Так называют святогорца Нила Сорского. Личность удивительная, поклонения достойная! Сам преподобный Нил называет себя невеждою. Но его сочинения, его жизненный путь говорит, что Святую Русь озарил своим подвигом муж достойнейший. Сейчас пустынь Нила Сорского возрождается в былой славе. А при большевиках была разорена, унижена, превращена в психиатрическую больницу. Помню, посещение ее оставило след мистического, предреченного пророком Даниилом, зрелища. В центре, внутри монастырских стен, возвышалась огромная, выкрашенная под бронзу статуя главного большевика, вокруг бродили тени несчастных душевнобольных, лишенных пастырского окормления и церковных таинств.
Местность пустыни и доселе удивляет трудностью проживания в ней: болото, чахлая северная растительность, летом гнус, зимой жестокие морозы. Именно сюда ушел инок обители Белозерского монастыря. В ней он получил и постриг, и из нее он уходил на Святую Гору.
Как райская пчела, пишется в «Афонском патерике», носился он среди дивных старцев афонских, и подарил наше русское иночество опытом скитского жития. Если преподобного Антония мы называем первоначальником иночества в России, то преподобного Нила, по всей справедливости, можно назвать первенцем скитского подвижничества. Не только вычитанные им из древне-монашеских Уставов образы скитского безмолвия, но изученная собственным опытом скитская жизнь, укрепила преподобного в правильности созидания скита на родной русской земле.
Сколько он пробыл на Афоне, патерик не сообщает, но известно, что было это в середине пятнадцатого века. Вернувшись в Россию, он, с благословения, ушел в одиночество из монастыря в Кириллове на реку Сорку, в болотистую, безжизненную местность за пятнадцать верст. Установил крест, выкопал колодезь, поставил часовню, хотел жить один, но к нему собралась братия, и тогда они совместно поставили церковь.
«Теперь преселился я вдаль от монастыря, - писал преподобный одному из сподвижников, - нашел благодатию Божиею место, мало доступное для мирских людей… Живешь ли отшельнически или в общежитии, внимай Святому Писанию и следуй по стопам отцов. Святое Писание жестоко лишь для того, кто не хочет смириться страхом Божиим и отступить от земных помышлений, жить по своей воле. Писание не для нас писано, но должно быть исполняемо и в наше время. Слова Господни всегда будут для нас словами чистыми, как очищенное серебро, заповеди Господни для нас дороги более, чем золото и драгоценные каменья, сладки более, чем мед».
И опять же – не мог светильник укрыться даже в таких глухих местах. Жизнь преподобного изумляла современников. Учение преподобного Нила о нестяжательстве на все времена стала примером для монашествующих. Он учил до последней степени отложить мирские пристрастия и стремиться душой к одному горнему.
Преподобный Нил был участником собора 1508 года, где разбиралась ересь жидовствующих. Ревнители православия архиепископы Иосиф Волоцкий и Геннадий Новгородский видели в преподобном Ниле своего сторонника в деле очищения Святой Руси от заезших идей и нашествия на веру Христову.
Надо заметить, что святогорцы преподобные Нил и Максим Грек были знакомы, хотя последний много моложе Нила.
Перед своей кончиной преподобный просил, чтобы его грешное тело выбросили на съедение зверям, ибо «оно тяжко согрешило пред Богом и недостойно погребения». И прибавил: «Сколько возможно было по силе моей, старался я не пользоваться никакою честию на земле, в этой жизни, так пусть и будет и по моей смерти».
«Устав скитского жития» преподобного Нила дошел до нас. Дошли и его послания. Два из них писаны к его постриженику Кассиану. А Кассиан этот никто иной, как бывший князь, пришедший в Россию с греческой царевной Софией. Старец учит Кассиана, как бороться с помыслами, советуя для того молитву Иисусову, занятие рукоделием, изучение Священного писания, охранение себя от внешних соблазнов и дает наставления о послушании наставнику, о смирении, терпении в скорбях, о молитве за врагов. Утешая Кассиана в его прежних испытаниях (плен, изгнание, переселение в чужую землю), преподобный говорит, что Господь наводит скорби на любящих Его, что все святые, пророки, мученики, - достигли спасения путем страданий, указывает на пример многострадальных Иова, Иеремию, Моисея, Исаию, Иоанна Крестителя и других и выводит заключение, что если такие святые столько терпели, то тем более должны терпеть на земле мы – грешные, что своими бедствиями и скорбями мы очищаем себя от грехов, а это и есть путь спасения.
