ГЛАВА V
СТРЕМЛЕНИЕ Великого Князя за Балканы было неудержимо. По свидетельству М.А. Газенкампф, еще до отъезда Государя из армии, Его Высочество лелеял мысль о том, чтобы переехать в Орхание (на южном склоне Балкан, на дороге к Софии) и затем следовать с войсками Гурко [1] [109].
Однако наступившая к этому времени зимняя стужа, тяжелый урок Плевны, надолго задержавший наше наступление, опасение встретить на дальнейшем пути новые подобные преграды и боязнь за затруднительность подвозов продовольствия войскам создавали противников мысли Главнокомандующего о немедленном движении за Балканы. Даже такие выдающиеся генералы, как Тотлебен, кн. Имеретинский и Скобелев были против зимнего Балканского похода и предлагали Главнокомандующему свои планы действий [2] [110].
Тем не менее Великий Князь был непреклонен и решил довершить дело, начатое вследствие отданного Им еще 2 ноября генералу Гурко приказания овладеть Орхание (проход) и задержаться здесь до падения Плевны. Хотя Его Высочество знал, что пленение армии Османа-паши произвело потрясающее впечатление на турецкое правительство и подействовало угнетающим образом на неприятельскую армию, Он решил Лично выступить из Богота не раньше, чем Гурко или Радецкий перейдет через Балканы.
В это время на Великого Князя, помимо забот о своей армии, свалилась еще немалая забота о 44-х тысячах плевнинских пленных, к тяжелому положению которых Он отнесся со свойственною Ему сердечностью. Однако, за неимением для большинства их теплых помещений и вследствие возможности отправлять по железным дорогам в Россию и Румынию ежедневно сравнительно ограниченное число их, эти несчастные, истощенные недостаточным продовольствием и усиленными трудами во время осады, одетые в лохмотья и дырявые опанки, умирали массами. Его Высочество был бессилен против столь тяжелого положения и мог лишь пожалеть, что Осман-паша в свое время отказался от сдачи, которая была ему предложена только в видах человеколюбия.
Впрочем, поведение Османа, как вождя, вполне понятно, и его упорная оборона заставила всех проникнуться к нему уважением, которое Главнокомандующий выразил ему отданием воинских почестей, неоднократными посещениями и, накануне отъезда, искренними пожеланиями благополучного пути и скорого возвращения на родину.
Как доносил Его Высочество во всеподданнейшем рапорте 13 декабря 1877 г. [3] [111], падение Плевны дало Ему полный перевес в силах над неприятелем, но наступившая вслед за тем суровая и снежная зима, с метелями и заносами, отняла у Него всякую возможность этим воспользоваться. Намерения же Великого Князя сводились к тому, чтобы, дождавшись спуска за Балканы Гурко или Радецкого, в зависимости от хода дел, со Своим резервом (четыре пехотные и полторы кавалерийские дивизии) броситься к тому или другому из них.
Положение наших войск и трудности этого замечательного зимнего похода достаточно обрисовываются хотя бы только несколькими телеграммами Главнокомандующего Государю [4] [112]:
7 декабря. «Об отряде Гурко нового ничего нет; везде, особенно на Балканах, снежные вьюги; в горах, занимаемых войсками Гурко, такой туман, что в пяти шагах ничего не видно; все это сильно замедляет движение войск, но тем не менее колонны идут по назначению».
8 декабря. «Гурко и Радецкий доносят, что снег завалил все дороги и тропинки; метели с морозом продолжаются третий день; двигаться нет никакой возможности; здесь [5] [113] буря с метелью, снегу навалило выше колен; движение обоза остановилось; дай Бог, чтобы скорее эта непогода кончилась».
10 декабря. «...Гурко разрабатывает дороги, заваленные снегом; до расчистки двигаться нет возможности. За последние дни в войсках, стоящих на позициях, болезненность увеличилась значительно. Работаем деятельно».
12 декабря. «Холода продолжаются, на горах они увеличились, были случаи замерзания и отмораживания каждую ночь. Движения войск, обозов и транспортов в особенности затрудняются и стоят неимоверных трудов».
14 декабря. «... На Дунае сильный сплошной ледоход, переправа у Систова прекращена сегодня».
15 декабря. «... Здесь холода все продолжаются, а в горах доходят до 20 градусов...».
Да, тяжело было положение наших доблестных войск во время их невероятного движения через Балканы. Но нелегко было положение и их Главнокомандующего, всею душою стремившегося вперед и только силою обстоятельств вынужденного оставаться на месте, пока один из отрядов не окажется по ту сторону грозной преграды...
«С нетерпением жду двинуться из грязного, зараженного Богота», - 13 декабря телеграфировал Великий Князь Государю, а за несколько дней перед тем (9-го) во всеподданнейшей телеграмме Его Высочество сообщал:
«Все ждут с нетерпением возможности наступления. У меня в палатке менее 5 градусов, за обедом вода и вино сегодня замерзли, варку можем делать только один раз в день, отогреваемся чаем...» [6] [114].
Описывая эти дни, Д.А. Скалон 12 декабря заносит в свой дневник [7] [115]:
«Его Высочество начал часто посматривать и справляться с барометром: надо ли ожидать снежной бури и будет ли метель или нет, так как в зависимости от этого находится движение войск в горах.
- Что, Митя, - обращается ко мне Его Высочество, - удастся нам перейти или нет?
- До сих пор Господь нас не оставлял, Ваше Высочество, - ответил я, - будем надеяться, что с Божьею помощью перейдем.
Дни наступившей пассивной деятельности, холода и подготовления к наступлению - скучны и тянутся без конца. Когда же все приходит в движение и идет вперед, то не замечаешь, как быстро сбегает время. На дворе мороз. Его Высочество мешает железную печку в виде плиты, которая поставлена в юрте, и варит судаков, парочку которых где-то раздобыли.
У Великого Князя две собачки, кочь-терьеры, Жак и Типка. Жак очень мал и почти не сходит с рук Его Высочества, когда Великий Князь сидит за столом в юрте. Ночью собачки спят в ногах и греют постель.
Входит «дядя Митя» [8][116] и пыхтит. Его Высочество поручил ему сделать голландский соус к судакам, с которым он и вернулся. «Фу! фу! фу-у! а-ах! как бы соус не свернулся».
- Нет, - говорит Его Высочество, - поставь его в воду, а на плите, пожалуй, может свернуться... А что, холодно на дворе? есть ветер?
- Нет, Ваше Высочество, ничего, хорошо. Мы теперь после падения Плевны живем как бы не на войне. Так все затихло, не слышно выстрелов...
Действительно, с 5 декабря нигде не было с неприятелем столкновений.
- Меня только погода ужасно беспокоит, - говорит Великий Князь. - Может помешать двигаться войскам.
Входит Чингис-Хан [9] [117].
- Что, Мамай, есть депеша? - спрашивает Великий Князь.
- Нет депеш, Ваше Высочество.
Входят Ласковский и М.А. Газенкампф. Это наши собрались чай пить и полакомиться судаками...».
Вот те скромные утехи, которые вносили рассеяние и, пожалуй, долю утешения в жизнь Главнокомандующего, полную забот и волнений о том, что делается там, на вершинах снежных Балкан, где храбрая русская рать должна была преодолевать и суровую природу, и упорного врага...
Между тем Гурко 10 декабря доносил, что к туркам мало-помалу прибывают подкрепления у Араб-Конака, Лютикова и Златицы, преграждавших ему путь от Софии на Шипку. Здесь собралось около 60 батальонов. «Движение будет очень трудное, но с Божьею помощью надеюсь преодолеть трудности», - телеграфировал энергичный генерал.
Однако затруднения были настолько значительны, что другой герой Турецкой войны, Ф.Ф. Радецкий, в тот же день прислал на имя Начальника Штаба армии шифрованную телеграмму, в которой называл движение на дер. Шипку прямо по дороге «действием совершенно безрассудным, потому что спуск к Шипке укреплялся с начала августа и, по сведениям, весьма хорошо, с перекрестною обороною во многих местах».
Прочитав эту телеграмму, Его Высочество сказал:
«Феодор Феодорович нерешителен: еще недавно он хотел с одним 8-м корпусом перейти, а теперь находит невозможным» [10][118].
В виду поступивших сведений от нашего посланника в Афинах о том, что армия Сулеймана-паши уходит с Шипки за Балканы, что турки начинают признавать вооруженное сопротивление невозможным и подумывают о мирных переговорах с Россиею, Великий Князь немедленно сообщил о том Цесаревичу, Гурко и Радецкому, добавив: «При таких обстоятельствах считаю совершенно необходимым ускорить наступление сколь возможно, дабы усилить давление на Турцию. Не теряйте времени».
Тем не менее, Его Высочеству пришлось еще раз отстаивать свое решение против доводов Радецкого, который, кроме выше упомянутой телеграммы, прислал еще своего начальника штаба, генерала Дмитровского, чтобы на словах убедить Великого Князя отказаться от его рискованного намерения. «Конечно, - писал в своем дневнике М.А. Газенкампф [11] [119], - зимний переход через Балканы - дело трудное и рискованное, но когда же и рисковать, как не теперь, пока турки еще подавлены плевнинскою катастрофою».
12 декабря Дмитровский имел продолжительный доклад у Его Высочества, Который, однако, остался непреклонен и отдал ему положительное приказание: немедленно приступить к расчистке обходных путей и вообще ко всем подготовительным распоряжениям для наступления, которое должно быть начато около 20 декабря. В то же время Главнокомандующий дополнил и развил представленные Ему предположения Радецкого сообразно со Своими общими предначертаниями.
«Прелестная черта характера Великого Князя, - замечает по этому поводу М.А. Газенкампф [12][120], - никогда не сердится и не обижается, когда Ему возражают. Дмитровский, прямой, честный и чуждый всякой дипломатии человек, отстаивал свои убеждения и спорил резко, иногда даже грубо. Великий Князь нисколько не сердился, несмотря на то, что оспаривалась Его заветная, прочно в нем засевшая мысль. Редко с каким начальником, даже из простых смертных, можно говорить так прямо, просто и откровенно, как с Ним».
Д.А. Скалон, ежедневно близко наблюдавший сложную работу Его Высочества во главе Действующей армии, вполне искренно воскликнул и метко отметил в своем дневнике: .
«Боже, как трудно быть Главнокомандующим!.. Чего только не нужно в себе вмещать: и волю, и терпение, и выдержку, и прозорливость, и благоразумие, а всего более замечательно, что эти требования друг другу противоречивы…».
Его Высочество бесповоротно решил совершить зимний забалканский поход, но разве мало душевных волнений и скрытых от постороннего взгляда внутренних страданий пережил Он в эти приснопамятные дни, особенно с 14 декабря, когда была получена телеграмма Гурко, начинавшаяся давно жданными словами: «Сейчас [13] [121] выступаю за Балканы тремя колоннами». Он надеялся 14-го утром, с Божьею помощью, быть в долине Софии и в Миркове.
Сколько тревожных дней в томительном ожидании вестей от Гурко провел Главнокомандующий!
Д.А. Скалон 14 декабря заносит в свой дневник [14] [122]:
«Сидим по концам стола. Его Высочество пишет и вздыхает:
- Боже мой, как теперь наши: перешли Балканы или нет?..
- Бог знает, Ваше Высочество. Раньше завтрашнего дня не узнаем, - замечаю я.
Молчание... Оба пишем... На дворе идет не то дождь, не то сыплет град, как из лукошка, 7о морозу.
Странно: я как-то спокоен; сердце не ноет и под ложечкой не сосет. А Его Высочество последние три месяца стал гораздо впечатлительнее и беспокойнее.
- Знаешь, Митя! Меня никогда не оставляла вера, что все к лучшему, - говорит Его Высочество. - Вот Я и думаю, что если бы Я не был так слаб после болезни и не был вынужден оставаться все больше в центре Моей армии, то, вероятно, перебывал бы везде, а между тем, может быть, это и к лучшему: Я, таким образом, больше управлял общим ходом кампании.
- Конечно, Ваше Высочество, к лучшему. А дай Вам прежние силы, Вы наверное увлекались бы частностями: были бы и тут и там - и не могли бы, как теперь, уследить за всем.
Молчание...
- Что теперь там, Ваше Высочество? - невольно вздыхаю я.
Бьют часы...
- Это что било?
- Три четверти шестого, - ответил Его Высочество.
- Эге, так теперь они должны быть уже там, - заметил я.
Мерно ходит часовой около юрты... В печке пощелкивают и трещат дубовые дрова... - На дворе холодеет, - это чувствуется ногами. Гриша колет дрова и разводит щепочками наш самовар. Его Высочество потребовал и хочет раскрашивать австрийскую карту - тот лист, на котором София. Вдали слышен говор: это на конвойном и казачьем бивуаках...
Его Высочество опять вздохнул: «Ах, Ты, Боже мой!..» и стал, раскрашивая, изучать карту.
Я снова пишу...
- Эка, как холодеет! Бедные войска!.. У тебя душа не ноет, Митька? - спрашивает Его Высочество.
- Как ни странно, Ваше Высочество, а должен сказать: нет, не ноет. Должно быть, это к добру, - отвечаю я...
На другой, на третий день - то же самое: Великий Князь сидит за столом, изучает и раскрашивает карту района предстоящих действий, подсчитывает состав и силы той части Своей армии, которую можно перебросить через Балканы, а неотвязные думы об этой армии переносят его туда, где она мужественно борется с суровою природою, беззаветно следуя примеру суворовских чудо-богатырей...
Настало 17 декабря - известий от Гурки все еще нет. Его Высочество по-прежнему беспокоится. Наконец, в исходе третьего часа дня пришла давно жданная телеграмма.
Узнав о том, Великий Князь быстро зашагал к только что устроенному телефону, соединявшему один из шатров Главной Квартиры с телеграфной каретой. Услышав же только начало доложенной телеграммы: «Гурко спустился в долину Софии, занял Жиляво, Негошево...», Его Высочество бросил телефон и побежал на телеграф.
Гурко телеграфировал, что после неимоверно трудного похода через снежные горы, по обледенелым тропинкам, при жестоком морозе и вьюге, таща на своих плечах 4-х-фунтовые орудия, пролагая новые дороги, авангард Западного отряда овладел выходами из Балкан между Араб-Конаком и Софией, а кавалерия встала уже на Софийском шоссе; неприятель захвачен врасплох, благодаря чему потери у нас - только 5 человек...
Об этой радостной вести Великий Князь немедленно телеграфировал Государю и циркулярно во все места и отряды.
После трех дней новых томительных ожиданий донесения о дальнейших действиях передового отряда, Его Высочество наконец уже поздно ночью на 21 декабря получил радостную телеграмму Гурко об окончательном переходе через Балканы. Это чрезвычайное известие привело в полный восторг Главнокомандующего, который поспешил донести Его Величеству о славном подвиге Гвардии и 9-го корпуса.
Его Высочество радовался вдвойне. Переход через Балканы, во-первых, давал ему новый шанс победы над врагом и должен был произвести (что в действительности и было) подавляющее впечатление на турок; во-вторых, этот переход дал случай Гвардии доказать, что она - не белоручка. Свой подвиг она совершила под высшим начальством Великого Князя, своего Вождя и Учителя, и перенесла свои орлы-знамена через снежные Балканы, чтобы идти дальше - к стенам Царьграда...
Надо ли говорить о том, что в боевых успехах войск Его Высочество находил большую отраду и утешение, тем более, что до Него доходили слухи о том, как Его бранят и осыпают клеветами в Петербурге, как несправедливы газеты, позволяющие себе печатать возмутительные корреспонденции ложного содержания вместо того, чтобы писать правду и нравственно поддерживать Великого Князя, на котором лежало тяжелое бремя управления армиею в достижении поставленной ей задачи.
Полуотрезанный от внешнего мира, затрудненный в сношениях с Россией вследствие почти сплошного ледохода по Дунаю, Главнокомандующий весь ушел в свои планы и мысли, давно и неудержимо стремившиеся вперед - к Константинополю. Сильный духом, Он еще более укреплялся твердою верою в окончательный успех, когда доходили до Него вести о новых победах: прогремели славою русского оружия Ташкисен, Горный Бугаров, Араб-Конак, Шандорник... Отличились и сербы целым рядом славных дел у прохода св. Николая, Ниша, Ак-Паланки, Пирота... Наконец, в самый сочельник Гурко обрадовал Великого Князя телеграммою о взятии Софии, о чем немедленно было послано донесение Государю.
Уже тринадцать месяцев оторванный от Петербурга, от семьи и родных, лишенный самых обыденных удобств жизни, приютившийся в скромном шатре среди балканских снегов, Главнокомандующий даже в такие великие дни, как сочельник Рождества Христова, мог доставлять Себе и окружавшим Его лицам ближайшей свиты лишь самые незатейливые удовольствия и развлечения.
В тот святой вечер, когда на Руси миллионы свечей горели в церквах и миллионы других огней вспыхивали на блестящих елках в роскошных дворцах, богатых домах и бедных хижинах, Великий Князь, со всею Своею армиею душою переносясь к Родине, также встречал Христов праздник.
В 6 час. веч. все приглашенные Им лица собрались в столовой палатке. Состоявший при Главной Квартире отец Иосиф отслужил всенощную, которая внесла отраду и утешение в сердца собравшихся и далеко-далеко уносила их мысли... А потом была «елка» - такая, какой наверное в этот вечер не было ни у кого. Вот как описывают ее в своих дневниках Д.А. Скалон и М.А. Газенкампф [15] [123].
Его Высочество приказал принести что есть. Нашлась ветчина, которую нарезали ломтиками. Повар Иван сделал горячие пирожки с капустой; «Дядя Митя» изжарил индейку; Галл дал две бутылки венгерского вина. Через всю кибитку была протянута веревка, к которой и подвесили пирожки, куски кулебяки, ломтики ветчины, колбасу и т.п. Главные подарки - индюшку и вино поставили на стол. Для лотереи были сделаны билетики, на которых Его Высочество написал номера и затем положил в свою фуражку; такие же билетики были прицеплены и к «подаркам». Вынимая номера из фуражки, каждый получал что-нибудь по жребию. Жареная индюшка досталась генералу Левицкому, а вино - М.А. Газенкампф и Галлу-младшему, которые и поделили свои выигрыши между всеми. Сам Великий Князь выиграл кусок ветчины.
Его Высочество забавлялся, говоря: «Вот не забудем мы этой елки, и она не раз придет на память, когда, по милости Божьей, будем праздновать дома».
«Между тем, как ни была убога обстановка нашей елки, - замечает Д.А. Скалон, - все-таки мы провели этот радостный вечер вместе, в своей походной семье и в общей беседе, вспоминая наши милые, далекие от нас семьи.
А в то же время в голове невольно повторялась мысль: сегодня вечером начинают свое движение войска Радецкого... Помоги им, Господи!..».
Предстояли действия на Шипке, в тяжелой горной обстановке. Его Высочество хорошо знал неимоверные препятствия, которые приходится преодолевать на Балканах, потому что Гвардия, выполнив свою чрезвычайную задачу, оказалась в положении, ярко обрисованном Великим Князем в телеграмме, Лично составленной и отправленной Им Военному Министру 25 декабря:
«Гвардейские войска от стоянки и работы на высоких Балканах и при походе через них остались в эту минуту - равно офицеры и нижние чины - без сапог уже давно, а теперь окончательно без шаровар. Мундиры и шинели - одни лохмотья и то без ворса, на них одна клетчатка. У большинства белья нет, а у кого осталось, то в клочках и истлевшее. Прошу убедительно, немедленной, энергической высылки всякого рода одежды и обуви для Гвардии. Даже турецкое одеяние, найденное в Орхании и выданное офицерам и людям, уже все изорвалось при неимоверно трудных и гигантских работах перехода через Балканы. Прошу уведомить о сделанных вами распоряжениях. Сделайте мне этот подарок на праздники».
Великий Князь, пред отправлением телеграммы, Сам подчеркнул слова, которые следовало зашифровать, и, приказав сделать это при Себе, подписал телеграмму и отправил ее.
27 декабря Его Высочество переехал со Своим Штабом в Ловчу, где Ему была оказана восторженная встреча, и остановился в одном из домов турецкого квартала. Прожив в палатке более шести месяцев, Великий Князь, по собственному признанию, чувствовал Себя как-то странно в непривычной обстановке.
В тот же день было получено донесение Радецкого, что на следующее утро начнется атака, а 28-го Его Высочество получил телеграмму совершенно неожиданного содержания из Бухареста: турецкий военный министр Реуф-паша уведомлял Великого Князя, что «Высокая Порта» поручила Главнокомандующему в Румынии Мехмеду-Али-паше войти в переговоры о перемирии.
