У него что ни слово – то перл, что ни оборот, то радость и смех – хоть для читателя, хоть для зрителя. И для самого Михаила Михайловича, болевшего почти всю сознательную жизнь, сам акт творчества был воистину целебным. Вот что он говорил: «Уже первые строчки смешат меня. Я смеюсь. Смеюсь все громче и громче. Наконец, хохочу так, что карандаш и блокнот падают из моих рук... Переписывая, я продолжаю тихонько смеяться».
Фантастического успеха своих рассказов Зощенко чаще всего достигал талантливой игрой слов, частично подслушанных, особенно в начале жизни, когда он кем только не работал! Это и комендант почтамта, и сапожник, и актер драматического театра, и милиционер, и телефонист, и агент уголовного розыска, и инструктор по птицеводству, и делопроизводитель, и секретарь суда, и кондуктор трамвая, и счетовод... Какое языковое разнообразие, а какие сюжеты!.. Так что вполне логично было воспользоваться всем этим, и уже совсем не удивительны в его рассказах такие словечки, как: "плитуар", "окромя", "хресь", "етот", "в ём", "брунеточка", "вкапалась", "для скусу", "хучь плачь", "эта пудель", "животная бессловесная", "у плите" и так далее. И понятно, что во главе угла - так называемый «маленький человек».
Продолжая традицию Гоголя, а позднее - Чехова, писатель по-своему показывает его, помогая читателю увидеть те стороны характера, что мешают адаптироваться в новой исторической обстановке, требующей ума, энергии, культуры, поскольку революция семнадцатого года ставила обычного человека в иные условия, чем прежде. Зощенко хотел, чтобы читатель, посмеявшись над невежеством, пошлостью обывателя, его стремлением хотя бы искусственно соответствовать новому времени - понял бы самого себя, а значит, увидел реальную перспективу - и своего духовного роста, и судьбы в целом. Не случайно в те годы было в ходу такое «обещанье»: вот расскажу Зощенко, уж он-то выведет тебя на чистую воду!
Увы, и критики, и коллеги-писатели, за редким исключением, не говоря уже о властях, - не разглядели, а некоторые и не хотели этого, - поистине учительскую миссию Зощенко, которая особенно наглядно проявилась в его более поздних произведениях. И, несомненно, глубоко гуманистическое отношение к человеку.
Но вернёмся к юмору Михаила Михайловича. Вот знаменитый рассказ «Баня», всего несколько из него фраз:
«...А голому человеку куда номерки деть? Прямо сказать - некуда. Карманов нету. Кругом - живот да ноги. Грех один с номерками. К бороде не привяжешь.
... Ищу шайку. Гляжу, один гражданин в трех шайках моется. В одной стоит, в другой башку мылит, а третью левой рукой придерживает, чтоб не спёрли.
Потянул я третью шайку, хотел, между прочим, ее себе взять, а гражданин не выпущает.
- Ты что ж это, - говорит, - чужие шайки воруешь? Как ляпну, говорит, тебе шайкой между глаз - не зарадуешься.
... Через час гляжу, какой-то дядя зазевался, выпустил из рук шайку. За мылом нагнулся или замечтался - не знаю. А только тую шайку я взял себе.
Теперича и шайка есть, а сесть негде. А стоя мыться - какое же мытье? Грех один.
Хорошо. Стою стоя, держу шайку в руке, моюсь».
И даже в «Сентиментальных повестях», которые Зощенко назвал «галереей уходящих типов», в языковом плане он остаётся верен себе. Так, героиня одного из рассказов Лизочка спрашивает у своего поклонника: «Вася, как вы думаете, о чем поет этот соловей?». И слышит в ответ: «Жрать хочет, оттого и поет».