Замечательны на все времена и для монахов и для мирян сочинения преподобного Нила о поведении иноков и вообще православных людей. Он говорит о пользе трудов телесных, о воздержании в пище и питии, о принятии странников, о повиновении настоятелю, наставникам, о заповедях соблюдать бедность и нищету, ибо ничего мы с собой не унесем из сего мира в жизнь вечную.
Он говорит о внутреннем или мысленном делании молитвы, и том, что недостаточно внешнего делания без внутреннего.
Преподобный разделяет свой Устав на одиннадцать глав: в главе первой говорит о различении мысленной брани, во второй о борьбе с помыслами, в третьей об укреплении в борьбе против помыслов, в четвертой и пятой разделяет помыслы по числу их на восемь, в шестой о борьбе с каждым из них, в седьмой о памятовании о неизбежной смерти и неизбежном суде, в восьмой о слезах, в девятой о хранении постоянного сокрушения, в десятой о смерти для мира, в одиннадцатой о том, чтобы все было делаемо в свое время.
Тропарь преподобному обобщает его многотрудную земную жизнь и подвигает нас обращаться к нему:
«Мирскаго жития отвергся и мятежа житийскаго бегая, преподобне и Богоносне отче наш Ниле, не обленился еси собрати цветы райския от писаний отеческих, и в пустыню вселився, процвел еси яко крин сельный; отонудуже прешел еси и в небесныя обители. Научи и нас, честно почитающих тя, твоим царским путем шествовати, и молися о душах наших».
СТРАДАЛЕЦ ЗА ВЕРУ ХРИСТОВУ
Так назовем преподобного отца нашего Максима Грека, инока Афонского. Преподобный Максим – один из тех мостов, что соединили Русь с Афоном. Не всегда Русь была милостива к святому, но упокоился он в русской земле.
Преподобный родом из Албании, но родители его греческого происхождения, посему он и вошел в историю как Максим Грек.
Конец пятнадцатого века. Греция порабощена магометанами. Духовные училища уничтожены. Но родители отрока набожные люди, и они закладывают в сына начатки веры христианской. Отец – важный сановник, имеет возможность дать сыну образование и вне порабощенной Греции. Юноша учится в Галлии, в Париже у своего знаменитого соотечественника Иоанна Ласкариса. Древние языки юноша изучает в Венеции. В то время Италия была поражена недугом неверия, но сердце и разум Максима стояли на скальной основе Православия, и он безошибочно разбирался в науках, отметая вредные и занимаясь полезными. Уже в молодости он выступил против языческих тогдашних заблуждений: о вере в то, что наши судьбы управляются движением звезд, что судьба человека есть дело случая, что нет загробной жизни.
Трудно было жить в мире, зараженном неверием. «Если бы Господь не помиловал меня и не посетил Своею благодатию, и не озарил светом Своим мысль мою, то давно бы и я погиб с находящимися там проповедниками нечестия». – Так писал позднее преподобный об итальянском периоде своей жизни. И не парижский университет, не Флоренция, не Венеция завершили его образование, а Святая Гора Афон. Здесь получил он образование души и сердца, ибо ум его был напитан светскими науками, и он мог бы занять блестящее, по мнению света, место, но он отказывается от самых заманчивых предложений и стремится к иночеству.
Двадцати семи лет отроду, в 1507 году, Максим принимает пострижение в братство Благовещенской Ватопедской обители. Через десять лет обитель совсем обнищала и Максима, как знающего языки, отправляют в мир для сбора подаяний для обители. И хотя Максим намеревался всегда жить в монастыре и не выходить за пределы Афона, он со смирением принимает нелегкое послушание просителя. Он использует свое послушание еще и для проповеди веры Христовой.