Его Высочество ответил, что уполномоченный должен быть прислан к Нему, но что не может быть речи о перемирии без предварительного принятия оснований мира.
Одновременно была послана телеграмма о том Государю, Которого Великий Князь просил о присылке инструкции по телеграфу, и затем - Гурко с предписанием дать знать Мехмеду-Али, чтобы ехал в Главную Квартиру, а военные действия энергично продолжать.
Вполне очевидно, что турки считали наш зимний переход через Балканы невозможным, но совершившийся необычайный факт поразил их, как громом, - и пришлось заговорить о перемирии в надежде приостановить наши дальнейшие успехи.
Предложение перемирия произвело на Его Высочество весьма сильное впечатление. Но этот же день принес Ему новую радостную весть, которая окончательно взволновала Его.
Вот как рассказывает о том Д.А. Скалон в записи дневника 28 декабря [16] [124].
«...Вдруг опять вошел Чингис-Хан в сопровождении телеграфиста, которого заставляет подать Его Высочеству телеграмму.
Конечно, добрая весть!.. Его Высочество, притаив дыхание, стал читать, а по мере того, как мы слушали донесение о превзошедшем всякое ожидание успехе, от радости мы обомлели и, наконец, одушевленнейшее «ура» вырвалось из груди, когда Его Высочество кончил читать и, крича и махая телеграммою, бросился к Начальнику Штаба.
Ну! с этой минуты, по крайней мере с полчаса, мы были в состоянии полнейшей невменяемости.
Ф.Ф. Радецкий телеграфировал:
«Приношу Вашему Высочеству поздравление со сдачею всех войск, бывших под начальством дивизионного генерала Весселя-Паши против нашей позиции. Всего сдалось 10 батарей, 41 батальон и 1 полк кавалерии. Князь Мирский занимает Казанлык, а Скобелев находится в Шипке. С докладом едет генерал Дмитровский. Генерал-лейтенант Радецкий».
Артур Адамович от восторга бросился на шею Его Высочеству.
Прибежал А.И. Нелидов, за ним - не помню как - моментально вся комната наполнилась нашими. Его Высочество прочел еще раз телеграмму, и снова раздалось дикое «ура» и началось общее целование.
Мы все пришли в неистовый восторг. «Ура» обратилось в исступленный крик, который вырастал из охватившего нас волнения. Это - удивительные минуты переполнения души блаженнейшим чувством светлой радости.
«Ура» было подхвачено во всем нашем доме, перенеслось моментально на улицу и слилось со звуками «Боже, Царя храни» и колокольным звоном всех церквей.
Радость наша не знала пределов. Я мысленно возносил благодарение Спасителю...
Когда мы немного успокоились, то принялись составлять телеграмму Государю Императору, перебирать впечатления и давать себе отчет в уже совершившемся 28 декабря факте перехода через вторую естественную преграду - Балканский хребет.
Теперь Его Высочество с достоинством может сказать Государю и Отечеству: «Армия Вашего Величества перешла Балканы, и русские знамена победоносно развеваются на всем протяжении от Софии до Казанлыка».
Когда телеграмма была отправлена, - продолжает Д.А. Скалон, - мы снова почувствовали порыв неудержимой радости. Его Высочество, встав от стола, пошел по комнате, приплясывая русскую, за ним Казимир Васильевич [17][125], Газенкампф, я и Чингис-Хан пошли ходить ходуном, и даже Артур Адамович не выдержал и стал весело притоптывать ногами.
Если бы в эту минуту кто-нибудь посмотрел на нас, то не знал бы что подумать!
- Теперь Я могу сказать, - заговорил Его Высочество, когда мы уселись после бурного порыва радости, - что кампания блистательная, и все Мои предположения великолепно исполнились... Но в Петербурге этого не поймут, там будут думать, что так и быть должно, и не примут в соображение и не оценят расчета и всех гигантских трудов, Мною и войсками исполненных... Теперь можно почти утвердительно сказать, что кампания кончена, а Главнокомандующий не был ни в одном большом сражении…
- За то, Ваше Высочество, - перебил Начальник Штаба, - Вы направляли все движения и не увлекались частностями - оттого и такой успех.
- Конечно, - подтвердил Великий Князь, - Я всегда говорю и требую от Своих подчиненных, чтобы главные начальники находились на своих местах и оттуда всем руководили.
Многознаменательные слова Его Высочества: «В Петербурге не поймут и не оценят расчета и всех гигантских трудов, Мною и войсками исполненных» - стали как бы пророческими! Прошли уже десятки лет, а величие совершенного Великим Князем победоносного перехода через Балканы - всецело Ему и только Ему принадлежащей операции - до сих пор не оценено, не прославлено и так замолчано, как Его Высочество, Сам, предчувствуя, определил: «Там будут думать, что так и быть должно!».
М.А. Газенкампф, в ярких красках описав этот день в своем «Дневнике», говорит:
«Слава Радецкому, Скобелеву и Мирскому, но слава и Великому Князю, Которому принадлежит эта идея [18] [126] и Который настоял на ее исполнении. Радецкий несколько раз отнекивался, указывая на страшный риск этого отчаянного предприятия в самое неблагоприятное время года и, во всяком случае, настаивал на необходимости подождать подхода войск Гурко. Великий Князь упорно стоял на своем. Наконец, Радецкий, уже двинув войска в поход, телеграфировал Великому Князю шифром, слагая с себя ответственность за последствия. К крайнему сожалению, у меня не сохранилась копия с этой телеграммы, но я помню ее почти дословно. Радецкий телеграфировал так: «Войска двинулись согласно диспозиции. Считаю долгом совести доложить, что исполняю только приказание Вашего Высочества».
Если бы обход Шипки не удался, то, конечно, все, начиная с Государя, тотчас же обвинили бы в этом Великого Князя. А история осудила бы Его по документам, ибо в представлениях Радецкого о необходимости подождать - недостатка не было.
Теперь, конечно, вся слава достанется на долю одних исполнителей, ибо уже с самого начала плевнинских неудач общественное мнение (по импульсу сверху) сделало Великого Князя главным виновником всех наших неудач.
Когда-то еще наступит время, когда все тайное сделается явным и Великому Князю отдадут должное! Нам до этого не дожить...
Только тогда, когда события эти отойдут «на историческую дистанцию» - им будет дана вполне беспристрастная оценка» - заключает свои мысли М.А. Газенкампф [19] [127].
К сказанному прибавим от себя, что истекшие с тех пор 34 года, без сомнения, теперь уже составляют ту «историческую дистанцию», с которой современное нам поколение не только может, но и нравственно обязано по справедливости оценить выдающийся подвиг истинного Вождя и победоносного Главнокомандующего - Великого Князя Николая Николаевича Старшего.
Пора воздать должное Его глубокому и ясному пониманию военного дела и Его непоколебимой твердости, только благодаря которой совершен подвиг, круто и решительно повернувший весь ход боевых успехов в нашу сторону и окончательно обеспечивший последовавшие затем победы русской армии.
Его воля была действительно непреклонна, - и вот одно из ярких доказательств тому.
Когда Дмитровский, присланный Радецким в Главную Квартиру, уезжал отсюда, то генер. Левицкий уже поздно, когда Великий Князь спал, уговорил Начальника Штаба А.А. Непокойчицкого пойти к Его Высочеству, разбудить Его и еще раз попытаться отговорить от зимнего похода через Балканы. Великий Князь принял их обоих в постели, выслушал и сказал: «Помните, Артур Адамович, наш уговор: когда в Петербурге вы впервые Мне представились, тогда Я сказал, что буду выслушивать все представления и обсуждения, но когда решусь и скажу Вам: «Я так решаю», - тогда кончено и Я не изменю Своего решения». Затем, Его Высочество сказал: «Я так решил».
Начальник Штаба и его помощник поклонились, извинились, что потревожили, и... удалились. Блестящий результат твердости Главнокомандующего не заставил себя долго ожидать [20] [128].
29 декабря Главнокомандующий переехал в Сельви, где Ему была устроена еще более восторженная встреча, чем в Ловче. Отсюда были отправлены подробные телеграфные донесения Государю о последних действиях наших войск, по поводу которых в одной из телеграмм Его Высочество выразился: «Смело могу сказать, что достославная пятимесячная оборона Шипкинского перевала не могла закончиться более блестящим образом».
Только что преодолев могущественную преграду, Великий Князь стал еще более стремиться вперед.
30-го декабря - Он уже в Габрове, жители которого принимали непосредственное участие в обороне Шипки, облегчая там положение наших войск, - и теперь их восторг не имел предела, когда они, наконец, увидели Главнокомандующего своих освободителей.
В этот же день Великий Князь послал Его Величеству рапорт, в котором изложил ход событий с 19 по 27 декабря и особенно остановился на переходе через Балканы, о котором выразился, что «он навсегда останется в памяти потомства, как один из самых блестящих подвигов всех времен и всех народов». Честь и славу воздал Он доблестному генералу Гурко, железной энергии и настойчивости, разумной распорядительности и осторожности которого Его Высочество приписывал блестящий успех этого трудного дела, казавшегося невозможным. Великий Князь ставил ему дальнейшую общую цель - наступление на Филиппополь, что также являлось нелегкою задачею, а ген. Радецкому - возможно быстрее занять Ески-Загру и Адрианополь.
Желая скорее увидеть молодецкие войска, покрывшие себя на Шипке новою славою, а также встретить Новый год по ту сторону Балкан, Его Высочество 31 декабря совершил еще один переход - в Казанлык. По пути была небольшая остановка у д. Шипки, подъем к которой по обледенелой дороге преодолели не без труда. Здесь стояли полки славной 14-й пех. дивизии, которые Великий Князь сердечно благодарил за геройскую службу именем Государя и от Себя. Офицеры и солдаты восторженно отвечали на привет своего Главнокомандующего [21] [129]. После краткого отдыха у командовавшего дивизиею генерала Петрушевского, который предварительно на горе Св. Николая показал позиции и доложил действия турок, - Великий Князь проследовал дальше.
У подножия спуска Его Высочество был встречен генералом Радецким и его штабом, обнял и расцеловал его, поздравил с чином полного генерала и, сняв со Своей груди звезду ордена св. Георгия 2-ой степени, предложил ему тотчас надеть ее на себя.
За развалинами дер. Шипки стояли выстроенными войска, участвовавшие в боях 27 и 28 декабря. Скобелев на своем белом коне подъехал с рапортом к Его Высочеству, Который его обнял и поцеловал и, объезжая части 16-й дивизии, горячо благодарил их от имени Государя и от Себя. Люди отвечали восторженным «ура».
Затем Великий Князь Своим чудным, металлическим голосом скомандовал: «Слушай на краул», снял фуражку и провозгласил генералу Радецкому «ура» и снова обнял и несколько раз поцеловал его. Вся окружавшая Его Высочество свита, за нею - полки славной Скобелевской дивизии подхватили это «ура», и стало оно разноситься по широкой Казанлыкской долине...
Следуя далее между вековыми садами ореховых деревьев, Великий Князь подъехал к стоявшим здесь частям 30-й пех. дивизии и 4-й стрелк. бригады, прославившейся еще в первый забалканский поход, и затем - к кавалерийским частям. И здесь благодарил Он молодцов, отвечавших дружным «ура», которое разносилось по долине, неумолчно сопровождая Его Высочество.
По словам М.А. Газенкампф, если бы Великий Князь не поспешил за Балканы Лично, наступательное движение началось бы нескоро, - вот почему Его Высочество поспешил в долину Тунджи, чтобы взять в Свои руки дальнейшее наступление, воспользоваться достигнутыми победами и довести дело до конца.
Обед в Казанлыке в этот день состоялся у Ф.Ф. Радецкого, так как обоз Главной Квартиры отстал.
Утомившись за весь день, полный живых, отрадных впечатлений, Великий Князь прилег отдохнуть, а к 11 часам вечера к Нему собрались лица свиты, чтобы вместе со Своим Августейшим Главнокомандующим встретить Новый год. Нашелся хлеб, холодная говядина и две бутылки красного болгарского вина, - скромное угощение, которое скрасило «торжество». Ровно в полночь, когда карманные часы Его Высочества пробили двенадцать, Великий Князь встал со стаканом вина и пожелал Своей армии, Отечеству и всем у Него собравшимся добрый год и всякое благополучие. Начальник Штаба благодарил Его Высочество от лица всех и выразил душевные пожелания довести до конца победоносную войну во славу Государя, Отечества и русского воинства...
Итак, новый, 1878 год Великий Князь встретил в Казанлыкской долине, на южном склоне Балканских гор. С гордостью мог Он оглянуться на пройденный Им и Его армиею победоносный путь от Дуная. Правда, впереди предстояли еще немалые труды, чтобы дойти до Константинополя, но то, что было совершено, составляло подвиг несомненный и великий.
Государь поздравил Его Высочество с Новым годом и к этому же дню прислал золотую саблю. Главнокомандующий немедленно телеграфировал Его Величеству, свидетельствуя о том, что эта награда доставила Ему огромное удовольствие, «тем более, что получил ее сегодня в Казанлыке, после того, что перешел Лично Балканы» [22] [130].
В день Нового года состоялся обед у генерала Радецкого; за неимением вина, все тосты, даже за Государя, - пили водою. Во время обеда Великий Князь, как новопожалованный кавалер золотого оружия, попросил Радецкого подарить Ему свой темляк, который тут же надел на Свою саблю.
Вечером случился эпизод, ярко характеризующий Его Высочество.
К 9 часам пришел обоз Главной Квартиры (Великий Князь два дня не имел не только чаю и сахару, даже полотенца и мыла), но не оказалось кибиток, которые перевозились в разобранном виде на нескольких подводах, застрявших на Шипкинском перевале. Оказалось, что солдаты разобрали войлочные кошмы себе на подстилки и одеяла, а переплеты и прибор - на растопки. Найти ничего не удалось, и когда, с разными предосторожностями, доложили о том Его Высочеству, Он только рассмеялся: «Вот ловкие шельмы! Ну, Бог с ними - пусть погреются, довольно назяблись. Мне ведь эти кибитки больше не нужны...» [23] [131].
С Государем Великий Князь в этот день обменялся сердечными телеграммами, с радостью узнав о наградах, пожалованных высшим начальствующим лицам за их последние подвиги.
2 января Главнокомандующий получил утвержденную Государем инструкцию и полномочие для заключения просимого турками перемирия, а на следующий день пришло известие от Реуфа-паши, что для переговоров в Главную Квартиру едут министр иностранных дел Сервер-паша и министр двора турецкого Султана Намык-паша. Его Высочество очень обрадовался, ибо полагал, что переговоры могут привести к благополучному миру.
Тем не менее нужно было двигаться вперед, и не только идти самому, но, в роли вдохновителя, подталкивать и других. Повеление Государя в телеграмме от 31 декабря «необходимо движение вперед без всякого замедления» пришлось как нельзя более по душе Главнокомандующему - и Он решил вести свою армию вперед и вперед.
Войскам пришлось идти, не передохнув после тяжелого Балканского похода, не пополнив боевых запасов, без артиллерии, не исправив потрепавшихся одежды, обуви и снаряжения, не подтянув обозов... У самого Великого Князя, например, 4 января не только не было вина и водки, но и оставалось ровно 8 кусков сахару... Однако безостановочное наступление было совершенно необходимо, ибо турки, ошеломленные нашими успехами, бежали в панике, а наши войска, хотя и переутомленные, были воодушевлены целым рядом блистательных побед.
Мог ли Главнокомандующий, хотя и не без доли риска, пренебречь столь благоприятною для него обстановкою и не использовать ее, в особенности в виду предстоявших вскоре переговоров о мире! Понятно, что конечные условия уже висевшего в воздухе мира или, по крайней мере, перемирия должны были слишком много зависеть от стратегической обстановки, в которой к тому времени находилась бы наша армия.
5 января, после трехдневного боя, Гурко занял Филиппополь - и таким образом сделал не только новый крупный шаг вперед, но и овладел пунктом железной дороги на Константинополь. Новый козырь был в руках Главнокомандующего - и почти одновременно с известием об этой блестящей победе прибыли и турецкие уполномоченные.
7-го числа они уже явились в Главную Квартиру, где им оказан весьма любезный прием. Настроение их было угнетенное: приготовившись к самым худшим для себя результатам переговоров, уполномоченные могли полагаться только на милосердие и великодушие нашего Государя. Это соображение, по словам самого Великого Князя, обязывало Его Высочество теперь же заключить перемирие [24] [132], между тем 7-го же января от министра иностранных дел кн. Горчакова была получена шифрованная телеграмма, которою предлагалось затянуть переговоры с уполномоченными, чтобы выиграть время (для соглашения с Австрией и получения ответов на письма Государя в Вену и Берлин).
На следующее утро торжественный прием уполномоченных был назначен в 11 часов, и Его Высочество принял их с обычным радушием, вручив условия мира.
В телеграмме, посланной Государю тотчас после этого приема, Великий Князь доносил, что согласно желанию Его Величества, Он настаивал неоднократно на выражении уполномоченными их предложений. Они отвечали, что предложений никаких не имеют, а, по получении Султаном ответа Государя, посланы выслушать от Главнокомандующего предлагаемые им условия мира. Вследствие просьбы уполномоченных скорее остановить военные действия, Великий Князь сообщил им условия, по принятии коих это было бы возможно; кроме того, Его Высочество доносил, что обстановка после 3 января сильно изменилась и после нового разбития армии Сулеймана у Филиппополя, Он стоит у ворот Адрианополя. При этих условиях затягивать переговоры и продолжать военные действия имело бы последствием занятие Адрианополя и движение далее, на Константинополь, влекущее за собою неизбежное в военном отношении занятие Галлиполи [25] [133], что, согласно указаниям Государя, было бы лишь усложнением дел политических. В виду этого, уполномоченным переданы условия мира в том виде, в каком они получены, чтобы можно было, если они будут приняты, заключить перемирие [26] [134].
В тот же вечер генерал Струков донес, что появление его перед Адрианополем вызвало панику и беспорядки в городе, бегство властей и войск, взрыв порохового погреба и пожар, что приехавшие к нему иностранцы просят его скорее занять город для восстановления порядка.
Эта весть произвела на всех сильнейшее впечатление.
«Успех начинает страшить, - писал по этому поводу в своем дневнике Д.А. Скалон [27] [135], - последствия его нельзя предвидеть. Чувствуется, что Турецкая империя разваливается, а в нас нет уверенности, что государство готово встретить во всеоружии все могущие произойти последствия. Не подлежит сомнению, что наша Дунайская армия с ее Главнокомандующим и ее славными генералами будет продолжать свое победное шествие в какую бы ни потребовалось сторону, но есть ли для этого средства в казне? Сумеет ли отстоять русское дело наша космополитическая дипломатия? Получим ли мы своевременно боевые запасы и снаряжение? Все это вопросы, которые приходят невольно на ум при внимательной оценке предстоящих задач...».
Его Высочество заботила мысль о том, что паника может быстро дойти до Константинополя, вызвать серьезные беспорядки, запутать и затянуть общее положение дела. В случае резни в столице Турции, англичане поспешат занять ее до прихода русских, наконец, может произойти перемена правительства - и тогда уже подготовленный договор окажется недействительным...
Уполномоченным было дано знать о занятии Адрианополя, после чего Великий Князь тотчас отдал приказание, чтобы Скобелев и Радецкий шли к этому пункту.
9 января Великий Князь два раза принимал уполномоченных.
Во время первой аудиенции оба паши заявили, что их полномочия не столь обширны, чтобы согласиться и подписать наши требования, в виду чего должны спросить указаний из Порты. Его Высочество согласился на их просьбу дождаться ответа, но предупредил, что хотя не считает переговоры прерванными, все же до получения ответа идет вперед; пока же дает им два часа на размышление.
Спустя назначенное время уполномоченные вторично заявили, что не могут принять предложенных условий и, вследствие отсутствия прямых телеграфных сообщений с Константинополем, предпочитают самим уехать туда за инструкциями.
Великий Князь выразил сожаление по поводу недостаточности их полномочий и, простившись с ними, телеграфировал Государю о несостоявшемся соглашении. Вместе с тем, в виду быстро совершавшихся событий, Его Высочество спрашивал, ожидать ли Ему для заключения перемирия новых инструкций, и просил неотлагательных указаний Государя, что делать:
- если английский или другие флоты вступят в Босфор;
- если будет иностранный десант в Константинополе;
- если там будут беспорядки, резня христиан и просьба о помощи к нам; и
- как отнестись к Галлиполи - с англичанами и без англичан?
