«Поэту необходимо думать о смерти, и только памятуя о ней, поэт может особенно остро ощущать жизнь», - говорил Сергей Есенин. Смерть вошла в судьбу Николая Рубцова почти с самого её начала: умерла его мать и две сестры, отец пропал на фронте, и Рубцов много лет считал, что «на войне отца убила пуля», пока не встретился с ним в Вологде в 50-х годах.
Романтическая «тема моря», о которой писал сам Рубцов, смыкается в его ранней лирике с темой смерти постоянно:
Прямо в сердце врывалось силой
Красоты, бурлившей вокруг.
Но великой братской могилой
Мне представилось море вдруг.
(«Море»)
Даже в стихах, написанных на заказ и публиковавшихся во флотских газетах, она заявляет о себе со свойственной юному поэту категоричностью:
Ничего нет врага ненавистней!
Тот, кто смело врагов истребляет,
Никогда не уходит из жизни,
Если даже в бою погибает!
(«Сердце героя»)
Философские размышления о бренности мира («О земле подумаю, о небе, / И о том, что все это пройдет») резко отличались от бесшабашного матросского веселья в редкие часы отдыха. По воспоминаниям Валентина Сафонова, друга Рубцова, ставшего впоследствии писателем, «очень уж не вязалась печальная наполненность этих строк с обликом автора - жизнерадостного моряка... Кто из нас, двадцатилетних, мог всерьез воспринять строки о памяти, что «отбивается от рук», о молодости, что «уходит из-под ног»? Жизненные дали для нас, по сути, только начинались».
Может быть, сиротство и несчастная любовь сделали юношу философом, а может, нечто иное скрывалось в его поэтической натуре: «Все проходит, проходит и жизнь» (ст-е «Соловьи»).
Рядом с темами смерти, прощания, ухода, в его пока еще ученической лирике стала крепнуть тема бессмертия, вечности:
Я, юный сын морских факторий,
Хочу, чтоб вечно шторм звучал.
Чтоб для отважных вечно - море,
А для уставших - свой причал.
(«Я весь в мазуте, весь в тавоте...»)
- эта строфа из его ранней лирики воспринимается совсем иначе, если посмотреть на неё с этой точки зрения.
Самым загадочным стихотворением этого периода стали «Мачты»:
Созерцаю ли звезды над бездной
С человеческой вечной тоской,
Воцаряюсь ли в рубке железной
За штурвалом над бездной морской, -
Все я верю, воспрянувши духом,
В грозовое свое бытие
И не верю настойчивым слухам,
Будто все перейдет в забытье,
Будто все начинаем без страха,
А кончаем в назначенный час
Тем, что траурной музыкой Баха
Провожают товарищи нас.
Это кажется мне невозможным.
Все мне кажется - нет забытья!
Все я верю, как мачтам надежным,
И делам, и мечтам бытия.
Подобное заявление в условиях государственного атеизма само по себе было вызовом, но для Рубцова, искавшего истину, не это было главным - еще до службы на флоте будущий поэт познакомился с Библией, читал труды Гегеля, Канта, Аристотеля, Платона...
Зрелая лирика Николая Рубцова буквально пронизана насквозь данной темой, превратившейся в настойчивый мотив. Его лирический герой чувствует «смертную связь» с Родиной, видит «неспокойные тени умерших», покойную мать (ст-е « В горнице»), слышит «незримых певчих пенье хоровое» и воспринимает смерть как естественное продолжение жизни души:
И эту грусть, и святость прежних лет
Я так любил во мгле родного края,
Что я хотел упасть и умереть
И обнимать ромашки, умирая...
(«Над вечным покоем»)
Здесь нет самолюбования, позы, искусственности чувства, - есть совершенное понимание бессмертной сущности любви. Поэт так рад этому пониманию, что готов поделиться им со всеми: «Поверьте мне: я чист душою», «Я клянусь: душа моя чиста».
Незримое присутствие Бога ощущается в зрелых стихах Рубцова постоянно, в стихотворении «Русский огонёк» он говорит о Нем естественно и просто: «Дай Бог, дай Бог...» Лексика этого периода насыщена библеизмами и производными от них: «божество», «ангел», «молитвы», «крест», «светлая весть», «вечный покой», «дьявольская сила», «молитвенный обряд», «святая обитель», «небесный свет», «Божий храм», «свеча»... Его «скромный русский огонёк» горит «как добрая душа» - в православной традиции горящая свеча - символ краткости земной жизни.
Размышления о связи смерти и бессмертия в стихотворении «В святой обители природы» завершаются так:
И неизвестная могила
Под небеса уносит ум,
А там - полночные светила
Наводят много-много дум...
О содержании этих дум можно только догадываться - цензура не позволяла раскрывать такие темы глубоко. Впрочем, для Рубцова она не стала серьёзным препятствием, он использовал иносказание, подтекст, символику, и не прогадал: «Кто мне сказал, что надежды потеряны? / Кто это выдумал, друг?» А вот и прямое его заявление:
И думаю я - смейтесь иль
Не смейтесь -
Косьбой проворной на лугу
Согрет,
Что той, которой мы боимся, - смерти,
Как у цветов, у нас ведь тоже нет!
(«Ночь коротка. А жизнь, как ночь длинна...»)
В стихотворении «Видения на холме» поэт говорит о любви к России «навек, до вечного покоя» - явное православное миропонимание бессмертия. Рубцов подтверждает и известную евангельскую мысль («У Бога все живы»): «Здесь каждый славен - мёртвый и живой!» («Старая дорога»). Личный уход, считает поэт, - лишь часть общей нашей судьбы:
Боюсь, что над нами не будет таинственной силы,
Что выплыв на лодке, повсюду достану шестом...