Однако же, смех смехом, а надо и в биографию писателя получше заглянуть. Что родился в 1894 или 1895 году (источники до сих пор между собой спорят), что отец был хорошим художником, а мать очень любила театр. Уже в детстве Михаил пробует себя в творчестве и принимает как большую обиду низкую оценку за сочинение на экзамене. В семь лет он уже писал стихи, а в двенадцать появляется первый рассказ «Пальто». Кстати, так сложилось по иронии судьбы: чем выше поднимался он по творческой лестнице, тем чаще и с большим удовольствием ставили ему «двойки». Вся страна зачитывается и хохочет над его рассказами, а Сталину показалось, что усатый персонаж одного из безобидных детских рассказов списан с него. (Да как он посмел!)... А тут ещё совершенно случайно появляется в печати опять же детский рассказ «Приключения обезьяны» (хотя сам Зощенко в журнал «Октябрь» его не отдавал) - и что тут началось! Дескать, получается, что в нашей стране обезьяне живётся куда лучше, чем человеку!.. (Хотя на Земле- матушке иным четвероногим действительно живётся лучше. А уж пошлость вообще расцвела так пышно, что хочется порой крикнуть: «Зощенко, ау!..»)
Именно с пошлостью боролся он с помощью очистительного смеха, и под градом упрёков пояснял: «Моя тема – «переделка человека», но не в том смысле, как это выражение употребляется критиками. Я имею в виду переделку не персонажей, а читателя, который должен с помощью художественной сатиры воспитывать в себе отвращение к уродливым и пошлым сторонам жизни». И нельзя забыть о целой серии рассказов для детей, где очень тонко и ненавязчиво Михаил Михайлович учил отличать доброе от злого, помогал маленьким гражданам уже в детстве понять, что такое жить достойно и правдиво. В том числе это относится и к рассказам о Ленине. Вот маленький отрывок из произведения «На охоте».
«А тут же у дерева, недалеко от Ленина, стояла его жена, Надежда Константиновна. Она с удивлением спросила:
— Почему же ты не выстрелил?
Ленин, улыбнувшись, сказал:
— Знаешь, не мог выстрелить. Очень уж красивая была лиса. И мне поэтому не хотелось её убивать. Пусть живёт!».
К слову сказать, такой положительный образ вождя не стал охранной грамотой для писателя. Хотя, конечно же, в первую очередь Зощенко думал о детях, создавая подобные произведения. Заглянем в очень добрый и в то же время поучительный рассказ «Не надо врать»:
«И вот вечером, когда мы ложились спать, неожиданно раздался
звонок. Это к папе пришёл мой учитель. И сказал ему:
- Сегодня у нас в классе была уборка, и за книжным шкафом мы
нашли дневник вашего сына. Как вам нравится этот маленький врун и
обманщик, бросивший свой дневник, с тем чтобы вы его не увидели?
Папа сказал:
- Об этом дневнике я уже лично слышал от моего сына. Он сам
признался мне в этом поступке. Так что нет причин думать, что мой сын
неисправимый врун и обманщик.
Учитель сказал папе:
- Ах, вот как. Вы уже знаете об этом. В таком случае – это
недоразумение. Извините. Покойной ночи.
И я, лёжа в своей постели, услышав эти слова, горько заплакал. И дал
себе слово говорить всегда правду».
Но ирония судьбы не хотела оставлять писателя. Это сейчас почти смешно, до каких глупостей и крайностей можно дойти не дремучим, кажется, людям, сидящим во власти, в том числе литературной, а тогда регулярные разносы стоили Зощенко дорого: и нервные срывы, и депрессия, и после обеспеченного быта – полуголодное существование, и после невероятной славы – такое же, невероятное по коварству, – поношение. Тогда как творчество для него стало единственным и самым солнечным светом в окошке. Не случайно его жена, Вера Владимировна, вспоминает: «В декабре восемнадцатого года он зашел ко мне, приехав на несколько дней с фронта, из Красной Армии... Я спросила его: «Что же для вас самое главное в жизни?». И была уверена, что услышу: «Конечно же, вы!». Но он сказал очень серьезно и убежденно: «Конечно же, моя литература».
Ещё со студенческих лет Зощенко преследовала нужда. За неуплату обязательных взносов он был отчислен из университета. И, недолго думая, пошёл записываться в добровольцы, чтобы воевать за Россию в Первой мировой войне.
