Чуть дрогнув, медленно поплыл привокзальный садик - поезд неслышно тронулся с разъезда. Последний перегон. Следующая остановка моя. Захватив вещи, выхожу в тамбур.
«Рано выходите», - замечает проводница. Рано или не рано? Кому как. Тем, кто из дома сегодня, - рано. А я как в той песне: «Много лет без отпуска служил в чужом краю». В чужом - это «из песни слов не выкинешь». Да, если по совести и не без отпуска, хотя с отпусками все время было туго. Кое-кто так и не побывал ни разу, а дважды - никто. Может в других ротах и были такие, а в нашей нет. Скупо было с отпусками. Давали или по вызову, или в поощрение. Мне в поощрение, «за умелые действия и находчивость» - сказано в приказе. На десять дней без дороги. Повезет с пересадками - на пятый день родительский дом: «Не ждали?»
Только не побывал я в тот отпуск дома. Накануне отъезда пришло письмо от Сережки. Из госпиталя для слепых...
Мелькают в окне последние домики разъезда. Вот так же мелькали они и тогда, только в другую сторону. Тогда тоже стоял в тамбуре. «Говорили же вам - рано», - опять проводница. - И вещей-то у вас, - тянет она.
Вещей у меня - тощий вещмешок. А ведь уезжал с таким же. Выходит, с чем уехал, с тем и приехал? «Каким ты был, таким ты и остался» - приходит на ум. Нет, не таким - тут же поправляю себя. Семь лет прошло. И каких лет? Каждый год засчитывался за три. Не бесследно же они прошли. Дома мать ругалась: «Мужик есть, а курицу зарезать некому!» А через год под Церковным без выстрела, без крика бежали по снегу. И у каждого было одно - добежать, вцепиться руками. Только руками! Добежали. Кто-то чужой пятился от меня, тыкал штыком, не подпуская, «Стреляй», - кричал сержант...
И возвращаюсь один, а уезжало пятеро. На миг закрываю глаза и как наяву вижу ребят в том тамбуре. Сережа, Женя, Леня, Дима. Друзья. Одноклассники.
«Рядовые пехоты», - потешались над нами за отказ поступить в училище. «Пока учимся - война кончится. Только рядовыми в пехоту, чтобы успеть на фронт». Шел 1944 год.
Вагон качнуло - стрелки. На переезде выскочила из-под колес и побежала по полю дорога. Побежала на восток, домой...
А та дорога шла на запад. И по ней были танки. Со свастикой, разбитые, обгорелые.
- Фронтовички поработали, - вздохнул Димка. Добавил с завистью: «Вторую роту на 4-й Украинский».
«Везет же людям», - поддакнул Сережка. Нам не повезло. Нашу роту из запасного полка направили в Западную Украину, в отдельный батальон. Ловить каких-то бандеровцев. И пикнуть не дали: «Начальство лучше знает где вам быть!»
С железной дороги идем своим ходом. Трехлинейка, подсумки, патронташ, гранаты, лопатка, противогаз, фляга, скатка, вещмешок - на плечах, на спине, на груди, на боку, на ремне.
«Полное боевое - все мое на мне», - кряхтит Женька. Солидно добавляет: «Так древние говорили».
«Не все, поддевает Ленька. - Маршальского жезла нет. Без жезла - плохой солдат». Похоже передразнивает. «Так средние говорили».
Сержант одобрительно хмыкает. Он совсем не похож на сержантов запасного полка. Ему можно не козырять, можно назвать просто Мишей. Нас он зовет «котелками». Так в батальоне называют неумелых солдат. Название родилось из розыгрыша.
Как-то раз молоденький радист поисковой группы не мог вызвать рацию батальона.
«Коряк, коряк, - звал он своего напарника. - Я котелок, я котелок. Прием».
«Коряк» молчал. Лейтенант сначала ругался, потом махнул рукой. Ночью пришли в село. У первой хаты командир приказал: «Вызывай».
«Коряк», я «Котелок», - начал радист.
«Громче», - посоветовали ему.
«Хорошо! Еще погромче и услышат», - поощряли его.
«Коряк», - закричал что есть мочи радист и осекся. Солдаты чуть не падали со смеха, а из-за хаты выбежал человек в белой куртке.
«За хатой, - пояснил сержант, - была кухня. А фамилия повара была Коряк, черпак значик. Только радист этого не знал, его и разыграли».
Под вагоном прогрохотало, в окне мелькнула светлая полоска. Речушка. Как ее? Вспомнил: Тихая. Переехали мостик. А тогда по дороге в батальон тоже был мостик. Его перешли утром на второй день. От моста насыпанная дорога. До поворота по обеим сторонам дороги - вода-половодье. У поворота лейтенант остановил роту.
«Вот здесь ночью, - ткнул рукой в обочину, - нас ждали бандеровские пулеметы».
Ночью в селе за рекой вспыхнул пожар, началась стрельба. Поднятые по тревоге торопливо строились. По рядам шелестело: «Бандеровцы напали».
«Жгут, расправляются».
«Пацан прибежал. Говорит, их всего человек двадцать».
