содержательный и большой документ, все равно позволила бы со временем другим энтузиастам найти все Царские останки.

Остановимся еще на одной «проблеме», которую пытаются разгадать отрицатели Царских мощей. Протоиерей Александр Салтыков пишет о некоем рапорте в тридцать страниц, который вроде бы должен был написать Юровский еще ранее «Записки»: Но что именно написано на тридцати листах в официальном рапорте, упоминаемом Г. Рябовым, остается тайной[113].

Гелий Трофимович полагал, что такой документ существует. Однако в архивах он не обнаружен. Не исключено, что мнение о «рапорте» возникло в среде лиц из окружения Юровского, общавшихся с его детьми. Действительно, Александр Юровский озвучивал мысль о «рапорте» Гелию Рябову, но остается неясным: было ли это предположением, возникшим после смерти Юровского, или информацией, переданной самим Юровским-отцом.

После расстрела в Екатеринбурге, будучи рядовым исполнителем, Юровский вовсе не был уполномочен писать какой-либо отчет или официальный рапорт в высшие инстанции, для этой цели могли обратиться к более значимым лицам. Ведь Юровский действовал по решению УралСовета, и Яков Свердлов, общавшийся с его членами, лично знал от них все в тонкостях, притом письменная форма вполне могла быть заменена устным докладом.

Но самое главное, что даже если бы «рапорт» и действительно писался (Юровский был малограмотным), то ничего в его содержании принципиально нового из того, что уже известно, исследователи бы не нашли.

Выше шла речь об истории происхождения «Записки» Юровского, и мы показывали то, как «живописуют» ее появление оппоненты. Но много показательнее то, каким образом передается ими сам документ, его содержание.

Так, отец Александр утверждает: Согласно «Записке», в течение трех дней грузовик с телами несколько раз перемещался с места на место с довольно длительными остановками[114].

Но в самой «Записке» Юровского мы не найдем ничего подобного. Вот что пишет комендант дома Ипатьева о движении утром 17 июля грузовика с телами по Коптяковской дороге: Сначала предполагалось везти в автомобиле, а от известного пункта на лошадях т. к. автомобиль дальше пройти не мог…

…Начали перегружать трупы на пролетки, тогда как нужны были телеги…. Так как машина застряла между 2[-х] деревьев, то ее бросили и двинулись поездом на пролетках, закрыв трупы сукном[115].

Автомобиль застрял, выехав за город на лесную дорогу, и уже утром 17 июля был разгружен. Тела везли к месту шахты на пролетках. Более суток грузовик никуда не двигался, местные жители видели его стоящим на дороге.

Есть косвенные данные, из показаний свидетелей, что грузовик встал по причине нехватки бензина. Это подтверждает и тот факт, что Юровского и Ермакова, днем 17-го июля, видели уезжавшими в город на лошадях. Если бы машина была в рабочем состоянии, то Юровский ею бы непременно воспользовался.

До подвоза бензина, прибывшего на следующий день, грузовик оставался без движения. И, согласно «Записке», из района шахты до вечера 18 июля тела убитых ни на грузовике, ни на иных средствах передвижения, никуда не перевозили! Грузовая машина продолжала стоять пустой.

Лишь вечером 18 числа ее снова загрузили, как пишет Юровский: Смогли отправиться в путь только в 9 вечера, пересекли линию жел[езной] дор[оги] в полуверсте, перегрузили трупы на грузовик. Ехали с трудом, вымащивая опасные места шпалами, и все-таки застревали несколько раз. Около 4 ½ утра 19-го машина застряла окончательно…[116].

Для чего протоиерей Александр Салтыков так вольно обращается с документом, приписывая его содержанию то, чего в нем нет? На наш взгляд, ответ на это можно найти в следующем его пассаже: Схемы перемещений, приведенные в «Материалах следствия», по свидетельствам разных источников достаточно сложны и не препятствуют предположению о возможной подмене тел: в какое конкретное время, как и кого привезли на место захоронения в Поросенков лог после ряда перемещений, можно считать неустановленным, поскольку все основные источники одностороннего происхождения[117].

Снова фантазии о якобы планировавшемся захоронении, о подмене тел и таинственных «сверхцелях» большевиков. Естественно, ни одного документа для подтверждения их представлено не будет.

Поразительно то, что подлинный исторический источник «Записка» Юровского у оппозиции вызывает море сомнений, выдумок, мнимых несогласованностей. И, напротив, явную фальшивку «Войкова (в пересказе Беседовского)» они берут на вооружение, для защиты своей нетрезвой позиции.

Таковы принципы всего сообщества Бойко-Великого и тех, кто под его знаменем трудится на поприще исторического мифотворчества.

Выше мы уже поясняли, что убийство Царской семьи в советской России всегда было темой табуированной. Но протоиерей Александр Салтыков постоянно оспаривает это положение, в том числе и следующим образом: Один из главных раскопщиков, А. Авдонин, позднее писал: «С установлением советской власти не было нужды проводить поиски останков Царской Семьи: власть сама знала, где они упрятаны», Место сокрытия не афишировалось, но было «секретом Полишинеля» — партийные руководители фотографировались на нем (в том числе — участники расстрела), туда возили высоких гостей» (ura.ru, 19 июля, 2017)[118].

Заявление Авдонина — поздняя рефлексия на события 1970-х годов. Захоронение Царской семьи было обнаружено с помощью «Записки» Юровского, которую нашел Гелий Рябов, главный теоретик и вдохновитель открытия. Но много позднее Александру Николаевичу захотелось убедить, и прежде всего, самого себя, что дело совсем не в «Записке»…

Ко времени поисков группы Рябова не было в живых тех, кто знал место захоронения, и оно никого не интересовало, архивисты боялись и пикнуть о секретных документах. Поэтому «тайна Полишинеля», действительно, оставалась тайной для провинциального советского гражданина, каковым являлся А. Н. Авдонин. Более того, поначалу он и вовсе сомневался в том, что царское захоронение где-то существует, что оно сохранилось.

И если у отца Александра Салтыкова предпринята попытка сильно затуманить содержание «Записки», увидеть то, чего в ней совершенно нет, наделив ее гиперзначением, то у А. Н. Авдонина видим прямо противоположное стремление принизить ее важность, умалить ее роль в поисках Царского захоронения.

Далее отец Александр Салтыков заключает: В общем, место было известно «кому надо» и непонятно, почему Г. Рябов, которому архивы были доступны, со своими соратниками «часами ходят по тайге … яростно копают под толстыми соснами…» (с. 51). Это, скорее всего, прибавлено для романтики[119].

Для того чтобы понять, почему Рябов с Авдониным так долго, на протяжении нескольких лет, искали захоронение, автору, поставившему такой недоуменный вопрос, следовало бы ознакомиться с книгой архимандрита Тихона (Затёкина) не поверхностно и непредвзято. Она дает обстоятельный ответ на это.

В глазах протоиерея Александра Салтыкова остается неизвестным, или даже незамеченным тот факт, что второе захоронение членов Царской семьи Рябову и Авдонину при всех их усилиях и «знаниях» найти так и не удалось.

Лишь спустя 28 лет после того, как Рябов и его сподвижники обнаружили «большое» захоронение девяти человек, поисковая группа военно-исторического клуба «Горный щит» взялась за поиски места сокрытия двух недостающих членов Царской семьи. 29 июля 2007 года поисковик клуба Леонид Вохмяков обнаружил останки Цесаревича Алексея и его сестры в. кн. Марии.

Завершая полемику о «Записке» Юровского, приведем еще одну цитату протоиерея Александра Салтыкова, благодарящего за нечто, прочитанное в книге архимандрита Тихона, и очевидно особым образом понятое:

Но тем не менее нельзя не поблагодарить автора книги — архим. Тихона — за публикацию рассуждений Г. Т. Рябова, которые должны поставить определенную точку во всей истории «екатеринбургских останков»: хотел Г. Т. Рябов или нет, но из них ясно, что «Записка» Юровского прикрывает нечто, глубоко скрытое от «не своих».

Хотя эти мысли Г. Т. Рябова, скромно изложены где-то в середине православного издания — сразу и не заметишь — они ценны для уяснения всей ситуации своей откровенностью и четким различением конечной цели и средств ее достижения[120].

Настолько «глубоко сокрытое» увиделось протоиерею Александру Салтыкову, что ни Гелию Рябову, ни автору книги (архимандриту Тихону Затёкину) оно не стало известным и замечаемым. Надо ведь очень постараться, чтобы увидеть то, чего нет!

