Князь Владимир, митрополит Иларион и наше время

 Выступление на международной конференции «Тысячелетняя традиция почитания св. равноап. князя Владимира» (Санкт-Петербург, Российский институт истории искусств, 8.6.2015)

Владимир Соловьев утверждал, что идея нации есть не то, что она сама думает о себе во времени, но то, что Бог думает о ней в вечности. Федор Достоевский призывал судить о русском народе не по тем грехам, которые он часто совершает, а по тому идеалу, который он сохранил в своей душе. В настоящем изложении речь пойдет об идеальном историософском горизонте Святой Руси, о духовном пределе, к которому стремится ее государственность и культура. Русь Киевская и Московская суть именно Золотая Русь, воспринявшая благовестие Христа и пытавшаяся осуществить его в своем земном устроении. Насколько эта попытка удалась - об этом человек не может вынести окончательного приговора. Но постараться осмыслить Россию как духовную реальность необходимо.

Как известно, христианская Русь началась в Киеве, после ее Крещения Владимиром Святым в 988 г. Уже в княжение сына Владимира Ярослава Мудрого в Киеве строится Софийский собор - символ утверждения Православия на славянской земле. Почти одновременно Софийский собор возводится в северо-западном центре Руси - в Новгороде.

И если Крест над цареградской (константинопольской) Софией был заменен после 1453 г. мусульманским полумесяцем, то над новгородской и киевской Софией он высится до сих пор...

Не впадая в преувеличения, можно сказать, что все мышление Древней Руси было софийным. Не только храмовая архитектура, иконопись, пение, не только порядок и строй богослужения - сифийным был весь круг русской культуры. Это относится к летописям («Повесть временных лет»), эпическим сказаниям («Слово о полку Игореве»), народным былинам и народным духовным стихам. Для наших же философских целей наиболее важно замечательное произведение первоначальной русской православной мысли - «Слово о Законе и Благодати» митрополита киевского Илариона (середина XI в.). Именно в этом «Слове» яснее всего выражена древнерусская софийность, здесь просияла умственным светом Русь золотая.

О чем же или о ком мыслит митрополит Иларион? Центральной категорией его ума является лицо («ктойность»), а не какая-либо отвлеченная сущность или закономерность (гностический соблазн). Началом, серединой и концом духовного кругозора митрополита Илариона выступает Иисус Христос. Таким образом, буквально с первого своего шага русская религиозно-философская мысль оказывается христоцентричной. София - Премудрость Божия - раскрывается для русского ума через Христа, в то время как, например, для современника Илариона, знаменитого византийского богослова Михаила Пселла, это уже проблематично: о природе Бога он учит по Орфею, Зороастру, Аммону, Пармениду, Эмпедоклу, Платону...

«Закон отошел, и благодать и истина всю землю заполнили» (1) - вот источник радости русского митрополита. Закон - Ветхий Завет - исполнил свою задачу, привел людей к Крещению и теперь уступает место благодати как единственному («узкому») пути к вечной жизни. Истина, таким образом, достижима только через благодать, и наоборот, благодать есть истина: это и есть софийное мышление. По сути, в сочинении митрополита Илариона мы впервые на Руси встречаемся с осознанным отождествлением истины бытия и бытия истины. Вслед за отцами христианской Церкви Иларион утверждает, что истину нельзя знать, в ней можно только быть (или не быть). Истина не есть отвлеченное знание (гнозис), истина есть путь и жизнь, она покоится на вере, надежде и любви. Как раз по этой причине истину-благодать нельзя никому «доказать», т. е. принудить в нее поверить. Для того чтобы приблизиться к христианской истине, - т. е. к самому Христу, - нужно уже пребывать в Нем, нужно быть окликнутым Им. «Не врагам Божиим пишем, а сынам Христовым, не чужим, а наследникам Небесного Царства»(2) - утверждает киевский митрополит, и как православный мыслитель он глубоко прав.