(«Я буду скакать по холмам задремавшей отчизны...»)
Характерное замечание лирического героя: «без грусти дойду до могилы», многократно повторённое в его поэзии, свидетельствует о силе веры, убеждения в том, что и в жизни, и в смерти есть свой высший смысл. Николай Рубцов, полагаясь на волю Божью, не боялся смерти - это подтверждает не только его философская лирика, но и стихи бытовые, шутливые, ироничные:
Слез не лей над кочкою болотной
Оттого, что слишком я горяч,
Вот умру - и стану я холодный,
Вот тогда, любимая, поплачь!
(«Слез не лей»)
Если бы цензоры по-настоящему вчитывались в некоторые «проходные» стихотворения Рубцова, то они пришли бы в ужас! Гомерический хохот вызывал у читателей стих о покорителях космоса:
Люди! Славьте во все голоса
Новый подвиг советских героев!
Скоро все улетим в небеса
И узнаем, что это такое...
Рубцовский шедевр «Философские стихи» полностью посвящен теме смерти и бессмертия. Начинается он с укора умирающему человеку, создавшему в жизни «ложный облик счастья», полный довольства и славы, а заканчивается отказом от осуждения: «Мы по одной дороге ходим все...», осознанием неизбежного собственного конца («Когда-нибудь ужасной будет ночь») и пониманием смерти как Божьей милости и даже счастья:
Но я пойду! И знаю наперед,
Что счастлив тот, хоть с ног его сбивает,
Кто все пройдет, когда душа ведет,
И выше счастья в жизни не бывает!
В сборниках «Душа хранит» (1969) и «Сосен шум» (1970) пронзительно зазвучала трагическая тема - Николай Рубцов словно прощался с этим миром. Посмертные книги, составленные самим поэтом: «Зеленые цветы» (1971) и «Подорожники» (1976), в которых впервые были опубликованы многие неизвестные ранее стихотворения, еще более усилили это впечатление.
Предчувствие ухода ощущается во многих юношеских стихах Рубцова:
Неужели так сердце устало,
Что пора повернуть и уйти?
Мне ведь так ещё мало, так мало,
Даже нету ещё двадцати...
(«На душе соловьиною трелью...»)
Впервые фразу о своей смерти он легкомысленно, полушутя-полусерьезно обронил еще в 1954 году в Ташкенте, когда ему было всего 18 лет: «Да, умру я! И что ж такого...». Десятилетие спустя у Рубцова вырвалось страшное предсказание: «Когда-нибудь ужасной будет ночь». Думы о собственном конце преследовали его постоянно:
Замерзают мои георгины.
И последние ночи близки. (1967)
Родимая! Что еще будет
Со мною? Родная заря
Уж завтра меня не разбудит,
Играя в окне и горя. (1968)
В стихотворении "Зимняя ночь" (1969) то ли "черный человек", то ли сама смерть зовет поэта:
Кто-то стонет на темном кладбище,
Кто-то глухо стучится ко мне,
Кто-то пристально смотрит в жилище,
Показавшись в полночном окне...
Здесь все серьезно. Все дышит предвестьем небытия - не только упоминание о кладбище, не только классический символ смерти - ночь, но и указание на ее непознанность и невозможность познания: «Есть какая-то вечная тайна / В этом жалобном плаче ночном». В "Элегии" (1970) чувствуется уже обреченность: «Отложу свою скудную пищу / И отправлюсь на вечный покой». И, наконец, указана дата:
Я умру в крещенские морозы...
Стихотворения, посвященные поэтам, также поднимают тему гибели («Сергей Есенин», «О Пушкине», Дуэль», «Памяти Анциферова», «Последняя ночь») но, что удивительно, в понимании Рубцова преждевременная смерть - это тоже Божья милость:
Уже давно,
Как в Божью милость,
Он молча верил
В смертный рок.
(«Дуэль»)
Пророческие видения как уже говорилось, появлялись в стихах Рубцова неоднократно, даже с указанием места:
Мое слово - верное,
Мои карты - козыри.
Моя смерть, наверное
На Телецком озере.
Но самым известным произведением из этого ряда стало стихотворение «Я умру в крещенские морозы...» На предсказание даты собственной гибели все обращают внимание - это, действительно, редчайший случай не только в русской, но и в мировой поэзии, - но содержание стихотворения на самом деле жизнеутверждающее: гроб разобьется, усопший встанет из могилы - совсем как в евангельском откровении! А концовка стихотворения и вовсе не оставляет никаких сомнений: «Я не верю вечности покоя!»
О духовных причинах гибели Николая Рубцова говорить сложно, да и вряд ли мы имеем на это право, но сам поэт оценивает свой жизненный путь весьма жёстко:
Почему мне так не повезло?
По ночам душе бывает страшно,
Оттого, что сам себе назло
Много лет провел я бесшабашно.
Еще одно предсказание смерти, причем в деталях, поражает:
Как жаль, что я умру
совсем бесславно,
А может, я с достоинством умру?
- Так и случилось, обстоятельства смерти поэта всегда будут вызывать вопросы.
Тема смерти и бессмертия в поэзии Николая Рубцова возникла не по прихоти автора, а по воле Божьей: «О чем писать? / На то не наша воля!» И относиться к его ранней смерти надо смиренно, по примеру самого поэта. Дело ведь не в том, сколько ты протянешь на этой земле, а в том, как ты проживешь, что оставишь людям:
Можно жить и лёжа на полатях,
Бить баклуши хоть до сотни лет.
Жизнь моя, промчись же,
Как торпедный катер,
Оставляя за собою
Бурный след!
(Н. Рубцов)
Виктор Бараков, член Союза писателей России, доктор филологических наук
Вологда
