Розанов как персонаж Достоевского: даже не вышедший, а выпавший сразу – суммарно – из многих произведений, и так причудливо объединившийся в целостность Василия Васильевича, в целостность условную, поскольку на каждый свой аргумент Розанов находит контраргумент же…
Персонаж Достоевского, который начал писать, какой стал выдумывать мысли; персонаж, который влюбился в любовь Достоевского: роковую Суслову, истеричку и гордячку, и женившийся на ней, чтобы полнее осознавать своего автора.
Хаотичность стиля Розанова от раскалённого расплава стилистики Достоевского.
Розанов, выпавший из «Сна смешного человека» - да и сам-то сон: смешной и ужасный, слабенький такой, чуть ли не кичащийся своей слабостью, в ней – и только в ней - нашедший свинец своей силы.
Розанов, несущий в себе код князя Мышкина, и отсвет мерзейшего Смярдякова: и визжит иногда в своих бессчётных книжках совсем по-смердяковски.
Все братья Карамазовы, чёрным мазаны, отражаются в зеркале Розанова, в зеркале души его: в какое и сам глядится, как вглядываются в омут.
От Ивана?
Сколько хочешь – и интеллектуальный напор, и Бог, как домашнее тепло, и поиск Бога, как невозможное.
И вера невозможна: откуда глава «Тлетворный дух»?
Отсюда - в Зосиме нет веры, только кротость и доброта…
И от Дмитрия – русская расхристанность: текстовая, да и в жизни, и – русский же восторг: коли сейчас пиковый момент, надо с собой кончать – дальше-то что?
И от Свидригайлова нечто мерцает темноватыми волокнами.
Волокна темны – но многие горят золотом.
Всё смешивается.
Розанов, выпавший сразу из многих книг Достоевского, остаётся навсегда…