Далее происходит вот что. Великий князь московский Василий Иоаннович обратил внимание на то, что в Кремлевских палатах хранятся драгоценные сокровища – византийские рукописи, вывезенные из Константинополя и спасенные от уничтожения турками. Это наследие отца Иоанна Третьего, женатого на на византийке Софии Палеолог. Василий Иоаннович и тогдашний митрополит московский Варлаам обращаются на Афон с просьбой прислать умного инока, знатока древних языков. Письмо повезли торговые люди Василий Копыл и Иван Варравин. Приехали они за знатоком древностей, конечно, не с пустыми руками. Такой знаток на Афоне был – монах Савва. Но он просил пощадить его старость, больные ноги. Прот Святой Горы заменил Савву Максимом. Максим, как бы предвидя будущие страдания, долго отказывался и только слова игумена о том, что доставить духовную пищу алчущим есть святое дело величайшей любви, склонили его к согласию ехать в далекую северную страну.
По дороге, а она длилась в то непростое время два года, Максим пожил и в Константинополе и в Крыму и, времени зря не теряя, изучил русский язык и русскую письменность.
В Москве местом пребывания Максима был назначен Чудов монастырь, содержание на проживание и труды преподобный получал от Великого князя.
Осмотрев кремлевское книгохранилище Максим пришел в восторг – такого богатства он не видел нигде. Великий князь и митрополит просили вначале заняться переводом толковой Псалтыри, книги, которая была особо чтима в России.
Год и пять месяцев длилась работа по переводу. Одобренная и князем и митрополитом, она снискала Максиму новые почести. Максим же просил об одной милости – дозволения вернуться на Афон. Дозволения на это не было. Труды по переводу продолжались. Последовали переводы толкований святых отцов на апостольские Послания, толкование святителя Иоанна Златоустаго на Евангелия от Матфея и Иоанна.
А далее следует то, что послужило к несчастьям в судьбе преподобного – ему было поручено выверить по первоисточникам Богослужебные книги. «Жегомый Божественною ревностью, очищал плевелы обеими руками»,- писал он о своих трудах. Но ревнители старины невзлюбили Максима. Начался ропот на «пришельца греческого», как его называли. Клевета выросла до того, что Максиму приписывали
утверждение, что на Руси нет ни Евангелия, ни Апостола, ни Псалтири. Пока Максима защищал Варлаам, дело переводов и исправления книг все-таки продвигалось.
Но вот на первосвятительскую кафедру заступил Даниил, инок Волоколамского монастыря, который встал на сторону противников Максима. Кроме того, Даниил еще пуще невзлюбил преподобного, когда тот спросил: почему на Московскую кафедру поставлен митрополит без согласования с Константинопольским Патриархом? Ему отвечали, что есть в Москве грамота Патриарха, которой дозволяется русским епископам ставить своих митрополитов самостоятельно. Но никто такой грамоты Максиму не показал.
Новые неудовольствия преподобный навлек на себя, когда отказался переводить Церковную историю Феодорита, находя в ней много актов еретических, могущих стать соблазном для верующих. В повседневной жизни Максим обличал насилие сильных над слабыми, упрекал иноков некоторых монастырей, ставя им в пример монастыри афонские. Кривить душой, говорить не то, что думаешь, он не мог. Хитрые люди ставили перед ним острые вопросы о положении дел в Москве, а затем пересказывали его речи, искажая их.
Тучи над головой святого сгущались. В Москву, и всегда-то осаждаемую Римом, прибыл на долгое время легат Шонберг, привезший и распространявший «Слово о соединении Руссов и Латинян». Он обольстил видного боярина Феодора Карпова, других. Преподобный Максим написал ряд сочинений, где вдребезги разбивал доводы папистов и обличал их вероломство. Ходили по рукам и его сочинения против иудеев, магометан и язычников. «Надо проповедовать Евангельскую истину, несмотря на злобу невежества», - говорил он.
