Ко дню памяти замечательного русского православного мыслителя - теоретика и историка русского самодержавия, публициста, историка русской литературы, пушкиноведа, театрального и литературного критика - Николая Ивановича Черняева (1853 - 13/26 мая 1910) (см. о нем), мы публикуем статью из его книги «Необходимость самодержавия для России, природа и значение монархических начал».
Публикацию, специально для Русской Народной Линии (по изданию: Черняев Н. И. Необходимость самодержавия для России, природа и значение монархических начал. Этюды, статьи и заметки.- Харьков: Тип. «Южного края», 1901.- II, 372 с.) подготовил профессор А.Д. Каплин. Деление на части - составителя.
+ + +
VI.
Существует мнение, что русский народ потому создал неограниченную монархию и, восстановив ее после смутного времени, предложил корону Михаилу Федоровичу Романову, что не имел понятия о других формах правления.
С этим мнением можно будет согласиться разве только в том случае, если будет доказано, что дуб обладает твердостью и крепостью лишь потому, что он не знает о существовании мягкой и ломкой сосны, или что негры родятся черными потому, что их предки не знали, что люди могут быть и белыми.
Та или другая форма правления создается и утверждается не под влиянием известной суммы знаний по государственному праву, а под влиянием множества разнообразных исторических и бытовых условий.
В создании Русского Самодержавия проявились дух, разум и политическое творчество русского народа.
Русское Самодержавие зарождалось в то время, когда в народе еще свежи были воспоминания об удельно-вечевых порядках. Создавая Самодержавие, русский народ, следовательно, знал, что существуют и другие формы правления. Но он отверг их, потому что они были для него непригодны, отверг в силу непреодолимого хода событий, а не в силу каких-либо теоретических соображений. Нашим предкам были известны также польская и шведская конституции, но они не прельстились их вольностями; когда возводили на престол Михаила Федоровича.
VII.
В доказательство, что Русское Самодержавие может в более или менее отдаленном будущем рухнуть, ссылаются на конституционные попытки, которые делались у нас с конца XVI столетия, на конституционную агитацию времен Александра II и, вообще, на стремление к ограничению Царской власти, которое не раз обнаруживалось на Руси на деле или на словах.
Попытки ограничение Царской власти доказывают непоколебимую устойчивость Русского Самодержавия. Ни одна из этих попыток не удалась, хотя некоторые из них и предпринимались, по-видимому, при самых благоприятных для них обстоятельствах, и даже при поддержке представителей верховной власти, или, по крайней мере, при отсутствии энергичного отпора с их стороны. Вспомним, например, 1730 год, или возведение на престол Василия Шуйского. Несмотря на то, что царь Василий и Анна Иоанновна без всякого сопротивления дали те гарантии, которых от них требовали, эти гарантии были вслед затем быстро устранены и не оставили после себя никаких следов. А между тем, в 1605 и в 1730 году подкапывались под Царскую власть самые влиятельные люди государства. В те же годы, а также в 1598 году, когда избирали на царство Бориса Годунова, и в 1613 году, когда избирали на царство Михаила Федоровича, русские люди, по-видимому, имели возможность навсегда покончить с Самодержавием. И что же? Оно не только было восстановлено, но даже крепло все более и более.
История приводит к убеждению, что на Руси могли появляться конституционные замыслы лишь вот в каких случаях:
1) Когда прекращалась прежде царствовавшая династия, и когда стране, поэтому, приходилось избирать нового царя и, вместе с тем, родоначальника будущих царей (1598, 1605 и 1613 гг.).
2) Когда, вследствие отсутствия законов о престолонаследии, представители Царствующего Дома не решались заявлять свои права на престол и предоставляли решение вопроса о престолонаследии олигархам, захватывавшим власть в свои руки (1730 г.).