Удивительно, но этот, абсолютно творческий человек, был храбрым солдатом, и за это отмечался очередными званиями и наградами: в течение всего двух лет, с 1915 по 1916-ый, совсем молодой воин был награждён аж четырьмя орденами: двумя - Святого Станислава и двумя - Святой Анны. А за сорок лет яркой и плодотворной писательской работы, признанный как читающим населением огромного государства, так и светилами русской культуры (М.Горький, К.Чуковский, А.Толстой, Ю. Олеша, С.Маршак, Ю.Тынянов) он был отмечен лишь однажды - Орденом Трудового Красного Знамени. Хотя, по большому счёту, дело, конечно же, не в орденах. Было это накануне Великой Отечественной. Касаясь оценки его творчества классиками русской литературы, нельзя не привести строки из письма Максима Горького: «Отличный язык выработали Вы, Михаил Михайлович, и замечательно легко владеете им. И юмор у Вас очень "свой". Я высоко ценю Вашу работу, поверьте: это – не комплимент. Ценю и уверен, что Вы напишете весьма крупные вещи. Данные сатирика у Вас – налицо, чувство иронии очень острое, и лирика сопровождает его крайне оригинально. Такого соотношения иронии и лирики я не знаю в литературе ни у кого...»
Воевал он и за новую Россию в рядах Красной армии и вернулся к гражданской жизни из-за отравления газами в Первой мировой, которое пагубно сказалось на его здоровье. Когда на страну напали фашисты, Зощенко порывается идти на фронт, но получает отказ как не годный к военной службе. Тогда он к штыку приравнивает перо: пишет антифашистские фельетоны для газет и радио, пишет вместе с Евгением Шварцем пьесу «Под липами Берлина», которая шла в Ленинградском Театре комедии в то время, когда немцы стояли у стен великого города. Особое место в творчестве Зощенко принадлежит циклу партизанских рассказов, где на первое место выходит народ – мужественный творец своего будущего. Плюс сценарии к документальным фильмам, которые в то время активно работали на Победу. Вот почему для него в высшей мере оскорбительны были обвинения в трусости, на которые не поскупились власти в сороковые послевоенные годы. И, стоило ему заявить о несогласии со всем этим, как новая волна моральных и физических болей накрыла его с головой...
Но это будет позже, а пока, в 20-30-е годы, наступает самый яркий и благодатный период его жизни и творчества. В конце декабря 1921 года вышли в свет его «Рассказы Назара Ильича господина Синебрюхова». Кстати, в связи с этим произошла ситуация в духе самого Зощенко: типографские наборщики, знакомясь с книгой, хохотали, что называется, до коликов в животе и на последнем этапе перепутали обложки и часть тиража «вывели в свет» под названием «О трагическом». Глядя из сегодняшнего дня на смешную вроде историю с выходом этой книги, невольно всплывает мистический след: да, писатель – в сознании большинства – юмористический, а жизнь слишком часто оборачивалась к нему трагической стороной.
Успех книги был огромный. Недаром Константин Федин отмечал умение Зощенко «сочетать в тонко построенном рассказе иронию с правдой чувства». И, конечно же, - язык и стиль. Они в первую очередь подкупали и новизной, и в то же время удивительной знакомостью. Словно многое было взято прямо с улицы. Это на взгляд простого читателя. Более искушённый человек хорошо знает, что органичность языка и стиля, их естественность подвластны только большому таланту, коим и был, несомненно, Михаил Зощенко. В памяти читателя то и дело возникают такие перлы-выражения чисто зощенковских героев, как "будто вдруг атмосферой на меня пахнуло", "оберут как липку и бросят за свои любезные, даром, что свои родные родственники", "подпоручик ничего себе, но сволочь", "нарушает беспорядки" и тому подобные. Не говоря о занимательных сюжетах.
Герой известного рассказа "Аристократка" обратил пристальное внимание на одну даму в «фильдекосовых чулках и шляпке». Пока он медленно, но верно искал пути к сердцу красавицы, все было более-менее благополучно. Но пришло время проявить и собственную, так сказать, культуру и пригласить аристократку в театр, где она, к его удивлению, «развернула свою идеологию во всем объеме». Во время антракта, в буфете, увидев пирожные, аристократка «подходит развратной походкой к блюду и цоп с кремом и жрёт». Одно пирожное, за ним второе, а там и третье. И за четвёртым тянется...
