Исполняется 140 лет Александру Блоку – одному из самых любимых поэтов далекой, невозвратной юности…
К 75-летию его Ухода (7 августа 1996) мною были написаны, в ноябре 1996 года опубликованы в трех номерах одесской газеты «Юг» заметки «Мы – дети страшных лет России». С глубоким уважением, благодарностью хочу вспомнить незаурядного поэта Одессы, достойного человека Бориса Нечерду (1939-1998), благословившего заметки в печать. Что, похоже, было нелегко…
Помню его слова: «Несмотря ни на что, я обязательно опубликую, а сказать о Блоке – никогда не поздно. И лучше – к Дню рождения, ведь он для нас – жив…»
Александр Блок, как и многие другие, для меня – жив. В отличие от некоторых «плотоядных двуногих животных», мнящих, бедные, что они живут.
Сегодня хочу познакомить с заметками более широкий круг читателей, кое-что исправив, дополнив; поделиться своими «рифмованными и нерифмованными» строчками.
I
«Мы – дети страшных лет России»
7 августа 1921 года окончился земной путь гениального русского поэта Александра Александровича Блока. Началось Бессмертие.
Рожденные в года глухие
Пути не помнят своего.
Мы – дети страшных лет России –
Забыть не в силах ничего...
Сыну профессора-государствоведа и философа Варшавского университета А.Л. Блока и дочери ректора Санкт-Петербургского университета, выдающегося русского ботаника профессора А.Н. Бекетова – А.А. Бекетовой-Блок было немногим более 3-х месяцев (род. 16 ноября ст.ст. 1880 г.), когда «час свершился роковой»,
…И этот века час дневной –
Последний – назван первым марта.
Пройдет 38 лет, почти вся жизнь, и в очерке «Катилина. Страница из истории мировой Революции» Александр Блок напишет: «...право, иногда может показаться, что ученых-филологов преследует одна забота: во чтобы то ни стало скрыть сущность истории мира, заподозрить всякую связь между явлениями культуры с тем, чтобы в удобную минуту разорвать эту связь и оставить своих послушных учеников бедными скептиками, которым никогда не увидеть леса за деревьями.
Дело художника – истинного врага такой философии – восстанавливать связь, расчищать горизонты от той беспорядочной группы ничтожных фактов, которые, как бурелом, загораживают все исторические перспективы.
Я верую, что мы не только имеем право, но и обязаны считать поэта связанным с его временем».
Недавно я разговорилась с одной образованной женщиной о творчестве Блока. Она мне сказала: «Блок – это "Стихи о Прекрасной даме". Блок "Скифов", "Двенадцати" – не Блок!».
Каждый вправе что-либо любить у поэта, принимать, а что-то нет. Но судить, что есть Блок, а что – не Блок?..
И еще одна неистребимая, горькая мысль не дает покоя: неужели растут поколения без «Незнакомки», без «На железной дороге» («Под насыпью во рву некошенном»)? Уж эти-то стихи, как и «О подвигах, о доблестях, о славе...», «Когда вы стоите на моем пути...», «Своими горькими слезами…» знали прежде, кажется, все. Наверное, только кажется. Иначе – глупая мысль? – как бы они могли творить то, что творят? Но вернусь к разговору. Признаюсь, чтобы эпатировать, я прочла из «Возмездия»:
...И встретившись лицом с прохожим,
Ему бы в рожу наплевал,
Когда б желания того же
В его глазах не прочитал…
Естественно, «эстетическое чувство» собеседницы было потрясено до основ. Но в том-то и дело, что и это – Блок!
«– Почему у вас такие разные стихи?
– Потому что годы – разные», – вспоминает такой диалог Марина Цветаева.
«...Дитя добра и света»
Происхождением, воспитанием Александр Блок принадлежал к верхушке дворянской интеллигенции в России: не один выдающийся ученый и профессиональный литератор – среди близких родственников. Великолепный, изысканный Петербург, самим рождением и всей историей ориентированный на Запад, и подмосковная усадьба Шахматово, исконно русская и природой, и бытом, – две равновеликие Колыбели. А есть еще, в генах, «забытая Богом и истерзанная Польша», Варшава, где – неведомый «демон» с «мятежными порывами и болезненными падениями» – отец...