Вот и предел таких вымыслов: Публичная информация для «не своих», сообщенная Покровскому в 1921 году «для истории», будет состоять в том, что тела похоронены в некоем засекреченном месте[121].

Подмена тел во время их захоронения? Ради какой цели? И кроме того, это ведь не убийство маньяка-одиночки, которое может быть никогда не раскрыто. При таком большом количестве свидетелей: несколько десятков человек, причастных к операции захоронения и перезахоронения, информация никак не могла утаиться, так или иначе она нашла бы свое отражение. Но нет ни одного документа, воспоминания об этом или какого-то намека.

Желание увидеть в «Записке» Юровского более, чем в ней изложено, выглядит не только необычным искажением действительности, но и опасным явлением в нашем обществе. Ведь сам этот документ с очень страшным содержанием чудовищен в своей обнаженности! Неужели этого недостаточно, чтобы увидеть в нем подлинные события в неприкрытом виде? Неужели нужно сочинять еще некие подтексты в предельно откровенном изложении?

В советское время этот документ всегда был строго засекречен, к нему не было доступа. Мучился всю жизнь от этой страшной правды и цареубийца Юровский, от тяготеющего над ним осуждения окружающих. Потому что и в среде «своих» коммунистов возникало непонимание: для чего надо было убивать детей?! И ему, как и другим чекистам-расстрельщикам, задавали в лицо такие вопросы.

Попытка придумать для ясного содержания «Записки» какое-то замысловатое фантастичное гадание скрывает истовое желание не видеть исторической правды такой, какая она есть, искажать ее под свое представление или заказ.

«Записка» Юровского, как и ряд свидетельств других лиц, причастных к расстрелу и захоронению Царственных страстотерпцев, является важнейшим агиографическим источником. Она аналогична древним актам мучеников, которые христиане в Римской империи часто выкупали за деньги из рук тех, кто был причастен к исполнению казни.

Так, к примеру, были получены акты Иустина Философа, ставшие ярким свидетельством его страданий за Христа.

Несмотря на то, что казни святых в древности происходили публично, в отличие от тайных убийств новомучеников, между ними есть то общее, что они совершались гонителями христиан. Советский Союз, подобно Римской империи был языческой державой, потому вполне закономерна аналогия между советскими и римскими документами. Отрицать советские документы, по причине того, что они составлены убийцами, значит отрицать и возможность узнать о подвиге тех христиан, которые пострадали во время гонений ХХ века.

И сегодня мы можем наблюдать как при канонизации святых Русской Православной Церковью используются документы ВЧК, ОГПУ, НКВД и КГБ, а в жития святых включаются протоколы допросов и другие материалы спецорганов. Конечно, они проходят отбор и изучаются на достоверность, но в большинстве случаев являются даже необходимыми для решения вопроса о канонизации святого.

Так и «Записка» Юровского, раскрывающая нам страдания Царственных страстотерпцев, документ, который будет включен в будущие житийные тексты этих святых.

Встречался ли Юровский со Свердловым?

Снова предоставим слово протоиерею Александру Салтыкову, уверенно заявляющему о встрече в Москве, после расстрела Царской семьи, Юровского и Свердлова. Так, отец Александр пишет: Встреча Юровского с «вождями», как мы видели, произошла сразу после завершения всего «мероприятия», и нет сомнения, что там разговор шел не только о драгоценностях, изъятых у убиенных, но и о гораздо более существенных вещах: невозможно представить, чтобы в таком разговоре не прозвучал бы вопрос о том, как поступили с телами жертв. И этот вопрос должен был обсуждаться с точки зрения большой политики[122].

Вынести на уровень большой политики вопрос, «как поступили с телами жертв», скорее, это стремление автора-рецензента выдать желаемое за действительное. Какое могло иметь значение для большой политики как поступили с телами жертв? Могло иметь значение лишь одно: живы члены Царской семьи или нет. И потому советская власть прилежно лгала, что за исключением Николая II, всех остальных «эвакуировали»…

Далее протоиерей Александр вопрошает: А разве не правительство дало товарищу Юровскому столь ответственное поручение — покончить с Царской семьей, и не сами ли Ленин со Свердловым с ним лично беседовали?[123] Нет, ни Ленин, ни Свердлов лично не поручали Юровскому расстрел Царской семьи, потому что вопрос о ее судьбе обсуждался вождями не с ним, а с членами УралСовета. Юровский же был простым исполнителем их решений.

Еще чуть ниже отец Александр ссылается на слова Ю.А. Жука: Я.М. Юровский был принят Председателем ВЦИК Я.М. Свердловым, который хорошо знал его по партийной работе на Урале. Каких-либо воспоминаний об этой встрече не сохранилось, однако, не исключена возможность того…[124].

В том-то и дело — что это всего лишь предположение, возможность встречи!

Но ничтоже сумняшеся, через несколько страниц протоиерей Александр Салтыков пишет об этом уже утвердительно: Известная встреча Юровского со Свердловым — естественный момент для подготовки и сдачи рапорта[125].

Свердлов и Юровский действительно были знакомы. После расстрела в Екатеринбурге Юровский отвозил в Москву принадлежавшие Царской семье драгоценности, документы (письма и дневники). Все это требовало времени, беготни по столице для официальной передачи их и оформления.

Встречались ли в это время Юровский и Свердлов?

Документальных свидетельств об этом не найдено. Но имеются косвенные подтверждения, что, возможно, такая встреча могла произойти, они есть в воспоминаниях П.С. Виноградской, в ее мемуарах о Свердлове.

Итак, она пишет: Как это ни странно, но вскоре мне снова довелось видеть Свердлова сердитым. На этот раз в домашней обстановке и совершенно по другому поводу. Вместе с некоторыми товарищами я была в воскресный день приглашена к Свердловым. И здесь мы стали свидетелями того, как Яков Михайлович отчитывал товарищей, приехавших из Екатеринбурга после расстрела Николая II. Свердлов доказывал, что это их большая ошибка, Ленин намеревался устроить гласный суд над бывшим царем. Владимир Ильич считал, что Романовых, угнетавших 300 лет русский народ, должен был судить весь народ. «И суд надо было устроить в центре, открытый и доступный для всех!» — бросил Свердлов с раздражением. Товарищи оправдывались: обстановка, мол, на Урале стала столь тревожной, что боялись, как бы по пути в Москву белогвардейцы с помощью международных агентов не похитили Николая Романова. Яков Михайлович продолжал их отчитывать…[126].

Жена Свердлова, К.Т. Свердлова (Новгородцева), — в 1918 году помощник секретаря ЦК РКП(б) и сотрудница Секретариата ЦК — также издавшая мемуары о Свердлове, во многом перекликается с воспоминаниями Виноградской по данному эпизоду.

О реакции Свердлова на расстрел в Екатеринбурге К.Т. Свердлова (Новгородцева) писала: Как-то в середине июля 1918 года, вскоре после окончания V съезда Советов, Яков Михайлович вернулся домой под утро, уже светало. Он сказал, что задержался на заседании Совнаркома, где, между прочим, информировал членов СНК о последних известиях, полученных им из Екатеринбурга. — Ты не слыхала? — спросил Яков Михайлович. — Ведь уральцы расстреляли Николая Романова. Я, конечно, ничего еще не слыхала. Сообщение из Екатеринбурга было получено только днем. Положение в Екатеринбурге было тревожное: к городу подступали белочехи, зашевелилась местная контрреволюция. Уральский Совет рабочих, солдатских и крестьянских депутатов, получив сведения, что готовится побег Николая Романова, содержавшегося под стражей в Екатеринбурге, вынес постановление расстрелять бывшего царя и тут же привел свой приговор в исполнение.

Яков Михайлович, получив сообщение из Екатеринбурга, доложил о решении облсовета Президиуму ВЦИК, который одобрил постановление Уральского областного Совета, а затем информировал Совет Народных Комиссаров[127].

Чекист И. Родзинский считал, что воспоминания Виноградской содержали в себе реальное отражение событий июля 1918 года. Во время записи его выступления в 1964 году в Радиокомитете ему задавали вопрос о реакции в Москве на сообщение уральцев о расстреле в Екатеринбурге. Отвечая на вопрос, он рассказывал и о своем общении с Виноградской:

— Исай Ильич, а знаете ли вы, как Москва реагировала на это ваше сообщение?