В это время Великий князь решил расторгнуть брак с супругой, детей не имеющей, и сойтись с Еленой Глинской, оправдывая это тем, что нужен наследник престола. Даниил поддержал князя, а Максим встал на сторону церковных правил, заявляя, что так поступать Великий князь не должен.
И тут в ход пошла уже такая клевета, что поверить в нее было невозможно тому, кто знал преподобного. Но князь уже был не тот, что девять лет назад, когда зазывал Максима и осыпал почестями. Князь клевете поверил. Она была в том, что будто бы через турецкого посла в Москве Искандера Максим писал султану, чтобы тот шел войной на Россию, что время удобное, что силы военные в Руси слабы, что Великого князя на Москве не любят и прочее.
Преподобного заковали в кандалы и отвели в темницу Симонова монастыря. Всегда искренний, он и на допросах говорил правду. Не скрывал и своего осуждения задуманного брака. Но брак все равно состоялся. Прежнюю жену Соломонию постригли в монахини. Великий князь, к его чести, распорядился выпустить преподобного.
Тогда враги его выдвинули новые обвинения, они стали буквоедски искать ошибки в его переводах, называли еретиком, будто бы он искажал суть Священного писания. Преподобный смиренно каялся, просил снисхождения, но еретиком себя не признавал. Неумолимый собор не внял его голосу. Преподобный был вновь схвачен, тайно увезен из Москвы, и долгое время не знали, жив ли он. А он томился в подвале Иосифо-Волоколамского монастыря под строгим присмотром, и отлученный от причастия Святых Таин Христовых. На старца даже поднимали руки, морили голодом. Впавшему в отчаяние, ему явился Ангел, сказавший: «Терпи, старец, сими муками избавишься вечных мук». Старец написал углем на стене темницы канон Утешителю Духу Святому и ныне воспеваемый в церкви:
«Иже манною препитавый Израиля в пустыни древле, и душу мою, Владыко, Духа наполни всесвятаго, яко да о нем богоугодно служу Ти выну».
Ученики и друзья преподобного разделили его участь. Их разослали по отдельности в различные монастыри, ставшие для них местами заточения и страданий. В Москву доносили, что старец в грехах не кается, ведет себя гордо.
Через пять лет преподобного привезли в первопрестольную и поставили перед новым судом. Оказывается, в переводе Жития Пресвятой Богородицы, сделанном Максимом, нашли много погрешностей. Старец в ужасе открещивался от обвинений, он так не говорил, это все ему приписано. «Это ложь на меня, я так не мудрствую».
Новым местом заключения стал Тверской Отроч монастырь. Здесь условия жизни были лучше, чем в прежнем заточении, ибо Тверской епископ Акакий сознавал невиновность Максима, часто разделял с ним трапезы, подолгу беседовал. Забегая вперед, скажем, что и Акакий потом изменил свое отношение к старцу, ибо тот, по обычаю не умеющий лукавить и льстить, высказал однажды свое мнение о тверичах и об их пастыре.
В 1534 году опочил Великий князь. Преподобный надеялся на свободу, писал боярам подробное письмо, доказывая свою невиновность. На троне сидел малолетний сын от Елены Глинской Иоанн. Бояре вертели им, как хотели, и им не нужен был в Москве такой правдолюбец, как Максим. Новый митрополит , сменивший сосланного в Иосифов монастырь Даниила, милостиво писал старцу, что целует его узы, как единого от святых, но что ничего более не может сделать в его пользу. Кстати, первым, кто заступился за сосланного Даниила, был именно Максим, который, забыв все, что он претерпел от митрополита, заступался за него, просил облегчить его участь.
Патриарх Вселенский Дионисий и Патриарх Александрийский, столетний Иоаким писали юному царю Иоанну, прося об освобождении Максима. Это было в 1545 году. Но только в 1551-м старец покинул Тверскую землю, с честью был принят в Москве, а вскоре вступил на землю Троице-Сергиевой лавры. Изможденный заключением, пытками, голодом, кандалами, он был очень слаб физически, но дух его был бодр. Ему было семьдесят лет. В лавре посетил его царь Иоанн Грозный. Он ехал по обету в Кириллов монастырь. Старец обличил царя в избиении невинных, в умножении сиротства на Русской земле, советовал собрать вдов и сорот и оказать им царское покровительство. «Если не послушаешь, умрет твой сын новорожденный Димитрий». Так и сбылось. Это заставило царя уважать старца и советоваться с ним в важных вопросах. Так, преподобный резко отозвался о ереси Матвея Башкина, сходной с ересью жидовствующих и с кальвинистской. Также старец наставлял царя о том, чтобы в России появился свой Патриарх. Что и было исполнено спустя три года после кончины преподобного.