В «Краткой автобиографии» Александр Блок напишет: «Главные факторы творчества и жизни – женщины, петербургские зимы и прекрасная природа Московской губернии». Дарование проявилось рано. Пяти лет – «рифмовал», стихи 1898 года открывают цикл «Ante lucem» – «Перед светом» (1898-1900). Затем шесть книг «Стихов о Прекрасной даме» (1901 – 1902); объединенные в цикл «Распутья» стихи (1902 – 1904); циклы «Пузыри земли» (1904 – 1905), «Ночная фиалка» (1906), «Город» (1904 – 1908), огромное множество отдельных стихов.
«Долгая замкнутость в самом себе, – напишет Блок в автобиографии, – создала отчужденность от людей и мира». Первая любовь, к старшей на 18 лет Ксении Михайловне Садовской, которая, по свидетельству Александры Андреевны, матери А. Блока, «помыкала им, кокетничала, вела себя дрянно, бездушно и недостойно. Он ухаживал впервые, пропадал...» Потом, через 12 лет (так и цикл, посвященный ей называется), он вспомнит: «Твои, хохлушка, поцелуи, / Твои гортанные слова» – эту «роковую встречу» 1897 года. Но, как оказалось, роковые были впереди.
Окончивший 30 мая 1898 года гимназию А. Блок встречается с дочерью Д.И. Менделеева Любовью Дмитриевной, 17 августа 1903 года состоялась их свадьба. «Прекрасная дама», мучительница и мученица, «Вечная Муза» поэта (из великого множества ей «О доблестях, о подвигах, о славе…», «Перед судом», «Что же ты потупилась в смущеньи...») пройдет через всю его жизнь.
Декабрь 1906 года «окрашен слишком неизгладимо»: вышел сборник «Нечаянная радость», и – встреча с Натальей Николаевной Волоховой, артисткой театра В.Ф. Комиссаржевской, «Снежной маской», «Фаиной».
О, какой цикл «Заклятие огнем и мраком»!
...С ума сойду, сойду с ума,
Безумствуя, люблю,
Что вся ты – ночь, и вся ты – тьма,
И вся ты – во хмелю...
Что душу отняла мою,
Отравой извела,
Что о тебе, тебе пою,
И песням нет числа!..
С юности моей – колдовскою Музой, хмельной отравой или... противоядием на всю жизнь от тепленькой отварной водички и современных стихов, и современных чувств (так и хочется: «чюйств»). А «Своими горькими слезами…»?! Да что там говорить! И это – не Блок?!
«Вольные мысли» (1907), «Страшный мир» (1909 – 1916) с жуткими «Плясками смерти», «Жизнью моего приятеля» и «Черной кровью»...
Наконец, «Возмездие» – и цикл, открывающийся «О доблестях, о подвигах, о славе...», и поэма, в первой редакции носившая название «Варшавская поэма».
Задуманная в 1910-м: год смерти Л. Толстого, М. Врубеля, В. Комиссаржевской, затем – гибели Столыпина, кризиса символизма: с «враждебной позицией и к символизму, и друг к другу» – акмеизма, эгофутуризма, «первыми начатками футуризма».
«Лозунгом первого из этих направлений был... какой-то уже другой человек, вовсе без человечности», – напишет Блок в «Предисловии к поэме», и – «с Толстым умерла человеческая нежность – мудрая человечность».
«Уже был ощутим запах гари, железа и крови», «дело Бейлиса» и мода на авиацию – «падения и смерти талантливых и бездарных авиаторов», «французская борьба в цирках». «Все эти факты, казалось бы, столь различные, для меня имеют один музыкальный смысл. Я привык сопоставлять факты из всех областей жизни... и уверен, что все они вместе создают один музыкальный напор».
«Мировой водоворот» втягивает человека: «от личности почти вовсе не остается и следа, сама она, если останется еще существовать, становится неузнаваемой, обезображенной, искалеченной. Был человек – и не стало человека, осталась дрянная вялая плоть и тлеющая душонка» (Предисловие к поэме «Возмездие»).