— Знаю, знаю, вот откуда. Недавно ко мне обратилась некая Виноградская. Она обратилась ко мне вот с каким вопросом. Будто бы она в группе с другими товарищами писала воспоминания о Якове Михайловиче Свердлове. И вот она рассказала им, что когда Свердлов получил сообщение о расстреле Николая, она в это время была у него дома, у Свердлова. Свердлов, когда увидал это сообщение, он был возмущен. Говорит: «Как же так он нужен нам, что, говорит, как это можно». Ну он просто не знал обстановки, или не верил, может быть, что уж никак не могли. Вот она об этом эпизоде рассказала другим товарищам, те ее в штыки. Говорят, не мог Свердлов ничего подобного сказать. Она, говорит, ну я же помню, разговор-то был со мной. Она позвонила ко мне и говорит: «Мог Свердлов сказать так, какова обстановка была». Я говорю: «И мог и должен был так сказать». И рассказал ей, почему. Потому что установка была, чтобы процесс большой поставить, а это ускользнуло из-за этого расстрела на месте, потому что процесс-то не с кем ставить. Первого реагирования иного я говорю и не должно быть. Она была благодарна мне, что получила подтверждение, попросила меня написать об этом[128].

Наконец, есть свидетельство со стороны уральских большевиков о том, как именно шли переговоры руководителей Уралсовета со Свердловым по вопросу о расстреле Романовых. О том, что это решение было принято уральцами самостоятельно, и они опасались ответственности перед Москвой, писал В.В. Воробьев, комиссар печати УралОблСовета, главный редактор газеты «Уральский рабочий»: …На одном из заседаний Областного Совета мы решили Романовых расстрелять, не ожидая суда над ними.

На следующий день утром [17 июля] я получил в президиуме Областного Совета для газеты текст официального сообщения о расстреле Романовых.

— Никому не показывай, — сказали мне, — необходимо согласовать текст сообщения о расстреле с центром.

Я был обескуражен: кто был когда-нибудь газетным работником, тот поймет, как мне хотелось немедленно, не откладывая, козырнуть в своей газете такой редкой и сенсационной новостью: не каждый день ведь случаются такие события, как казнь царя!

Я поминутно звонил по телефону — узнавал, не получено ли уже согласие Москвы на опубликование извещения о расстреле Романовых.

Терпению моему суждено было подвергнуться тягчайшему испытанию: лишь на другой день утром, т.е. 18 июля удалось добиться по прямому проводу Я.М. Свердлова. На телеграф для разговора с ним поехали Белобородов и еще кто-то из членов президиума Областного Совета. Я не утерпел и поехал тоже.

Но, помню, товарищам моим было очень не по себе, когда они подошли к аппарату: бывший царь был расстрелян постановлением президиума Областного Совета, и было неизвестно, как на это «самоуправство» будет реагировать центральная власть, Я.М. Свердлов, сам Ильич[129]…

— Попадет нам или не попадет?

К аппарату сел сам комиссар телеграфа. Белобородов начал диктовать ему то, что надо было передать Москве.

Затаив дыхание, мы все нагнулись к выползавшей из аппарата телеграфной ленте, на которой точками и черточками замаскировались чеканные, почти металлические звуки свердловского голоса:

— Сегодня же доложу о вашем решении президиуму ВЦИК. Нет сомнения, что оно будет одобрено, — говорил Свердлов.

— Извещение о расстреле должно будет последовать от центральной власти. До получения его от публикации сообщения воздержитесь…

Мы вздохнули свободнее: вопрос о «самоуправстве» можно было считать исчерпанным[130].

Таковы источники, которые могут подтверждать обстоятельства о единственном упоминании возможной встречи Свердлова и Юровского после расстрела им Царской семьи.

Гелий Рябов и министр Н. А. Щелоков.

Позволим сказать несколько слов об отношениях Гелия Рябова и министра внутренних дел СССР Н.А. Щёлокова, а также о событиях поиска захоронения Царских останков.

Протоиерею Александру, вероятно, важно доказать, что найти захоронение поисковикам было легче простого, и потому он пишет: Настил на дороге – вещь достаточно заметная даже в прикрытом, заросшем виде, и его легко увидел один из друзей Г. Рябова, В. Песоцкий, хотя прошло много десятков лет: «…Залез на сосну и сфотографировал. Это было еще до раскопок» (с. 114). Сверху «он увидел ясное очертание мостика из шпал…» (с. 113). Согласно «Материалам следствия», трава над настилом отличалась цветом от соседних участков (Преступление века… 1, с. 224)[131].

Здесь у отца Александра Салтыкова смешение разных свидетельств и разновременных событий.

Очертания мостика сверху впервые увидел геолог Михаил Кочуров.

На самом деле не так-то просто было найти шпальный настил, на дороге он нигде не был виден, потому что с годами ушел в землю. Разгадка состояла в том, чтобы посмотреть на нужный участок дороги сверху. Именно так и обнаружил контур шпального настила Михаил Кочуров, которому Авдонин поставил задачу искать «мостик». Кочуров был еще и художником-любителем, потому имел особо острый глаз, замечающий детали. Он залез на дерево и, зорко осмотрев всю окрестность, понял, что увидел настил, который выдавался цветом травы, отличающейся от остального травяного покрова в логу. Проверка грунта подтвердила, что он не ошибся. Это было осенью 1978 года.

Владиславу Песоцкому, который впервые прибыл в Поросёнков лог 31 мая 1979 года, конечно, было легко увидеть и сфотографировать сверху то, что уже было открыто. Гелий Рябов попросил Песоцкого залезть на дерево и снять «панорамно» сверху вид на мостик. Однако даже на цветном снимке хорошего качества, сделанном Песоцким в мае 1979 года, — мы не видим очертаний «мостика»! Потому что цвет травы весной везде одинаков — ярко-зеленого цвета.

Заметить контуры мостика удалось именно в осеннее время, когда трава в логу была пожухлой и пожелтела, и лишь на участке, где лежал шпальный настил, она отличалась и была ярко зеленого цвета.

Попытка протоиерея Александра убедить читателя в легкости, доступности исполнения задачи, которую поставили для себя поисковики-энтузиасты, звучит и в следующих его фразах: …думать, что мечтатель Г. Рябов вдруг, как бы случайно, наткнулся на стихотворение Маяковского и пошел искать это место, представляется наивным. Это дело – государственное, поэтому им лично занимается министр МВД Н. Щёлоков, вдохновивший Г. Рябова[132].

Много лет по поручению министра он занимался исследованием Поросенкова лога, убежденный в том, что обнаружены останки Царской Семьи[133].

Гелий Рябов наткнулся на стихотворение В. Маяковского, и оно убедило его в том, что останки Императора существуют, но их поиски продолжались еще несколько лет.

Конечно, никакого поручения министра не было и быть не могло, это неправда. Никогда между Щёлоковым и Рябовым ничего не обсуждалось по вопросу поиска останков, и даже о самой теме Романовых. Занимаясь написанием сценариев для фильмов, Рябов оставался литератором, по сути, не умеющим вести диалог с чиновниками. Напротив, с этой ролью прекрасно справлялся его соавтор Нагорный. Поэтому, хотя Рябов и был назначен внештатным консультантом по вопросам печати и кино у министра Н.А. Щёлокова, но те, — всего несколько встреч, состоявшихся с ним, — происходили в присутствии других лиц, и, прежде всего, А.П. Нагорного, а Г.Т. Рябов вёл свои поиски захоронения в тайне от него. И лишь однажды Рябов встретился со Щёлоковым наедине, эта встреча и была описана им в его книгах[134].

Целиком и полностью идея найти останки в захоронении Царской семьи принадлежала самому Гелию Рябову. Но министр Николай Анисимович и Гелий Трофимович совпали в своем сочувствии к Романовым, в понимании того, что их уничтожение было преступлением власти.

Гелий Рябов долгое время совершенно не знал о том, что Н.А. Щёлоков, имевший свою агентуру, следил за ним со стороны. Но он не мог открыто вмешиваться в поисковую деятельность Рябова, иначе мог поплатиться собственной карьерой.

Информация о том, что по поручению министра осуществлялась безопасность поисков Рябова, принадлежит дочери Щёлокова Ирине Николаевне, и более никакими источниками не была подтверждена. До того момента, пока не появились пространные свидетельства дочери Н.А. Щёлокова, о роли министра в истории поисков ничего не было известным.

Ни один из участников раскопок не подозревал о том, что кто-то может знать об их открытии. Даже много позднее, в начале 2000-х годов поисковики (например, Г.П. Васильев и А.Н. Авдонин) были уверены, что в советские годы кроме них о находке останков никто не знает. Это было их тайной, изобличающей преступление государства, которую они сохраняли в своем узком кругу. И такой же тайной это было для министра Щёлокова, он унес ее с собою в могилу.

В истории поисков Царского захоронения протоиерей Александр Салтыков проводит «параллели» и загадочные предположения, он пишет:

Но еще одно интересное совпадение: одновременно со сносом дома, работает группа Г. Рябова по обнаружению останков, которые вскоре должны стать сенсационным «открытием»[135].