В этот же день Великий Князь получил телеграмму от Военного Министра, который, по Высочайшему повелению, сообщал о запросе со стороны Англии - будут ли русские силы направлены на Галлиполи, что затруднит окончательное мирное соглашение; на это дан ответ, что наши действия не будут направлены на Галлиполи, если только турки не стянут туда свои силы...
Вот когда началось явное вмешательство Англии, до сих пор строившей нам лишь тайные козни и стремившейся рано или поздно умалить значение наших успехов в Турции!
10-го утром от ген. Струкова получено было донесение о занятии им Адрианополя. Это известие не только привело в восторг Главнокомандующего, но и внушило Ему решение теперь ни в каком случае не принимать перемирия на тех условиях, которые турки не решились принять накануне, и, пользуясь разгромом турецких войск и всеобщею паникою, стремительно наступать не только на Константинополь, но и на Галлиполи, где может предполагать присутствие турецких войск, а потому и имеет право занять этот чрезвычайно важный для нас стратегический пункт до прихода туда англичан [28] [136].
Великий Князь, искренно пожалев о том, что соединен с Петербургом телеграфом, стесняющим самостоятельность Его действий, послал Государю несколько донесений о военных событиях последних дней и в одном из них свидетельствовал: «Турецкое население, уничтожая все свое имущество, увозит семейства, которые по дороге гибнут тысячами. Паника страшная, неописуемая, равно и сопровождающие ее потрясающие события. В виду всего этого, долгом считаю высказать мое крайнее убеждение, что при настоящих обстоятельствах невозможно уже теперь останавливаться, и в виду отказа турками условий мира, необходимо идти до центра, т.е. до Царьграда, и там покончить предпринятое Тобою святое дело. Сами уполномоченные Порты говорят, что их дело и существование кончены, и нам не остается ничего другого, как занять Константинополь [29] [137].
«Вследствие этого, - заключал Его Высочество, - не буду порешать с уполномоченными до получения ответа на эту депешу и с Богом иду вперед».
Главнокомандующий был бесконечно прав, решая вопрос именно таким образом: обстановка необычайно и неожиданно складывалась в Его пользу, риск движения вперед с каждым днем уменьшался вследствие невероятной паники среди турок, возрастал во всем величии и соблазнительной заманчивости исторический момент, использовать который необходимо было во что бы то ни стало и неотложно, потому что подобные моменты никогда не повторяются.
Пусть Великий Князь шел вперед, что называется, с голыми руками, без флота и артиллерии, но ведь о том не знали ни англичане, ни турки, следовательно, нужно было скорее занять Галлиполи и подойти к стенам Константинополя, чтобы, по выражению Его Высочества, «при окончательном расчете иметь в своих руках самые существенные гарантии для разрешения вопроса в наших интересах».
11-го Его Высочество послал Государю письмо, в котором, очертив общее положение дел, между прочим, писал: «Я лично завтра выхожу отсюда и 14 или 15 буду в Адрианополе, где, полагаю, останусь недолго, и, перекрестясь, пойду дальше и - кто знает - если не получу Твоего приказания остановиться, с благословением Божиим, может быть, буду скоро в виду Царьграда!.. все в воле Божией»[30] [138].
На следующий день Великий Князь переехал в Эски-Загру, брошенную жителями и, по взаимной ненависти болгар и турок, дважды разоренную теми и другими. Отсюда Его Высочество послал Главному командиру Черноморского флота генерал-адъютанту Аркасу телеграмму о сборе возможно большого числа транспортных паровых судов в Одессе или Севастополе, чтобы по первому требованию направить их в порты, которые будут указаны, для доставки провианта и фуража или для обратной перевозки войск.
Очевидно, Его Высочество предусматривал уже близкий конец войны.
Одновременно с тем Государю был послан общий обзор военных событий, происшедших с 30 декабря.
«Оглядываясь на эти мировые события, - писал Великий Князь, - Я горжусь тем, что предугадал волю Вашего Величества и не упустил ни одной минуты, чтобы воспользоваться результатами одержанных побед». Перечислив сделанные распоряжения для энергичного общего наступления, Его Высочество затем указал на достигнутые блестящие результаты и трофеи, которыми увенчалось стремительное наступление нашей армии.
13-го Главнокомандующий прибыл в Сейменли-Трново, куда вечером из Петербурга приехал также Великий Князь Николай Николаевич Младший, привезший письмо от Государя, Который благодарил Его Высочество за все дельные подготовления и распоряжения, увенчавшиеся столь полным успехом, в ознаменование чего Его Величество жаловал Великого Князя золотою саблею с алмазами и надписью: «За переход через Балканы в декабре 1877 г.» [31] [139].
Великий Князь телеграммою от всей души благодарил Государя за письмо и за пожалованную награду [32] [140].
14-е января было одним из наиболее отрадных для Его Высочества дней в течение всей войны: Главнокомандующий прибыл в Адрианополь.
До станции Херманли путь был совершен в экипаже по отвратительной дороге, среди тяжелых картин ужасов войны: вблизи этой станции масса человеческих тел, трупов лошадей и других животных, домашняя рухлядь и рвань свидетельствовали об обоюдной ненависти турок и болгар. Как бы в дополнение к этим картинам, гвардейские полки, которых обгонял Великий Князь, имели обношенный и оборванный до невероятия вид.
На ст. Херманли Его Высочество сел, наконец, в поезд и поехал по железной дороге - удобство, о котором пришлось совсем забыть в течение девяти месяцев походной жизни. Сильно билось сердце Великого Князя при мысли о том, что Он едет в Адрианополь, хотя и укрепленный турками, но брошенный ими в ужасе перед русскими войсками. .
Не доезжая селения и станции Мустафа-паша, Его Высочество, как и в первую половину пути, обгонял гвардейские части, стоявшие в колоннах вдоль железной дороги и Своим звонким голосом здоровался с ними и благодарил. А они, в сознании исполненного долга и счастливые случаю снова увидеть своего обожаемого Главнокомандующего, восторженно отвечали ему, кричали «ура», махали фуражками, радостными взорами провожали пробегавший мимо поезд...
Его Высочество, тронутый этими неподдельными чувствами к Нему офицеров и солдат, прослезился и сказал окружавшим:
- Для меня видеть их, которых 19 лет обучал, такими молодцами - лучшая награда!..
К 4 часам поезд подошел к Адрианополю, где Великому Князю была сделана особенно торжественная встреча. На вокзале Его ожидали генералы Гурко и Скобелев с их штабами и почетный караул от Владимирского полка Скобелевской (16-й) дивизии. Его Высочество обнял и поцеловал этих героев-генералов и горячо благодарил их. У выхода со станции, где стоял второй почетный караул, от Л.-Гв. Преображенского полка, Главнокомандующий сел верхом и, в сопровождении свиты, с развевающимся позади Него белым значком, тронулся вдоль шпалер войск, которые сердечно благодарил, вызывая восторженные ответы.
Все население вышло на улицы встречать Великого Князя, стремясь, в лице своих депутаций, выразить Ему свои чувства душевной признательности и радости.
Тут были болгары, греки, армяне, евреи. При депутациях стояло многочисленное духовенство, в ризах, с хоругвями и зажженными свечами, при хорах певчих.
Когда смолкли приветственные речи, посыпались букеты, венки, миртовые и лавровые ветви, которыми были забросаны Великий Князь и Его свита. Следуя за крестным ходом духовенства, тронулось по городу торжественное шествие Главнокомандующего среди толпившегося пестрого населения, при звуках музыки, при пении хоров певчих, при воодушевленных кликах народа. Медленно подвигалась эта неудержимая волна, и, наконец, по главной улице города докатилась до губернаторского дома (конака), где Его Высочеству было отведено помещение.
Здесь Великий Князь, тотчас по приезде, занялся с Гурко, Скобелевым и Начальником Штаба и передал им все Свои предположения о дальнейшем движении и действиях. Затем, Государю были отправлены две телеграммы, из коих в одной Его Высочество сообщал о Своем прибытии и сделанной Ему торжественной встрече, а в другой, шифрованной, доносил: «По теперешним обстоятельствам, мне кажется,
|
167 |
было бы полезно приготовить к отправке из Севастополя на судах Общества пароходства и торговли одну дивизию 10 корпуса с тремя 9-ти-фунтовыми батареями с тем, чтобы по Моему усмотрению можно было высадить ее на том месте, которое найду необходимым и удобным. В случае Твоего согласия, прошу Меня уведомить или приказать Семеке [33] [141] сообщить, около какого времени все может быть готово к отплытию».
Великий Князь мечтал высадить дивизию, о которой телеграфировал, - на азиатский берег Босфора, но не высказывал этого прямо, опасаясь, что Государь, под влиянием убеждений наших дипломатов или угроз Англии, не согласится с этим смелым планом.
И в то же время, за отсутствием в течение более двух недель газет и писем, ничего не было известно, что делается на свете. Только слухи и сплетни сводились к тому, будто Англия объявила России войну, высадила в Галлиполи 10-ти-тысячный отряд и вот-вот займет Константинополь, что там революция и Султан бежал...
Тем не менее Его Высочество решил через несколько дней двинуться дальше вперед.
На следующий день в соборе была отслужена торжественная обедня. Сюда прибыл Великий Князь, встреченный всем местным православным духовенством, во главе с митрополитом, который проводил Его Высочество на особое возвышенное место, рядом с митрополичьим, где в 1829 году после взятия Адрианополя слушал обедню Дибич. По окончании богослужения, вследствие просьбы митрополита, Великий Князь посетил его в митрополичьем доме, где был принят торжественно.
В этот день Главнокомандующий получил донесение, что генерал Струков взял Люле-Бургас, железнодорожную станцию верстах в полутораста от Константинополя, а пехота генерала Шнитникова - Демотику, станцию железной дороги в южном направлении к Эгейскому морю и в верстах 80 от него. В виду этих новых успехов, Его Высочество отдал приказание Скобелеву относительно рекогносцировок в дальнейшем направлении и сделал распоряжения на случай войны с Англией и в особенности захвата ею выхода из Босфора в Черное море. Для занятия позиций перед Константинополем, Скобелеву приказано идти в авангарде, Гвардии - за его правым и 8-му корпусу - за его левым флангом.
До этого движения Великий Князь 17 января произвел смотр собранным под Адрианополем гвардейским частям, радостно встречавшим Его Высочество и, несмотря на неприглядный вид одежды и снаряжения, представившимся истинными молодцами. Все заслужили горячую благодарность Великого Князя.
В этот же день Главнокомандующий получил от Государя чрезвычайно важную телеграмму, заключавшую ответ на запрос Его Высочества 9 января.
Государь одобрял соображения относительно дальнейшего наступления к Константинополю, на поставленные же четыре вопроса предлагал руководствоваться следующими указаниями:
«По 1-му. В случае вступления иностранных флотов в Босфор, войти в дружественные соглашения с начальниками эскадр относительно водворения, общими силами, порядка в городе.
По 2-му. В случае иностранного десанта в Константинополе, избегать всякого столкновения с ним, оставив войска наши под стенами города.
По 3-му. Если сами жители Константинополя или представители других держав будут просить о водворении в городе порядка и охранении спокойствия, то констатировать этот факт особым актом и ввести наши войска.
Наконец, по 4-му. Ни в каком случае не отступать от сделанного нами Англии заявления, что мы не намерены действовать на Галлиполи. Англия, с своей стороны, обещала нам ничего не предпринимать для занятия Галлипольского полуострова, а потому и мы не должны подавать ей предлог к вмешательству, даже если бы какой-нибудь турецкий отряд находился на полуострове. Достаточно выдвинуть наблюдательный отряд на перешеек, отнюдь не подходя к самому Галлиполи»[34] [142].
Вместе с тем Государь сообщал, что графу Игнатьеву приказано немедленно отправиться в Адрианополь для ведения, совместно с Нелидовым, предварительных переговоров о мире в Главной Квартире.
Эта телеграмма указывала на полное и точное соглашение с Англией, а также на устранение вооруженного столкновения с нею, но вместе с тем данное Англии обещание не занимать ни Константинополя, ни Галлиполи слишком связывало действия Главнокомандующего, считавшего, что, только заняв эти пункты, Россия может не только властно диктовать свои условия Турции, но и гораздо успешнее противодействовать злым козням Англии, которая не могла допустить мысли об усилении влияния и могущества России на Балканском полуострове.
Недаром Великий Князь так стремился поскорее занять Галлиполи: предчувствие не обмануло Его...
А в это время поступали новые донесения об удачных наступлениях и в Нижне-Дунайском отряде, и в Рущукском отряде Цесаревича, и о дальнейшем движении генерала Струкова на Родосто...
Между тем турецкие уполномоченные, все время следовавшие с Главною Квартирою от Казанлыка, также получили очень важную телеграмму из Константинополя, в виду чего просили Его Высочество принять их.
На следующий день, 18-го января, состоялась аудиенция, во время которой уполномоченные беспрекословно приняли как предварительные условия мира, так и условия перемирия. Подавленный тяжелым положением Намык-паша сказал Великому Князю: «Ваше оружие победоносно, ваше честолюбие удовлетворено, зато Турция погибла. Мы принимаем все, что вы желаете» [35] [143].
В присутствии Начальника Штаба и А.И. Нелидова в течение часа продолжалась аудиенция уполномоченных у Великого Князя, Который остался очень доволен вынужденною сговорчивостью пашей.
На следующий день, 19 января, уполномоченные Сервер-паша и Намык-паша были снова приняты Великим Князем и в 6 ч. в. подписали, Вместе с Его Высочеством, протокол о принятии предварительных оснований мира и условия о перемирии.
Паши уехали, и к Начальнику Штаба пришли Неджиб-паша и Осман-паша, чтобы вместе с генералами Непокойчицким и Левицким, согласно указаний Главнокомандующего, назначить демаркационную линию, которая вскоре и была определена без затруднений. Условия перемирия между русскими войсками и их союзниками с одной стороны и турецкими войсками с другой были подписаны Начальником Штаба и его помощником и Неджибом и Османом-пашами [36] [144].
Разрешалось историческое событие чрезвычайной важности [37] [145].
Великий Князь телеграммою донес Государю о подписании протокола и поздравил Его Величество с благополучным окончанием предпринятого Им святого дела. Главнокомандующему Кавказскою армиею Великому Князю Михаилу Николаевичу была также послана соответствующая телеграмма; всем отрядам приказано было прекратить военные действия.
Когда Его Высочество вышел в зал к собравшимся генералам и офицерам и объявил им о подписании условий мира и перемирия, раздалось восторженное «ура», а на улице хоры музыки грянули «Боже, Царя Храни». Радостные клики и «ура», перекатываясь, разносились по всему городу.
В приемной был поставлен аналой и отслужен молебен. Присутствовавшие горячо молились и искренно благодарили Бога за дарованный мир.
За вечерним чаем Великий Князь, хотя и усталый, но сильно возбужденный от пережитых впечатлений, беседовал с лицами Своей свиты и, между прочим, сказал: «Мне удалось вытребовать от них очищение всех крепостей на Дунае, между тем как Государь думал только о двух. Но особенно меня радует то, что Генерал-Инспектор Инженеров (т.е. Сам Великий Князь) не осаждал ни одной крепости...».
На следующий день было отслужено торжественное богослужение, в присутствии Главнокомандующего, начальствующих лиц и всех свободных от нарядов офицеров. 22-го состоялся обед, к которому были приглашены Сервер и Намык-паши; Его Высочество обворожил их Своим простым и приветливым обращением, что они высказали А.И. Нелидову (26-го паши уехали).
На другой день Великий Князь давал обед всем начальникам частей, находившимся в Адрианополе.
В дни наступившего сравнительного затишья Великий Князь с любопытством просматривал газеты, которых до этого времени долго не получал, и со свойственным Ему добродушием смеялся над прессою (русскою и иностранною), которая как бы вовсе игнорировала Его. И это казалось Ему тем более забавным, что все неимоверно быстрое движение за Балканы и достигнутые результаты всецело принадлежат Ему одному. Это сознавал Великий Князь, это прекрасно видели все непосредственные свидетели Его тяжелой и плодотворной работы.
Очевидно, судьба предопределила достойно оценить великие деяния Главнокомандующего не Его современникам, а их последующим поколениям...
Не только в военной, боевой деятельности, но и в области дипломатии, к которой Его Высочество не питал никакой склонности, Он проявлял свойственную Ему простоту суждений и здравый смысл. И можно почти безошибочно сказать, что если бы не обязательные для Него телеграфные сношения с дипломатическим Петербургом в начале 1878 года, результаты заключенного с Турциею мира привели бы Россию к большим выгодам, несмотря на угрозы Англии, которым Великий Князь не придавал значения.
Так и при заключении перемирия: несмотря на просьбы уполномоченных, Его Высочество нарочно не назначил срока перемирия и, на запрос по этому поводу Государя, 25 января телеграфировал: «...Нахожу, что выгоды от этого не было бы никакой: выговорено, что перемирие продолжается до заключения мира или до перерыва переговоров. Так что если увижу, что переговоры будут затягиваться, то Я всегда волен им назначить срок, и если их не окончат к тому времени, то буду всегда в состоянии прервать переговоры...».
Трудно привести более простой и логичный довод.
Присланный Государем генерал-адъютант граф Игнатьев 27 января прибыл в Главную Квартиру с полномочием, совместно с А.И. Нелидовым, вести мирные переговоры с турками. Со стороны последних с тою же целью сюда прибыл Савфет-паша. Наши уполномоченные, после предварительных совещаний с Великим Князем, приступили к переговорам, которые, судя по началу их, обещали благоприятные результаты, но, к большому сожалению, в наши непосредственные сношения с Турциею вмешалась Англия, опасавшаяся, что Россия получит слишком большие выгоды вследствие одержанных ею побед.
Шесть судов английского флота получили приказание пройти через Дарданельский пролив в Константинополь, под предлогом защиты там английских подданных, однако турецкое правительство предложило этим судам удалиться, в виду того, что все иностранные жители в Константинополе находятся в полной безопасности. Об этом было донесено Сервером-пашою Главнокомандующему, Который ответил, что если бы опасался за участь христиан в турецкой столице, то Сам ввел бы в нее русские войска.
Тем не менее английская эскадра вступила в Босфор, вследствие чего Государь 30 января телеграфировал Великому Князю:
«Вступление английской эскадры в Босфор слагает с нас прежние обязательства, принятые нами относительно Галлиполи и Дарданел. В случае, если бы англичане сделали где-либо высадку, следует немедленно привести в исполнение предположенное вступление наших войск в Константинополь. Предоставляю Тебе в таком случае полную свободу действий на берегах Босфора и Дарданел, с тем однако же, чтобы избежать непосредственного столкновения с англичанами, пока они сами не будут действовать враждебно».
Эту телеграмму Главнокомандующий получил 1 февраля.
Между тем на другой день, 2 февраля, Его Высочество получил от Государя другую телеграмму, отправленную из Петербурга днем раньше, а именно 29 января, и почему-то задержавшуюся в пути. Приводим ее дословно:
«Из Лондона получено официальное известие, что Англия на основании сведений, отправленных Лейярдом[38][146], об опасном, будто бы, положении христиан в Константинополе, дала приказание части своего флота идти в Царьград для защиты своих подданных. Нахожу необходимым войти в соглашение с турецкими уполномоченными о вступлении и наших войск в Константинополь с тою же целью. Весьма желательно, чтобы вступление это могло состояться дружественным образом. Если же уполномоченные воспротивятся, то нам надо быть готовыми занять Царьград даже силою. О назначении числа войск предоставляю Твоему усмотрению, равно как и выбор времени, когда приступить к исполнению, приняв в соображение действительное очищение турками дунайских крепостей».
Тяжелое, даже безвыходное положение создавалось для Великого Князя. Телеграммою еще от 10 января Его Высочество доносил о необходимости идти безостановочно на Константинополь и на Галлиполи, но ответ Его Величества от 12 января, под сильным влиянием нашей дипломатии, опасавшейся угроз Англии, принес известие о данном англичанам обещании не занимать Константинополя и Галлиполи. Таким образом, мы сами себе поставили преграду в достижении конечной цели войны, и к тому дню, когда Англия, преследуя свои корыстные цели, непрошенно вторглась в разрешение нашего русского дела с турками, мы потеряли три драгоценные недели того времени, которое на войне ценится по секундам...
Правда, князь Горчаков 29 января послал нашим послам в пяти европейских государствах телеграфное предупреждение, что действия Англии и, по ее примеру, других держав в отношении их подданных заставляют нас иметь в виду вступление русских войск в Константинополь, но это предупреждение не улучшало нашего положения, тем более, что можно было предполагать существование тайного договора англичан с турками, которые, имея за собою английский флот, могли бы оказаться менее сговорчивыми с нами и тем сильно повлиять на окончательные результаты мирных переговоров.