Читаю «Материалы для поэмы» – вот где истинная, окрашенная чувством современника история! Не сегодняшняя вакханалия «правдоискательства», откровенной конъюнктуры. Многое становится понятным: и то, что «в здешнем мире живо», и то, «как зреет гнев в сердцах». И тот «прохожий» вызывает понимающую, грустную улыбку.
Как же много о Блоке говорит поэма «Возмездие», объясняет не только прошлое, но и настоящее и будущее!
Да только ли она?
Живший во времена первой русской революции 1905-1907 годов человек, превыше жизни ставивший Правду и Совесть, «бессонная совесть России», по определению М. Цветаевой. Автор «Сытых», «Повести» («В окнах, занавешенных сетью мокрой пыли…»), «На железной дороге» («Под насыпью, во рву некошенном…»), «Унижения» (о, эти возрождаемые бордели! И его давний крик: «Разве так суждено меж людьми?..»), всего «Страшного мира» и многого, ой как многого! – закономерно приходит к революции. Он пришел к революции, потому что любил. Любил людей, любил, безмерно любил свою Родину. Потому что ненавидел: «Лишь тот, кто так любил, как я, имеет право ненавидеть» (Дневник, 20 февраля 1918 года).
И всем, кто хочет понять А. Блока, очень советую прочесть хотя бы запись в его дневнике от 26 февраля 1918 года: «…Господи Боже! Дай мне силу освободиться от ненависти к нему, которая мешает мне жить в квартире, душит злобой, перебивает мысли. Он такое же плотоядное двуногое, как я. Он лично мне еще не делал зла. Но я задыхаюсь от ненависти, которая доходит до какого-то патологического истерического омерзения, мешает жить.
Отойди от меня, сатана, отойди от меня, буржуа, только так, чтобы не соприкасаться, не видеть, не слышать; лучше я или еще хуже его, не знаю, но гнусно мне, рвотно мне, отойди, сатана...».
Да уж, тем, чье «дело – бесспорно – брюшное» не по дороге с Александром Блоком.
«Русь моя, жизнь моя, вместе ль нам маяться?..»
Неоспоримо для него – вместе. Ее он просит:
...Ты, знающая дальней цели
Путеводительный маяк,
Простишь ли мне мои метели,
Мой бред, поэзию и мрак?
Иль можешь лучше: не прощая,
Будить мои колокола,
Чтобы распутица ночная
От родины не увела?
Ее он увидел в своей «Деве снежной»: недаром в неровном, перебиваемом синкопами ритме «Заклятия огнем и мраком» возникает образ «И – вольная Русь?» (стих. 8). Это олицетворение Блок завершит в «Песне судьбы» (1908), где прямо скажет: «Тебя, Россия, ношу я под сердцем».
Предложив К.С. Станиславскому свою «Песню судьбы» для постановки, Блок напишет о теме, «к которой шел всю жизнь, которая не только больше меня, она больше всех нас».
Это – «Тема о России (вопрос об интеллигенции и народе, в частности)». Ей – «сознательно и бесповоротно посвящаю жизнь» (9 декабря 1908 года). Переломным был в судьбе и творчестве Блока 1908 год:
О, Русь моя! Жена моя! До боли
Нам ясен долгий путь!
Он, этот путь, – «И вечный бой! Покой нам только снится...»
Что же, пусть – в который раз?! – «мгла ночная и зарубежная» –
...Я не боюсь.
Пусть ночь. Домчимся. Озарим кострами
Степную даль..
Если он умеет предвидеть за годы появление в своей судьбе «Кармен» – Любови Александровны Дельмас-Андреевой, то как же ему не предвидеть судьбы той, которую любил «вернее всех» и «глубже всех»?
...Пускай заманит и обманет, –
Не пропадешь, не сгинешь ты,
И лишь забота затуманит
Твои прекрасные черты...
Ну что ж? Одной заботой боле –
Одной слезой река шумней,
А ты все та же – лес да поле,
Да плат узорный до бровей...
И невозможное возможно,
Дорога долгая легка,
Когда блеснет в дали дорожной
Мгновенный взор из-под платка,
Когда звенит тоской острожной
Глухая песня ямщика!..