«Вскоре» — это как минимум десятилетие спустя, когда в 1989 году Г. Рябов впервые публично заявил о своем открытии, а если прибавить к ним годы до момента извлечения останков из земли, годы до завершения исследований и их идентификации, то почти два десятка лет…

Открыватели Царских останков вполне законно боялись преследования властей за «антисоветскую деятельность», они могли навсегда сломать свою карьеру и саму жизнь, но более всего опасались того, что если их тайна будет раскрыта, то власть не остановится перед тем, чтобы уничтожить останки в захоронении.

Кажущиеся же отцу Александру «совпадения» событий (начало поисков группы Г. Рябова в 1976 году и сноса дома Ипатьева в 1977 году) не только не имеют никакой причинно-следственной связи, но и кощунственны. «Сенсацией», которая обрушилась на открывателей, стала многолетняя, — в течение десятилетий, — клевета, фанатичное извращение всей истории их открытия, поношение и очернение как царских останков, так и их исследователей со стороны оппозиции.

И вот один из многочисленных примеров тому. По всей очевидности, — заявляет отец Александр — Г. Рябов был также сотрудником органов госбезопасности, как автор книги 1981 года под названием «Я — из контрразведки»[136].

Разве в данной книге опубликованы документы, подтверждающие деятельность «сотрудника КГБ» Гелия Рябова? Нет, конечно, все гораздо проще! Такие «умозаключения» протоиерей Александр Салтыков выводит из самого названия художественного произведения Гелия Рябова! Но только что же это за сотрудник госбезопасности, если так откровенно и публично он себя рассекречивает?

Эта ложь, многократно повторяемая, как магическое заклинание, не сделается правдой от частого употребления.

Рябов никогда не был сотрудником спецорганов и даже не состоял в коммунистической партии.

Археологические раскопки 1991 года.

Более всего в своей статье протоиерей Александр Салтыков задаётся вопросами и сомнениями относительно результатов официальных археологических раскопок 1991 года. Они проводились 11–13 июля в районе Поросёнкова лога, на месте, где лежал шпальный мостик. Именно во время этих раскопок, в первый же день, было обнаружено, что по западному краю захоронения проходил кабель, во время прокладки которого фреза кабелеукладчика смешала некоторые кости в захоронении.

Это обстоятельство и обсуждает протоиерей Александр Салтыков: И тогда же, при прокладке кабеля работники должны были поднять тревогу по поводу захоронения неизвестных людей не где-нибудь, а на проезжей дороге. Естественно думать, что так и произошло, но неприятное дело «замяли»[137].

Во-первых, кабель прокладывали не прямо по дороге, а вдоль нее, поэтому и захоронения коснулись лишь с одного его края. Во-вторых, вероятно, автор не представляет, как на практике работает кабелеукладчик: его фреза имеет ширину всего 10 см, она не выталкивает грунт на поверхность, и тем более не может поднять кость. При прорезке грунта фрезой тут же протягивается кабель и сразу засыпается землей. Никто при таких работах ничего не мог увидеть, и даже не мог заметить останки в захоронении.

Фреза кабелеукладчика прошла по самому его краю, лишь смешав внутри него часть костей, но ничем не повредив их и не переломав.

Еще более фантастично звучит заключение отца Александра о том, что неприятное дело «замяли». Его не было, да и не могло быть. Видимо, поэтому рецензент позволяет себе здесь несколько присочинить…

Еще по поводу прокладки кабеля отец Александр пишет: С тех пор, как будто, установлено, что это был телефонный кабель, положенный в 70-х годах между двумя поселками…

Но, все же, как можно было «обойти» этот кабель, непонятно: не следует думать, будто при советской власти каждый мог выйти на дорогу и копать в любом месте, сколько и что хочешь. В книге немало говорится об опасениях открывателей встретиться с милицией, с вездесущим КГБ, которые могли помешать работам. А тут, вдруг — кабель![138].

Никакого кабеля в 1970-е годы здесь не было. До раскопок группы Гелия Рябова в 1979 году захоронение оставалось совершенно нетронутым, так же, как и в 1980 году, когда поисковики возвращали в него три черепа.

Кабель был проведен лишь много позднее, в 1980-е годы.

Итак, с кабелем разобрались.

Теперь речь пойдет о «пропаже» тех костных останков, которые были найдены группой Гелия Рябова. Протоиерей Александр Салтыков, рассматривая археологическую схему захоронения, не видит на ней находок 1979 года. Он пишет: Понятно, что схема составлена по состоянию раскопа на 1991 год, когда начали работать профессиональные археологи. Но останки впервые были обнаружены не в 1991 году, а значительно раньше. Эти прежние находки на схеме отсутствуют, как ранее изъятые и не имеющие определенного места. Но возникают вопросы: где они, как соотносятся с утраченным первичным положением и с новыми находками[139].

И еще, догадываясь, что те костные объекты, которые открыты Рябовым и его командой, были сложены в отдельный ящик, протоиерей Александр замечает: Также и в книге архим. Тихона: «В ящике находились отдельные кости, стеклянная ампула с короткими обломками человеческих волос (так у автора, — А.С.), три черепа…» (с. 147). Как сообщается в книге архим. Тихона, ящик возвращен назад, в раскоп[140].

«Обломки волос» — это не ошибка и не описка автора, это следствие воздействия на волосы серной кислоты.

Итак, где же те кости, которые нашел Гелий Рябов, если они были возвращены в раскоп? Действительно, в 1980 году все останки вернули, упакованными в отдельном ящике, который прикопали именно в раскоп, а не в само захоронение — дабы не вмешиваться в него в очередной раз, и не беспокоить останки. С этой целью поисковики сделали врезную траншею в захоронение. Подробнее об этом можно прочесть в книге архимандрита Тихона (Затёкина), с. 155–158.

Ящик размещался в полуметре, метре от проведенного здесь позднее кабеля, шедшего по краю захоронения. В нем находилось три черепа и ряд костей, и он был одной из первых находок археологических раскопок 1991 года. Естественно, что ящик с останками не входил в зону захоронения, поэтому и на археологической схеме никак не мог быть отмечен.

Следующие недоуменные вопросы протоиерея Александра Салтыкова вновь связаны с непониманием о количестве останков. Так, он пишет: Также по сообщению следствия (Преступление века…2, с. 290), «черепа от 3-х скелетов находились в деревянном ящике рядом с захоронением» (Преступление века… 2, гл. 10, с. 290). Но не все просто: тут же рядом, на с. 299, в официальном издании сообщается: «По количеству скелетов все головы были на месте. Даже у останков того человека, который лежал внизу и менее всего количественно сохранился, частично череп был представлен» (Преступление века… 2, гл. 10, с. 299). Как понимать такое разнообразие информации — все же, в ящике, или «на месте»? — нужно, видимо, еще раз спрашивать специалистов[141].

По данному вопросу цитируются показания судмедэксперта П.П. Грицаенко. О чем же он говорит? О том, что количество черепов и количество скелетов, найденных в результате раскопок, совпадало. Были извлечены останки девяти человек. А на то обстоятельство, что три черепа (отдельно от их скелетов) обнаружили в ящике, закопанном рядом, давали пояснения присутствующие здесь два свидетеля (А.Н. Авдонин и Г.П. Васильев). Их показания фиксировались и протоколом, и видеосъемкой. Действительно, все было на месте!

На видеосъемке также зафиксировано извлечение ящика из земли и описание судебными медиками его содержимого.

Далее протоиерей Александр вопрошает: Но где другие останки, упомянутые архим. Тихоном? Где опись таинственного ящика? Какого размера он был?[142].

Мы можем помочь протоиерею Александру Салтыкову найти «таинственный» ящик, узнать его точные размеры, а также просмотреть подробную перепись всего, что в нем находилось. Для исследователей темы цареубийства это, по правде сказать, не составляло никакой тайны еще с начала 1990-х годов, когда был опубликован упоминаемый нами выше документальный сборник В.В. Алексеева.

Помещаем в конце статьи, во втором приложении, документ из этого сборника, совершенно не секретный. Это фрагмент «Протокола осмотра места происшествия» от 11–13 июля 1991 года, составленный помощником прокурора Свердловской области В.А. Волковым. В протоколе зафиксировано обнаружение и извлечение ящика с описанием его содержимого, определяемого судебными медиками.

Еще ряд сомнений, многократно вращающихся вокруг одной и той же темы, описывает отец Александр: Прежде всего, у скелетов №№ 1, 5, 6 на схеме отсутствуют головы; у №1 еще утрачена часть ребер; у № 8 видим только часть черепа[143].