3) Когда сами Государи утрачивали временно веру в необходимость и правду Самодержавия и подготовляли своими мерами, предположениями и начинаниями конституционные брожения. Бунт декабристов, например, несомненно был подготовлен колебаниями Императора Александра I. Он дал конституцию Царству Польскому, торжественно объявив при этом о своем намерении наделить конституцией и все подвластные России народы. Он, не стесняясь, резко высказывался против неограниченной монархии, приводя тем в недоумение даже Чарторыйского; он поручал Сперанскому и Новосильцеву составление конституционных законопроектов для Империи и всем этим дал толчок к заговору декабристов, разрешившемуся мятежом. Крамола времен Александра II с ее конституционными вожделениями возгорелась тогда, когда в обществе стали ходить слухи о мнимой готовности Императора до известной степени ограничить царскую власть. Созвание и личное открытие Александром II Финляндского Сейма; наделение Болгарии одною из либеральнейших конституций, снисходительное отношение власти к конституционным манифестациям, - все это сильно влияло на наших революционеров и окрыляло их самыми несбыточными надеждами. Император Александр II был убит в то время, когда подготовлялась и вырабатывалась реформа, имевшая своею задачей введение выборного начала в организацию Государственного Совета, с разделением его как бы на две палаты: на палату, состоящую из лиц, назначаемых Государем, и на палату, состоящую из представителей от земств. При Императоре Николае Павловиче никаких конституционных затей не было потому, что всем было известно Его глубокое отвращение ко всяким сделкам с революцией.
Устойчивость и необходимость Самодержавия в России подтверждаются, между прочим, событиями Смутного времени. Нигде и никогда междуцарствие не сопровождалось такими потрясениями, как в России. Оставаясь без Царя, Русская земля делалась безгосударною в полном смысле слова. Отсутствие Царя было для нее равносильно распадению самого государства, крушению порядка и водворению анархии хотя и не в бакунинском смысле слова. Вот почему лучшие русские люди и спешили покончить с междуцарствием: они видели и понимали, что Русская земля не может существовать без государя, и притом без полновластного государя.
Устойчивость Русского Самодержавия видна из того, что Царскую власть пытались у нас упразднить или ослабить и путем интриг, (1598, 1605 и 1613 гг.), и путем военных мятежей (декабристы), и путем политических убийств и террора (1867 - 1881 г.), и путем разных манифестаций. Но из этого обыкновенно ничего не выходило. Царский инстинкт и политический смысл страны в конце концов обыкновенно брали верх над разными скоропреходящими течениями, и они быстро исчезали при первом же проявлении Царской решимости не покидать исторического пути и не поступаться нерушимостью Царской власти.
VIII.
Есть ли в России почва для политической оппозиции единовластию? Исторический опыт доказал, что такой почвы нет ни в народе, ни в дворянстве, ни в духовенстве, ни в купечестве, ни в армии, ни во флоте. Вот почему все революционные затеи наших антимонархистов и кончались ничем: они предпринимались обыкновенно немногими лицами, которым удавалось иногда причинять своей родине не мало зла и тревог, но которые не могли достигнуть своей цели, так как их бессилие было очевидно и не могло не обнаружиться для всех через некоторое время.
Бессилие русской антимонархической оппозиции всего яснее сказывалось в ее приемах. Эти приемы заключались обыкновенно в обмане и самообмане. Декабристы, например, сознавая, что несколько офицеров не могут захватить власть в свои руки, морочили себя и друг друга заведомо лживыми рассказами о своих связях и средствах, и тем подбодряли один другого, но в конце концов они до того изолгались, что перестали верить своим единомышленникам. Такая же система лжи практиковалась и относительно солдат. Сознавая, что солдаты не пойдут со своими командирами, если те будут действовать напрямик, декабристы распускали нелепые слухи о том, что Константин Павлович закован в цепи, что с ним заключена в крепость и его супруга, что ее зовут Конституция, и что солдаты, как верноподданные своего Государя, должны стоять за «конституцию» до последней капли крови. Теперь кажется невероятным, что декабристы возлагали свои упование на такие проделки, но они действительно прибегали к ним, плохо веря в осуществимость своих замыслов. Примеру декабристов следовала и крамола времен Императора Александра II. Остановившись, подобно декабристам, на мысли о цареубийстве, революционеры 60-х, 70-х и 80-х годов пустили в ход политические убийства и взрывы с целью обратить на себя общее внимание, раздуть свое значение и запугать верховную власть. Весьма естественно, что крамола не могла ни ограничить, ни упразднить Царской власти. Террористы убили благороднейшего из Монархов, а Его кровь еще более укрепила Русское Самодержавие, ибо была кровью Мученика, пострадавшего за Русскую землю. Ни систематическая ложь, ни безумная отвага политических фанатиков не могут пошатнуть векового здание Русского Самодержавия. Восставать против него - все равно, что стараться разбить лбом толстую каменную стену.
IX.