Только бы вместе, только б не увела «распутица ночная»! Он утешает себя и, обратите внимание, в своем дневнике, где сверху – дата, ставит подпись «А. Блок» и снова дату: «22.4.1917» под словами: «Все будет хорошо, Россия будет великой. Но как долго ждать и как трудно дождаться».
Да как же ему не написать «Скифы»?!
Марина Цветаева писала: «Меня вещи всегда выбирали по причине силы и писала я их часто почти против воли… Каким-то вещам России хотелось сказаться, выбрали меня. И убедили, обольстили – чем? Моей собственной силой: только ты!»
«И просто продиктованные строчки ложатся в белоснежную тетрадь», – это уже Анна Ахматова. «Дарование – это поручение», – писал Баратынский. Сокрушалась и Белла Ахмадулина: «Мне с небес диктовали задачу – я ее разрешить не смогла».
«Много можно о "харизме" – благословении свыше, в древности дававшейся пророкам, великим поэтам, истинным сотворцам» (Т. Жирмунская).
Думаю, основное условие такого благословения, – сотворчество Вести посылаемой, что и означает Со-весть! И каждый ее слышит в любой момент выбора. Только один заглушит, задавит своим «брюшным», а другой – не может.
«И в этом "не могу" – меньше всего немощь. Более того, это моя главная мощь. Что важнее: не мочь совершать убийства или не хотеть совершать убийства? Будем хотеть самых чудовищных вещей. Ноги, ступайте! Руки, хватайте! – чтобы в последнюю минуту: ноги вкопанные, топор – из рук, не могу! Утверждаю: не могу, а не не хочу создает героев!» (М. Цветаева).
Отвлеклась. Так вот, уверена: «Скифы» и «Двенадцать» должны были сказаться и только он их мог написать! Принять «звук в душу» (О назначении поэта, 10 февраля 1921), воплотить.
Чем больше читаю стихи, поэмы параллельно с дневниками, письмами, статьями, тем больше убеждаюсь в этом.
И сильнее «Скифов» я не знаю свидетельства любви к Отчизне. Современники сравнивали их с пушкинским «Клеветникам России». Врагов, не приемлющих, у них – не счесть. И тогда, и снова – сегодня. Но это-то и свидетельство их силы.
И я, как заклинание:
Мильоны – вас. Нас – тьмы, и тьмы, и тьмы.
Попробуйте, сразитесь с нами!
…Да, так любить, как любит наша кровь,
Никто из вас давно не любит!
Забыли вы, что в мире есть любовь,
Которая и жжет, и губит!
…В последний раз – опомнись, старый мир!
На братский пир труда и мира,
В последний раз на светлый братский пир
Сзывает варварская лира!
Сильны строки «Скифов», а запись в дневнике 11 января 1918 года, за 19 дней до их написания, если не сильнее, то откровеннее: «…если нашу революцию погубите, значит вы уже не арийцы больше. И мы широко откроем ворота на Восток. Мы на вас смотрели глазами арийцев, пока у вас было лицо. А на морду вашу мы взглянем нашим косящим, лукавым, быстрым взглядом; мы скинемся азиатами и на вас прольется Восток…
Мы – варвары? Хорошо же, мы покажем вам, что такое варвары. И наш жестокий ответ, страшный ответ будет единственно достойным человека» (выделено автором – Л.В.).
А вы говорите – «не Блок»…
Ведь не умер же он после «Стихов о Прекрасной даме», а жил, всю реальность пропуская через неистово любящее сердце и бесконечно совестливую душу.
«Поэт – это носитель ритма»
…28 января 1918 года в Дневнике выделено только одно слово «Двенадцать», а 29-го подчеркнуто: «Сегодня я – гений». Надо знать исключительную деликатность Блока, чтобы оценить эту запись.
А чтобы понять «Двенадцать» – запись 10 марта 1918 года: «Марксисты – самые умные критики, и большевики правы, опасаясь "Двенадцати"»…»
Чтобы еще больше понять – из очерка «Катилина»: «Вы слышите этот неровный, торопливый шаг обреченного, шаг революционера, шаг, в котором звучит буря ярости, разрешающаяся в прерывистых музыкальных звуках?» – пишет Блок о стихах «латинского Пушкина», поэта Валерия Катулла, современника восстания Катилины.