Черепа скелетов №№ 1, 5 и 6, это именно те черепа, которые были изъяты в 1979 году, а в 1980-м возвращены к захоронению, вкопанными в отдельном ящике. Позднее они были идентифицированы: череп № 1 принадлежал горничной А. Демидовой, череп № 5 — в. кн. Татьяне, череп № 6 — в. кн. Анастасии.

Что касается недостающих ребер у скелета № 1 (Анна Демидова), то как раз именно несколько ребер было найдено группой Гелия Рябова, и эти кости находились в отдельном ящике.

Известно также, что Анну Демидову во время расстрела усиленно добивали штыком. По воспоминаниям Стрекотина, охранника в доме Ипатьева: Ермаков ей всю грудь исколол. Удары штыком он делал так сильно, что штык каждый раз глубоко втыкался в пол[144].

Во время убийства ребра Анны Демидовой были сильно травмированы, и эти разломы при агрессивном действии на них серной кислоты, естественно, могли способствовать быстрому разрушению ребер, которые и сами по себе не имеют большой плотности и веса.

Теперь о черепе № 8, протоиерею Александру кажется подозрительным то, что у него осталась лишь часть лобной кости. Здесь нет ничего необъяснимого. Череп № 8 принадлежал повару Ивану Харитонову и находился на дне ямы, судя по всему, он был сброшен в захоронение первым. Из-за каменного дна ямы, которое при этом имело наклон, кислота не могла из него уйти. Кислотность здесь составляла самый высокий уровень, сюда стеклась вся масса серной кислоты, примененной большевиками, она как бы «срезала» скелет черепа № 8, и его лицевые кости были разрушены.

Также на схеме — выдвигает новые сомнения протоиерей Александр — у большинства скелетов отсутствуют конечности — кисти рук, стопы ног. Рассматривая схему, хочется понять, куда делись, когда и почему исчезли недостающие части скелетов[145].

Это вопросы к большевикам, которые утопили захоронение серной кислотой. Естественно, что наиболее мелкие кости — кисти рук, стоп подвергались из-за ее действия более быстрому разрушению.

Но причина не только в этом. По завершении раскопок лета 1991 года, в тот же год осенью, были организованы дополнительные поиски: тщательно промыт весь грунт из захоронения, благодаря чему был найден еще ряд мелких костей.

Из захоронения останков ничего и никуда не исчезало!

Снова о «пропаже» костей, пишет протоиерей Александр, ссылаясь на воспоминания В.А. Песоцкого: В «Материалах следствия» имеются мимоходом сведения, что были вывезены черепа и часть костей: «…после возвращения трех черепов и других костей в захоронение…» (Преступление века.… 2, с. 253)[146].

В.А. Песоцкий не был участником возвращения в 1980 году черепов и части костей в захоронение. Вместо него Гелий Рябов привлек в помощь А. Есенина. Поэтому здесь Песоцкий говорит именно о том, что Рябов, уже позднее, сообщил ему по телефону, что они «все вернули обратно». Ни о каких других, возвращенных черепах и костях, нет ни слова в воспоминаниях В.А. Песоцкого.

Еще отец Александр Салтыков спрашивает: Всё же, для чего Г. Рябов увозил два черепа? Где результаты «экспертных исследований»? Всё время подчеркивается — и мы согласны — что проводимые раскопки, каковы бы ни были методики, имеют огромное и многостороннее значение. Почему сам Г. Рябов не говорит ни слова о загадочных экспертизах?[147].

Собственно такие вопросы и обнаруживают, что в действительности с книгой архимандрита Тихона (Затёкина) протоиерей Александр Салтыков если и знаком, то лишь очень поверхностно, содержание ее ему осталось неизвестным. Ведь ответы на заданные вопросы есть в критикуемой им книге, и мы даже укажем, где искать фрагменты, необходимые для прочтения: С. 146, 150–152.

Трудностью для понимания протоиерею Александру Салтыкову, по видимости, является и вопрос о том, куда мог деться «царский» череп Гелия Рябова. Кратко объясним эту уже давно известную историю. Дело в том, что не было никакого царского черепа в находках Рябова. Его группа изъяла в 1979 году из захоронения исключительно женские черепа.

Когда при извлечении довольно массивного черепа № 1 Рябов увидел на нем золотой мост, то принял его за череп «Императора». Однако, в начале 1990-х годов, когда были назначены первые исследования, выяснилось, что в действительности это череп женщины. Позднее он был идентифицирован как принадлежащий горничной А. Демидовой.

Ошибка Гелия Рябова описана в многочисленной литературе, описана и им самим в его книгах. Ошибка вполне простительная для него, поскольку он не являлся специалистом по антропологии и делал только свои предварительные заключения, ни на что не претендуя.

Было бы странно и неестественно, если бы Рябов не ошибался, если бы действовал как по строгой «инструкции». Но это был удивительный в своей эпохе человек, влекомый собственным сердцем, к которому прикоснулась благодать Божия.

Но вернемся опять к неиссякающим сомнениям протоиерея Александра Салтыкова, который совершает изумительные фокусы с черепами из Царского захоронения, и особенно с «императорскими». Он пишет: Таким образом, у нас, оказывается, уже три черепа (не считая рябовского), каждый из которых может считаться императорским, согласно официальным материалам следствия. Что с этим делать?[148].

Черепа в тексте протоиерея Александра то исчезают, то множатся: двоятся, троятся. Автор-рецензент сочинил сказку о «размножении» и «исчезновении» черепов в следственном деле и внушает ее доверчивой публике. Что с этим делать?

И далее, становится понятнее, к чему отец Александр ведет читателя: И, безотносительно к главному вопросу, есть ли здесь вообще, Царская семья, возникает проблема достоверности в чисто научных рамках. Ведь у остальных трех мужских скелетов с черепами, как будто, пока «все на месте». Почему же с основным черепом такая странная история?[149] .

А ларчик просто открывался! Рецензенту важно нечто иное, как череп, принадлежащий Государю Императору Николаю II, покрыть тенью сомнений. Потому как, по его словам, у всех остальных мужских черепов «все на месте», а вот императорский — не должен быть, по мнению отца Александра, императорским. Здесь и очевидна его главная задача.

Слишком много фактов, доказывающих подлинность Царского захоронения, поэтому хотя бы самое значительное в нем — мощи Царя-мученика — необходимо подвергнуть фиктивному сомнению, поруганию, презрению, как «неподлинные».

Так что все наши вопросы — пишет отец Александр — вновь сводятся к тому, как и в какой момент голова из схемы 1991 г. (еще и опубликованная на фото архим. Тихоном), была заменена другим черепом[150].

Ничего, кроме того, что здесь написана явная ложь, нам невозможно ни добавить, ни убавить.

Пытается оспаривать протоиерей Александр Салтыков заключение эксперта О.В. Лукиной о черепе № 4, идентифицированном как останки Николая II.

Пишет отец Александр об этом следующее: Эксперт О.В. Лукина указывает на еще один несомненный медицинский симптом: у владельца черепа были «проявления уже развившегося с возрастом высокого внутричерепного давления, что говорит о том, что у пациента были достаточно выраженные головные боли, которые явно его беспокоили и не могли быть бессимптомными».

Это чрезвычайно существенное сообщение, поскольку, как нам известно, Государь никогда не жаловался ни на какие головные боли, что было бы непременно так или иначе отмечено в императорском окружении. Таким образом, эксперт еще раз приводит содержательный аргумент против какого-либо отождествления неизвестного черепа с Николаем Вторым[151].

Обратим внимание на то, что в экспертном заключении О.В. Лукиной речь идет о симптомах, «развившихся с возрастом». Государь Николай II, как известно, дожил до 50-летнего возраста. Действительно ли он никогда не жаловался на головную боль?

Да, Император был достаточно здоровым и очень выносливым человеком, терпеливым, ему как-то и не свойственны были жалобы. Всю жизнь он любил заниматься спортом и физическими упражнениями. Однако даже в его довольно скупых дневниках можно найти записи о головной боли. Например, осенью 1917 года он пишет:

22-го ноября. Среда. Чувствовал себя не совсем здоровым, тяжесть в голове и боль в разных сочленениях; поэтому остался дома. Погода, как нарочно, была солнечная. Окончил I том «Всеобщей истории» Иегера — очень хорошо составленная книга.

24-го ноября. Пятница Полдня у меня болела голова, в особенности во время чтения. Сидел дома; погода была непривлекательная. Начал читать II том «Всеобщей истории» Иегера — средние века[152].