Опочил старец, духом рожденный на Афоне, в России в 1556 году. Константинопольский Патриарх Иеремия служил над гробом его в Сергиевой обители. Митрополит же Московский Платон устроил над захоронением преподобного палатку. Множество исцелений, происшедших по молитвам святому Максиму, описано в летописи Троице-Сергиева монастыря.
Блаженный здесь Максим телом почивает,
Но с Богом в небеси душою пребывает.
И что божественно он в книгах написал,
То жизнию своей и делом показал.
Оставил образ нам и святости примеры,
Смирения, любви, терпения и веры!
Такие стихи были вырезаны на медной доске над гробницей преподобного. Ныне святые мощи, вновь открытые в середине 90-х годов двадцатого века, почивают в Свято-Духовском храме лавры.
НОВЫЕ НАПАДЕНИЯ НА АФОН
Торжество учения исихазма усилило благотворное влияние Афона на религиозную жизнь и востока и юго-востока Византийской империи. На Афон за уроками нравственного совершенствования потянулись отовсюду. Возревновал к возрастающей роли Афона епископ близлежащего города Иериссо, он же имел титул епископа Афонского. Но Патриарх Антоний Четвертый в своем послании (1392 г.) запретил епископу Иериссо вмешиваться в дела Афона без разрешения прота Святой Горы, а проту в послании, в свою очередь, давались новые права, в частности, назначение духовников, исповедников и поставление чтецов.
Но началось очередное, далеко не первое и не последнее, нашествие на Афон извне. Турки-османы вошли на Балканский полуостров. Они изображали уважение к религиозным чувствам. Да и сами афонцы, не желая пролития крови, через своих послов высказали султану Орхану свое согласие с новыми властями. Султан, а впоследствии его сын Орхан Мурад уверили монахов, что подтверждают их древние привилегии. До конца четырнадцатого века Афон был под властью турок, но в 1403 году по договору между Сулейманом и Мануилом Вторым Палеологом был возвращен Византии. Мануил издал новый афонский Типикон, который не упоминал Типиконы Цимисхия и Мономаха, но ссылался на Типикон преподобного Афанасия и на обычаи Великой Лавры, авторитет которой был непререкаем.
Печально известен Ферраро-Флорентийский собор, на котором император Иоанн Восьмой Палелог предпринимал попытки заручиться поддержкой Запада, чтобы спасти Византию и церковь. На соборе, в числе других, были и представители Афона. Но собор никак не спас ни Византию, как государство, и не оградил Православную церковь от тиранства ее и Востоком и Западом. Только два афонских монаха, Моисей и Дорофей, подписали унию, остальные отказались. Вскоре и подписавшие отозвали свои подписи, ибо слишком явно уния обозначала примат папы. А это угрожало большими потерями, нежели власть турок. Вспомним нашего Великого князя Александра Невского, видевшего угрозу подчинения Ватикану более опасной, нежели временное ордынское иго. Так и тут – монахам надо было спасти и душу, оградив ее от католиков, и сам Афон.
Афонцы отправились к султану Мураду, привезли богатые дары, и Мурад, помня обещания отца покровительствовать монахам, обещал также защищать Афон. На сей раз уже от Ватикана.
(Продолжение следует)
1. Спасибо, интересно.
"Также старец наставлял царя о том, чтобы в России появился свой Патриарх. Что и было исполнено спустя три года после кончины преподобного...
Опочил старец, духом рожденный на Афоне, в России в 1556 году"
вероятно имелось в виду - спустя три года после кончины царя Иоанна (Грозного)?