Марина Цветаева писала: «Когда я однажды читала свой Лебединый Стан в кругу совсем неподходящем, один из присутствующих сказал: «Все это ничего. Вы все-таки революционный поэт. У вас наш темп.
В России мне все за поэта прощали, здесь мне этого поэта прощают» (выделено мною – Л. В.)
И еще: «Второе и главное: признай, минуй, отвергни Революцию – все равно она уже в тебе – и извечно (стихия) и с русского 1911 г., который хочешь-не хочешь – был. Все старое могла оставить Революция в поэте, кроме масштаба и темпа.
…Ни одного крупного русского поэта современности, у которого после Революции не дрогнул и не вырос голос, – нет» (выделено автором – Л.В.).
Это – свидетельство собрата по перу и духу, сравнимой с Блоком величины. Она же – о «Двенадцати», не принявшая революцию ни на час:
«Демон часа революции… вселился в Блока… Блок "Двенадцать" написал в одну ночь и встал в полном изнеможении, как человек, на котором катались». И – с убийственной иронией: «Моралистка (З.Г. Гиппиус) потом долго прикидывала дать или не дать Блоку руку…»
Блок не отречется от «Двенадцати» и позднее. Из «Записки о "Двенадцати"», 1 апреля 1920 года:
«…Я, хотя и не мог бы написать теперь того, что писал тогда, не отрекаюсь ни в чем от писаний того года».
Не мог в 20-ом, наверное, потому, что «музыка ушла».
«Во время и после окончания "Двенадцати" я несколько дней ощущал физически, слухом большой шум вокруг – шум слитный (вероятно, шум от крушения старого мира). Поэтому те, кто видит в "Двенадцати" политические стихи или очень слепы к искусству, или сидят по уши в политической грязи, или одержимы большой злобой, будь они враги или друзья моей поэмы».
Да, страшная поэма, как и страшна музыка революции, ее «ревущий поток». Сам Блок пугался героев своей поэмы, но он был избран, чтобы сказать ее. И сказал гениально.
«"Двенадцать" – какие бы они ни были – это лучшее, что я написал» (цит. по Г. Блок, «Герои возмездия»).
«Сыны отражены в отцах…»
И все же, чтобы понять Александра Блока – поэмы «Скифы» и «Двенадцать», надо очень хорошо знать и Блока, и – достоверно – его время. А главное, наверное, быть созвучным ему, хоть самую малость.
Главное, что мы тоже «Дети страшных лет России». И нет сил терпеть вопиющие ложь, пошлость, бездуховность времени нашего. Очередное «разрушение до основания», «свободу», как грязную вседозволенность, словесный блуд о примате личности (кто слышал о постулируемой Блоком «священной формуле Гоголя-Ибсена-Вл. Соловьева»? – кратко: «личность лишь тот, кто отвратил свое лицо от своего эгоизма»). Поиски «этнической чистоты» в разгуле национализма-шовинизма: они легко взаимопревращаемы, и как не вспомнить блоковское в «Песне Судьбы»: «…был ты человеком, пока лицо у тебя было в крови!» Твое лицо – в твоей крови. А как сам начал кровянить лица и души, кем стал?.. В атмосфере, когда люди искусства, культуры, «…мы, – писал Блок, – льстим толпе, угождаем ее разрушительным инстинктам», создаем, закупаем и тиражируем «блестящие зрелища», «ни одна душа не освежится от этого зрелища, не проникнется высоким, зато многие души найдут новую пищу для мелкого озлобления и для жалкого варварского разрушения по мелочам». «Пока государство идет навстречу, – писал Блок М.Ф. Андреевой, – надо успеть заразить толпу (и труппу в том числе) истинно высоким» (выделено автором – Л.В.).