В качестве доводов о том, что череп Николая II никак не может ему принадлежать, протоиерей Александр Салтыков приводит главный «козырь» оппозиции. Он, конечно, известен, и нельзя отцу Александру о нем не сказать:

И тут нельзя не вспомнить еще раз о стоматологическом исследовании Э. Агаджаняна, который установил — по рентгеновским снимкам — невозможность приписать этот череп, с его зубами, Императору[153].

Выводы Э. Агаджаняна — плоды выдумок и домыслов. У черепа, принадлежащего Николаю II, посмертно утрачено шестнадцать зубов. Что можно сказать о их состоянии или их лечении? Ничего.

Действительно, проводилась работа стоматологов, лечивших Императора. Но нельзя делать заключения на основе гаданий и предположений.

О позиции А. И. Бастрыкина в отношении к останкам Царской семьи.

Оппоненты официального расследования очень бойко и умело применяют в защиту своей, сильно пошатнувшейся позиции, все, что только могут отыскать. Так, и протоиерей Александр Салтыков неоднократно цитирует в своей статье одно и тоже высказывание А.И. Бастрыкина.

Он пишет: Как отмечает А. Бастрыкин, «следователь Генеральной прокуратуры даже не выдвигал версию о том, что останки тел, обнаруженных в июле 1991 года, могут не принадлежать членам Царской Семьи. В свете этого совершенно понятно его нежелание исследовать какие-либо сведения о спасении Царской Семьи, так как они противоречили бы первоначально избранной им версии, что обнаруженные останки, безусловно, принадлежат Царской Семье и их слугам… Но такой подход противоречит элементарным правилам криминалистики»[154].

Неразборчивый читатель может все это и проглотить. Но следует задаться вопросом, где и когда давал такой комментарий Бастрыкин? Оказывается, это было в прошлом веке! В 1998 году.

Но вот какой ловкий трюк совершает и далее протоиерей Александр Салтыков. Говоря о материалах современного расследования, для их характеристики он подставляет эти, давно устаревшие слова А. Бастрыкина.

Вот как пишет отец Александр: В опубликованных «Материалах следствия»(«Преступление века… т. 2) убедительных доводов против утверждений о сожжении всех тел, даже приведенных в самом издании, не содержится.

По мнению А. Бастрыкина, «собранные по рассматриваемому делу доказательства отличаются немногочисленностью, односторонностью и противоречивостью»[155].

Бастрыкин говорил о другом уголовном деле! Но читатель разве будет это проверять? И при этом ведь умалчивается самое главное, что Бастрыкин нигде и никогда не отрицал подлинности Царских останков.

Более того, отец Александр умалчивает и скрывает от читателей, что в критикуемом им трехтомнике Председатель Следственного комитета Российской Федерации А.И. Бастрыкин написал «Предисловие», в котором отметил следующее: В данном издании собраны материалы, связанные с убийством Российского Императора Николая II, членов его семьи и их верных подданных, а также с сокрытием их останков и многолетним расследованием этого преступления…

Особенностью этого издания является полное и подробное хронологическое изложение событий в соответствии с документами и другими исторически достоверными источниками…

Все собранные материалы были тщательно изучены, проанализированы и систематизированы по хронологическо-тематическому принципу. В итоге из множества самых разнообразных свидетельств, воспоминаний и официальных документов, словно мозаика, складывается единая картина совершённого злодеяния, а собранные, казалось бы, подчас противоречивые данные лишь дополняют и поясняют друг друга. В результате сопоставления всех имеющихся на сегодняшний день источников естественным образом проясняются многие неясные или до сих пор спорные вопросы…

Совместный труд следователей, криминалистов, ученых, историков-архивистов, священников и просто неравнодушных людей обеспечил всестороннее полное и объективное расследование преступления вековой давности»[156].

У людей меняется позиция, поменялась она и у А.И. Бастрыкина. Когда-то он высказывал ряд положений и предложений, которые необходимы для того, чтобы открыть истину в исследовании, найденных останков. Он делал это в качестве дружеского совета, и его предложения были задействованы в ходе следственной работы, в рамках нового уголовного дела, которое еще раз подтвердило подлинность Царских останков.

И вот снова отец Александр цитирует Бастрыкина, говорившего четверть века назад: Но уже не раз упоминаемый А. Бастрыкин прямо утверждает, что «реконструкция внешнего облика человека, выполненная по методу профессора М.М. Герасимова, не признается судебными органами как доказательство индивидуальной идентификации без подтверждения иными доказательствами по делу». Также критически он относится к методу фотосовмещения (см. Царское Село, апр., 1998). Itemscopeitemtype="http://schema.org/Article">)[157].

Метод пластической реконструкции успешно используется для розыскной работы, и он эффективен, хотя дает примерно 70% процентов достоверности. Если бы он применялся, как единственный и основной, то конечно, мог бы вызывать сомнения. Но ведь в исследованиях останков Царской семьи этот метод использовался в совокупности с многими другими методами. Таким образом, портретные реконструкции, выполненные экспертом С.А. Никитиным, к уже имевшимся идентификационным данным о членах Царской семьи, дали дополнительное подтверждение.

Собственно та же самая идея видна и в словах Бастрыкина ― нужны «иные доказательства по делу» ― а их было более, чем достаточно.

Метод же фотосовмещения имеет ту важную особенность, что когда он дает отрицательный результат, ― то есть, во внешнем образе человека не находится признаков совпадения, ― то он убирается из системы доказательств, как на 100% невозможный. На сегодня данный метод широко и активно применяется в практике Уголовного розыска и для задач Следственного комитета РФ.

Критиков методов пластической реконструкции и фотосовмещения ― опровергла сама жизнь. И сегодня этот метод распознавания человека употребляется повсеместно мировой практикой, используется в банкоматах, камерах наблюдения и слежения.

В течение трех десятилетий официального расследования было проведено не менее трех (!) идентификаций Царских останков с помощью генетики, подтвердившей из раза в раз один и тот же вывод: останки принадлежат Николаю II и членам его Семьи. Доказательность, представленная генетическими экспертизами избыточна, и возразить против нее оппонентам абсолютно нечем.

Вместо заключения

Возвращаясь к началу рецензии протоиерея Александра Салтыкова, с первых строк заточенной исключительно на критику рецензируемой книги, нетрудно понять, какая цель при этом преследовалась. В начале своей статьи отец Александр пишет: …Нужно установить до конца, насколько подлинны «екатеринбургские останки» …Нам предлагают «верить» исследователям, потому что они — хорошие люди[158].

Но есть ли хоть какие-то основания, чтобы верить тому, что предложено в тексте, который подписал своим именем протоиерей Александр Салтыков?

При ближайшем рассмотрении мы демонстрировали «аргументы» оппозиции, принципы их «научного подхода», методы полемики, они основаны — на подтасовках и подменах, передергивании фактов, на разного рода крючкотворстве, голословных предположениях, а часто и на банальном невежестве. Кроме домыслов и исторических мифов в арсенале у противников Царских останков — ничего нет.

Содержание существенного, ради чего была написана рецензия протоиерея Александра Салтыкова, сконцентрировано в следующей его собственной цитате:…все обоснованные выводы относятся к неизвестным нам уничтоженным лицам. Естественно, после таких результатов вопрос об останках должен быть закрыт, несмотря на наше огромное желание иметь пред глазами святые мощи дивных Страстотерпцев. Но мы недостойны такой благодати…[159].

Закрыть вопрос о Царских останках навсегда — это и есть откровенно заявленная отрицателями мощей цель, облаченная в показную «недостойность». Отсюда следует то, что они чрезвычайно боятся церковного признания останков Николая II и Его семьи, боятся того, что весь верующий народ будет поклоняться Царским мощам, молиться им и получать через них благодать. Как «недостойные благодати», они предубежденно отрекаются от нее, и очевидно, будут ее лишены…

Но им не стоит под предлогом благочестия приписывать это «недостоинство» полноте всей Церкви, которой они стремятся навязать свою позицию. Они напрасно силятся всеми силами отсрочить тот момент, когда Царские останки будут признаны и почитаемы православной Россией.

На протяжении всей истории Церкви мы можем видеть, что не только человеческие заблуждения, но и самые ереси и расколы, одолевавшие Церковь, были поддерживаемы как сильными мира сего, так и лицами, наделенными священной властью. Любой человек может ошибаться и заблуждаться, и его знания, положение в обществе не являются гарантом от увлечения в неправду по неведению или сознательно. В данном случае и известное имя автора рецензии не придает ей никакого веса и значения.