Его Высочество, в глубокой скорби видя, как начинают таять достигнутые Им и нашею армиею необычайные успехи, энергично уговаривал Савфета-пашу, чтобы турецкое правительство действовало совместно с нашим против англичан, влиял в этом смысле и на Османа-пашу [39] [147], но, по-видимому, Англия сумела произвести должное впечатление на Турцию и, несмотря на личные сношения по телеграфу Султана с Королевою Викториею, английский флот 3-го февраля бросил якорь у Принцевых островов (час ходу до Константинополя).
Грустен и взволнован был Великий Князь возникшими для Него тяжелыми обстоятельствами, но совесть Его, как вождя, была чиста. В телеграмме от 3 февраля Государь писал Его Высочеству: «Ты и вся армия исполнили Ваш долг свято, но дело далеко еще не кончено. Да поможет нам Бог довести его до конца, согласно с достоинством России».
Его Высочество не мог не свидетельствовать пред Государем об истинном положении дела и 4 февраля откровенно телеграфировал (шифром), что с каждым днем занятие войсками нашими Константинополя становится затруднительнее, если Турция добровольно не согласится на наше вступление, о чем Государь раньше телеграфировал Султану в виду вступления английской эскадры в Босфор и ее остановки вблизи столицы Оттоманской империи. Турецкие войска постепенно стягивались из оставлявшихся ими крепостей. Его Высочество предупреждал для того, чтобы Государь не считал занятие Царьграда теперь столь же легким, как то было две недели назад.
Крайне огорчали Великого Князя сведения о том, что наш мирный договор будет считаться действительным только после того, как его признают все державы, а на это рассчитывать было трудно, ибо Англия уже явно противодействовала нам, и Австрия начинала тянуться за нею...
В первой половине февраля происходил усиленный обмен телеграмм между Государем и Великим Князем. Кроме того, сознавая свое критическое положение, Султан обращался с целым рядом телеграмм к Его Величеству, прося Его великодушного участия в судьбе Турции, удержания Главнокомандующего от вступления в Константинополь, прося отсрочки этого вступления до получения ответа от Королевы Английской, и пр. Между тем телеграф действовал неисправно: вследствие ледохода на Дунае трудно было иметь прямое сношение с Россиею без перерыва, случались повреждения линии на Шипкинском перевале, одно время приходилось некоторую часть пути передавать телеграммы по казачьим постам на расстоянии 150 верст, в самую грязь; наконец, что хуже всего, во время перемирия приходилось поневоле пользоваться телеграфом и через Константинополь, где телеграммы умышленно задерживались. Кроме того, дипломатические депеши, передававшиеся исключительно на французском языке, сильно искажались телеграфистами, не знавшими этого языка. Вследствие таких причин, телеграммы следовали неравномерно, часто обгоняя одна другую, приходили иногда в искаженном виде, а между тем от порядка их получения и точности содержания зависели многие важные распоряжения.
И вот в такой обстановке противоречий, недомолвок, догадок, стесняемый дипломатией, с перспективою новых столкновений - с Англией и Австрией, подавленный нравственно, утомленный физически, с сознанием громадной ответственности пред Россией и ее Государем, Главнокомандующий должен был решать вопрос мирового значения не только оружием, которое и здесь было у Него наготове, но и искусными дипломатическими приемами, Ему, как воину, доселе вовсе не знакомыми.
Правда, в конце концов, Он ясно увидел, что англичане лукаво и вероломно обманули Государя, уверив Его, что не вступят в Босфор, если мы не займем Галлиполи и Константинополя, - и все же Главнокомандующий был остановлен в то время, когда мог вступить туда с разбегу и без выстрела! А когда заключено было перемирие, англичане прошли в Мраморное море и, став в виду Константинополя, напомнили нам о нашем обещании или, вернее, насмеялись над нашею прямодушною доверчивостью...
И турки, чувствуя за своею спиною англичан, стали после этого иначе разговаривать с нашими уполномоченными, затягивать переговоры и даже отказываться от того, на что раньше были согласны.
В надежде затянуть переговоры и выиграть время, чтобы использовать политические обстоятельства, турецкое правительство даже решило, не окончив дела с Великим Князем, послать чрезвычайного посла к Государю - и только энергичные действия Его Высочества разрушили этот план.
9-го февраля Главнокомандующий получил телеграмму Государя от 6 февраля, в которой предлагалось ускорить занятие ближайших к Константинополю предместий и назначить кратчайший, по возможности, срок для получения согласия Султана и, на случай его отказа, приготовить достаточные силы; при этом Государь предоставлял Его Высочеству действовать, не ожидая особых разрешений.
Чтобы заставить уполномоченных быть сговорчивее, Великий Князь пригласил для объяснений Савфет-пашу, принял его любезно, но в то же время строго объявил, что Сан-Стефано мы должны занять во что бы то ни стало, что это еще уступка, которую он взял на Себя, ибо Государь приказал занять Константинополь.
По словам М.А. Газенкампф [40] [148], Главнокомандующий объявил Савфету, для передачи Султану, что уже сделаны все распоряжения для сосредоточения войск, и 11 февраля в 6 ч. утра Он выезжает сам, а его, Савфета, со всем посольством берет с собою: вместе поедем в Чаталджу и оттуда - в Константинополь.
- От вас зависит, как принять Меня, - добавил Великий Князь. - Я иду без намерения начинать военные действия и Сам стрелять не буду; но если ваши начнут, то будем драться.
На это паша с жаром возразил:
- Что касается до наших, то уверяю, что они стрелять не станут.
Великий Князь ответил:
- Я вас ловлю на слове. Вы говорите, что ваши стрелять не будут - очень рад. Я сделаю вот что: ваши офицеры пусть едут во главе моих колонн, а вы поедете рядом со мною, верхом.
Савфет поспешил уверить, что готов грудью заслонить Великого Князя от всякой опасности, на что Его Высочество ответил, что ни в каком заслоне не нуждается. После этого разговора турецкое посольство переполошилось: телеграммы весь день одна за другою посылались в Константинополь. Видно было, что решительные слова Великого Князя произвели должное впечатление...
Главнокомандующий был вполне убежден, что турки покорятся и пропустят нашу армию в Сан-Стефано, что здесь будет подписан мир, и был уверен, что Англия не объявит нам войны, однако постоянное нервное возбуждение и напряженные занятия весьма вредно отражались на Его надорванном здоровье, и пред отъездом из Адрианополя Он говорил:
- Я ужасно устал за последнее время и не понимаю, откуда Я черпал до сих пор силы, чтобы выдержать кампанию. Я не могу совсем стоять, ездить верхом могу только шагом, в коляске не переношу толчков. Чувствую, не могу выдержать второй кампании...
10 февраля от нашего первого драгомана [41][149] Ону, находившегося в Константинополе, была получена телеграмма, что Сан-Стефано вполне готово к приему Его Высочества, в виду чего на следующий день рано утром Главнокомандующий со Своим штабом выехал туда по железной дороге, куда, после остановок в Чорлу и Чаталдже, прибыл в 4 часа утра 12 февраля.
Главнокомандующий въехал в Сан-Стефано с одною конвойною ротою и эскадроном Собственного Конвоя. На станции его встретили военный министр Реуф-паша, бывший главнокомандующий Мехмед-Али-паша и местное греческое духовенство. Его Высочество, выйдя из вагона и поздоровавшись с пашами, сел верхом и, предшествуемый духовенством, с иконами, хоругвями, зажженными свечами и хором певчих поехал к отведенному Ему в городе дому Аракель-бея-Дадиан.
Его Высочество был возбужден и счастлив, переживая один из самых торжественных дней Своей жизни.
На следующее утро Великий Князь поехал смотреть, как вступали в Сан-Стефано Его Лейб-Уланы, Преображенцы и Гвардейские Саперы. Стрелки пришли раньше.
Пред глазами войск и их Главнокомандующего лежал величественный Константинополь...
Все были в полном, неописуемом восторге.
Его Высочество, как рассказывает Д.А. Скалон [42] [150], обращался несколько раз к солдатам, спрашивая их: «Ребята, что это?».
- Константинополь, Ваше Императорское Высочество, - весело отвечали молодцы.
- Это благодаря вашей храбрости и трудам мы теперь стоим пред Царьградом, - говорил им Великий Князь.
Общая картина, развернувшаяся пред глазами русских воинов, заставляла их в благодарственной молитве обращаться к Богу, Который привел их к этому заветному месту, чтобы довести до конца великое, святое дело, предпринятое любвеобильным Русским Монархом.
А в то же время, несмотря на казавшееся дружелюбие к нам со стороны турок, - злые интриги и подстрекательства Англии готовы были испортить русское бескорыстное дело и втянуть нас в новую войну.
Положение Главнокомандующего усложнялось и тем, что 14 февраля была получена телеграмма, которою Государь напоминал Свои прежние указания относительно мер охранения Босфора, что в это время, когда английские суда уже стояли вблизи столицы Турции, являлось задачею невыполнимою, ибо у нас не было ни флота, ни какой-либо иной артиллерии, кроме полевой, да и то в крайне ограниченном количестве.
Поэтому Его Высочеству оставалось только ответить, что все будет иметь в виду, но при настоящих обстоятельствах занять оба берега - задача весьма трудная.
Прошло два дня - и снова пришла телеграмма с напоминанием ускорить заключение мира, на что Великий Князь немедленно ответил, что торопит, сколько может.
И действительно, Его Высочеству на следующий же день пришлось прибегнуть даже к военной демонстрации, чтобы подействовать на уполномоченных, которые, очевидно, под влиянием слухов о скорой конференции, заспорили, заупрямились и прервали переговоры с графом Игнатьевым.
Уполномоченные возобновили переговоры...
Однако на следующий день, 18 февраля, вследствие наущений Лейярда, они снова стали находить затруднения. Его Высочество потерял терпение, Сам поехал на заседание и решительно объявил Савфету-паше, что не уйдет из дома, в котором происходили заседания, пока не будут подписаны все соглашения. Паша обещал к закату солнца все окончить.
И в самом деле, не успели погаснуть последние солнечные лучи, как все было подписано и мир заключен... По этому поводу Великий Князь телеграфировал Государю: «Вечером крупно поговорил с уполномоченными, дело пошло хорошо на лад».
Настал, наконец, исторический день - 19 февраля 1878 года.
Утром Великий Князь слушал литургию в греческом соборе. К 2 часам войска были собраны на поле перед Константинополем для торжественного молебна по случаю дня восшествия на престол Государя. На параде Его Высочество хотел объявить войскам о заключении мира, однако мирный договор, хотя и заключенный накануне, нужно было переписывать, каждую из его статей скреплять особыми подписями всех уполномоченных, выполнить и некоторые другие формальности, что сильно затянуло дело. Войска томились в ожидании, а Великий Князь раз пятнадцать посылал состоявшего при уполномоченных Своего адъютанта полковника Орлова с приказанием поторопиться.
Наконец, в 5 ¼ ч. д. было доложено, что все готово. Великий Князь сел верхом и, в сопровождении свиты, выехал из Сан-Стефано к войскам и, в некотором отдалении от них, остановился в ожидании приезда графа Игнатьева. Ровно в 5 ½ ч. подъехал в коляске Игнатьев и, сняв фуражку, поздравил Его Высочество, Который обнял и поцеловал его, затем - генерала Непокойчицкого и - поскакал к войскам[43][151]. Объехав их и задушевно поздоровавшись, Великий Князь выехал перед середину фронта, вызвал к Себе всех офицеров и, когда они собрались, громко сказал:
«Поздравляю вас, господа, и вас, молодцы-ребята, со славным миром! Именем Государя благодарю вас всех за доблестную службу, которую вы сослужили нашей матушке России. Вы доказали, что если Царь наш прикажет, то для вас невозможного нет - вы и невозможное сделаете! Спасибо вами, орлы! Ура!».
Бесконечное, неудержимое «ура» было ответом Его Высочеству. Шапки полетели вверх. Величественные звуки «Боже, Царя храни» разнеслись по широкому полю, сливаясь с могучим «ура», которое волною раскатывалось, то ослабевая, то нарастая...
Минута была воистину величественная: наш Главнокомандующий со своими победоносными войсками торжествовал мир, завершивший святое дело Царя-Освободителя...
Затем начался благодарственный молебен, подобного которому, по замечанию М.А. Газенкампф [44] [152], не было со дня взятия Парижа в 1814 году. Горяча была молитва русского воинства и его Вождя!
В собственноручном письме Государю Императору Великий Князь [45] [153] так описывал эти незабвенные минуты:
«Церемония 19-го числа на параде была чудная, величественная. Она вовек у нас не изгладится из памяти! Гвардия была блистательна и представилась могучими богатырями. Церемониального марша я в жизни не видал такого; все иностранцы были глубоко поражены, и действительно, с таким войском ничего нет невозможного, как они это на деле доказали. К тому же обстановка местности парада была поразительная: у стен Константинополя и в виду Св. Софии!
При этом я вспомнил Твои незабвенные слова, мне сказанные в Твоем кабинете в Ливадии, когда мне объявил Ты Твою волю назначить меня Главнокомандующим действующей армиею. Когда я у Тебя спросил, к какой цели должен стремиться, Ты мне лаконически ответил: «Константинополь», и ровно через 16 месяцев я, со всею гвардиею под Царьградом, молился коленопреклоненно за дарованные нам победы и чудный мир!»...
В этот знаменательный день, тотчас после поздравления графа Игнатьева, Его Высочество послал следующую телеграмму Государю Императору:
«Счастие имею поздравить Ваше Величество с подписанием мира. Господь сподобил Вас окончить предпринятое Вами великое святое дело: в день освобождения крестьян Вы освободили христиан из-под ига мусульманского».
Когда войска, в сознании своей силы и славных заслуг, прошли мимо своего любимого Главнокомандующего и постепенно исчезли в наступавшей темноте, - на горизонте угасали последние лучи зари, а над берегом моря ярко засветил царьградский маяк. Тихая, теплая ночь спускалась на то благословенное Богом место, где была провозглашена свобода христиан, изнемогавших в неволе, и где загоралась новая заря их безмятежного, счастливого существования...
Вечером у Его Высочества состоялся обед, за которыми провозглашено было много радостных и сердечных тостов. В 9 ч. 40 м. веч. получена была ответная телеграмма Государя:
«Благодарю Бога за заключение мира. Спасибо от души Тебе и всем нашим молодцам за достигнутые славные результаты. Лишь бы европейская конференция не испортила то, чего мы достигли нашею кровью».
Итак, значит, Император признал, что Великий Князь, как Главнокомандующий, вполне выполнил свой тяжелый долг и достиг «славного результата». Вырастали только опасения за то, насколько неприкосновенными останутся на конференции условия мирного договора [46] [154].
Казалось, и Главнокомандующий, и Его армия имели право и должны были бы отдохнуть после заключения столь славного для России мира... И действительно, насколько это возможно в условиях войны, для армии настал некоторый физический отдых, хотелось только скорее знать, близко ли время возвращения на родину.
Много труднее было положение Главнокомандующего. Прежде всего, Его здоровье в последнее время пошатнулось еще больше и, по словам Его Высочества, крайне надоело Ему: головные боли, общее недомогание, слабость, утомление - все это свидетельствовало, что даже крепкий организм Великого Князя сильно поддался под бременем всего в последний год пережитого и перечувствованного. И в то же время чуть не каждый следующий день приносил новые заботы и тревоги, волновавшие Его до глубины души.
Наш злейший враг, английский посол в Константинополе, Лейярд, интриговал изо всех сил против России, зорко следил за нашими действиями и намерениями и, обещая туркам содействие Англии, вооружал их против нас. Под его несомненным влиянием даже визит, который Великий Князь желал возможно скорее сделать Султану, чтобы при личном свидании разрешить некоторые существенные вопросы, - и тот под благовидными предлогами откладывался несколько раз. Ему настолько удалось воздействовать на общественное мнение в Константинополе, что спустя всего несколько дней после заключения мирного договора, там считали этот договор несерьезным, ждали объявления нам войны Англиею, и поддерживались слухи о спешной мобилизации двух английских корпусов и ост-индских войск.
И в то же время на политическом горизонте появлялись новые тучи, вставал призрак войны с Австриею, что было ясно из телеграммы Великому Князю 25 февраля от Военного Министра, который сообщил о предположении Государя тотчас после ратификации договора и получения окончательного согласия держав на конгрессе в Берлине, перевезти морем в Одессу и Николаев все части Гвардии, обе гренадерские дивизии и некоторые другие части. В случае же, если бы ко времени возвращения их в Россию не было еще полной уверенности в сохранении мира, эти части предполагалось расположить в Киевском и Одесском округах, дабы, с объявлением войны, поступить в состав западных армий...
Но досаднее всего, что в высших сферах Петербурга держались прочно того убеждения, что Главнокомандующий может и теперь со Своею армиею захватить Босфор и не пустить англичан в Черное море, о чем несколько раз напоминалось Его Высочеству в телеграммах как Государя, так и Военного Министра. К сожалению, Великий Князь категорически не отказывал Государю в возможности этого захвата, хотя не имел ни флота, ни артиллерии крупных калибров. Однако вскоре пришлось убедиться, что Босфора нам не занять: это выяснилось после распоряжения о начале посадок наших войск для следования, с 15 марта, в Россию.
Посадка была намечена в гавани Буюк-дере, на берегу Босфора, как в пункте более удобном, чем на Мраморном море, притом не на глазах у англичан. Но 5 марта к Его Высочеству приехал Савфет-паша, сильно встревоженный, и стал умолять отказаться от посадки в Буюк-дере, ибо Лейярд грозил, что в случае этой посадки английский флот вступит в Босфор. По донесении о том Государю, Великий Князь получил Высочайшее повеление приостановить отправление Гвардии и гренадер и принять решительные меры к воспрепятствованию прорыву англичан через Босфор.
Для выяснения обстоятельств этого дела А.И. Нелидов был послан Великим Князем в Константинополь; по возвращении его оттуда Его Высочество телеграфировал Государю, что турки, после долгих совещаний, наотрез отказывают в посадке войск в Буюк-дере, говоря, что они к этому принуждены. «Поэтому, - доносил Великий Князь, - занятие Босфора мирным путем будет мне почти невозможно».
Прошло еще несколько дней - и турки заняли Буюк-дере своими войсками и возвели в нем укрепления. Обстановка окончательно складывалась не в нашу пользу, тем более, что Англия стала настаивать на пересмотре всего Сан-Стефанского договора по статьям.
Наконец, 13 марта пришло известие, что Султан готов принять Его Высочество - и на следующий день произошло давно жданное свидание при чрезвычайно торжественной обстановке.
Великий Князь, в мундире, при орденах и ленте ордена Османие (полученного от Султана Абдул-Азиса в 1872 г.), на Императорской яхте «Ливадия» [47] [155], в сопровождении чинов Штаба на пароходе «Константин», отбыл 14 марта из Сан-Стефано. Когда «Ливадия», в начале двенадцатого часа, войдя в Босфор, поравнялась с мысом, на котором раскинулся древний сераль и храм Св. Софии, наш хор музыки заиграл Преображенский марш, а затем «Славься, славься, наш русский Царь».
Трепетно билось сердце Великого Князя и всех сопровождавших Его в эти радостные минуты. На турецких судах взвились русские флаги, команды стояли по бортам и реям, с иностранных судов неслось «ура»...
Когда «Ливадия», убавив ход, тихо остановилась против султанского дворца Дольма-Бахче, от дворцовой пристани отвалили придворные каики (шлюпки) с нашим первым драгоманом и двумя адъютантами Султана, которые, представившись Великому Князю, предложили Ему, от имени своего повелителя, ехать во дворец. Красивые атлеты-гребцы, в шитых золотом куртках, быстро пронесли Его Высочество и свиту к пристани дворца, на дворе которого стоял караул, отдавший Главнокомандующему воинскую честь.
Султан, окруженный министрами и сановниками, в числе коих находился и только что выпущенный из плена герой Плевны Осман-паша, - встретил Его Высочество на площадке перед лестницею, занятою шпалерами адъютантов. Главнокомандующий прошел в гостиную с Султаном и в сопровождении Великого Князя Николая Николаевича Младшего, Князя Евгения Максимилиановича, Принца Александра Петровича Ольденбургского, генерал-адъютанта Непокойчицкого, А.И. Нелидова и первого драгомана Ону. Вскоре Султан вышел в соседнюю приемную, где Его Высочество представил ему находившихся здесь высших генералов, в числе коих были Гурко, гр. Шувалов, Д.И. Скобелев 1-й и М.Д. Скобелев 2-й, Левицкий и др. Затем Султан представил свою свиту Великому Князю, который, здороваясь с пашами, выразил особое удовольствие, увидя Османа-пашу.