«Ничего себе, - про себя возмущается наш герой. - Ишь, разъелась! Да у меня и денег столько нет!»
«Тут ударила мне кровь в голову. – Ложи, – говорю, – взад!».
В рассказе «Нервные люди» вся коммунальная квартира передралась из-за ёжика, которым примус чистят. Даже инвалид, которому говорит сосед:
« - Уходи, Гаврилыч, от греха. Гляди, последнюю ногу оборвут.
Гаврилыч говорит:
- Пущай,— говорит,— нога пропадёт! А только,— говорит,— не могу я теперича уйти. Мне,— говорит,— сейчас всю амбицию в кровь разбили.
А ему, действительно, в эту минуту кто-то по морде съездил. Ну, и не уходит, накидывается. Тут в это время кто-то и ударяет инвалида кастрюлькой по кумполу.
Инвалид — брык на пол и лежит. Скучает».
Вот в такой малости, как «скучает», - весь Зощенко, его виртуозное владение интонацией и словом.
«Обычно думают, - писал он в 1929 году, - что я искажаю «прекрасный русский язык», что я ради смеха беру слова не в том значении, какое им отпущено жизнью, что я нарочно пишу ломаным языком для того, чтобы посмешить почтеннейшую публику.
Это неверно. Я почти ничего не искажаю. Я пишу на том языке, на котором сейчас говорит и думает улица».
А вот это-то и не нравилось многим, кто хотел в два счёта перевоспитать целый народ или попросту не хотел его видеть. Плюс зависть многих писателей, в том числе небесталанных, к невероятной популярности Зощенко, к тиражам его книг и гонорарам. Ему едва перевалило за тридцать, а у него уже начало выходить собрание сочинений! Завидовали и тому, что Зощенко пользовался искренним вниманием женщин. Многим он казался просто красавцем. «Смуглый, чернобровый, невысокого роста, с артистическими пальцами маленьких рук, он был элегантен даже в потертом своем пиджачке и в изношенных, заплатанных штиблетах», - вспоминал Корней Чуковский.
Во что вылились эти – и невежество, и зависть, и следование узколобой политике верхов власти – чуть позднее, а пока, в 1933 году, выходит его повесть «Возвращенная молодость», публикация которой началась в журнале «Звезда». Автор утверждает, что жизнь должна быть «организована собственными руками», что возможности человека, в том числе психофизические, - гораздо шире, чем принято думать. И Зощенко анализирует судьбы известных ученых, философов, писателей, их болезни. И старается доказать, как много зависит от самого человека – его веры, его воли. Не случайно «Возвращенная молодость» была принята с огромным интересом в научной среде.
Однако среди критиков и писателей она вызвала немало неудовольствия.
И вовсе не было понято интереснейшее произведение Зощенко – «Перед заходом солнца», где писатель старался проследить причины, то есть случаи из жизни, которые давали толчок к тяжелейшим душевным заболеваниям. И сегодня многие учёные уверены, что Зощенко дал начало многим открытиям в науке о бессознательном. И какую благодарность за это получил писатель? А вот такую: журнальная публикация книги была остановлена; Зощенко, по наивности, присущей большим талантам, обратился с письмом к Сталину в надежде на помощь. Ответом стала новая волна едкой критики, а следом - недвусмысленный сигнал «Ату его!», - и начинается травля Зощенко и даже исключение его из Союза писателей, что и произошло в 1946 году после знаменитого постановления ЦК, который в памяти людей остался как «по Зощенко и Ахматовой». Писателей этих публично выбросили из литературы, с ними расторгались все издательские договоры, с них требовали немедленного возврата авансов, толкая на крайние меры, оставляя без средств к существованию. Иные намекали – мол, хорошо ещё, что целы остались...
И часть критиков, и властвующие писатели утверждали, что творчество Зощенко – чуждое советскому народу и крайне безыдейное. И, будто споря с ними, известный писатель Юрий Герман рассказал об одном из походов наших кораблей в Ледовитом океане во время войны. Так вот, внизу - вражеские мины, вверху - густой туман. Моральное состояние моряков аховое. Но кому-то в руки попала газета с рассказом Зощенко «Рогулька», где герой попавшего под бомбёжку парохода принял мину за опознавательный знак и, не умея плавать, держался за неё из последних сил...
