К сороковинам
Работал в кабинете Союза писателей с материалами для очередного номера «Вертикали. ХХI век»: формировал содержание, убирал из него лишние рубрики. Дошёл до раздела «Утраты». Подумал недолго… и с душевным облегчением удалил: «Ну, хоть в этот раз не придётся ни с кем прощаться».
А в вечерних новостях услышал – умер Валентин Курбатов. Валентину Яковлевичу шёл 82 год. Но ум его, не старея, был свободен, красив, ярок.
Он ушёл внезапно.
Мы несколько раз с критиком встречались (в Москве, Пскове), были в переписке. Довольно долгий период Курбатов публиковал свои статьи в каждом номере «Вертикали». По объёму его публикации составили, наверно, составили целую книгу. Рубрика «Надо перечитывать» была его именной. Затем это творческое сотрудничество утихло… да и совсем оборвалось.
С благодарностью вспоминаю о присланных Валентином Яковлевичем книгах (ведь это тоже надо было позаботиться, потрудиться, пойти на почту, отправить) с хорошими дарственными надписями. Все их я прочитал.
Теперь вот надо писать прощальное слово, готовить для печати переписку.
Знакомство наше произошло по моей инициативе. Прочитав очередную статью Курбатова (кажется, в газете «Завтра») нашёл в старом справочнике Союза писателей СССР псковский адрес Валентина Яковлевича и написал ему письмо. Он откликнулся. Так началась наша переписка.
Разыскал папочку с принтерными распечатками писем от Курбатова, затем рабочие блокноты с черновиками своих писем и сложилась картина творческих взаимоотношений двух людей, любящих отечественную литературу, переживающих за её будущее.
Интонация живого голоса прорывается сквозь строчки компьютерного шрифта. Переписка наша шла по электронной почте. У меня самого компьютера не было, но девушка из геологического отдела (редакция журнала тогда находилась в офисном помещении руководства предприятия «Волгагеология») поступавшие на моё имя письма распечатывала и, сохранив, передавала мне. Ответы на них я писал в большом блокноте. Когда компьютер оказывался свободен, садился за него и отвечал на несколько посланий сразу. Благодаря этому большая часть нашей переписки сохранилась в редакционном архиве. Неожиданно для себя обнаружил, что таких посланий довольно много.
Дорогой Валентин Яковлевич!
От всего сердца поздравляю Вас с Днём Победы!
В этом году русский мир действительно воспрял духом, вспомнил о своём величии после стольких лет унижений и предательств. Конечно, и это скоро пройдёт, другие заботы одолеют, но то, что случилось с Крымом – это уже наша история. А, может быть, и судьбоносное событие. Украина сейчас много в себе культивирует антирусского. И так, я помню ещё по службе в Советской Армии в 1975-77 годах, было всегда. Но ведь у части населения появилось и стремление возврата в русский мир. Видимо, пройдена какая-то критическая точка отторжения, разъединения.
Был в Москве, взял журнал «Литературная учёба» (№ 2, 2014 г.) целиком посвящённый Астафьеву. И вот два дня читал. Открывается журнал Вашей статьёй, потому уверен, что Вы этот номер видели. Там ещё на редакционную анкету отвечают и те люди, которым совершенно нечего сказать, и настоящие, глубокие писатели. Но главное впечатление, конечно же, не от этого. Мучаюсь вопросом (да и не в первый раз) – а надо ли было говорить всё то больное о своём народе, что так безжалостно сказал (как раскалённым прутом раны растревожил) в своих произведениях Виктор Петрович? Да, то саднило в нас, раздражало, мучило (и его самого, как плоть от плоти своего народа), но на добро ли это было сделано? В помощь ли это нашему народу, в исправление ли? У нас и так, без Астафьева, столько недоброжелателей, которые травят нас своими утверждениями в нашей неполноценности (что мы народ дикий, варварский, неполноценный, пьяный и грубый), как злыми псами вот уже множество веков подряд. И ведь всегда ссылаются на мнения и высказывания наших же духовных авторитетов, русских гениев. В итоге получается – мы и сами себя мордуем, и другим даём повод, помогаем им нас мордовать. На пользу ли всё это русскому народу, нашей истории, нашей государственности?