Свидание Его Высочества с Султаном происходило около часу, причем, после краткого официального разговора, продолжительная беседа велась в глубине гостиной, куда Султан отвел Великого Князя и сел с Ним на отдельном диване. Сначала Султан был застенчив и говорил через драгомана, а потом разговорился и стал произносить целые фразы по-французски.
Султан был очень доволен этим визитом и охотно согласился на предложение Его Высочества и впредь вести переговоры без посредников.
Оказалось, что еще накануне Лейярд употреблял все усилия к тому, чтобы это свидание не состоялось.
По окончании беседы Султан проводил Главнокомандующего до нижней площадки большой парадной лестницы. Великий Князь сел в паровой катер, на котором развевался Его значок, и переехал на азиатский берег, в отведенный Ему загородный дворец Бейлербей, где уже собрались чины штаба. От пристани до дворца стояли друг против друга почетные караулы: наш - от Гвардейского Экипажа и турецкий - от дворцовой гвардии, а на самой пристани еще третий - от дворцовой пехоты. Караулы отдали честь и заиграли русский гимн. Поздоровавшись с ними, Его Высочество прошел во дворец, где было предложено угощение.
Вскоре на пароходе прибыл Султан. Великий Князь встретил его на пристани, стоя на фланге нашего почетного караула и взяв под козырек, когда все три караула отдали честь и музыка заиграла турецкий гимн [48] [156].
Султан и Его Высочество, в сопровождении обеих свит, проследовали во дворец. Яркое солнце освещало живописную картину этого шествия, во главе которого шли Султан, маленький, тщедушный и невзрачный, в черном сюртуке, с двумя звездами, и красною фескою на голове и рядом с ним - наш красивый, статный и величественный Главнокомандующий, в блестящем мундире...
Около двадцати минут продолжался визит Султана, после чего он предложил Его Высочеству вместе вернуться на султанском пароходе в Константинополь, в виду желания Великого Князя посетить германского посла и его тещу, герцогиню Софию Саксен-Веймарскую.
Его Высочество, принявший это любезное приглашение, по-видимому, очаровал Султана, который пожелал не только оказать внимание своему Гостю, но и продолжить беседу с Ним. Во время этого нового визита беседа наедине, через драгомана Ону, продолжалась четверть часа.
Донося Государю о свидании с Султаном, Его Высочество выражал полное удовольствие по поводу сделанного Ему приема и указывал на слабое, зависимое положение Султана и на его желание закрепить тесное сближение с нами путем облегчения условий мира.
Получив приглашение Султана на следующий день, т.е. 15 марта, обедать у него, Великий Князь отбыл из дворца в придворном экипаже к принцу Рейсс и герцогине Веймарской; оттуда Он поехал в русское посольство, где был отслужен благодарственный молебен, и затем вернулся на «Ливадию», где Ему немедленно явились командиры всех иностранных военных судов, стоявших на Константинопольском рейде. Весь день суда стояли полурасцвеченные флагами.
На следующий день, 15 марта, Великий Князь осматривал султанские конюшни, завтракал у принца Рейсс, посетил гробницу Султана Абдул-Азиса, который дружественно принимал Его Высочество в 1872 г., а затем совершил по городу прогулку и по пути смотрел учение турецких войск. Вернувшись на яхту «Ливадия», Главнокомандующий простился с Сыном Великим Князем Николаем Николаевичем Младшим, отбывшим в 5 ½ ч. дня в Россию для поправления расстроенного здоровья, а затем в 6 ч. вечера поехал в Ильдиз-Киоск обедать к Султану, который, кроме Его Высочества, пригласил только Князя Евгения Максимилиановича, Принца А.П. Ольденбургского и генерала Д.И. Скобелева. Султан был чрезвычайно любезен, долго беседовал с Великим Князем наедине, обещал безусловный нейтралитет в случае войны с Англией и, в знак дружбы, подарил Его Высочеству на память четырех арабских жеребцов. Только в 11 ½ ч. вечера Великий Князь вернулся на яхту «Ливадия».
К сожалению, дружественный характер свиданий Султана с Великим Князем дал повод Государю ожидать преувеличенных последствий, возможность которых настойчиво внушалась Его Величеству князем Горчаковым, Военным Министром и другими лицами: Государь желал, чтобы Султан предъявил англичанам энергичное требование об удалении их эскадры из Мраморного моря и тем доказал, что решил действовать с нами заодно.
Как ни была трудна задача в этом смысле воздействовать на Султана, тем более, что англичане все более враждебно относились к нам, Великий Князь решил опять побывать у Султана и переговорить с ним. 18 марта состоялось это новое свидание, после которого Его Высочество послал Государю наисекретнейшую телеграмму о том, что желание Его Величества исполнено: «Султан, Реуф и даже Вефик обещают послать англичанам приглашение выйти из Мраморного моря, опираясь на то, что и наши войска уходят» [49] [157].
Однако после этого ответа Великий Князь получил от Государя новую телеграмму, которою, в виду почти неизбежного разрыва с Англиею, приказано было приготовиться к решительным действиям и потребовать от Турции категорического ответа, как намерена она действовать в случае войны Англии с нами. Если заодно с Россиею, то должна немедленно передать нам укрепления на европейском берегу Босфора и войти в соглашение с Великим Князем о распределении ее военных сил; если же она слишком слаба для участия в войне, то сдать нам эти укрепления, прекратив все вооружения, распустить или удалить войска, затрудняющие наши действия, разоружить остающиеся на Черном море суда. Предписывалось начинать решительные переговоры, когда все будет подготовлено, и действовать, отнюдь не подвергая предприятие какому-либо риску [50] [158]...
Эта тяжелая задача, притом в столь решительной форме, предлагалась Великому Князю лишь вследствие того, что не была принята во внимание возможность обращения Султана к защите Англии, которая давно уже готовилась осуществить враждебные России намерения. Главнокомандующий ясно сознавал всю невозможность исполнить требовавшееся от Него, тем более, что Государь не желал войны с Англиею. Не облегчало положения дела и обещание прислать Ему из России орудия большого калибра, ибо было совершенно невозможно, в виду английской эскадры, доставить эти орудия через Черное море, свезти на берег и установить на не принадлежащем нам Босфоре.
Великий Князь хотя и не отказался от разрешения поставленной Ему невероятно трудной задачи, но и не обещал ее исполнить, донеся только 19 марта, что все будет принято к сведению, и Он будет действовать по обстоятельствам.
Государь остался недоволен неопределенностью этого донесения, что и выразил в ответной телеграмме на следующий день. Неудовольствие Его Величества заставило Главнокомандующего высказаться откровенно, что обезоружение стотысячной турецкой армии и флота считает положительно невозможным из-за огромных местных препятствий, настоятельное же требование, предъявленное туркам, возбудит их ненависть к нам и непременно заставит перейти на сторону Англии, - вот почему Его Высочество и мог обещать действовать только по обстоятельствам, избегая возникновения новой войны и стараясь эти обстоятельства, путем Личных сношений с Султаном, направить в нашу пользу [51] [159].
Нет надобности распространяться о том, как тяжело отзывались все эти волнения, заботы и неприятности на здоровье Великого Князя. А здоровье Его стало далеко непрочно и, как сам Он говорил, «изменяется не только днями, но и на дню несколько раз». Ему необходим был отдых и телесный, и душевный, ибо уже 14 месяцев, не оправившись после тяжелой болезни в Кишиневе, Он безотказно служил, не имея ни минуты отдыха, который был бы Ему лучшим лекарством.
Тяжело было Главнокомандующему в эти мартовские дни, несравненно тяжелее, чем во время наших неудач под Плевною, чем в дни страшных шипкинских боев. Не на победных лаврах почивал теперь Великий Князь, хотя пред лицом всего миpa Им предводительствуемая и Им вдохновляемая армия совершила целый ряд подвигов, с которыми не отказал бы связать свое имя любой великий полководец...
Дни шли за днями, но обстановка не выяснялась и не улучшалась. Чтобы отвлечься от тяжелых мыслей и успокоить больные нервы, Великий Князь изредка предпринимал прогулку по Константинополю, на «Сладкие Воды» (загородное место катания), обедал у князя Рейсс. Но то были лишь отдельные свободные часы сравнительного отдыха среди беспрерывных телеграфных сношений с Петербургом, донесений, политических и военных соображений, которые не могли изменить общей обстановки в том направлении, как это предъявлялось Его Высочеству...
К Государю был отправлен князь Имеретинский, которому Великий Князь поручил на словах доложить некоторые объяснения по вопросам, сделанным Его Величеством, и осведомить Государя о состоянии здоровья Главнокомандующего. Помимо того, 27-го марта Его Высочество телеграфировал, что Его здоровье требует скорейшего отдыха, вследствие чего просит о замене Его другим лицом.
Но, несмотря на болезненное состояние, Великий Князь продолжал зорко следить за событиями и вникать в обстановку, грозившую нам новою войною. Так, например, Он настоял, чтобы работы турок на укреплениях около Маврикиоя, против Сан-Стефано, прекратились немедленно, добился обещания Реуфа-паши остановить работы и на других пунктах и, чтобы точно узнать, в каком положении находятся расположенные против нас турецкие позиции, решил, с разрешения Мехмета-Али-паши, осмотреть их Лично. Нельзя не сознаться, что этот осмотр был отчасти рискованным, потому что мог не понравиться турецким войскам и вызвать протест придирчивых англичан; однако Его Высочество сумел это щекотливое для самолюбия турок дело исполнить с таким тактом, любезностью и непринужденностью, что вызвал к Нему знаки внимания турок, не говоря об оказанных воинских почестях. Сделав около 30 верст, Великий Князь в первый день (29 марта) осмотрел левую часть фортификационных сооружений, ограждавших Константинополь со стороны русских, и мог убедиться, с какими трудностями была бы сопряжена атака этих укреплений и как дорого обошелся бы нам каждый шаг вперед, тем более, что места для укреплений были выбраны мастерски. Через три дня (1 апреля) Его Высочество, с согласия Султана, объехал правый фланг позиций до Буюк-дере включительно и нашел, что здесь также в фортификационном отношении сделано много.
2-го апреля Великий Князь получил давно жданную телеграмму: Государь сообщал, что согласно выраженному Его Высочеством желанию иметь отдохновение при расстроенном здоровье, Его Величество увольняет Великого Князя от командования армиею и на Его место назначает генерал-адъютанта Тотлебена, а Начальником Штаба - князя Имеретинского, до прибытия которых в армию Государь просил держать это в секрете. Только один Начальник Штаба, вместе с которым Его Высочество разобрал эту шифрованную телеграмму, узнал о чрезвычайном известии, получение которого Великий Князь не выдал окружавшим Его близким лицам ни выражением лица, ни голосом, ни какими-либо признаками волнения. Лишь в конце обеда, пред которым была получена телеграмма, он молча чокнулся с Непокойчицким, бросив на него как бы нечаянный взгляд...
Зато в душе переживал Он много, и это не замедлило сказаться в проявлениях старой болезни: сильная головная боль, ревматическая ломота во всем теле и общая слабость заставили Великого Князя, по настоянию врача, слечь на несколько дней в постель.
Бесконечная дипломатическая переписка Петербурга с представителями иностранных держав продолжала и теперь безрезультатно тянуться, отдаваясь, в виде эхо, в Главной Квартире телеграммами Его Высочеству от князя Горчакова все на ту же тему: война с Англией неизбежна...
Однако Великий Князь не мог уже с прежнею чуткостью воспринимать течение дипломатических переговоров европейских держав, ибо видел, что в ближайшем будущем они не приведут к каким-либо осязательным и тем более - выгодным для России результатам, а, затем, Он и Сам сознавал, что служить Ему с совершенно надорванным здоровьем, с наболевшею душою - слишком тяжело.
- Какой я служака! - говорил Он. - Куда Я гожусь? - ни встать, ни двигаться, ни работать - ничего не могу...[52] [160].
И действительно, Главнокомандующий, еще два года тому назад здоровый и цветущий, совсем осунулся.
Его душа искала отдыха, отдыха во что бы то ни стало - и Он находил его в обаятельной панораме Царьграда и Босфора, в прогулках по улицам столицы древней Византии или по тихим водам расстилавшегося пред Ним чудного Мраморного моря, в звуках музыки, в задушевных беседах с теми, кто знал, ценил и понимал Его...
10 апреля Великий Князь принимал болгарскую депутацию, представившую Ему для поднесения Государю Императору благодарственный адрес с более чем ста тысячами подписей освобожденного народа. Его Высочество с чувством глубокого нравственного удовлетворения принимал болгар, свидетельствовавших о высоком христианском и боевом подвиге Царя-Освободителя и Его армии, во главе которой стоял Его Высочество.
К Нему Лично представители болгарского народа обратились с особым адресом следующего содержания:
«Ваше Императорское Высочество!
Решением Великого Монарха, Августейшего Вашего Брата, содействием русского воинства и целого русского народа и усилиями Вашего Императорского Высочества великое дело освобождения Болгарии и улучшения быта христиан Турецкой Империи приведено к желанному концу; и прежде несчастнейшая Болгария начинает ныне оживать и становиться страной, достойной внимания Европы и любви и поддержки Великой представительницы Славян - России.
Ваше Императорское Высочество!
Благодеяния России к нашему Отечеству так велики; дело, совершенное Россией для нас, так громадно и свято, что мы, Болгаре, не в состоянии выразить вполне чувство своей глубочайшей признательности: мы можем только плакать от радости, благоговеть перед великими благодетелями и благословлять Святую Русь и ее Великодушнейшего Императора.
Но как ни слабы мы выразить достойным великого благодеяния образом чувства глубочайшей признательности всего Болгарского народа, этот народ поручил нам завидную и почетнейшую миссию - представиться пред Лицом Вашего Императорского Высочества, поднести настоящий благодарительный адрес и всепокорнейше просить Вас, дабы Вы соблаговолили представить его Своему Августейшему Брату и нашему великому Царю и Освободителю, как слабое изъявление того, что на душе у каждого Болгарина.
Вместе с тем мы покорнейше просим Ваше Императорское Высочество позволить нам в этом случае выразить и Вашему Императорскому Высочеству те чувства благодарности и глубокой преданности, какие питает и будет питать каждый Болгарин к лицу Вашего Императорского Высочества и ко всему предводительствуемому Вами храброму воинству. Мы никогда не забудем великих трудов и всякого рода трудностей и опасностей, перенесенных Вашим Императорским Высочеством во главе непобедимого русского воинства в войне за освобождение Болгарии.
Повторяя выражения глубочайшей своей преданности и вечной признательности, имеем честь быть
Вашего Императорского Высочества покорнейшими слугами.
Уполномоченные Болгарского народа:
+ Софийский митрополит Мелетий.
+ Сливненский митрополит Серафим.
+ Епископ Браницкий Клемент.
Архимандрит Константин.
Архимандрит Пантелеймон.
Архимандрит Мефодий Кусевич.
Дальше следовали подписи отдельных лиц и представителей городов и селений Болгарии.
Апреля 1878 года.
Город Сан-Стефано»[53] [161].
То была уже Страстная неделя, во время которой Великий Князь говел. В тихой молитве искал Он утешения и поддержки Своих сил. Глубоко верующий, всегда уповающий на Бога, Он возносил Творцу горячее благодарение за дарованные победы, за преодоленные преграды в достижении святого дела освобождения христиан и молил о скором и благополучном возвращении на Родину после честно и доблестно исполненного долга. Его кроткое, любящее сердце в эти минуты искало примирения со всеми теми, кто вольно или невольно принес Ему много скорби и страданий.
В Страстную субботу, 15 апреля, прибыл и представился Великому Князю вновь назначенный Главнокомандующий, генерал-адъютант Тотлебен.
В ночь на Светлое Христово Воскресение, 16 апреля, Его Высочество получил следующую телеграмму от Государя:
«Увольняя Тебя, согласно Твоему желанию, от командования Действующею армиею, произвожу Тебя в генерал-фельдмаршалы, в воздаяние столь славно оконченной кампании. Надеюсь скоро обнять Тебя здесь».
В Высочайшем приказе, в тот же день отданном, значилось, что Великий Князь, «в ознаменование важных заслуг, оказанных Престолу и Отечеству в ныне оконченной войне с Турциею, производится в генерал-фельдмаршалы, с увольнением, по болезни, согласно Его желанию, от должности Главнокомандующего Действующею армиею и с оставлением затем во всех прочих занимаемых должностях и званиях» [54] [162].
17-е апреля, день рождения Государя Императора, был для Великого Князя днем грустного расставания в Сан-Стефано со всем тем, что было Ему здесь близко и дорого.
Утром Его Высочество присутствовал на торжестве прибивки и освящения вновь пожалованных георгиевских знамен 14-му и 15-му стрелковым батальонам, а перед тем прощался со Своими ближайшими сослуживцами - чинами Своего штаба, которых сердечно благодарил за образцовую службу и дружную работу.
После освящения знамен, Его Высочество сел верхом и поехал на прощальный парад всей Гвардии и армейским частям (16 пех. дивизии и 4-й стрелк. бригаде, с их артиллериею), стоявшим у Сан-Стефано. Около 12 ч. дня, приветствуемый восторженными криками «ура», Он объехал войска и, вызвав вперед командиров отдельных частей и батальонов, прочел телеграмму Государя, которою возвещались боевые награды, пожалованные частям Действующей армии. Снова громкое «ура» потрясло воздух и тысячи шапок полетели вверх...
Его Высочество объявил, что прощается с войсками и передает начальствование над ними генерал-адъютанту Тотлебену, поблагодарил сердечно Своих боевых сподвижников, после чего отдельно обратился к гвардейцам. Им сказал Он, как счастлив, что труды Его и занятия с Гвардией дали блестящие результаты в виде подвигов доблести, и что выполнил обещание держать Гвардию впереди, а не в резерве. Затем войска в блестящем виде прошли церемониальным маршем мимо Великого Князя, заслужив еще раз Его благодарность.
В тот же день Его Высочество отдал следующий знаменательный приказ:
«Доблестные войска Действующей армии!
По воле Государя, Я отъезжаю из армии и передаю командование над нею генерал-адъютанту Тотлебену, которому и вступить в отправление должности Главнокомандующего с 17 числа сего апреля.
Семнадцать месяцев переживал я с вами труды и лишения походной жизни и ровно год опасности и славу боевого похода.
В течение этого времени Я был свидетелем того беззаветного выполнения всеми чинами армии долга, среди самой тяжкой обстановки похода, и той беспримерной храбрости и самопожертвования, которые навеки составят гордость всей земли русской.
Не раз высказывал Я и Мою задушевную благодарность, и Мое удивление вам, войска Действующей армии.
С болью в сердце расстаюсь Я с вами, Мои дорогие боевые сотоварищи, и еще раз считаю Своим священным долгом выразить всем вам Мою сердечную благодарность за вашу многотрудную и полную славы и гордости для всей России службу».
Поблагодарив затем всех начальствующих лиц, Его Высочество продолжал:
«Особенное, сердечное и искреннее спасибо тебе, русский солдат: ты не знал ни преград, ни лишений, ни опасности. Безропотно, безостановочно шел ты в грязи и в снегу, в жару и в холод, через реки и пропасти, через долы и горы, и бесстрашно бился с врагом, где бы с ним ни встретился. Для тебя не было невозможного в пути, который тебе указывал начальник.
Тебе честь, тебе слава, добытые потом и кровью России, бившейся за освобождение угнетенных христиан.
Я горжусь и всегда буду гордиться тем, что Мне пришлось командовать такой славной армией.
Только надломленное здоровье Мое принуждает Меня оставить вас ранее общего возвращения на родину.
Но, расставаясь с вами, Я счастлив тем, что, по воле Государя Императора, передаю вас в мощные руки славного героя Севастополя и Плевны - генерал-адъютанта Тотлебена. Если понадобится снова вести вас в бой, он поведет вас к победам, а вы, с своей стороны, дадите ему всю ту беззаветную решимость и мужество, которые проявили во все время моего командования и которым удивлялись вся Россия и весь мир...».
Великий Князь, проживая в Сан-Стефано, в доме Дадиана, пользовался в течение почти двух месяцев гостеприимством и радушием его семьи. Здесь Его Высочество был всегда желанным гостем. Его полюбили искренно и просто, по-человечески, здесь Он нашел отдых и отраду после суровой обстановки и всякого рода невзгод военного времени.
Попрощавшись с войсками, расстроенный этою тяжелою минутою, Он пришел затем проститься и со Своими милыми хозяевами. Полковник Скалон нес за Ним серебряный жбан, наполненный червонцами. Взяв этот жбан, Великий Князь передал его г-же Дадиан, поблагодарил за радушное гостеприимство и поцеловал руку, прося принять на память жбан и, кроме того, серебряный чайный сервиз. Сам Дадиан получил звезду св. Станислава 2-й степени.