«Ну, мы их одними штыками...»
Мимо прошли лейтенант с сержантом. Расслышал: «В ночной бой с необстрелянными...
«Хлопец, лейтенант по мосту пробежал. Почему не перекрыли? Думаешь..?»
Командиры чего-то опасались.
Между тем выстрелы смолкли. А через некоторое время опять вспыхнули где-то дальше. Появился сержант. «Отбой! Без нас управились».
Утром повстречались с отрядом вооруженных людей, одетых в штатское.
«Партизаны, что ли?» «Ястребки».
Ястребки! Пулеметы на дороге! Налет бандеровцев! Задним умом начали понимать: бандеровцы ночью собирались нас перебить, как цыплят. План был у них прост. Налететь на село. Солдаты обязательно ринутся спасать селян. Дорога через разлившуюся реку только через мост. А за мостом нас встретят пулеметы. В упор. Бежать некуда, укрыться негде. «Они даже, - продолжал лейтенант, - хлопчика к нам через мост пропустили. Пусть расскажет, что их мало».
Слушали лейтенанта, по спине пробегал холодок. Война поворачивалась к нам не книжным лицом. - «А мы-то: «Одними штыками их», - ежился Сережка.
«Котелки, они котелки и есть», - бормотал кто-то позади.
«Запомните, - закончил лейтенант, - здесь война без тыла, без флангов. Здесь солдат чисто сам себе командир. Значит, умейте воевать и оружием и умом».
Мы научились воевать. Не сразу и не легко. За неуменье расплачивались кровью. Незаметно изменились и сами. Заметили, когда через четыре года пришло первое пополнение. Мы учили их всему, чего умели сами. А умели мы уже очень многое. И когда было очень опасно или тяжело, мы становились впереди их.
Пройдут годы, будут служить наши сыновья. Мы услышим о «дедовщине» и не сможем ее ни понять, ни воспринять.
Придет и такое время, когда там, где прошла наша юность, будут проходить митинги. На них поднимут желто-голубые флаги и трезубцы, а нас будут называть сталинистами и оккупантами...
В тамбуре потемнело. В окне заструилась зеленая лента. Лес. Наш лес. С детства близкий каждому в нашем краю. Ласковый, щедрый здесь, враждебный, полной опасности там. Сколько верст прошли мы по лесным дорогам и без дорог. На лесной поляне, успев предупредить о засаде, упал раненый Сережка. Из госпиталя он уже не вернулся... Поезд стал замедлять ход. В окно наползал травянистый склон. Подъем. Выемка. Сюда когда-то приезжали кататься на лыжах. А солдатские пути привели в Карпаты. Чем-то неправдоподобным казались нам сначала горы. Потом мало-помалу обвыкли. Стали привычными тропинки по горным кручам. По такой тропинке под Коломней тащили Женьку. Тащили, выбившись из последних сил. Женька задыхался. Пуля пробила горло, кровь заливала легкие. Мы знали: успеем донести до хирурга - будет жить. Не успели...
Карпаты! Карпаты! Горные вершины, дремучие лесные ущелья...
В глухом урочище где-то за Выгодой небольшой группой зашли в тыл банде. Впереди шел бой. Там на банду наседала рота. Мы перекрыли отход. Бандиты пошли напролом. Обманутые нашей малочисленностью бежали кучно, в рост, уверенно. «Сколько их там этих солдат! Кучка! Сомнем сходу!»
Откуда было им знать, что «кучка» - это автоматчики и пулеметчики роты, уверенные в себе, умеющие ударить первыми.
Лежал за стволом бука, смотрел на набегавших бандеровцев. И вдруг на миг что-то защемило в груди, острой болью кольнуло сердце. Они бегут убить всех нас. Без пощады. А будет наоборот. Вон передают команду: «Подпустить ближе!» Подпустим, не первый раз. Знаем, бой будет коротким, и безжалостным. В упор стреляешь - каждая пуля в цель, сошлись вплотную - «Руки вверх!» не кричат.
Сегодня мы их, завтра может они нас. Наверно, когда-нибудь люди не смогут понять, зачем мы убивали друг друга.
Карпаты. Карпаты - пастушьи колыбы, гуцульские трембиты...
Завершая операцию, вышли на перевал - место сбора. Сюда за нами придут машины. Недельный поиск в высокогорных лесах вымотал все силы. Солдаты устало опустились на землю. Машинально взглянул на сбегавшую вниз дорогу - не идут ли уже машины - и неожиданно засмотрелся. С перевала открывался вид на десятки километров. Медленно плыли внизу облака. Поднимались над ними вершины гор. Где-то далеко-далеко у самого горизонта еле различались селения. И все это как-то необычайно освещало вечернее солнце.
«Как в первый раз вижу», тоже изумился подошедший Ленька.
А вышло так, что видел в последний раз. Через три дня Леня был убит на улице Калуша. Нас осталось двое. Пули обошли Димку. Только не обошла судьба своей немилостью. Преподнесла ему военный трибунал.