В отличие от древнего Рима, юная христианская Русь восприняла Христа не столько умом, сколько сердцем и душой, всем существом. Точнее, русский ум с самого начала оказался воцерковленным, просвещенным и обоженным христианским светом, что надолго - по сути, навсегда - оградило его от богословского рационализма и от безблагодатного мистицизма (его оборотной стороны). Учение митрополита Илариона - это именно богословие, а не теология, таинство, а не наука, трепетная встреча, а не рассудочная схоластика. Конечно, тут сыграла свою роль и стихийность славянского язычества, не противопоставившегося христианству развитой космоцентрической культуры, и вообще мягкость («женственность») славянской души, резко отличной в этом плане от холодного римского разума. Можно сказать, что в «Слове» митрополита Илариона отозвались все эмпирические, земные обстоятельства Крещения Руси князем Владимиром, но в нем явно проступает прежде всего промысел Божий, определивший небесное призвание Святой Руси...

Другая важнейшая софийская черта мысли киевского первоиерарха - ясное различие закона как способа совершенствования в наличной посюсторонней жизни (от благодати как обетования и начала жизни будущей). Здесь русская мудрость одинаково противится как Ветхому Завету, так и Риму. Если Господь принес благую весть о том, что Царство Его не от мира сего, то надо искать это Царство, идти к нему, пусть даже это чревато опасностью для жизни нынешней. Начальный иудаизм полагает трансцендентного Бога как законодателя тварного бытия (теизм и религиозный материализм), римско-католическая курия стремится насильно подчинить его Богу, даже православная Византия фактически разделяет человека на ангела (монаха) и мирянина (грешника) - однако русский дух стремится, по Христову завету, жить на земле, как на небе. Смысл жизни там, хотя осуществляется он уже здесь, указывает своим современникам и вместе с тем нам митрополит Иларион, и русские люди вот уже тысячу лет пытаются осуществить эту антиномичную правду. Собственно, в иларионовском «Слове» нашла умственное выражение единая древнерусская устремленность к преобразованию земного бытия в Боге, которая первоначально проявилась в самом выборе Православия князем Владимиром, в его нищелюбии и заботе о ближнем, в его отказе после Крещения казнить преступников, ибо это противоречит заповедям Христовым. По словам Илариона, Владимир «все царство Богу подчинил»(3), и точно так же поступили вслед за ним сын его Ярослав Мудрый и правнук его Владимир Мономах. Если говорить о реализации на Руси идеала симфонии (согласия) духовной и светской власти, то она, в отличие от той же Византии константиновского и тем более юстиниановского периодов, началась у нас при явном преобладании духовной власти. Неслучайно первые русские святые Борис и Глеб предпочли мученическую смерть борьбе за земной престол. В определенном смысле «Слово о Законе и Благодати» лишь обобщает и возводит к истоку соборную практику Руси, вплоть до будущих побед святого князя Александра Невского и святого князя Дмитрия Донского. «Слово» Илариона - это как бы предвиденное в духе национальное подвижничество, которое в 1380 г. выведет Русь на Куликово поле...

Таким образом, киевская и новгородская София заложила прочное христианское основание тысячелетней России. По отношению к Богу она осуществила добровольное отдание ему всей жизни. Земное бытие она поняла не как самоцельное, а как творное и относительное. Она подтвердила всемирность, а не родовую (языческую) избирательность слова Божия. Ум (логику) русский дух принял как воцерковленный разум, так что если что-то не вмещается в рассудочные рамки, то тем хуже для формального («аристотелевского») ума. Наконец, в личности человеческой Русь с самого начала увидела образ Божий - задача человека заключается в том, чтобы восстановить в себе его подобие. Именно этим «категорическим императивом» обусловлены знаменитые слова Илариона о том, что «не было ни одного, кто воспротивился бы благочестивому его (князя Владимира. - А. К.) повелению, а если кто и не по доброй воле крестился, то из-за страха пред повелевшим, поскольку благоверие того было соединено с властью»(4). Современный гуманизм видит в этом нарушение «прав человека», или, по меньшей мере, подобие римского насильственного установления христианства среди еретиков. Речь идет, однако, совсем о другом - о Православии, понятом как народная норма существования, а не как логическая сумма или монашеский идеал. Иларион не только указывает в своем «Слове» на происхождение и освящение православного русского государства - он спокойно решает тупиковый для гуманистической идеологии вопрос о свободе воли: Истина сильнее сомнения. Мы познали Истину, и Истина сделала нас свободными: мы благочестие соединили с властью, а не наоборот - как бы предвидит будущие вопросы Киевский митрополит (5). Всякая другая свобода - иллюзорна.