Он и его семья были сконфужены и тронуты в высшей степени. Его Высочество прощался, как родной, и вызвал искренние слезы у собравшихся попрощаться с дорогим им Великим Князем.
Прощаясь с Тотлебеном, Его Высочество обнял его и сказал:
- Дай вам Бог всего хорошего. Помните один мой совет: действуйте всегда по совести и не стесняйтесь приказаниями, которые, по Вашему убеждению, неисполнимы» [55] [163].
В этих словах сказалось благородство натуры Великого Князя и вырвалось то, что особенно наболело в Его душе...
До пристани Он прошел пешком, среди расставленных шпалерами войск, оглашавших воздух неудержимым «ура». Со слезами на глазах Он обнял ближайших; с генералом Непокойчицким и Личными адъютантами и ординарцами сел в паровой катер и поехал на «Ливадию».
Через несколько минут яхта тронулась. Снова раздалось единодушное «ура», замелькали фуражки, платки. Берег стал постепенно удаляться, сливаясь в общую полосу зданий, садов... Его Высочество молчал... Тяжело было на сердце бывшего Главнокомандующего, Который, не взирая на все трудности и неустройства, после вещего Олега снова победоносно привел русское войско к вратам Царьграда и был принужден удержаться от великого искушения «взять Царьград и водрузить крест на Святой Софии» и затем видеть, как победы наши тают, а победоносная наша армия постепенно становится в более затруднительное положение, чем побежденная ею, но собирающаяся с силами турецкая...
Переночевав на «Ливадии», на следующий день, в 10 ч. утра, Его Высочество поехал проститься с Султаном. Многие из боевых сподвижников Великого Князя приехали на пристань, чтобы еще раз повидать и напутствовать добрыми пожеланиями своего бывшего Главнокомандующего. Наконец, в 11 3/4 ч. дня «Ливадия» снялась с якоря и тронулась в путь мимо очаровательных берегов Босфора, где встречные суда при звуках русского гимна отдавали честь Великому Князю. Царьград и Мраморное море стали бледнеть в волнах света и постепенно скрылись за выступом берега...
Совершив морской переход до Одессы, Его Высочество отсюда по железной дороге отправился на Вильну и Динабург (Двинск) в Петербург, куда прибыл 22 апреля.
Подъезжая к столице, Великий Князь был бледен и молчал. Видно, что и теперь на душе у Него было неспокойно...
Поезд медленно подошел к платформе. Послышалась команда, заиграла музыка... На платформе стоял Государь, окруженный свитою. Великий Князь вышел. Государь обнял Его и предложил принять почетный караул.
При криках «ура» собравшейся толпы Его Высочество обошел караул и затем пропустил его мимо Себя. После этого Государь с Великим Князем сели в коляску и отбыли в Зимний дворец.
ГЛАВА VII
Берлинский конгресс, на котором условия Сан-Стефанского договора были пересмотрены коренным образом, значительно ограничил результаты заключенного нами с Турциею мира, но не уменьшил славы Великого Князя Главнокомандующего: победные лавры украсили Его чело и укрепили Его в сознании исполненного долга пред Царственным Братом и Россиею. Однако перенесенные труды и волнения сильно поколебали здоровье Его Высочества: необходимо было долго отдохнуть и основательно полечиться.
Все лето 1878 года Великий Князь провел в Воронежской губернии. Здесь, в Своей Чесменке, Его Высочество, в виде отдыха, отдавался любимым занятиям по образцовому конскому заводу, бывшему предметом гордости и славы его Августейшего Хозяина. Кстати, в этом же году в Париже была всемирная выставка, на которую Великий Князь послал шестнадцать лошадей. Здесь они обратили на себя общее внимание любителей и знатоков [56] [164].
Все лошади родились в собственности Его Высочества Чесменском заводе. Судя по отзывам печати [57] [165], прекрасные головы, отличный постав шей, благородство, энергия и вместе с тем необыкновенная покорность человеку изумляли посетителей выставки. Форменная одежда унтер-офицера нарядчика Белькова, кучера Константина Некрасова и некоторых конюхов, как равно русские костюмы конюшенной прислуги Его Высочества, русская закладка, коляска и беговые дрожки возбуждали живейшее любопытство и восторг многочисленных посетителей.
Из лошадей Великого Князя жеребец «Рущук» был удостоен первой премии по отделу чистокровных арабских (золотая медаль и 1200 франк.); жеребец «Друз» - первой премии по отделу англо-арабов (золотая медаль и 1200 франк.) и жеребец «Абрикос» - третьей премии по тому же отделу (бронзовая медаль и 1600 франк.)[58].
Возвратясь к октябрю в Петербург, Великий Князь вступил снова в исполнение обязанностей Главнокомандующего войсками Гвардии и Петербургского военного округа, Генерал-Инспектора Кавалерии и по Инженерной части. Обогащенный боевым опытом, Он стал еще настойчивее в требованиях по подготовке войск [59][167]. Для того же, чтобы боевой опыт, приобретенный самими войсками, давал плоды и в будущем, Его Высочество в одном из приказов предписал во всех частях округа, принимавших участие в минувшей войне, приступить, по примеру Гвардейского корпуса, к составлению описаний их боевой жизни, а также исторического очерка их существования вообще. При этом было преподано и несколько общих оснований для предстоявших работ [60] [168].
К сожалению, расстроенное здоровье вынудило Великого Князя озаботиться о сложении с Себя хотя бы некоторой части лежавших на Нем сложных обязанностей, в виду чего, согласно прошению, 17 августа 1880 г. Его Высочество был уволен от должности Главнокомандующего войсками Гвардии и Петербургского военного округа.
Тяжело было Главнокомандующему расставаться со Своими подчиненными, среди которых стяжал Он столько неподдельной, горячей любви и глубокого почитания. В Своем прощальном приказе [61][169] Великий Князь высказал чувства скорби по этому поводу и сделал оценку трудов бывших под его начальством войск. В этом приказе Его Высочество, между прочим, свидетельствовал:
«Как Главнокомандующий округом, под главным руководством которого Гвардия и все прочие входящие в его состав части войск получили свое образование, и как Главнокомандующий, которому Монаршим доверием была вверена Действующая армия, Я счастлив открыто признать, что выказанные войсками в бою и в походе доблесть, храбрость и дисциплина, удостоенные Высочайшей благодарности, превзошли и мои ожидания. Предпоставленная программа обучения была таким образом вполне выполнена, и долговременные труды мирного времени блистательно увенчаны боевою проверкою».
Однако и по освобождении от звания Главнокомандующего войсками Гвардии и Петербургского военного округа, Великий Князь продолжал нести обязанности по званиям Генерал-Инспектора по Инженерной части и Генерал-Инспектора Кавалерии. Эти должности требовали не только кабинетного труда, но и неоднократных, ежегодных поездок по военным округам, где Его Высочество осматривал войска и вверенные ему учреждения, бригады кавалерийского запаса, Задонские конные заводы [62] [170] и ремонтных лошадей.
1 марта 1881 года скончался Император Александр II, Которому Великий Князь Николай Николаевич прослужил с беззаветною любовью и славою 26 лет. В этот горестный для всей России день Его Высочество находился в Париже, откуда успел прибыть в Петербург лишь к 6 марта.
Вновь наступившее царствование Императора Александра III вызвало целый ряд военных реформ, к обсуждению и осуществлению которых молодой Государь неизменно приглашал Его Высочество, как Лицо, пользовавшееся особенным авторитетом в нашей армии.
Так, например, Великий Князь был назначен «Присутствующим» в Особой комиссии (под председательством генерал-адъютанта Коцебу) для обсуждения вопросов об улучшении устройства военного управления (1881 г.), затем председателем Особой комиссии по составлению проекта положения о полевом управлении войск (1888 г.); кроме того, под руководством Его Высочества работали комиссии о переустройстве кавалерии и о преобразовании саперных войск. Все эти комиссии своевременно закончили свои работы, выполнив указанные им задачи.
Однако в числе крупных заслуг Великого Князя перед русской армией следует особенно выделить его плодотворную деятельность на посту Генерал-Инспектора Кавалерии, которая под руководством Его Высочества воспитывалась и развивалась на совершенно новых началах.
Он был замечательным кавалеристом и обладал широким взглядом на задачи и деятельность конницы. Требования Его были основаны на действительных выводах из опыта предыдущих войн и из свойств конницы, как рода войск, но дело шло зачастую в разрез Его требованиям. Причиной тому было отсутствие соответствующих начальников: если в Гвардии и были надлежащие помощники, проникнувшиеся его взглядами, то в армии они встречались лишь как редкое исключение [63] [171].
По словам Д.А. Скалон, одного из ближайших свидетелей деятельности Великого Князя [64] [172], Его Высочество занял Свой пост, когда наша кавалерия работала в духе манежных требований, когда щеголяла лошадьми в теле, красивыми, выхоленными, хотя бы и слишком откормленными, а потому неповоротливыми, невыносливыми и к полевой службе мало способными, когда аллюры были медленны и укорочены, когда коней берегли настолько, что переходы совершались только шагом, а коней водили при этом в поводу...
Своими техническими кавалерийскими познаниями обязанный Императору Николаю Павловичу, но больше всего - генерал-адъютанту Р.Е. Гринвальду, Великий Князь Николай Николаевич в первых же приказах по кавалерии предъявляет требования относительно систематической подготовки лошадей к усиленным и продолжительным движениям, правильной езды и управления конем, устанавливает новые правила описи строевым лошадям и пр.
В стремлении устранить рознь во взглядах кавалерийских начальников на их специальное дело, Его Высочество в дальнейших приказах дает целый ряд последовательных указаний о ремонтировании конского состава, выездке (обучать тому, что составляет главное достоинство боевого коня), движениях и аллюрах (втягивание в походные движения) и т.п. В то же время Великий Князь предостерегает от излишних увлечений, вредных для более слабых лошадей, и пользуется случаем, когда возможно, подать Личный пример полезной работы. Так, например, в 1876 г., в бытность на Кавказе, Он вызвал 15-й драгунский Тверской Имени Своего полк из Царских Колодцев в Тифлис и, после сделанных полком двух переходов в 54 и 36 верст, третий переход в 33 версты совершил во главе Своих драгун в 2 ч. 50 мин., преодолевая встречавшиеся по пути препятствия - канавы, овраги, крутые подъемы и спуски... Подойдя к Тифлису, полк произвел развернутым фронтом атаку на протяжении ½ вер. - галопом и 1 версты - в карьер и, вступив в город под командою своего Шефа, прошел церемониальным маршем мимо Великого Князя Наместника. Не только люди, но и лошади были в отличном виде, в чем Его Высочество убедился, Лично осмотрев на другой день всех лошадей и не найдя ни одной забитой или больной...
Естественно, что такие примеры действовали одушевляющим образом на всю нашу кавалерию и заставляли ее усердно работать в духе требований, предъявлявшихся ее Августейшим Генерал-Инспектором. Стараясь поощрять офицеров к приобретению лучших лошадей, Его Высочество ввел новые правила о скачках, испросил Высочайшее разрешение на устройство 4-х-верстных скачек на призы Императорской Фамилии и исходатайствовал общее увеличение призовых сумм с 10.000 до 24.500 рубл. Кроме того, были установлены призы нижним чинам за выездку.
«До какой степени Великий Князь живо интересовался делом спорта, - читаем мы в очерке Красносельских скачек [65] [173], - и каким отличнейшим ездоком был сам, нам свидетельствует следующий рассказ. За устройством скакового круга для вновь введенной скачки Его Высочество наблюдал Лично. Когда препятствия были готовы, Он со свитою поехал их осмотреть. Подъезжая к одной из канав, кто-то из сопутствующих заметил, что канава очень широка, и, находя это препятствие трудным и рискованным, предложил уменьшить его. Великий Князь прежде, чем дать свое заключение, отъехал от препятствия, поднял лошадь в галоп и взял канаву в обе стороны, после чего было признано возможным оставить препятствие без изменения».
По словам генерала от кавалерии В.А. Сухомлинова, Великий Князь в последние годы Своей жизни почти все свободное время посвящал кавалерийскому делу. Посещая Офицерскую Кавалерийскую Школу, которую он называл «дорогое мое детище», Его Высочество Лично руководил занятиями, разного рода испытаниями, усовершенствованиями в технике этого рода оружия. Бывая в Школе по три и по четыре раза в неделю, приезжая иногда в 9 часов утра, с юношеским пылом, неутомимо занимался Великий Князь любимым делом до 2-х, 3-х часов пополудни.
Поощряя в кавалерийских офицерах лихость, смелость, Великий Князь покровительствовал спорту и на устроенную, с Его соизволения, скаковую конюшню при Школе ставил своих кровных лошадей, на которых скакала молодежь.
Съезжавшиеся со всех концов России офицеры конных полков наших получали в Школе личные указания Генерал-Инспектора и возвращались домой, очарованные Его ласковым обращением.
В Офицерском собрании Школы для Великого Князя устроен был особый кабинет, в котором Его Высочество не раз принимал доклады. В уборной при этом кабинете всегда находилась часть одежды Великого Князя, на случай желания Его Высочества сесть на коня или переодеться, для большего удобства во время занятий [66] [174].
Желая обеспечить Школу надежным кадром учителей-специалистов по фехтованию, вольтижировке, гимнастике и т.п., одним из средств к тому Великий Князь считал учреждение школы солдатских детей, которая могла бы исподволь подготовлять соответствующий контингент молодых людей. Мысль эту Его Высочество приказал применить в виде опыта с 1888 г., а в 1889 г. в школе было уже 12 мальчиков. Школа эта, приказом по воен. вед. 1893 г. № 28 утвержденная на 29 штатных воспитанников, по Высочайшему повелению, в память Великого Князя, получила наименование «Николаевской школы солдатских детей» [67] [175].
Не вдаваясь в детали деятельности Великого Князя, приведем лишь выдержку из Высочайшего рескрипта на Имя Августейшего Генерал-Инспектора Кавалерии 15 августа 1889 г.
В рескрипте этом прежде всего отмечена 25-летняя неустанная забота Его Высочества «как об улучшении конского состава и снаряжения кавалерии, так и о введении наиболее правильных способов ее воспитания и обучения». «С особенным старанием, - писал Император Александр III, - Ваше Высочество выполнили предположения Мои о реорганизации действующей и запасной кавалерии, значительно приумножившей нашу боевую конную силу и обеспечившей ее быстрое и широкое пополнение в случае мобилизации. Вместе с тем усерднейше трудились Вы над образованием вполне подготовленных эскадронных командиров, лихих, знающих свое дело офицеров, опытных инструкторов, хороших наездников и смышленных разведчиков, настойчиво возвышая все качественные стороны кавалерии, как в одиночном развитии людей, так и в тактических действиях ее масс»...
В конечном итоге следует признать, что Великий Князь был выдающимся кавалерийским генералом, который неутомимо следил за развитием любимой Им конницы; все Его указания имели руководящее значение не только для русской армии, но и для иностранных государств [68] [176].
Ему же принадлежала идея маневров в больших массах войск.
В роли общего руководителя в деле боевой подготовки нашей армии Его Высочество не раз выступает в последние годы деятельности. Так, например, Высочайшею волею Великий Князь назначается главным посредником на больших маневрах: в 1886 г. - в Красносельском и Усть-Ижорском саперном лагерях, а затем в окрестностях Брест-Литовска, между войсками Варшавского и Виленского военных округов, в 1888 г. - на больших маневрах в Херсонской губернии [69] [177] и, наконец, в 1890 г. Его Высочество, помимо присутствия на маневрах под Нарвою, был, по Высочайшему повелению, сначала командирован для осмотра местности предстоявших больших маневров на Волыни, а затем состоял здесь главным посредником и руководителем действий двух громадных армий под командою героев Русско-Турецкой войны: генерал-адъютанта Гурко, командовавшего войсками Варшавского военного округа, и генерал-адъютанта Драгомирова, командовавшего войсками Киевского военного округа [70] [178].
В окрестностях Луцка, Дубно и Ровно было собрано около 130 тыс. войск. Нелегко было руководить маневренными действиями такой массы, однако благодаря прекрасной организации всего дела и совместным трудам 35 посредников, состоявших в распоряжении Великого Князя, Волынские маневры прошли с большою поучительностью как для самих войск, так и в смысле весьма полезных практических результатов, указавших некоторые несовершенства частностей нашей военной организации.
Что же касается грандиозного числа войск, впервые сосредоточенных в мирное время в таком количестве, то оно заставило наших западных соседей усмотреть в этих маневрах своего рода военную демонстрацию со стороны России, к чему, однако, не было никаких оснований.
Его Высочество приехал в г. Луцк 22 августа [71] [179]. Здесь началась Его предварительная работа по указанию посредникам предстоявшей им деятельности и ознакомлению с ними. В то же время Великий Князь осматривал проходившие через город войска, проявляя к ним обычную заботу и любовь, на которые и войска отвечали трогательными чувствами глубокой преданности и обожания к своему бывшему Главнокомандующему.
Приводим впечатления одного из корреспондентов «Нового Времени» г. А. Молчанова, еще во время Русско-Турецкой войны имевшего возможность наблюдать Великого Князя среди войск и вновь увидевшего Его на Волынских маневрах [72] [180].
«Вечером у Великого Князя снова большой обед (прием посредников). Целый день притом занят у Него приемами и смотром проходящих мимо солдат. Чуть послышится вдали полковой оркестр, Его Высочество тотчас выходит на улицу и одобряет проходящих и проезжающих солдат добрым словом. И тут разыгрываются сцены удивительные. Вот идет полк драгун; кони - прелесть, солдаты - на подбор молодцы. Великий Князь, тронутый бравым видом войска, быстрым движением подходит к сидящему на коне командиру и крепко жмет его руку; командир не выпускает великокняжескую руку и запечатлевает на ней долгий поцелуй. Великий Князь дает еще пожатие, офицер снова целует руку, тогда Великий Князь крепко обнимает командира и целует его в губы. Разошлись - и глаза обоих блестят слезами. Эта безмолвная сцена перед рядами войск, на улице, на глазах у публики и группы офицеров, повергает всех в нервное настроение, и нужно было слышать, как уже совсем не по-строевому, а из глубины растроганного сердца, гаркнули потом солдаты: «Рады стараться, Ваше Императорское Высочество!»...
Таков был Великий Князь всегда, до последнего дня Своей жизни...
Для практики железнодорожных батальонов в постройке небольших железнодорожных участков при условиях военного времени, к началу Волынских маневров была построена (3-м и 4-м железнодорожными батальонами) военная рельсовая ветвь от ст. Киверцы до Луцка (около 12 верст). Душою этого дела был Его Высочество, крайне интересовавшийся работами, о ходе которых ему беспрестанно доносили [73][181]. Подбадриваемые ответными телеграммами Великого Князя, солдаты работали так, что их приходилось сдерживать. Только благодаря этому, работа, начатая 1 августа, была блестяще закончена в 18 ½ дней при непрерывных трудах, по 14 часов в сутки, без праздников, при жаре в 35° и по ночам, причем пришлось, между прочим, вырубить очень много деревьев громадной толщины.
Когда Его Высочество прибыл к вновь построенной ветке, батальоны поднесли Ему чрезвычайно оригинальное блюдо из срезанного ими с пня кружка в диаметре более 25 вершков, украшенное государственным гербом и надписями, искусно сделанными одним из рядовых. В Луцк Великий Князь поехал по новой ветке, останавливался на каждом посту, подробно осматривал все сооружения и выразил полное удовольствие по поводу всего виденного.
Маневры, начавшиеся 25 августа, закончились 2 сентября в четырех верстах от Ровно грандиозным Высочайшим смотром. Всеми войсками командовал Великий Князь Николай Николаевич Старший. Эффектна была картина, когда Августейший Генерал-Фельдмаршал подал знак жезлом - и все войска взяли на-краул, склонились знамена, забили барабаны, заиграла музыка, и залп нескольких сот орудий потряс воздух, разом окутав белою пеленою артиллерию... После Царского объезда состоялся церемониальный марш всех участвовавших в параде более 120 тысяч войск, во главе которых проезжал Его Высочество.
В тот же день Император Александр III почтил Великого Князя особым, уже последним рескриптом следующего содержания:
«Ваше Императорское Высочество.
Призвав Вас к главному руководству маневром, происходившим ныне между двумя армиями, составленными для сего из частей войск Варшавского и Киевского округов, Я лично удостоверился в образцовом порядке, с которым означенное учебное упражнение войск было Вами ведено.