Несмотря на заслуги перед церковной общественностью, протоиерей Александр Салтыков не может быть авторитетом для православных людей в той теме, которую он взялся анализировать. Он в ряду тех, кто борется с Царскими останками, причем особым способом: совершенно игнорируя то, что в исторических документах и исследованиях имеет существенное значение по отношению к идентификации Царских останков, и раздувая то, что никакого значения не имеет.

Сегодня на нескольких страницах своей работы он перепевает довод о неправильно установленном в Поросёнковом логу восьмиконечном Кресте. Это подается им как некое подтверждение того, что найденные здесь останки, — всего лишь «екатеринбургские». Этот формальный, искусственно изобретенный оппозицией «довод», не имеет никакого отношения к вопросу о подлинности останков, они от этого не перестают быть Царскими.

Этот «довод» из разряда тех доводов, которые прежде выдвигались противниками канонизации Николая II. Немало людей образованных, из числа православной интеллигенции, прежде утверждали «недостойность» Царя, обвиняя его в отречении от Престола, в сложении с себя верховной власти в момент войны. Они ставили ему в вину и все, что последовало в стране вслед за его отречением. Однако вера простого народа, его духовное чутье, самим делом опровергли все рассуждения мудрецов века сего — противников канонизации Царя, и она состоялась.

Так и Крест на месте захоронения Семьи Николая II и верных им лиц, поставленный здесь еще в конце 1990-х годов, простыми, пусть несведущими в тонкостях православной символики людьми, стоит на святом месте. Люди, которые приходят и молятся у захоронений, поклоняются этой земле, чувствуя ее благодать. Духовная же деградация в действительности проявляется не в том, что Крест вкопан не с той стороны, а в том, что подлинные мощи Царской семьи — оклеветаны лжецами.

Десятки лет стоит здесь этот Крест, но оппоненты, от бессилия привести хоть что-то достойное в защиту своей жалкой позиции, хватаются сегодня за его «неправильность», как утопающий за соломинку. Потому что кроме выдумок и обмана не имеют чем возразить против Царских останков.

Напомним, что книга архимандрита Тихона (Затёкина) написана по благословению Нижегородского митрополита Георгия и имеет гриф Издательского Совета Русской Православной Церкви по рецензированию и экспертной оценке, который призван отсеивать книги, искажающие православие, а также представляющие различные псевдонаучные идеи. Любая книга, издаваемая с грифом Издательского Совета, воспринимается как официальная позиция Русской Православной Церкви[160].

Сегодня, когда с Россией ведется беспощадная война, в том числе и война информационная, когда перед всем нашим обществом стоит задача информационной гигиены, мы должны чрезвычайно внимательно относиться к тому, чем пытаются «накормить» православных людей авторы, пишущие и издающие свои книги без церковного благословения.

«Независимые эксперты», выдвигаемые оппозицией, проявляют себя независимыми от всего, в том числе и от объективности и исторической правды. В отличие от экспертов, задействованных официальным следствием, они не несут никакой ответственности ни перед законом гражданским, ни перед нравственным. Вливая яд смущения в умы неискушенных читателей, стремясь замутить их сознание, внести в него непрозрачность, они чувствуют себя уверенно и безнаказанно, занимаясь пропагандой псевдоистории.

Их цель и дестабилизация российского общества, попытка раскачивания его изнутри: внедрение недоверия к деятельности государственных структур, которые в течение тридцати (!) лет занимались расследованием данного дела. Деятельность оппозиции носит и явную антицерковную направленность, что можно видеть из многих их угрожающих заявлений и открытых писем.

Митрополит Тихон (Шевкунов) возглавлял Церковную комиссию, работавшую несколько лет над изучением вопросов, связанных с идентификацией останков. Комиссия пришла к выводу о том, что они принадлежат Царской семье. Причем этот вывод звучит уже не впервые, усиливая таким образом результаты предыдущего следствия, которое заявляло то же самое и в 1998 году, и в 2008 году, и позднее. Уверен в подлинности мощей и сам секретарь Комиссии митрополит Тихон (Шевкунов).

Почему священноначалию Церкви, по благословению которого работала Церковная комиссия, мы должны менее доверять, чем «независимым экспертам»?

Большим достоинством книги архимандрита Тихона (Затёкина) является то, что он не навязывает читателю своей позиции, оставляя ему возможность сделать самостоятельные выводы, и вместе с тем как свидетель событий проповедует то, что «слышал и видел своими очами»[161]. Книга архимандрита Тихона служит делу всероссийской проповеди о Царских мощах, об истории их обретения, и верим, что эта проповедь принесет свои плоды и в тридцать, и в шестьдесят, и во сто крат[162].

Правду о царских мощах узнают многие-многие православные люди и будут молиться возле них, получая благодатное утешение и помощь.

Как канонизации Царской семьи в РПЦ предшествовала канонизация в Русской Зарубежной Церкви, так по аналогии, закономерно будут прославлены Царские останки в России, как это уже произошло в РПЗЦ.

Традиция почитания Царских мощей в русском Зарубежье возникла еще с начала 2000-х годов. А в мае 2009-го Синодом РПЦЗ было принято решение о почитании тех Царских мощей, которые имелись в отдельных приходах после генетических экспертиз.

В России, по завершении всех исследований Царских останков, также состоялось заседание Синода. Им было принято постановление о вынесении вопроса о признании останков на рассмотрение Архиерейского Собора, который был бы невозможен без положительного решения самих членов Синода. Таким образом, ясно, что священноначалие РПЦ в этом вопросе со своей позицией определилось.

Политические события отложили проведение Архиерейского Собора, но этот день не за горами, он непременно придет, и правда о Царских мощах восторжествует.

И хотя мы видим продолжающиеся попытки безнравственного переписывания истории цареубийства, но сегодня времена меняются. Очевидно, что Господь поставил Россию на узкий путь с тем, чтобы она вспомнила о своем высшем предназначении. Эпоха лицедейства в ней заканчивается и маски срываются с лица любой неправды.

И вне сомнений — все плевелы лжи будут вырваны с поля «царского дела», верой и молитвой простого русского народа!

ПРИЛОЖЕНИЕ 1

18 апреля 1933 г. № 340. г. Париж.

Циркулярно.

Все начальникам, подчиненным непосредственно Председателю Р.О.В. Союза.

Некоторое время тому назад издающейся в Белграде газетою „Царский Вестник“, а также легитимными кругами, стали распространяться в Югославии и в других странах печатные обращения о предании погребению останков Царственных мучеников, с собиранием подписей под этими обращениями.

Подробное объяснение Митрополиту Антонию, принявшему, по своей неосведомленности, живое в этом деле участие, уже дано преемником М. Н. Гирса – В. А. Маклаковым.

Начальник IV Отдела РОВС, генерал Барбович, предложил чинам вверенного ему Отдела воздержаться от дачи под упомянутыми обращениями своих подписей.

Всецело одобряя решение генерала Барбовича, прошу Вас, ввиду возможности появления этих обращений и в районе вверенного Вам Отдела, осведомить подведомственных Вам чинов о необходимости воздерживаться от дачи своих подписей под обращением.

По существу же дела, относительно якобы „останков“ — я могу сказать следующее:

к „останкам“ может быть отнесено разве лишь: 1) обгорелый женский палец (две фаланги), 2) несколько обгорелых костей, принадлежащих, несомненно, млекопитающимся, 3) несколько кусков человеческой кожи, 4) комок земли, пропитанный салом.

Можно ли говорить о торжественных похоронах вышеперечисленного? Остальные же предметы (их более четырехсот), которые вместе с вышеперечисленными составляют так называемые вещественные доказательства к судебному следствию, произведенному следователем Соколовым, уже никак не являются „останками“.

Всё это я знаю непосредственно от следователя Соколова, который, приехав зимою 1920–21 г. в Париж, обратился ко мне с просьбой хранить у меня второй экземпляр следственных материалов — конечно, кроме вещественных доказательств следствия, которые [4 сл. вымараны] находились при подлинном следствии, привезенном Жаненом.

Несколько месяцев чемоданы Соколова с копией следствия хранились у меня на квартире, а вещественные доказательства, среди которых имеется и то, что я перечислил, были тогда же переданы на хранение М.Н. Гирсом особой комиссии, в условиях совершенно исключающих возможность утраты их, даже и в случае смерти кого-либо из членов коллегии, как этого опасались некоторые при известии о кончине М.Н. Гирса.

Тем, кому сообщаемые мною сведения покажутся недостаточными, надлежит обратиться к труду Соколова „Убийство Царской Семьи“, в каковом труде до мельчайших подробностей приведен и список вещественных доказательств.