В вакханалии западной цивилизации, на родимой почве, слава Богу, не растущей долго, но способной отравить плодородие ее на длительный срок, в оголтелом реванше «брюшной психологии»: «Свое уберег – и сутки прочь, можно и посмеяться над дураками, потрясти брюхом, благо удалось урвать где-нибудь лишний кусок», во всем этом «Страшном мире» спасти душу может помочь Александр Блок, его бесценное наследие.
Его: «Не смею я судить» «миллионы бедных рук», «миллионы… голодных, исстрадавшихся глаз, которые видели, как гарцевал статный и кормленый барин. И еще кое-что видели другие разные глаза, но такие же…» (Дневник, 6 января 1919) И – «как насиловали и пороли девок: не у того барина, так у соседа», как «ожиревший поп, икая, брал взятки и торговал водкой» (Интеллигенция и революция, 9 января 1918). А потому: «Есть своя страшная правда и в том, что теперь носит название "большевизма"» (жене, Л.Д. Блок, 28 мая 1917).
И его же горчайшее: «…И какие там "короли" и "придворные", когда "все равны"?» (Э.Ф. Голлербаху, 17 сентября 1920). «Они требуют от поэта пользы, они требуют, чтобы он "сметал сор" с их "улиц шумных", потому что не могут, не умеют и, между прочим, никогда не сумеют воспользоваться большим – тем, что предлагает им поэт» (Дневник, 7 февраля 1921). «Погнали его разгружать баржу – пошел, себя не назвал», – М. Цветаева цитирует слова П.С. Когана о Блоке. И в письме от 8 января 1921 г. Н.А. Нолле-Коган: «…Жалейте и лелейте своего будущего ребенка: если он будет хороший, какой он будет мученик – он будет расплачиваться за все, что мы наделали, за каждую минуту наших дней».
Но в том же, одном из последних писем, как завещание и нам:
«…Пусть… он будет человеком мира, а не войны… Если же это невозможно, если кровь все еще будет в нем кипеть, и бунтовать, и разрушать… – то пусть уж его терзает всегда и неотступно прежде всего Совесть, пусть она хоть обезвреживает его ядовитые, страшные порывы…»
И творящим насилие сегодня, и на все времена: «…Под игом насилия человеческая совесть умолкает, тогда человек замыкается в старом; чем наглей насилие, тем прочнее замыкается человек в старом» (Дневник, 24 декабря 1920). «…Зуб истории гораздо ядовитее, чем Вы думаете… Разрушая, мы все те же рабы… Одни будут строить – другие разрушать, ибо "всему свое время под солнцем", но все будут рабами, пока не явится третье, равно не похожее на строительство и разрушение» (В. Маяковскому, 30 декабря 1918).
Это третье – понимание, знание и сохранение лучшего.
«Музыка в мире не убывает!»
Последние статьи – речи Александра Блока «О назначении поэта» (посвящена юбилею А.С. Пушкина, 10 февраля 1921) и «Без божества, без вдохновенья» (апрель 1921) – так судилось! – посвящены «неизменной величине» – Поэту.
Его творческой, его высочайшей роли и Призванию: уловить, «освободить звуки из родной безначальной стихии» – хаоса, «привести эти звуки в гармонию», «внести эту гармонию во внешний мир».
«Принять звук в душу», заключить его «в прочную и осязательную форму слова» истинному поэту ничто не в силах помешать, «никакая цензура в мире»!
Но, осознавая «неожиданное могущество» поэтического слова, его способность «испытывать человеческие сердца и производить какой-то отбор в грудах человеческого шлака», имущая чернь, та, что ходит «в лакированных сапогах» (В. Розанов), мешает «поэту выполнить его миссию» до конца. Отнимает «покой и волю» – «И поэт умирает, потому что дышать ему уже нечем; жизнь потеряла смысл».