При превосходной подготовке участвовавших в маневре войск, отличной распорядительности командовавших армиями и всех начальствовавших лиц, Вашему Императорскому Высочеству принадлежит честь высокого искусства в отменном направлении маневренных действий еще у нас небывалого по численности столь значительного сбора войск.
Высоко ценя Вашу опытность, всегдашнюю преданность военному делу, неустанные труды по ведению и образованию наших войск, при нынешних столь затруднительных условиях, Я почитаю приятнейшим для Себя долгом выразить Вашему Императорскому Высочеству за понесенные Вами в настоящем случае труды и достигнутую пользу Мою душевную признательность».
На подлинном Собственною Его Императорского Величества рукою написано:
«Сердечно любящий Вас и благодарный
АЛЕКСАНДР.
Ровно, 2 сентября 1890 г.» [74] [182].
На Волынских маневрах Великий Князь в последний раз появился пред рядами нашей армии как бывший Главнокомандующий. Прямо с маневров Он отправился в Крым, - того требовали настояния врачей, ибо здоровье Его Высочества окончательно пошатнулось. Вся надежда была на Его крепкий организм, на усиленное лечение и на благодатный климат юга. Сначала Великий Князь поселился в Кореизе, а затем - в Алупке, в великолепном дворце, когда-то принадлежавшем князю М.С. Воронцову. Окруженный Личными адъютантами и ординарцами, от времени до времени навещаемый Членами Царской Семьи, больной Фельдмаршал проводил здесь томительные месяцы, в медленной борьбе с тяжелою болезнью. Ее грозные симптомы особенно резко обнаружились в первых числах октября, о чем свидетельствовали бюллетени, появившиеся в газетах. 14 октября было напечатано [75] [183]:
I. «У Его Императорского Высочества Великого Князя Николая Николаевича Старшего, после приступа общих судорог, с потерею сознания, вслед за которыми наступила кратковременная спячка, обнаружилось ослабление памяти, затруднение речи, дрожание языка и мышц лица.
Деятельность сердца ослаблена. Температура 38°. Пульс 90. Академик профессор Мержеевский. Доктор Шершевский».
II. «Судорожные приступы не повторялись. В течение дня спокойное состояние сменялось кратковременным возбуждением. Ночь прошла спокойно. Питание совершается удовлетворительно. Температура сегодня (12 октября) утром 37. Пульс 81. Академик Мержеевский. Профессор Ковалевский. Доктор Шершевский.
Алупка. 12 октября 1890 г.».
16 октября был объявлен, за подписью тех же лиц, более успокоительный бюллетень [76] [184]:
«Его Императорское Высочество Великий Князь Николай Николаевич Старший провел день спокойно, в хорошем расположении духа; в течение дня не было ни одного приступа возбужденного состояния, аппетит хорош, сон достаточен, питание удовлетворительно; проявления болезни, внушавшие серьезное опасение для жизни, в настоящее время прошли, и болезнь приняла свое обычное затяжное течение. Температура вчера вечером 37,1. сегодня утром 37. Пульс 78.
Алупка. 14 октября. 11 час. утра».
То казалось, что излечение от недуга возможно, то этот недуг усиливался все более, отнимая надежду от тех, кто отдалял от себя мысли о роковом конце…
Настала весна, ожила дивная природа Крыма, но не принесла она облегчения угасавшему Великому Князю: 13 апреля 1891 года Его Высочество тихо скончался… Кончина Его не была неожиданна - и все же явилась тяжелым ударом для всех знавших и любивших Его и прежде всего для русской армии вообще, а для Гвардии в частности, ибо с нею Он сроднился с первого же дня Своей почти 60-летней жизни и с нею жил душою и сердцем до последнего вздоха...
На пароходе от Ялты до Севастополя, а отсюда по железной дороге тело почившего Великого Князя было перевезено в Петербург, сопровождаемое Августейшим Сыном Покойного, Великим Князем Николаем Николаевичем Младшим.
В больших городах по пути траурный поезд останавливался, служились панихиды и возлагались представителями войск и городов венки, наполнявшие вагон, где среди зелени высился гроб, под золотым парчовым покровом, опушенным горностаем; на крышке гроба лежали шапка Л.-Гв. Уланского полка, в мундир которого было одето тело, и золотая, бриллиантами украшенная сабля Почившего.
23 апреля тело Великого Князя прибыло в Петербург, который в траурном убранстве и с торжественными воинскими почестями встретил прах Августейшего Фельдмаршала. Вся Царская Семья собралась для встречи на Николаевском вокзале, откуда длинная печальная процессия, по особому церемониалу, среди шпалер войск и собравшегося народа, медленно проследовала к Петропавловскому собору.
Здесь в течение нескольких дней стоял открытый гроб с телом покойного Великого Князя.
Совершались панихиды в присутствии Особ Царствующего Дома, молились воинские части, депутации шефских полков Имени Его Высочества, беспрерывные вереницы русских людей разных общественных положений шли поклониться телу Почившего и помолиться об упокоении Его души. Отдать последний долг Усопшему прибыли Князь (ныне Король) Николай Черногорский, представители Германского Императора, депутации от болгарского и сербского народов. Братья-славяне так же искренно, как и русские люди, проливали горячую слезу у гроба победоносного Вождя, отвоевавшего им желанную свободу...
26 апреля совершено было погребение. При прощальных салютах пехоты и артиллерии гроб был опущен в могилу под сводами Петропавловского собора.
Кончина Великого Князя Николая Николаевича вызвала много сочувственных статей, посвященных доброй памяти о Нем и приводивших оценку Его светлой личности и деятельности. Все печатные отзывы с замечательным единодушием и неподдельною искренностью воздавали Ему должное. Приводим здесь несколько более ярких строк.
«Да, много этот гроб почившего Великого Князя, в котором так недавно жила простая, бесхитростная и всякому доступная русская душа, собирает теперь около себя мысленно русских людей всех положений и военных - в особенности; у каждого из них свой больший или меньший запас на сердце воспоминаний благодарности к почившему Великому Князю...
Он унаследовал от Отца Его прямоту и этот таинственный, присущий природе, а не деланный талисман обаяния и умения располагать к себе восторженное настроение масс!
Чем-то родным от Него веяло для каждого солдата и для каждого офицера: с Ним веселее на душе бывало. Почему? - Чувство это не поддавалось объяснению, но что оно было и вполне ощущалось - несомненно. Об этом говорили севастопольцы, об этом говорили Его дунайские и балканские сподвижники...
Увы, с жизнью Его угасло в Нем дорогое для войска наследство Императора Николая: это - культ военного. Покойный Великий Князь с самых ранних лет жил весь и всегда только для военного мира: жить и быть военным, т.е. любить царскую службу русского солдата - для Него было одно и то же...
Это чувствовалось и понималось военными людьми инстинктивно, и в этом, быть может, даже отчасти кроется обаяние, которое Он имел в военном миpe, и того замечательного факта, что везде и всегда этого Великого Князя каждый солдат и каждый офицер считал своим родным Великим Князем» [77] [185].
В другом отзыве о Покойном особенное внимание обращают на себя следующие слова:
«Без малейшего преувеличения можно сказать, что Великий Князь Николай Николаевич был кумиром всех военных чинов от солдата до генерала включительно.
Вечно бодрый, веселый, в высокой степени ласковый и обходительный, Он приковывал к себе сердца всех, имевших счастье служить под его начальством...
Если русская армия в славной войне 1877 - 78 гг. оказалась на высоте своего положения и вполне достойна тех лавров, которые увенчали ее при пленении нескольких турецких армий, то, всеконечно, она во многом обязана своему Главнокомандующему Великому Князю Николаю Николаевичу...
Геройский переход всей армии в суровую зиму через Балканы, вызвавший удивление всего мира, предпринят и совершен по личным предначертаниям Великого Князя Николая Николаевича. Этот подвиг был совершен с таким точным выполнением всего плана Августейшего Вождя, что знаменитый стратег Мольтке поневоле должен был признать ошибочным свое заявление, сделанное им в Берлине перед падением Плевны о невозможности в суровую зиму перехода через Балканы, хорошо ему известные со времени его службы в турецких войсках... [78] [186]».
Не стало Великого Князя... Угасла жизнь одного из самых доблестных вождей нашей армии, которую Он так любил и которой так беззаветно и самоотверженно служил, ведя к победам. Смерть унесла Его, а неумолимое время уже начало заволакивать дымкой забвения и этот светлый образ.
Однако крупные исторические события, только что совершившиеся на наших глазах, заставляют вспоминать о Нем.
Болгария объявила себя независимым королевством, а ее Монарх единодушно признан всеми державами Королем (1909 г.).
В день 50-летнего правления своею страною Князя Николая Черногорского (1910 г.), этот славный Вождь геройского народа провозгласил себя Королем и Черногорию - королевством. Еще раньше этих отрадных для русского сердца событий объявила себя королевством Сербия (1883 г.), бывшая на краю гибели перед последнею Турецкою войною.
Румыния прежде всех этих государств, тотчас после объявления Россиею войны Турции, объявила свою независимость от последней, а в 1881 г. князь Карл Румынский провозгласил себя Королем...
Таким образом, создание четырех независимых королевств - вот реальные и несомненные результаты побед русского оружия, поднятого в защиту единоверных нам братьев-славян. Освобожденные и призванные к новой жизни, они помнят и ценят великий подвиг России, чтут священную память Царя-Освободителя Александра II и Его славных сподвижников, с признательными и высокими чувствами относятся к нашей армии...
В Софии Императору Александру II сооружен великолепный памятник, украшенный фигурами русских вождей. Во главе их - Великий Князь Николай Николаевич Старший, верхом, с обнаженным мечом в руке, с энергичным, озабоченным лицом, на котором написано сознание ответственности пред Царем и Россией...
В Порадиме стоит дом-музей имени Великого Князя, где заботливо собраны предметы, напоминающие о бывшем Главнокомандующем. Здесь же и часовня св. Николая, где в определенные дни совершаются молебны, а на панихидах возносятся молитвы о Почившем... [79] [187].
Трогательны эти знаки внимания болгар к памяти о Нем.
В знаменательные дни 50-летнего юбилея Короля Николая Черногорского, Его Величество в ответной телеграмме (15 авг. 1910 г.) Великому Князю Николаю Николаевичу на поздравительный привет войск Гвардии и Петербургского военного округа и при Личном приеме Его Высочества в Цетинье высказал, что Ему особенно дорог привет, выраженный Сыном незабвенного Генерал-Фельдмаршала, приведшего победоносные русские войска к вратам Царьграда, войска, боровшиеся вместе с Его Черногорцами за веру православную и за единоверных братьев наших. С сердцем, полным радости, приветствовал Король Сына «Витязя Балканского», увы, не дождавшегося полного торжества идеи, во имя которой водил к победам наши войска...
Теперь, наконец, настала пора не только воздать Ему должное пред лицом истории, но и вещественным памятником выразить дань глубокого почитания русским народом и армиею беззаветного служения Государям и России Царственного Полководца, почитания Его военных талантов и Его мудрой, непреклонной воли, которая привела русскую армию к подвигам и победам. Почивший Главнокомандующий явился непосредственным и достойным исполнителем святого дела, предпринятого Царем-Освободителем. И если русским людям отрадно сознавать, какое великое дело они совершили, если их утешает глубокая признательность к России славянских народов, то мы, потомки освободителей славян, без сомнения, будем душевно удовлетворены в тот день, когда всенародно будут почтены государственные и военные заслуги бывшего Главнокомандующего, а в лице Его - и всей нашей армии.
Его величественный образ, вылитый из бронзы, вдохновит русскую армию на новые победы, на те победы, к которым она всегда шла уверенно и неудержимо за достойными и истинными вождями. Воздвигаемый монумент будет напоминать всей России об ее великом призвании в судьбе славянских государств и о святом деле, ею самоотверженно исполненном.
Его Императорское Высочество Великий Князь Николай Николаевич Старший, как значится в Его послужном списке, к концу жизни имел следующие звания и знаки отличия:
Генерал-Фельдмаршал, Генерал-Адъютант, Генерал-Инспектор по Инженерной части и Кавалерии;
Почетный Член Николаевской академии Генерального штаба;
Член Государственного Совета и Александровского Комитета о раненых;
Почетный Президент Николаевской инженерной академии, Обществ: Московского скакового, Казанского экономического, Моршанского охотников конского бега и Донских частных коннозаводчиков;
Почетный Член: Императорских: Русского географического общества, Медико-хирургической академии, С.-Петербургского университета, Академии наук, Михайловской артиллерийской академии, Обществ: Вольно-Экономического, Российского любителей садоводства, Берлинского - акклиматизации животных и растений, Горыгорецкого земледельческого института и Пармской академии наук, Обществ: Попечения о раненых и больных воинах, Императорского Московского сельского хозяйства, Парижского - Покровительства животным, Тамбовского и Козловского охотников конского рысистого бега, Московского охотников конского бега; Член и Попечитель Николаевского училища в Великокняжеской станице войска Донского;
Покровитель Обществ: Российского - садоводства, Московского - акклиматизации животных и растений, Московского - Филармонического, Эстляндского - садоводства, Российского - покровительства животным, Сибирского - сельского хозяйства, Данковского - любителей скотоводства, Смоленского - сельского хозяйства, Рязанского - сельского хозяйства, Рижского - покровительства животным, Донского - коннозаводства, Московского - улучшения скотоводства в России, Тамбовского - сельских хозяев и Общества сельского хозяйства юго-восточной России;
Шеф: Л.-Гв. Уланского полка, 6-го саперного батальона, 3-й роты Л.-Гв. Саперного батальона и 3-й роты Л.-Гв. 4-го Стрелкового Императорской Фамилии батальона, Имени Его Высочества полков: 22-го драгунского Астраханского, 43-го драгунского Тверского, 15-го драгунского Александрийского, 9-го гренадерского Сибирского, 1-го Кавказского саперного батальона, Австрийского 2-го гусарского, Прусского 5-го кирасирского и 53 пехотного Волынского полка.
Числился в полках: Л.-Гв. Конном, Гусарском Его Величества, Казачьем Его Величества, Преображенском, Семеновском и Литовском, в Л.-Гв. Саперном батальоне, Л.-Гв. 4-м стрелковом батальоне Императорской Фамилии, в роте Николаевского инженерного училища и в Донском казачьем войске.
Кавалер орденов:
св. Апостола Андрея Первозванного,
св. Георгия 1-й, 2-й и 4-й степеней,
св. Владимира 1-й степ.,
св. Александра Невского,
Белого Орла,
св. Анны 1 ст. и св. Станислава 1 ст.
Прусских: Черного Орла, Красного Орла, Крест за 25-летнюю службу Гогенцоллернской цепи,
Австрийских: св. Стефана и Крест за 25-летнюю службу,
Французского - Почетного Легиона 1-й ст.,
Греческого - Спасителя,
Турецкого - Османие 1-й ст., украшенного бриллиантами,
Датского - Слона,
Италианского - Благовещения,
Виртембергских: Королевской Короны и Военного Ордена «заслуг» большого креста,
Нидерландского - Льва,
Саксонского - Зеленой Короны,
Баварского - св. Губерта,
Неаполитанского - Фердинанда,
Пармского - св. Георгия Константиньянского 1-й ст.,
Дармштадтского - Людовика,
Баденского - Верности и Льва Церингенского,
Веймарского - Белого Сокола,
Ольденбургского - «За заслуги»,
Мекленбург-Шверинского,
Иерусалимского - Защитника Гроба Господня,
Саксен-Альтенбургского - Эрнестинского Герцогского Дома 1-й ст.,
Черногорского - Князя Даниила I 1-й ст.,
Сербского - Такова 1-й ст.
Имел: золотую саблю, украшенную бриллиантами, с надписью: «За переход через Балканы в декабре 1877 года», Знак отличия беспорочной службы за XL лет, вензелевое изображение в Бозе почивающего Императора Николая I, крест за службу на Кавказе, портрет Шаха Персидского, украшенный алмазами,
Медали:
золотую с надписью «За труды по освобождению крестьян»,
серебряные: за защиту Севастополя, за покорение Чечни и Дагестана 1857 - 1858 гг.,
Прусскую - в память коронования Короля Вильгельма I,
Черногорскую - Милоша Обилича «За храбрость»,
Сербскую - «За храбрость»,
бронзовые: в память войн 1853 - 1856 и 1877 - 78 гг. и в память Священного Коронования Их Императорских Величеств в 1883 г.
Знак Красного Креста.
В настоящее время Имя в Бозе почивающего Генерал-Фельдмаршала Великого Князя Николая Николаевича присвоено: .
9-му гренадерскому Сибирскому полку,
8-му драгунскому Астраханскому полку,
6-му саперному батальону.
СОДЕРЖАНИЕ:
ГЛАВА I (1831-1855 гг.).
Рождение Великого Князя Николая Николаевича 27 июля 1831 г. - Крещение. - Детство. - Назначение А.И. Философова воспитателем Великих Князей Николая Николаевича и Михаила Николаевича. - Первое путешествие за границу в 1838 г. - Годы учения дома и в кадетских лагерях. - «Потешный взвод». - Производство в офицеры Великого Князя Николая Николаевича 1 июля 1846 г. - Пожалование званием Флигель-адъютанта. - Первое и второе образовательные путешествия по России в 1850 г. - Поездка в Германию. - Третье образовательное путешествие по России в 1851 г. - Совершеннолетие. - Принятие присяги 26 ноября 1851 г. - Начало действительной военной службы. - Продолжение научных занятий. - Образовательное путешествие за границу в 1852 г. - Поездки с Государем по России. - Производство в генерал-майоры с зачислением в Свиту Е. В., назначение Генерал-Инспектором по Инженерной части и другие служебные назначения в 1852 г. - Восточная война. - Отбытие в Действующую армию. - Пребывание в Севастополе. - Участие в Инкерманском сражении 24 октября 1854 г. и первая боевая награда. - Поездка в Петербург и возвращение в Севастополь. - Отзывы Э.И. Тотлебена о Великом Князе Николае Николаевиче. - Кончина Императора Николая I. - Возвращение Его Высочества в Петербург.
ГЛАВА II (1855-1876 гг.).
Назначение членом Государственного Совета. - Военно-инженерные работы на Финском побережье. - Поездка с Государем в Николаев и в Крым. - Начало деятельности на посту Генерал-Инспектора по Инженерной части. - Назначение генерал-адъютантом. - Бракосочетание с Принцессою Ольденбургскою Александрою Петровною 25 января 1856 г. - Производство в генерал-лейтенанты и назначения: Почетным Президентом Николаевской Инженерной академии и начальником 1-й легкой гвардейской кавалерийской дивизии. - Рождение Сына - Великого Князя Николая Николаевича Младшего. - Назначение командиром Гвардейского резервного кавалерийского корпуса в 1859 г. - Производство в инженер-генералы. - Назначение командиром Отдельного гвардейского корпуса в 1862 г. - Поездки на Кавказ и в Берлин. - Рождение Сына - Великого Князя Петра Николаевича. - Назначение в 1864 г. Командующим (затем Главнокомандующим) войсками Гвардии и Петербургского военного округа и Генерал-Инспектором Кавалерии. - Общая характеристика деятельности на этих постах. - Служебные поездки для инспектирования войск и учреждений. - Путешествие на Восток и в Святую Землю в 1872 г.
ГЛАВА III (1876-1877 гг.).
Близость войны с Турцией. - Мобилизация русской армии и назначение Великого Князя Николая Николаевича Главнокомандующим Действующею армиею. - Отъезд из Петербурга 19 ноября 1876 г. - Путь в Кишинев и пребывание в этом городе. - Серьезная болезнь. - Переезд в Одессу. - Политическая обстановка. - Труды по подготовке Действующей армии. - Возвращение в Кишинев и прибытие сюда Государя. - Объявление войны Турции. - Первые военные действия. - Встреча с Князем Карлом Румынским. - Главнокомандующий среди войск. - Приготовления к переправе через Дунай. - Секретная рекогносцировка Великого Князя. - Славная переправа; - Награждение Главнокомандующего орденом св. Георгия 2-й степени. - Знаки Монаршего внимания.
ГЛАВА IV (1877 г.).