Не могу похвастаться своей высокой образованностью, но, насколько мне позволяет судить моя скудная начитанность, я мало могу припомнить подобного обращения к своей истории предков и великих людей других стран – как Запада, так и Востока. Не потому ли, что у них больше чем у нас срабатывает чувство самосохранения? Ну не оплёвывают они так свою историю (да ещё с кипящей в сердце ненавистью), не шлют проклятий тому народу, из которого сами вышли, так, как на протяжении столетий делаем мы. Тут можно взять для примера историю последней Великой войны. Что немцы творили на нашей земле – страшно пересказывать. Но разве немецкие писатели муссируют эту тему так, как это делают наши лучшие писатели, с упоением описывающие беды и преступления своей армии? И не тут ли следует икать корни того удивительного факта, что Германия за злодеяния во второй мировой войне принесла извинения всем народам, кроме русского? И действительно – чего извиняться перед варварами и недочеловеками? И вот дожили до того, что внутри нашей страны либералы еврейской национальности сравниваю наши войска с фашистскими эсэсовскими отрядами. Уж им ли не ведать разницы? Однако – говорят, утверждают с полной убеждённостью. В самой Германии говорят о бесчинствах русских оккупантов, не вспоминая при этом своих «геройств» на нашей территории. И вновь мы им вторим – да, мы такие, мы злодеи. Но не ведёт ли такое наше самоуничижение, самобичевание мир к тому, что в нём окончательно будут потеряны истинные ориентиры в понимании добра и зла, правды и лжи, совести и бесчестия? Не подталкиваем ли мы сами такой нашей позицией мир к нравственной, а следом и физической, гибели?
Извините, дорогой Валентин Яковлевич. Расписался, вовремя не остановился. А всё Украина со своей зашкаливающей все разумные пределы ненавистью к русским. И мне кажется – это всё плоды «нашей работы», мы сами больше, чем кто либо, приложили сил к культивированию подобного отношения к нам. События в Одессе показали, до какого ужаса всё может доходить.
И всё-таки – с Днём Победы!
Искренне Ваш Валерий Сдобняков
6 мая 2014 г.
Дорогой Валерий Викторович!
Спасибо за обстоятельное горькое письмо о Викторе Петровиче.
Не ответил вовремя, потому что как раз ездил в Красноярск на день его рождения.
И там без жесткого разговора не обошлось. И мне очень перепадало.
Как до этого в “Лит.России”, в “Завтра”. Ишь защищает он...
А тут просто другое качество времени. И другой взгляд. Прочитайте последние страницы “Войны и мира” – они на нынешний взгляд безумны, но они дословно астафьевские – через годы после окончания войны (но только после окончания) солдаты глядят на минувшее иначе. Я пытался сказать об этом в предисловии к “Проклятым и убитым” в издательстве ЭКСМО в 2003 году, но это должны делать солдаты, а не наш брат. Слабый отголосок тогдашней аргументации сохранился и вот в этом, найденном мной в своем архиве тексте.
Поглядите. Хотя, конечно, всякое русское слово должно звучать в свой единственный час, потому что через полчаса оно будет неуместно – так складывается наша торопливая история.
С благодарностью Ваш В.Курбатов
11 мая 2014 г.
В наших письмах друг к другу небыло ничего бытового. Разговор в них только о литературе, о литературном труде. Валентин Яковлевич, как мне казалось, был немного расположен к журналу «Вертикали. ХХI век». (Впрочем – не больше, чем ко многим другим.) Потому позволял себе иногда шутить. Я ему подыгрывал, принимая условия Курбатова.
Например, как вот в этом случае, когда поступила от него такая шутливая весточка.