Так и получилось, что не выпало никому из ребят легкой судьбы. И только годы спустя я понял, что, наверное, судьба тут была ни причем. Просто время тогда было другое. И другими единицами измерялись долг и ответственность, право и бесправье. Единицами противоречивыми, без возможности выбора.
При увольнении - Похвальный лист... «за безупречную службу». А неизношенные шинели заменили на старые - раз домой едут и такая сойдет. «Выражаю уверенность, что Вы и впредь будете служить примером добросовестного выполнения своего долга перед Родиной!»
Стук колес прорезал гудок паровоза. Подъезжаем. Для кого-то сейчас будет останова, а для меня конец длинной дороги - дороги, оставшейся навсегда позади. Так думал я на выходе из вагона. Только ошибся. Эта дорога осталась со мной на всю жизнь. Не знал тогда, что через много лет приснится полузабытый бой под Церковным. Во сне всегда страшнее, чем на наяву. Кто-то чужой лез на меня со штыком, бил в грудь. Я пятился, чувствовал уколы. «Стреляй!», - кричал сержант. Автомат не стрелял. Дикая боль пронзила тело. Сон перемешался с явью. Последняя мысль: «Заколол! Конец!» Очнулся в больнице. Узнал - сердце.
Легкий толчок, вагон остановился против вокзала. С этого вокзала нас уехало пятеро.
(Продолжение следует)
Об авторе. Борис Петрович Бадьянов родился
23 октября 1927 года в крестьянской семье, в деревне Зайчиха Костромской
области.
Семья была большой и насчитывала кроме Бориса еще пятерых детей: трех старших сестер - Павлу, Анастасию и Анфису и двух братьев - Алексея и Вениамина.
В 1938 году семья Бадьяновых переехала в поселок Якшангу, Костромской области, где отец Бориса Петр Макарович устроился на работу в Якшангский леспромхоз.
С 1938 по 1944 гг. Борис учился в Якшангской средней школе
В 1944 году все ребята 10 класса, в котором учился Боря, пошли в очередной раз в районный военкомат с просьбой направить их на фронт. Пятерых подростков, в числе которых находился и Борис, отправили в действующую армию, а остальных - в военные училища.
С декабря 1944 по апрель 1945 года Борис обучался в 188 отдельном стрелковом батальоне войск МГБ (министерства государственной безопасности).
Впервые Борис вступил в боевые соприкосновения с бандеровцами не далеко от Киева под Белой церковью в январе 1945 года. В ожесточенной контратаке пленных не брали.
После окончания «учебки» Борис был направлен для прохождения военной службы в 187 отдельный стрелковый батальон войск МГБ, располагавшийся в городе Подгайцы Тернопольской области.
С апреля 1945 года батальон, в котором служил Борис, перебросили из Тернопольской области в Ивано-Франковскую, в город Калуш. Здесь он был дважды ранен: в грудь и в ногу, стал сержантом, был награжден медалями «За отвагу» и «Боевые заслуги».
Следует сказать, что бойцы войск МГБ в 40-е - 50-е годы выполняли те же самые функции, которые в дореволюционное время были возложены на казачьи войска.
Что же особенно запомнилось Борису в период ожесточенной войны с украинскими националистами?
Во-первых то, что бандиты прикрывались религиозными мотивами в борьбе с коммунизмом, но сами вели себя в духовном плане исключительно негативно.
Еще будучи молодым солдатом в 1945 году на ночном марше в Ивано-Франковской области Борис вместе с другими бойцами роты попал под пулеметный огонь бандеровцев.
Пулеметный огонь предварил отвратительный мат, где упоминались в сквернословии и Христос и Божья Матерь.
Опытные солдаты роты прекратили бандеровскую «вакханамию», забросав пулеметчиков ручными гранатами.
Во-вторых, бандиты вели борьбу со своим народом: они сжигали дома тех, кто сотрудничал с советской властью, зверски убивали местных активистов, обливали бензином и живыми сжигали комсомольцев, насиловали учительниц... За что воевали бандеровцы? За свою землю? Но на земле они уничтожали своих же по крови людей и одновременно, убивая учителей, воевали против приобщения местного населения к культуре и образованию.
Кем были бандеровцы по религиозной ориентации? Борис отметил, что все бандеровцы были униатами или же откровенными сатанистами. Уже тогда ему сержанту было ясно - советские солдаты выполняют великое православное дело - сохранение Западной Руси в составе единого советского (русского) государства.
Еще помнит Борис, что солдатская дружба была в части святым понятием. « Сам погибай, а товарища выручай», - это Суворовское правило было традицией в полку.
Командир полка часто напоминал бойцам, что на Западной Украине «Война ведется без тыла и без без флангов!»
История вновь повторяется. И юные солдаты ХХI века должны знать, что вдохновителем национализма на Украине является Запад, против которого боролись такие честные и верные святой Руси люди, которых и отобразил Борис Петрович Бадьянов в своих воспоминаниях.
Борис Петрович Бадьянов награжден боевыми орденами «Красной звезды» и «Великой Отечественной войны 2-й степени», капитан в отставке. Является почетным гражданином поселка Поназырево Костромской области, отличником народного образования.