Недостаточная численность Действующей армии. - Соображения по поводу пребывания в ней Государя. - Общий ход военных действий и просьбы Главнокомандующего об усилении состава армии. - Торжественный въезд в Тырнов. - Неудачи под Плевной. - Главнокомандующий и Турецкие пленные. - Усиление состава Действующей армии. - На биваке 5-й пех. дивизии. - На позициях под Плевной. - Переезд в Горный Студень. - Доклады Великого Князя Государю. - Шипкинские дни. - Тревожное состояние Императорской Главной Квартиры и успокаивающее влияние Главнокомандующего. - Переезд в Раденицу. - Третья Плевна. - Военный совет 1 сентября. - Изменения в плане войны. - Прибытие Гвардии на театр военных действий. - Горный Дубняк. - Переезд в Богот. - Отзыв Государя о Гвардии и удовольствие Великого Князя. - Его Высочество на позициях в виду противника. - Жизнь в Штабе Главнокомандующего. - Падение Плевны. - Награждение Великого Князя Николая Николаевича орденом св. Георгия 1 степени. - Прощальный приказ Князя Карла Румынского. - Отъезд Государя из Действующей армии.
ГЛАВА V (1877 - 1878 гг.).
Зимний поход за Балканы - план Главнокомандующего. - Противники этого плана. - Тяжелые дни на Балканах. - Непреклонность воли Великого Князя. - Радостная весть от Гурко о переходе Балкан. - «Елка». - Переезд в Ловчу. - Предложение турецкого правительства вступить в переговоры о перемирии. - Сдача армии Весселя-паши. - Балканы в руках Главнокомандующего. - Значение этого события в общем ходе кампании и в деятельности Великого Князя. - Переезд в Сельви, Габрово и Казанлык. - Встреча с войсками после совершенного подвига и чествование Радецкого. - Новый год. - Наступление к Адрианополю. - Прибытие турецких уполномоченных для переговоров о перемирии. - Дипломатическая задача Главнокомандующего и Его телеграфные сношения с Государем. - Представления Великого Князя Государю о необходимости занять Константинополь. - Переезд в Эски-Загру и Сейменли-Трнов. - Награждение золотою саблею с алмазами и надписью «За переход через Балканы». - Торжественный въезд в Адрианополь. - Высочайшие указания на случай действий нашей армии в Константинополе. - Политическая обстановка препятствует дальнейшему движению к столице Турции. - Заключение перемирия 19 января 1878 года.
ГЛАВА VI (1878 г.).
Прибытие в Главную Квартиру графа Игнатьева и турецких уполномоченных для заключения мирного договора. - Козни Англии. - Предписание Главнокомандующему вступить в Константинополь «дружественным образом». - Затруднительное положение Его Высочества: поставленная Ему задача невыполнима. - Несговорчивость турецких уполномоченных и воздействие на них Великого Князя. - Вступление в Сан-Стефано. - Новое упорство уполномоченных. - Заключение мира 19 февраля 1878 г. - Условия мирного договора. - Интриги Англии продолжаются. - Свидание Главнокомандующего с турецким Султаном в Константинополе. - Ответный визит Султана в Бейлербейском дворце. - Новое свидание. - Великий Князь в Константинополе. - Наши требования Султану удалить английскую эскадру из Босфора. - Предписание Главнокомандующему добиться разоружения турецкой армии и флота. - Невероятно трудная задача не исполнена. - Неудовольствие Государя. - Болезнь Великого Князя и Его просьба об увольнении от должности Главнокомандующего. - Осмотр Его Высочеством турецких укрепленных позиций близ Константинополя. - Благодарственный адрес представителей Болгарского народа. - Увольнение от командования Действующею армиею и производство в генерал-фельдмаршалы 16 апреля 1878 г. - Прощальный парад и приказ войскам Действующей армии. - Отъезд из Сан-Стефано и Константинополя. - Возвращение в Петербург.
ГЛАВА VII (1878-1891 гг.).
Последние годы деятельности. - Премирование лошадей Чесменского завода на Парижской всемирной выставке 1878 г. - Увольнение Его Высочества от должности Главнокомандующего войсками Гвардии и Петербургского военного округа. - Прощальный приказ. - Участие в военных реформах в царствование Императора Александра III. - Двадцатипятилетие в должности Генерал-Инспектора Кавалерии и краткий обзор этой деятельности. - Общее руководство в деле боевой подготовки нашей армии. - Большие маневры на Волыни в 1890 г. - Болезнь. - Пребывание в Крыму. - Кончина Великого Князя Николая Николаевича 13 апреля 1891 г. - Отзывы печати.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ.
Подготовка текста и публикация М.А. Бирюковой.
(Публикуется по изданию: В.В. ЖЕРВЕ. «Генерал-фельдмаршал Великий Князь Николай Николаевич Старший: Исторический очерк его жизни и деятельности (1831 - 1891)». С 114 иллюстрациями. СПб.: Типография поставщиков Двора Его Императорского Величества Т-ва М.О. Вольф. 1911.
Эта книга отсканирована и находится в свободном доступе на сайте РГБ:
https://viewer.rusneb.ru/ru/rsl01003778793?page=1&rotate=0&theme=white ).
[1] 109. «Мой дневник», стр. 216.
[2] 110. Д.А. Скалон. «Забытый фельдмаршал». Русская Старина, 1907 г., дек., стр. 529.
[3] 111. «Сборн. матер. по Русск.-Турецкой войне 1877-78 гг. на Балк. полуострове», вып. 14, стр. 105 - 114.
[4] 112. «Сборн. матер. по Русск.-Турецкой войне 1877-78 гг. на Балк. полуострове», вып. 15, стр. 152 - 160.
[5] 113. В Боготе.
[6] 114. Там же, стр. 152 - 153.
[7] 115. Стр. 596 - 597.
[8] 116. Д.И. Скобелев.
[9] 117. Чингис-Хан - Свиты Е. И. В. генерал-майор. Великий Князь шутя называл его «Мамаем».
[10] 118. Д.А. Скалон, «Поход на Восток», стр. 591 - 592.
[11] 119. Стр. 232.
[12] 120. «Мой дневник», стр. 234.
[13] 121. Телеграмма отправлена 13 декабря утром.
[14] 122. Стр. 599 - 601.
[15] 123. «Поход на Восток», стр. 634 - 635. «Мой дневник», стр. 279.
[16] 124. Стр. 651 - 654.
[17] 125. Левицкий.
[18] 126. Зимний поход через Балканы в обход Шипки.
[19] 127. «Мой дневник», стр. 290 - 291.
[20] 128. Д.А. Скалон «Забытый фельдмаршал». Русск. Старина.1907, дек., стр. 533.
[21] 129. Заставка в настоящей главе, исполненная художником А.П. Сафоновым, изображает эту радостную встречу.
[22] 130. Здесь же кстати будет вспомнить о наградах, полученных Великим Князем в течение минувшего года от иностранных Государей, пожелавших почтить доблестные заслуги русского Главнокомандующего. Эти награды были пожалованы в следующем порядке: в июне - Черногорская медаль Милоша Обилича «За храбрость» (за переход через Дунай) и Мекленбургский крест «За военные заслуги» 2-й степ., в сентябре - ордена Румынской звезды 5 и 1 степ., в октябре - Румынская медаль «За военные заслуги», в ноябре - Мекленбургский крест «За военные заслуги» 1 степ., в декабре - Прусский орден Pour le merite (Eichenlaub), Прусский крест за 25-тилетнюю службу и Австрийский крест за 25-тилетнюю службу.
[23] 131. «Мой дневник», стр. 317.
[24] 132. Д.А. Скалон. «Поход на Восток», стр. 697 и 703.
[25] 133. Галлиполи - в Дарданельском проливе, при входе в Мраморное море.
[26] 134. М.А. Газенкампф. «Мой дневник», стр. 342.
[27] 135. «Поход на Восток», стр. 708 - 709.
[28] 136. М.А. Газенкампф. «Мой дневник», стр. 350.
[29] 137. Курсив В.В. Жерве.
[30] 138. Курсив В.В. Жерве.
[31] 139. Его Величество указывал на необходимость продолжать военные действия с возможною энергиею, пока турецкие уполномоченные для заключения перемирия не примут наших предварительных условий мира.
[32] 140. Алмазами украшенная золотая сабля Главнокомандующего, изображенная в виде концовки к настоящей главе, завещана Великим Князем Л.-Гв. Уланскому (ныне Ее Величества Государыни Императрицы Александры Феодоровны) полку, Шефом которого состоял Его Высочество. Эта сабля, как драгоценная реликвия, хранится в полковой церкви.
[33] 141. Командующий войсками Одесского военного округа.
[34] 142. М.А. Газенкампф. «Мой дневник», стр. 390.
[35] 143. Там же, стр. 392.
[36] 144. По поводу заключения перемирия С.С. Татищев говорит:
«В виду изъявленной Портою полной покорности, Великий Князь Николай Николаевич не счел себя в праве медлить долее подписанием предварительных условий мира и заключением перемирия. Приказания, полученные им из Петербурга, были несколько сбивчивы. С одной стороны, ему предписывалось требовать от Порты решительного ответа на наши условия, с другой - сообщалось о скором прибытии в Адрианополь графа Игнатьева для ведения переговоров о мире. Разрешение идти к Константинополю было поставлено в зависимость от отказа Порты ответить на наш запрос, и в то же время строго воспрещено занятие проливов, которое одно могло обеспечить положение русской армии под стенами турецкой столицы. Канцлер Князь Горчаков хотя и выразил мнение, что лучше дождаться установления окончательного соглашения с Австро-Венгриею об основаниях мира, но не уведомлял, есть ли надежда на такое соглашение и в какой срок оно может последовать, а между тем он же извещал о грозящем разрыве с Англией и о намерении ее ввести свою эскадру в Босфор. Последнее известие положило конец колебаниям Великого Князя. Он приказал тотчас же приступить к составлению конвенции о перемирии и 19 января сам подписал с турецкими уполномоченными предварительные условия мира».
(С. Татищев. «Император Александр II, его жизнь и царствование», СПб., 1903 г., Т. 2, стр. 437 - 438).
[37] 145. Основания мира, вкратце, сводились к следующему (на Балканском полуострове):
1) Болгария возводится в независимое княжество, платящее Турции дань, и получает свое христианское правительство; турецкие войска отсюда выводятся.
2) Черногория признается независимою; ее владения несколько увеличиваются.
3) Румыния и Сербия признаются независимыми; их границы расширяются и исправляются.
4) Босния и Герцеговина получают независимое управление.
5) Турция вознаграждает Россию за ее военные издержки и понесенные потери.
[38] 146. Лейярд - английский посол в Константинополе.
[39] 147. Подписавшего условия перемирия. Раньше он был у нас военным агентом и обучался в Офицерской Кавалерийской школе.
[40] 148. «Мой дневник», стр. 453 - 454.
[41] 149. Переводчика при посольстве.
[42] 150. «Поход на Восток», стр. 804.
[43] 151. Этот исторический момент изображен свидетелем события художником А.П. Сафоновым, в виде заставки к настоящей главе.
[44] 152. «Мой дневник», стр. 475 - 477.
[45] 153. 25 февраля 1878 г.
[46] 154. Эти условия сводились к следующему:
1) Черногория признается независимым государством, и владения ее расширяются в указанных договором пределах.
2) Сербия признается независимою и также увеличивает свои владения.
3) Румыния признается независимою.
4) Болгария делается вассальным (зависимым) княжеством, которое платит Порте дань; размеры дани определяются конференциею.
5) Князь Болгарский будет избран и избираем впредь представителями болгарского народа, в Трнове или в Филиппополе.
6) В первые два года после заключения мира Болгария управляется русским комиссаром, а для обеспечения порядка и введения нового устройства остается русская оккупационная армия, в составе 6 пехотных и 2 кавалерийских дивизий.
7) Турецкие войска выводятся из Болгарии навсегда, турецкий флот не имеет права входа в ее порты.
8) Все дунайские крепости, а также Шумла и Варна срываются и не могут быть возобновляемы.
9) Босния, Герцеговина, Эпир, Фессалия и остров Крит получают самостоятельное управление.
10) Армения - так же.
11) Всем турецким подданным, провинившимся перед Портою во время настоящей войны, даруется полное прощение.
12) Турция обязывается уплатить России 1.410 миллионов рублей за военные издержки. Но в виду несостоятельности Порты, Россия соглашается принять в уплату: а) Добруджу, с правом переуступить ее Румынии в обмен на часть Бессарабии, отошедшей к ней по Парижскому миру 1856 г., и б) Ардаган, Карс, Батум и Баязет с округами, что оценивается, в общем, в 1.100 миллион. р., остальные 310 мил. р. уплачиваются по особому соглашению (подразумевается - из болгарской дани).
13) Дунай, Босфор и Дарданеллы свободны для плавания торговых судов; укрепления обоих проливов упраздняются.
14) Русские монахи и паломники в Святой Земле уравниваются в правах с прочими, а наши монастыри на Афоне уравниваются в правах с греческими.
15) Обмен пленных - в течение 6 мес. со дня принятия договора.
16) Обмен ратификаций (т.е. утверждений договора Государем и Султаном) должен состояться на 7 марта.
[47] 155. «Ливадия» 27 февраля прибыла в распоряжение Его Высочества.
[48] 156. Это историческое свидание увековечено на прилагаемой картине художника В.В. Мазуровского, принесенной в дар старыми Гвардейскими моряками родной кают-компании Гвардейского Экипажа в день его 200-летия (1910 г.). Автор пользуется случаем принести Командиру и гг. офицерам Гвардейского Экипажа искреннюю признательность за любезное разрешение использовать крайне интересный оригинал исключительно для настоящего издания. Всякие другие воспроизведения этого оригинала воспрещены.
[49] 157. М.А. Газенкампф, «Мой дневник», стр. 539.
[50] 158. Там же, стр. 541 - 542.
[51] 159. Там же, стр. 548.
[52] 160. Д.А. Скалон, «Поход на Восток», стр. 896.
[53] 161. Подлинные адреса Великому Князю Главнокомандующему и Царю-Освободителю (Государю - на болгарском и русском языках) хранятся в Государственном архиве (III разряд красный, № 14) в Петербурге; Адрес Императору Александру II заключен бесчисленным количеством подписей, которыми испещрены 4030 страниц, подшитых к тексту. Мужчины и женщины, духовные лица, представители округов, городов, сел и деревень, едва грамотные поселяне и за неграмотных - их односельчане, - все поспешили приложить свои освобожденные от цепей руки к словам драгоценного документа, свидетельствующего о безграничной признательности болгар к своему Освободителю и могущественной покровительнице - России.
Адрес Государю и Великому Князю Главнокомандующему хранятся вместе, в большом картоне формата листа бумаги и высотою около 5 вершков, покрытом лиловым бархатом и украшенном ажурною серебряною застежкою. На бархатном же корешке адреса - вышитый из серебряных звездочек крест и под ним буквы: С. З. П. (Сим знамением победиши).
[54] 162. Фельдмаршальский жезл Великого Князя Николая Николаевича, изображенный в виде концовки к настоящей главе А.П. Сафоновым, ныне хранится, согласно завещанию Его Высочества, в церкви (во имя Введения во Храм Пресвятыя Богородицы) Л.-Гв. Семеновского полка, в списках которого Великий Князь состоял с 3-х-летнего возраста.
[55] 163. Д.А. Скалон, «Поход на Восток», стр. 909 - 910.
[56] 164. Из их числа первое место занял «Рущук», серый жеребец, чистокровный араб, 8 лет от роду, 2 арш. 4 верш. (от «Рая» и «Мекки»). В Турецкую кампанию он служил под седлом Великого Князя Николая Николаевича Младшего. Затем - «Аладин», гнедой жеребец, чистокровный араб; «Баскак», рыжий жеребец, чистокровный араб; «Друз», караковый жеребец, азиат, 11 лет, 2 ар. 5 вер., от «Джана» и «Бабуры», во время кампании служивший под седлом Августейшего Главнокомандующего, и др.
[57] 165. «Всемирная Иллюстрация» 1878 г. №№ 515 и 516.
[58] 166. Его Высочество был страстным любителем и глубоким знатоком не только лошадей, но и домашних животных вообще. В манеже Его дворца в Петербурге ежегодно весною устраивалась выставка домашних животных, прекрасные качества которых поощрялись золотыми и серебряными медалями. Тут же производился и аукцион скота, который, по-видимому, ценился покупателями очень высоко.
(Всемирная Иллюстрация, 1878 г., № 488.)
Свои заботы об улучшении отечественного скотоводства, в котором Его Высочество достиг значительных результатов, Он передал, вместе с любовью к этому делу, Своим Августейшим Сыновьям, Великим Князьям Николаю Николаевичу и Петру Николаевичу, успешно продолжающим просвещенные заботы Отца на поприще отечественного животноводства.
[59] 167. В особенности ярко выражены требования Великого Князя в приказе по войскам Гв. и Петерб. воен. окр. 1880 г. № 47 и приложенной к нему «Инструкции», которыми предписывается «сближать в лагерях службу войск с действительным их положением в военное время и стремиться к тому, чтобы войска не усвоивали несообразных с боевыми требованиями привычек, а укореняли бы в себе все, что служит к успеху на войне».
[60] 168. Пр. по в. Гв. и Петерб. в. окр. 1879 г., № 9.
[61] 169. 19 августа 1880 г., № 68.
[62] 170. Между прочим, 28 декабря 1885 г. Великий Князь был назначен Почетным Президентом Общества Донских частных коннозаводчиков.
[63] 171. Барон Н.А. Дистерло. Офицерская Кавалерийская Школа. Исторический очерк. С.-Петербург. 1909 г. Стр. 68.
[64] 172. Д.А. Скалон был не только личным адъютантом Его Высочества с 1864 г., но в 1878 - 1891 гг. занимал должность Начальника Канцелярии Августейшего Генерал-Инспектора Кавалерии. Часть приведенных ниже кратких сведений о деятельности Великого Князя на названном посту заимствована из бумаг Д.А. Скалон.
[65] 173. К. Агафонов. Красносельские скачки. Очерк. С.-Петербург. 1898 г., стр. 3.
[66] 174. Записка генерала от кавалерии В.А. Сухомлинова.
[67] 175. Барон Н.А. Дистерло. Офицерская Кавалерийская Школа, стр. 79.
[68] 176. Некролог Вел. Кн. Николая Николаевича. Русская Старина, 1891 г., т. 80, стр. 507 - 510.
[69] 177. В царствование Императора Александра III Великий Князь ежегодно, по Высочайшему повелению, совершал поездки для инспектирования войск разных военных округов. В 1883 г. Его Высочество, по случаю Священного Коронования Их Величеств, находился в Москве с 3 по 29 мая. В том же году (с 9 по 28 января) Он был командирован в Берлин на празднество серебряной свадьбы Императора Германского Вильгельма I и в 1888 г. (с 1 по 8 марта) для присутствования при погребении того же Императора.
(Посл. спис. Вел. Кн. Ник. Никол.).
Кроме того, Великий Князь несколько раз отъезжал за границу для поправления расстроенного в течение войны здоровья. Во время одной из таких поездок в Париж (в 1879 г.) Его Высочество, между прочим, принимал участие в великосветской охоте, послужившей художнику Н. Дмитриеву-Оренбургскому сюжетом для его картины, снимок с которой приложен к настоящей книге. В числе участников этой охоты, вместе с Великим Князем, был И.С. Тургенев, изображенный с поднятым дулом ружья, правее группы берез. Оригинал этой картины ныне принадлежит Великому Князю Николаю Николаевичу.
[70] 178. Посл. спис. Вел. Кн. Ник. Никол.
[71] 179. Остановился в доме г. Бома.
[72] 180. «Большие маневры», А. Молчанов. Новое Время, 29 августа 1890 г., № 5208.
[73] 181. По донесении о начале земляных работ заведующим постройкою ветви генер. штаба генерал-майором Головиным, Его Высочество ответил телеграммою: «Счастлив. Благодарю Вас, любезный друг, за приятное для меня извещение Ваше. Передайте моим из ряда вон молодцам Мое душевное спасибо. До свидания». (Русск. Инв. 1890 г., № 174).
[74] 182. Следует еще указать, что незадолго до этого, Великий Князь имел отраду присутствовать при открытии двух особенно дорогих Ему по внутреннему значению монументов, воздвигнутых в память доблестных заслуг нашей армии в Турецкую войну 1877 - 78 гг.: 12 октября 1886 г. - в Высочайшем присутствии в Петербурге состоялось освящение памятника «Славы», сооруженного под непосредственным руководством Его Высочества, и 28 ноября 1887 г. - Великий Князь присутствовал в Москве на торжественном открытии памятника-часовни в честь подвигов гренадер.
[75] 183. Русский Инвалид, 14 окт. 1890 г., № 225.
[76] 184. Там же, 16 окт. 1890 г., № 227.
[77] 185. Гражданин. 15 апреля 1891 г., № 105.
[78] 186. Русская Старина, 1891 г.,Т. 70, стр. 507 - 510. Редакционная статья - некролог.
[79] 187. Стоян Диарберкирский. Юбилейный путеводитель по священным местам-памятникам, воздвигнутым признательным болгарским народом. София. 1907 г.