Приложение: выписка из французского перевода книги следователя Соколова.

Генерал МИЛЛЕР

(ГАРФ. Ф. Р 6343 Оп. 1. Док. 289. Л. 100.)

ПРИЛОЖЕНИЕ 2

Документ 97

ПРОТОКОЛ осмотра места происшествия

г. Свердловск 11–13 июля 1991 г.

Осмотр начат в 10 час. 40 мин. 11 июля 1991 года

Осмотр закончен в 12 час. 40 мин. 13 июля 1991 года

Старший помощник прокурора Свердловской области советник юстиции Волков В. А., в связи с телефонограммой начальника Верх-Исетского РОВД г. Свердловска от 10 июля 1991 года о поступившем в его адрес заявлении гр. Авдонина А. Н., проживающего по адресу: г. Свердловск, ул. Первомайская, д. 24 в, кв. 24, об обнаружении несколько лет назад человеческих останков в лесу неподалеку от расположения Мостоотряда № 72 и указанием и.о. прокурора Свердловской области старшего советника юстиции Зайцева Н.Н. в 9 час. 30 мин, прибыл в составе следственно-оперативной группы на место происшествия.

С участием специалистов ― начальника подотдела ЭТО УВД Свердлоблисполкома капитана милиции Воробьева В.Д. и его помощника ― младшего оперуполномоченного уголовного розыска Верх-Исетского РОВД г. Свердловска старшего сержанта Новикова В.Г., заместителя ― начальника Свердловского областного бюро судебно-медицинской экспертизы по экспертной работе судмедэксперта высшей категории Грицаенко П.П., заведующего физико-техническим отделением этого же бюро судмедэксперта высшей категории Громова В.С., заведующей лабораторией археологии Зауралья Института истории и археологии Уральского отделения АН СССР кандидата исторических наук Коряковой Л.Н., доцента кафедры алгебры и геометрии Уральского государственного университета кандидата физико-математических наук Корякова И.О., врача отдела общей гигиены облСЭС Баевского А.М., врача отдела особо опасных инфекций облСЭС Федосеева Н. Я., в присутствии заявителя ― доктора геолого-минералогических наук Авдонина А.Н., понятых: Начапкина Николая Ивановича, Еременко Николая Евгеньевича, младшего сержанта 2 узла связи в/ч 28331, на основании ст.ст. 178–179 УПК РСФСР произвел осмотр места происшествия, о чем в соответствии со ст.ст. 141 и 182 УПК РСФСР составил настоящий протокол…

Около 22 часов в ходе снятия очередного слоя грунта ближе к центру раскопа на глубине около 60–70 см были обнаружены: в участке 3/3 — верхняя часть из окрашенных коричневой краской досок. Крышка ящика размерами примерно 50х20 см состоит из двух досок; в западной части участка И/2 — торчащая трубчатая кость.

По объяснению Авдонина и Васильева — этот ящик был изготовлен ими в 1980 году. В нем должны находиться полиэтиленовые пакеты с черепами скелетов, фрагментов иконы, другими останками обнаруженного ими в тот период захоронения.

После удаления жидкой грязи была произведена зачистка всей поверхности раскопа. В результате обнаружились очертания почти прямоугольного пятна с более темным, нежели у материка, цветом (материк серо-голубая глина). При этом северная часть пятна, совпадая с материком по структуре и цвету, выделяется на нем лишь слегка заметной перемешанностью. Пятно имеет примерные размеры 3.3х2,5 м, вытянуто в западно-восточном направлении и занимает большую часть раскопа ближе к его южной стенке (следует указать, что уровнем выше (30–40 см) это пятно имело большую площадь, но его границы четко прослеживались лишь в северо-восточной части).

По заключению специалиста Коряковой Л.Н., по-видимому, это „верхнее“ пятно соответствовало не самой яме, а лишь площади концентрации мусора, хвороста, которым была завалена яма. А когда грунт осел, осела и эта верхняя часть. В результате получилось небольшое углубление. Поскольку это было место пересечения дороги и ручья, все древесные остатки глубоко осели и залегали не только в верхнем, но и частично в материковом слое.

При попытке извлечь ящик, последний разрушился. В ящике действительно обнаружено несколько полиэтиленовых пакетов, фрагмент иконы размерами 24х12 см из металла красноватого цвета, толщиной 6,2 см. В центре лицевой части иконы изображен распятый Христос. На обратной стороне иконы имеются надписи: „Взято 01.06.79 возвращено 07.07.1980 г.“ и „Претерпевший до конца спасется“. Икона упакована в полиэтиленовый мешок размерами 49х32 см, который опломбирован указанной выше пломбой с надписью на бирке „Фрагмент иконы“.

Содержимое ящика было выложено на южный край раскопа.

При вскрытии первого пакета обнаружено, что в нем находятся:

― крестец человека;

― закрытая полиэтиленовой крышкой стеклянная ампула, в которой видны, возможно, фрагменты человеческих волос;

― флакон, возможно, из-под пенициллина с жидкостью, в которой находятся, возможно, мелкие фрагменты тканей человека;

― два поясничных позвонка человека;

― надколенная чашечка;

― первый и второй шейные позвонки;

― правое ребро;

― две пястных кости.

Все указанное упаковано в новый стандартный полиэтиленовый мешок размерами 49х32 см и опломбировано указанной выше пломбой с надписью на бирке „Пакет № 1“.

При вскрытии второго пакета обнаружено:

― завернутая в полиэтиленовую пленку желтого цвета правая тазовая кость, на которой имеется повреждение типа разруба;

― левая плечевая кость.

Содержимое этого мешка упаковано в новый полиэтиленовый мешок размерами 49х32 см и опломбировано указанной выше пломбой с надписью на бирке „Пакет № 2“.

При вскрытии третьего мешка обнаружено:

― в полиэтиленовой пленке желтого цвета находится череп человека. Точнее ― мозговой отдел черепа. Швы черепа не заращены, что указывает на молодой возраст лица, которому принадлежал череп. Имеются разломы по основанию черепа. Отсутствует лицевая часть черепа;

― два костных фрагмента верхней челюсти с зубами. Зубы не стерты, что свидетельствует о молодом возрасте человека, которому принадлежала челюсть;

― нижняя челюсть. Осмотром специалиста установлено, что она принадлежала человеку молодого возраста, о чем свидетельствует неполное прорезывание коронки левого 8-го зуба;

― два зуба: коренной и клык.

Это содержимое упаковано в новый полиэтиленовый мешок размерами 49х32 см, который опломбирован указанной выше пломбой с надписью на бирке „Пакет № 3“.

При вскрытии четвертого мешка обнаружено:

― в желтой полиэтиленовой пленке завернут череп человека с разрушенным лицевым отделом. На левой теменной кости имеется округлой формы дефект диаметром около 8 мм. По внешнему виду дефект похож на огнестрельное ранение.

По рекомендации судмедэксперта в связи с возможностью разрушения черепа, находившегося длительное время в земле, и, возможно, агрессивной среде, череп детально не осматривался, а вместе с оберткой упакован в новый полиэтиленовый мешок размерами 49х32 см, опломбирован названной выше пломбой с надписью на бирке „Пакет №4“

При вскрытии пятого мешка обнаружено:

― череп человека с разрушенным лицевым отделом. Характерной особенностью, по свидетельству специалистов, является наличие на коренных зубах левой стороны нижней челюсти несъемного мостовидного протеза из металла желтого цвета.

Видимых механических повреждений на черепе нет. Череп упакован в новый полиэтиленовый мешок размерами 49х32 см и опломбирован указанной выше пломбой с надписью на бирке „Пакет №5“.

Полиэтиленовые мешки и желтая оберточная пленка, оставшиеся после изъятия фрагментов костей, костей, черепов человека, упакованы в отдельный большой полиэтиленовый пакет размерами примерно 100х50 см, который опломбирован указанной выше пломбой с надписью на бирке „Оберточный материал“.

Взята проба грунта у ящика с западной стороны, которая помещена в полиэтиленовый мешок размерами 49х32 см; мешок опломбирован указанной выше пломбой с надписью на бирке „Пакет № 6. Проба грунта“.

После этого все пакеты, кроме мешка с оберточным материалом, уложены в деревянный зеленый армейский ящик из-под снаряжения размерами 109х59х25 см, замки которого опломбированы указанной выше пломбой с надписью на бирках „Вещественные доказательства. Ящик №1“.

В 23 час. 05 мин, осмотр прерван на отдых участников группы.

(Алексеев В. В. Гибель царской семьи: мифы и реальность: Новые документы о трагедии на Урале. — Екатеринбург, 1993. С. 215–221).