Враги Русского Самодержавия обыкновенно утверждают, будто оно держится на грубой силе. Под грубою силой в данном случае подразумеваются миллионы штыков. Но ведь штыки действуют не сами, а направляются людьми, которые имеют свои представление о добре и зле, правде и несправедливости, о народном благе и народных нуждах. Русская армия плоть от плоти России; она должна быть рассматриваема не иначе, как в связи с нею. Утверждать, будто Царская власть держится на силе - значит морочить себя и других. Русская земля никем не завоевана, она не находится под чужеземным игом. Неограниченная монархия в России была бы необъяснима, если бы не опиралась на чисто-нравственные устои. Один человек не мог бы управлять миллионами, если бы эти миллионы не хотели ему подчиняться. Это ясно, как светлый день.
Замечательно, что наши антимонархисты пускали в ход против Русского Самодержавия и заговоры, и политические убийства, и искусственно организованные бунты, но никто из них не только не умел, но даже не пробовал доказать, что неограниченная монархия не нужна или вредна для России. А между тем, нет режима, который бы мог устоять против правдивых разоблачений. Истина всегда и везде торжествует над ложью. Почему же наши антимонархисты, направлявшие свои удары против Самодержавия, не подвергли его научной, беспощадной критике и не поколебали таким образом его устойчивости? Против разрушительного действия мысли не может устоять никакая неправда. Но в том-то и дело, что неограниченная монархия в России может выдержать самую строгую и придирчивую критику. В том-то и дело, что у нас нет ни одного революционера или конституционалиста, который не сделался бы убежденным монархистом, если бы дал себе труд поработать над русскою историей и вникнуть в русское государственное право.
Нам может быть, скажут, что отсутствие серьезных сочинений, направленных против Русского Самодержавия, объясняется нашими цензурными условиями. Но разве нет типографий за границей? Разве у нас не было подпольной печати? Но что же издавали наши эмигранты и революционеры, желавшие навязать России парламентаризм и республиканские учреждения? Легковесные брошюрки, прокламации да газетные листы, наполненные сплетнями и крепкими словами, - вот и вся русская антимонархическая литература! А между тем, среди наших эмигрантов встречались и даровитые люди, и люди, обладавшие хорошею научною подготовкой. Назовем хоть бы Герцена, Бакунина, Драгоманова, князя Крапоткинаи т. д. Где же их труды, которые могли бы убедить Россию, что ей можно существовать без неограниченной монархии? Таких трудов нет ине было. Полярная Звезда и Колокол, эти столь популярные в свое время издание знаменитого Искандера, и все последующие журналы и газеты революционного лагеря, все эти Набаты, Впереди проч., и проч., не дали ничего, кроме сердитых выходок против Русского Самодержавия. Какою ненавистью против царской власти проникнуты воспоминания Герцена, изданные под заглавием Былое и Думы! Но вы не найдете в этих воспоминаниях ничего, кроме непроверенных рассказов об императоре Николае Павловиче, о котором Герцен судил по наслышке, хватая на лету всякий вздор. А между тем он обладал блестящим литературным талантом и имел возможность подвергнуть Русское Самодержавие строжайшей критике, если бы только такая критика имела логическое основание.
Герцен долго прожил за границей, работая в стороне от русской цензуры, и чем же он окончил? Тем, что утратил веру в спасительность революционных начал и конституционного аппарата, стал отзываться с уважением о русском царизме и напоминать Западу, что «Россия никогда не сделает революции с целью отделаться от своего Царя и заменить его царями-представителями, царями-судьями, царями-полицейскими»[i].
Не один Герцен изведал за границей только что отмеченную метаморфозу. Декабрист Н.И. Тургенев, прожив за границей более 40 лет, напечатал в конце жизни следующие характерные строки:
«Если... я был так предан Александру Первому за одно его желание освободить крестьян, то каковы должны быть мои чувства к Тому, кто совершил это освобождение и совершил столь мудрым образом? Ни один из освобожденных не питает в душе более любви и преданности к Освободителю, нежели сколько я питаю, видя, наконец, низвергнутым то зло, которое мучило меня в продолжение всей моей жизни!»
Н.И. Тургенев издал за границей целый ряд сочинений публицистического содержания. В главном из них («La Russieetles Russes») он имел в виду подвергнуть строгой критике русский государственный строй и мотивировать свои конституционные проекты. Эта трехтомная работа производит ныне впечатление весьма поверхностных очерков. Но и в этих очерках есть поучительные страницы об отношениях русских государей к Церкви. Н.И. Тургенев доказывал, что отождествление единодержавия русских императоров с цезарепапизмом составляет сущую ложь...