«Вытянули на поверхность. Ругают - сил нет. Уже без рупора кричат:
- С одного тебя такая длинная канитель, чтоб ты сдох... Хватаешься за мину во время войны... Вдобавок не можешь плыть... Лучше бы ты взорвался на этой мине - обезвредил бы ее и себя...
Конечно, молчу. Ничего им не отвечаю. Поскольку - что можно ответить людям, которые меня спасли. Тем более сам чувствую свою недоразвитость в вопросах войны, недопонимание техники, неумение отличить простую рогульку от бог знает чего». А Юрий Герман продолжает: «За столом начали смеяться. Сначала улыбались, потом кто-то фыркнул, потом хохот сделался всеобщим, повальным. Люди, дотоле ежеминутно поворачивавшиеся к иллюминаторам, буквально плакали от смеха: грозная мина вдруг превратилась в смешную и глупую рогульку. Смех победил усталость... смех оказался сильнее той психической атаки, которая тянулась уже четвертые сутки». Рассказ этот вскоре обошел все корабли Северного флота.
Как-то во время войны Зощенко попросили выступить в одном из алма-атинских госпиталей. Чтобы послушать любимого писателя, в коридоре собралось немало раненых. Чтение рассказов Михаила Михайловича сопровождалось гомерическим хохотом. Неожиданно в коридоре появился встревоженный начальник госпиталя. Извинившись перед писателем за то, что вынужден прервать его выступление, он обратился к раненым с приказом: - Челюстникам выйти!
Несколько человек с забинтованными лицами пошли в свои палаты. А начальник объяснил писателю:
- У них ранения в челюсти. Им вредно так смеяться.
Однако отлучение Зощенко от литературы было уже санкционировано, и начался самый тяжёлый период его жизни, несмотря на то, что чёрным по белому было им заявлено: «Нету у меня ни к кому ненависти - вот моя точная идеология».
И хотя опального писателя не бросали в беде Дмитрий Шостакович, Анатолий Мариенгоф, Аркадий Райкин, Александр Вертинский, Борис Бабочкин и другие, а Мариетта Шагинян и Константин Федин в числе других помогали семье писателя деньгами, - эти годы легли камнем на душу и организм Михаила Зощенко. Только через десять лет он смог издать свою новую книгу, будучи уже снова в Союзе писателей, но здоровье, которым он никогда не отличался, но стрессы, предательства вчерашних друзей, – всё это сплелось в один клубок боли, и не было уже сил размотать его, выйти снова на полнокровный путь творчества... И 22 июля 1958 года перестало биться его сердце.
Само прощание с писателем не обошлось без сюжета в духе Михаила Михайловича: даже у гроба чиновники препирались: прощен Зощенко или всё ещё опальный?.. А один вообще «выдал»: «До свидания, товарищ Зощенко!».
Прах писателя покоится на кладбище в Сестрорецке, где он жил на даче, рядом с его близкими: женой, сыном, внуком. По проекту скульптора Виктора Онежко на могиле Зощенко сооружен памятник, открытый в 1995 году.
Ирония судьбы оставалась актуальной и после ухода писателя в мир иной. Спустя год после его смерти сын известного литератора Ардова Михаил сказал отцу:
- В приличной стране уже начало бы выходить собрание его сочинений.
- В приличной стране он был бы еще жив, - заметил Виктор Ефимович.
Хочется уточнить, что Михаил Михайлович Зощенко всё-таки жив – своими прекрасными рассказами, помогающими сохранить оптимизм даже в самые трудные времена, и, конечно же, своей судьбой, вобравшей в себя более чем контрастный период нашей истории.
И закончить этот рассказ о судьбе юмориста и сатирика Михаила Зощенко хочется стихотворением его сестры по несчастью, о котором говорилось выше, - Анны Ахматовой.
Памяти Зощенко
Словно дальнему голосу внемлю,
А вокруг ничего, никого.
В эту черную добрую землю
Вы положите тело его.
Ни гранит, ни плакучая ива
Прах легчайший не осенят,
Только ветры морские с залива,
Чтоб оплакать его, прилетят...