Но: «Мы умираем, а искусство остается»…
И – «ни мораль, ни право, ни общество, ни государство» не властно над «бесконечной глубиной человеческого духа», где «катятся звуковые волны, родные волнам, объемлющим вселенную, происходят ритмические колебания, подобные колебаниям небесных светил, глетчеров, морей, вулканов…»
В последних статьях-докладах А. Блок продолжает развивать, уточнять свою мысль о «музыкальной сущности мира». О «движении, рождающемся из духа музыки», о хранителе этого духа – народе. Об «оставленности духом музыки» цивилизации – в отличие от культуры! – Блок писал в блестящей, актуальнейшей, на мой взгляд, статье «Крушение гуманизма» (7 апреля 1919). Предложил оценивать цивилизации «по той степени совершенства, с которой жизнь отражалась в их ритмах», ибо «все остальные признаки, включая национальные, либо второстепенны, либо вовсе несущественны». Утверждал: «Музыка в мире не убывает», лишь перераспределяется…
В статье «Интеллигенция и Революция» так страстно, так исповедально! – о «музыке революции», о «великой музыке будущего», в которую верил вопреки всему; которую слышал, воплотил, усилил собою!
…Что же делать, если обманула
Та мечта, как всякая мечта,
И что жизнь безжалостно стегнула
Грубою веревкою кнута?..
И все-таки в последних выступлениях тяжело больной Блок снова – о духе музыки, об ответственности за «драгоценную ношу русской культуры». Не уроните, донесите, не бросьте «на разграбление хищникам», сберегите «самое главное, единственно ценное: душу»!
Заключение
18 июня 1921 года, из дневника: «Мне трудно дышать, сердце заняло полгруди».
Но, оборвав дневниковые записи личных воспоминаний, в июле Александр Блок еще работает над поэмой «Возмездие», восстанавливая – для нас! – и те «года глухие», когда «отлетает Дух музыки», и те – «страшные», в которых «забыть не в силах ничего».
Основная идея – «о возмездии истории, среды, эпохи» роду, потомки которого «начинают, в свою очередь, творить "возмездие"», осталась в «Предисловии». Поэма не окончена. Не дописала ли ее жизнь?
Но ведь будут и следующие поколения. И опять – «дети страшных лет»? Возмездие нынешним «господам»?
Да. Если не поймем, отвергнем единственно Верный Путь. Путь настоящего знания, сохранения лучшего, Совести, Любви.
август 1996, ред. ноябрь 2020
II
АЛЕКСАНДРУ БЛОКУ
* * *
«Нет имени тебе, мой дальний...»
Что ни скажу – не то, не так!
Из плена неги беспечальной
Струной взорвавшейся – в хрустальный,
А там – в метельный, жуткий Мрак...
Нет имени. Мало любое.
Судил ли Бог, казнил ли Рок –
И Рай, и Ад – единодвое!..
Тебе одной под стать такое,
Россия! – Александр Блок.
2 августа 1996
ПО МОТИВАМ…
Из цикла «Окна. Диалог»
* * *
В окнах, занавешанных сетью мокрой пыли...
А. Блок
Ни о чем другом, как помешана...
Головой, манит, – о гранит!
Как ни взвешивай, перевешивай,
Как ни прячь, а кричит-болит.
Пропадать-пропасть в мокрой пыли.
Не видать ни зги издали.
«Пылью – быль моя, небыль – былью», –
Прокурлычьте там, журавли...
март 1994
* * *
...И чует в сумраке далеком
Загадку песни и весны...
А. Блок
«Загадка песни и весны...» –
Соединенны. Неразрывно.
Акаций цвет, напев старинный,
Шептанье волн и серп луны –
Из сокровенной глубины
Магнитом – звук: такт или слог.
Рожден, развеет быта смог,
Нас душащий. В высь чистоты,
Величия и простоты
Возносит сотворца земного.
Вдохнешь единожды – иного
Не взыщешь. Разве что – случайно...
И, верно, в том разгадка тайны
Неувядающей весны...
2 сентября 1997
* * *
Пусть зреет гнев. Пускай уста
Поэтов не узнают мира...
А. Блок
Не говорите, что все прошло.
Сердце ничто не забыло.
«Теперь-то все горе во злость изошло,
А первое – свято было».
Никак супостату вновь с рук сошло? –
Прогрыз становую жилу...
Что пошло, опять по земле пошло,
Ров роет тупое рыло.
Поведаю, коль уж на то пошло:
Не злобой, постыло-унылой,
А горе святое злость-силой взошло –
Гневом! – Божию Силой.
12 декабря 2001, ред. 2020
1. Блок