Ничтожество нашей антимонархической литературы составляет бесспорный факт и бросается в глаза. Зато какими капитальными трудами обладает русская монархическая литература! «История Государства Российского» Карамзина - сплошная апология Русского Самодержавия. Была ли она опровергнута нашими конституционалистами и республиканцами? Нет. Впрочем, кто-то заметил, что бунт декабристов можно рассматривать, как боевое возражение на «Историю» Карамзина. Может быть. Но тут-то и сказалось, что выстрелами и прикладами можно убивать людей, но нельзя убить истину и правдивые выводы строго научных исследований. Сколько ни стреляйте по таблице умножения, а дважды два все-таки будет четыре, и не пять. А необходимость Самодержавия для России столь же очевидна, как таблица умножения. В этом и заключается горе наших антимонархистов. Составить тайное общество или написать зажигательную прокламацию не трудно, но опровергнуть «Историю России» Соловьева не так то легко. Сила русского Самодержавия заключается в том, что оно опирается на политический смысл и династические привязанности народа и на сознательный монархизм лучших русских людей. Историк Костомаров видел в древней России зародыши федерализма и тяготел к преданиям малороссийских вольностей. Он относился с крайним предубеждением к собирателям Русской земли. Но многолетние занятия русскою историей сделали его в конце концов монархистом: он пришел к заключению, что Самодержавие пустило глубокие корни в русскую почву, и что антимонархическая революция немыслима в России.[ii] Разгадка явления, столь ясно отмеченного у Костомарова, заключается не только в минувших судьбах России, но и во всех ее современных особенностях.
X.
В четвертой главе Дыма, Тургенев устами Литвинова высказывает следующую мысль: «Мне кажется, нам, русским, еще рано иметь политические убеждения, или воображать, что мы их имеем». Литвинов при этом не без самодовольства заявляет, что у него нет никаких политических убеждений. Это признание обращает на себя внимание тургеневского любимца, Потугина, и сразу располагает его в пользу Литвинова.
«Еще рано»! Когда же, однако, русские люди получат право иметь политические убеждения? И почему это русским рано иметь политические убеждения? Или более чем тысячелетнее существование России все еще недостаточно для того, чтобы русские люди выработали свой собственный взгляд, хотя бы, например, на непригодность для них иной формы правления, кроме неограниченной монархии? Русский народ не согласен с Тургеневым и уже давным-давно усвоил себе монархические начала. В мнении Литвинова сказывается то высокомерное отношение Тургенева к России и к русской истории, которое проглядывает в целом ряде его произведений и было у него проявлением западничества 40-х годов. Не странно ли считать русский народ, оказывающий столь могущественное влияние на дела всего мира, народом каких-то полулюдей или малолетков? Ведь если «развернуть скобки» в изречении Литвинова, так получится вот какое суждение: «Англичане, немцы и французы могут иметь политические убеждения, а мы, русские, не имеем и не должны иметь их, а можем только принимать к сведению политические убеждение иностранцев, вникать в них и, так сказать, мотать их себе на ус, в ожидании тех времен, когда и мы созреем».
- Что так? Не одумались еще? спрашивает Губарев Литвинова, выслушав его признание.
Когда же Литвинов заканчивает свою тираду о русских людях, Губарев замечает: «Ага! из недозрелых».
Губарев, в сущности, был совершенно прав, удивившись политической пустопорожности Литвинова. Взрослый да вдобавок еще образованный русский человек, не имеющий политических убеждений - это действительно нечто странное, это действительно какой-то умственный недоросль, Молчалин. Он может позавидовать каждому русскому безграмотному крестьянину, имеющему несокрушимое убеждение в благодетельном значении Царской власти для России.
Но, может быть, Литвинов не точно выразился?
Литвинов или, лучше сказать, Тургенев, сказали именно то, что они хотели сказать. Ведь и у «постепеновца» Тургенева, собственно говоря, не было никаких политических убеждений. С его точки зрения, русские могли только воображать, что они имеют политические убеждения. Вполне сознательно и годами вырабатывавшийся монархизм Карамзина, братьев Аксаковых митрополита московского Филарета, Пушкина, Гоголя, Грибоедова, Каткова, Достоевского и т. д., и т. д., - не более, как своего рода иллюзия. В России нет и не может быть убежденных монархистов!
Русским не рано иметь политические убеждения, а стыдно не быть убежденными монархистами. Только те русские могут не быть монархистами, которые не умеют думать самостоятельно, плохо знают историю своей родины и принимают на веру политические доктрины Запада.
[i]Борьба с Западом Страхова, 1882 г., стр. 121.
[ii]Начало самодержавия в древней Руси.