(Вытирая ноги у порога и робко стучась.):
Разрешите, Валерий Викторович?
Это Курбатов. Простите, наследил тут у Вас – что поделаешь, осень.
(Шарит в грудном кармане, достает смятые листки.):
Вот, значит, чё-то тут сочинил. Будет минута – поглядите: не сгодится ли хоть на растопку.
(Стараясь, не оборачиваться спиной, уходит.)
До свидания.
P.S. Недавно был в Ясной, читал страничку “Войны и мира” и увидел у одного из товарищей смешной плакат – грех не поделиться.
25 ноября 2015 г.
Я принял «условия» письма и ответил своим в том же духе. Да и написался ответ как-то легко, сразу, словно заранее был приготовлен в укромных уголках моей памяти:
Всё это время редактор молча сидит за заваленным рукописями письменным столом и что-то внимательно читает на мониторе компьютер. Из окна – старинного, высокого, аркой в толстенной стене, подоконник которого также завален папками с рукописями – просачивается в кабинет серый осенний свет. Но в кабинете уютно, тепло, горят яркие лампочки под высоким потолком, на стенах висят иконы, портреты писателей, картины, фотографии, и посетителю не очень хочется вот так сразу, не отогревшись, не просушив с непогоды своего длинного чёрного френча, уходить опять под ветер и дождь. Он как бы невольно, случайно замешкался у двери, нашаривая рукой куда-то подевавшуюся дверную ручку.
В это время редактор отрывает свой взгляд от монитора, и несколько прищурившись, словно настраивая зрение на иной ракурс, иную резкость, вгляделся в посетителя.
– Валентин Яковлевич! – восклицает он, узнав посетителя, – вы ли это? Вот не ждали. Вернее – ждали-ждали, да уж отчаялись, потому и номер в производство сдали без вашего материала. Хотя рубрику авторскую "Пора перечитывать" так за вами и числим, никого в неё не пускаем... Да что же вы стоите, присаживайтесь на диван... вот так, поудобнее. Сейчас нас Татьяна чаем напоит.
Редактор кричит в соседний кабинет:
– Танечка, давайте чаю дорогому гостю.
Входит Татьяна – добрейший, Божий человек. Вся жизнь её – это желание кому-то помочь, услужить и послужить.
И вот чай, печенье, сладости на столе. И потекла тут беседа между редактором и критиком неторопливая, неспешная. Редактор всё о новых рукописях им прочитанных, да о том – сколько замечательных, умных, неравнодушных писателей ещё творят на русской земле, которых мало кто знает, вернее даже – не хотят знать. Курбатов о новых влияниях в русской литературе, модных течениях в ней, когда косноязычие и отсутствие умения выстроить сюжет произведения выдаются за новый творческий метод, а провозглашение избитых банальностей и штампов – за открытие.
Время проходит быстро. Вот уж Курбатову пора уходить. Его ждут сразу в нескольких комиссиях по присуждению литературных премий, а ещё съёмки для телевидения, выступления перед читателями – ну нет и минуточки свободной. И хоть зашёл он в кабинет редакторский вроде бы обыкновенным посетителем, но дух-то у него бунтарский, неспокойный, категоричный. Редактор это знает, и гостя удерживать не рискует. Лишь когда дверь за Валентином Яковлевичем закрывается, вздыхает, вспомнив, как летом зачитывался его книгой "Батюшки мои", как в один день более двух часов в лесу на окраине дачного посёлка читал её вслух для своего товарища, а тот всё просил продолжать да продолжать.
– Валерий Викторович, мне убрать посуду? – робко спросила заглянувшая в кабинет Татьяна.
– Рождает же русская земля таланты – не нам чета, – со вздохом промолвил редактор, глядя на только что закрывшуюся дверь. Затем вернулся за свой рабочий стол и, молча, углубился в чтение принесённой рукописи.
У дивана, осторожно звякая чашками, Татьяна убирала посуду с небольшого журнального столика.
26 ноября 2015 г.