Сказанное означает, что из трех мировых сил, борющихся друг с другом в истории, - Креста, меча и богатства - Русь изначально выбрала для себя Крест. Именно Крестом отмечена Русь золотая, софийная. Новгородская и киевская Софии суть живые образы древнего русского посвящения, о котором Н. В. Гоголь скажет через много лет: «Монастырь наш - Россия!» Начало русской истории проходит, несомненно, под знаком Креста, здесь симфония Церкви и Царства осуществляется в общей молитве Господу Вседержителю. Если римско-католическая Церковь впитала в себя мощное языческое рационально-юридическое начало (принизила святыню до мира), а Византия, наоборот, склонна была мир предоставить его грешной судьбе, чтобы не запятнать своей веры, то Русь, по промыслу Божию, уже с первых веков своей христианской истории пошла, в сущности, на крестный подвиг - попыталась слить воедино святыню и жизнь, небо и землю. Немало, конечно, грехов на Руси, в том числе и со стороны власти, но они всегда осознавались как грех и искупались страданием и кровью. Полная духовного напряжения жизнь Ярослава Мудрого, воинские и политические свершения Владимира Мономаха и Александра Невского, трагическая гибель (в результате заговора) Андрея Боголюбского - вот лишь некоторые примеры такого соединения в русской душе Священства и Царства. Если и можно предъявить начальной русской державе какие-то упреки, то разве лишь в использовании авторитета власти для обращения к Богу, но никак не в уничижении Бога до инструмента власти (римский соблазн).

Можно было бы продолжить этот анализ в историческом времени, и показать промыслительное значение других важнейших событий нашей истории - от цивилизационной революции Петра Первого, которая выковала мощную имперскую оболочку для Святой Руси - до победы России в мае 1945 года над оккультным нордическим рейхом, явившейся искуплением греха русского народа, совершенного им в феврале 1917 года, когда был обманом отстранён от власти последний православный Царь. События 2014 года - Крым, Новороссия - доказали всему миру и нам самим, что православно-русская цивилизация как носитель Божьего Промысла жива, вопреки всем потрясениям и катастрофам ХХ века. Более того, если приглядеться, можно обнаружить глубинную закономерность: как только князь мира сего уводит русский народ куда-либо в сторону, Господь поправляет дело, причем совершенно неожиданно для постхристианского безбожного мира. Таков смысл русских войн/революций. Это ещё раз подтвердило празднование семидесятилетия Победы, и прежде всего шествие Бессмертного Полка 9. мая 2015 года, когда, казалось, весь народ вышел на улицы с портретами своих предков. «Россию куют беды и напасти. Не напрасно Тот, кто правит всеми народами, искусно, метко кладет на свою наковальню всех подвергаемых Его сильному молоту. Крепись, Россия!» (св. Иоанн Кронштадтский). Древний Израиль не узнал Христа. Европа извратила Его образ и ныне расплачивается за это, стремительно взращивая постчеловека (трансгуманизм). Святая Русь как соборная личность истории никогда не предавала Его, вплоть до сего дня. И это начинают понимать другие народы.

Александр Казин, доктор философских наук, профессор

Примечания

1. Идейно-философское наследие Илариона Киевского. М., 1986. Ч. 1. С. 45.

2. Идейно-философское наследие Илариона Киевского. М., 1986. Ч. 1. С. 46.

3. Идейно-философское наследие Илариона Киевского. М., 1986. Ч. 1. С. 57.

4. Там же. С. 55.

5. Как известно, римский император Константин обратился ко Христу помимо Церкви, благодаря чудесному видению («сим победиши»). Крестился он незадолго до смерти