В хрестоматийном стихотворение «На смерть Добролюбова» Н. Некрасов, организуя речь с максимальным объёмом высоты, даёт характеристики критику столь значительные, что и поверить трудно, будто речь идёт о столь молодом человеке:
Суров ты был, ты в молодые годы
Умел рассудку страсти подчинять.
Учил ты жить для славы, для свободы,
Но более учил ты умирать.
Скорее подходит мудрецу, пережившему собственные страсти, научившемуся с ними бороться; но и впрямь, если пристрастно рассматривать жизнь Добролюбова, создаётся впечатление сознательного подчинения её истовой работе: постоянной, неустанной: словно – помимо всего прочего – и совершенствование личности, расшифровка собственного «я» связаны только с ней.
Добролюбов писал много, и, казалось, легко – в рекордный год у него было 75 публикаций, но дело, конечно, не в количестве.
Дело в той честности и чистоте, с которой он декларировал необходимое; дело в редком даре критического чутья…
Этот род деятельности часто рассматривается, как вторичный – и действительно: кабы не было литературы, что бы делали критики?
Судили друг друга?
Скучно…
Но и критика может подниматься на такую художественную высоту, что дух захватывает.
…в тринадцатилетнем возрасте Добролюбов переводил Горация, всегда отличался тихостью нрава: точно вглядывался в бесконечные бездны, заложенные во внутреннем своем составе.
Ряд принципиально нелегальных текстов, направленных против Николая I, разумеется, не могли увидеть свет, и работать в нём; но и напечатанного с лихвой хватало для внимания лучшей части тогдашней публики.
Перец Добролюбова был остёр: мера социальности в статьях велика; иные и являлись закамуфлированным призывом сильно менять действительность.
И блеск таланта его ощущался на уровне построения фразы: точной и сочной, бьющей, или поющей…
…думается, Некрасов был не прав: без страсти так не напишешь, но Н. Добролюбов сумел найти баланс между оной и рассудком, определяющим жизнь.
2
Литературная критика, рецензии на естественнонаучные сочинения и обозрения из иностранной (якобы) жизни…
Эзопов язык Добролюбова сух и силён; а писал он быстро и легко, точно ленты мысли разворачивал – и влияли они на современников, никто бы не устоял.
Точность оптики, блестящий глазомер, тотчас позволявший определить подлинное, блеск подачи материалы сочетались в своды, под которыми нравственно легко дышалось; и то, что «Суров ты был…» не меняло картину отношения к Добролюбова тех, кто определял тогдашнюю духовную гуманитарную элиту.
«Когда же придёт настоящий день?» - формально рецензия на тургеневский роман, а, в сущности, залп: Сколько можно терпеть? Строй прогнил, он хуже ветхой одежды, зачем носить такую?
Исследования обломовщины имели ту же подоплёку.
Против пут, что держат: против воспитания покорности, слепого повиновения начальству, подавления личности, тухлого угодничества.
Человек для Добролюбова пик развития материальной эволюции, и не-свобода человека трактуется, как чрезмерная зависимость от многообразия социальных цепей.
Задорно, молодо, весело.
Иносказательно, мрачно, серьёзно.
Добролюбовский анализ тогдашней реальности, как постижение многих причин: следствия каковых и сегодня не слишком благоприятны.