Ответ мой Валентину Яковлевичу пришёлся по душе. На следующий день он откликнулся вновь «шутейной» репликой. Хотя и закончил письмо грустно – как это принято у нас, русских людей. Веселье и печаль у нас всё рядом, всё бок обок.
– Уберите, уберите посуду, Таня, и в другой час, как этот господин придет, не предлагайте, а то ведь он повадится. Они, эти ребята, только с виду такие скромные (наследил, де, простите), а потом не прогонишь...
Спасибо, дорогой Валерий Викторович! За включение в игру, за живое в душе озорство, хотя мир, увы, дает все меньше поводов к любящей игре. А так бы, правда, и славно было завернуть в уютный кабинет с высокими окнами. В Пскове мне уже заглянуть некуда.
Да и в других городах – тоже. Всегда в жизни больше привязывался к старым людям – вот теперь и плачУ. Они ушли один за другим. Некоторые стали улицами, некоторые мемориальными досками, кто-то даже памятником, а двое и пароходами.
И не навещают даже в снах. Видать, им Там друг с другом хорошо. И не поглядят сверху – как мы тут.
Благодарю и обнимаю Вас.
Ваш В.Курбатов
27 ноября 2015 г.
Не выдержал я и тоже душу излил. Всё больное из неё выплеснул – знал, что этому человеку могу сказать, доверить.
Дорогой Валентин Яковлевич!
Жаль, что Ваши дороги никак не пересекаются с Нижним Новгородом. А то бы и посидели у меня, совсем недалеко от кремлёвских стен и почти на берегу Волги. Да ведь не только у Вас, а и вообще мало у кого пересекаются. Вроде бы и не далеко стоит город от столицы, но все пути мимо проходят. Тут беда наших начальников – и от культуры, и от администрации в целом. Как там раньше говорили – страшно далеки они от народа. Наши же ещё страшнее далеки от культуры.
Вы написали, что всегда дружили со старыми людьми. Вот и у меня такая же судьба. И также в окружении остаётся всё меньше и меньше талантливых, сочувствующих, бескорыстных людей. Оглядываюсь вокруг, и диву даюсь, как всё измельчало, оскудело в людях. А потом окорачиваю себя – да нет, это просто время твоё проходит. Но ведь это один разум отрезвляет, а сердце непослушно щемит, тоскует по талантливости, открытости, по тем, с кем так славно было жить рядом (да просто знать, что они где-то есть), встречаться, выпивать, обсуждать главное, говорить о театре, литературе, живописи…
Потому и сейчас тянусь к вольно думающим людям. Не сразу это, с запозданием, осознаю, но Бог не оставляет, соединяет людей.
Обнимаю Вас крепко, по-братски, искренне.
Ваш Валерий Сдобняков
29 ноября 2015 г.
Закончить прощальное слово с Валентином Яковлевичем Курбатовым хочу его последним письмом ко мне. Оно выглядит символичным и воистину прощальным.
Еще “молчит всяка плоть человеча”, но ”ангели уже поют на небеси”,
призывая нас к чистоте сердца, и по двору Дивеева, по канавке Богородицы идет с батожком, сам похожий на батожок, светлый Серафим и улыбается: “Христос Воскресе, радость моя!”, потому что для него камень-то отвален от гроба еще тогда и навсегда. И навсегда “Его нет здесь, Он воскрес!”
Ах, если бы мы, бедное человечество, однажды поверили так, то камня-то и не было бы и мы бы светали лицами и никогда бы из Дивеева не делали “Арзамаса-16”.
И на наши лопатки вернулись бы отпавшие крылья и мы бы только успевали обниматься и благодарить жизнь.
Но, слава Богу, бескрылые еще можем похристосоваться и опять на минуту поверить в бессмертие.
Новости лучше не глядеть – вот и тема военная.
Христос Воскресе, дорогой Валерий Викторович!
Ваш Валентин Курбатов
15 апреля 2017 г.
