К цельному знанию

Своё восхождение к вершинам любомудрия Алексей Фёдорович Лосев начал в эпоху русого культурного Ренессанса. Ещё будучи студентом Московского университета, он знакомится с С. Булгаковым, Е. Трубецким, С. Франком, И.Ильиным, П. Флоренским; его дипломное сочинение читает и одобряет Вячеслав Иванов. Уже в раннем очерке «Русская философия» передаёт ощущаемый им богоданный напор интеллектуально-духовной мощи, который не могут ослабить даже бурные события, потрясшие Россию: «Самостоятельная русская философия, поднявшаяся на высокую ступень апокалипсической напряжённости, уже стоит на пороге нового откровения, возможно, также и новой кристаллизации этого откровения...»

Высокое гражданское мужество А.Ф. Лосев проявляет в период жестокого подавления свободомыслия: выпускает в свет (1927 г.- 1930 г.) восемь книг, содержание которых резко расходится с господствующей в стране идеологией. В 1930 году его арестовали, следом за ним - жену Валентину Михайловну, единомышленницу и помощницу как в научных делах, так и в религиозной жизни. Он испытал кошмар Белбалтлага, где почти ослеп. После возвращения в Москву (1933 г.) Лосев был обречён на многолетнее молчание. Печататься он начал лишь после смерти Сталина, издав до конца жизни около пятисот работ в области филологии, эстетики, лингвистики, культурологии, истории, в том числе несколько десятков монографий. Лосев широко известен как автор фундаментальной «Истории античной эстетики».

Но именно в «ранних» трудах кристаллизовалось откровение, некогда предчувствуемое им. Они дают возможность не только по-новому осмыслить и почувствовать реальность, но и выявить волшебную связь времён в смутные годы конца настоящего столетия с культурно-духовным Ренессансом России начала столетия. Давайте же прикоснёмся к неисповедимой тайне, оставленной нам в наследие последним мыслителем серебряного века, лежащей в основе его цельного знания.

Тайна смысла

С самого раннего детства мы стараемся понять окружающий мир, задавая бесчисленные «что?», «как?», «почему?». Но ведь любая вещь, составляющая мир, есть прежде всего именно она сама. То же относится к миру в целом. Такую исходную позицию предлагает и Лосев: «Где этот мир? Каковы его свойства? Существует ли этот самый мир? - спрашивает он. - На все эти вопросы я могу сделать только указательный жест, и - больше ничего. Вот он - этот мир, говорю я, показывая рукой на всё окружающее. Каков он, этот мир? Вот он каков, говорю я, продолжая пользоваться тем же самым жестом».

Человеческий разум издавна отошёл от подобного восприятия. Он начал придавать вещам определённый смысл, который так и называется - определение. И в науке, и в житейской практике без этого не обойтись. Но выявить, что представляет собой вещь (о-пределить её), - значит установить границу её смысла, предел её значимости. А как же быть с тем, что вещь всё же «именно она сама»? Привычная для нашего общества философия предлагает не ломать над этим голову и прибегнуть к категории «материя». Но ведь мы имеем дело не с философской абстракцией, а с неисчерпаемой в своих свойствах материальной вещью.

Между тем решение проблемы необычайно просто, и мы по мере надобности прибегаем к нему, хотя и не строим на этом своё мировоззрение. Как часто упоминаем мы о «душе» и о «теле» (и не только по отношению к человеку), когда хотим сопоставить тайну внутреннего с явленностью внешнего. При этом мы не собираемся давать определение ни тому, ни другому. И правильно делаем! Нам достаточно констатировать, что в каком бы облике, в какой бы форме ни воспринималась нами вещь, то есть как бы она ни проявлялась вовне, её индивидуальность (самость), то есть внутреннее вещи сохраняется: внешнее всегда оказывается символом внутреннего. И это не искусственный приём, не условность, изобретённая человеком (в отличие от определения), а сама реальность, считает Лосев. Всё в мире, включая историю с её людьми и жизнью, символично.

Стало быть, наряду с логико-понятийной «плоской» моделью мироздания существует алогичная «рельефная», символическая модель реальности. Утверждаемая Лосевым, она становится надёжным фундаментом русского символизма, составлявшего сердцевину серебряного века и пытавшегося сохранить целостность мира, разрушаемого утончённой рефлексией, всепроникающим «рацио». Тем самым оправдывается тоска человека в творчестве по органичности, по религиозному центру, разрешаемая в соборности Вяч. Иванова, синтезе живописи с музыкой Чюрлёниса, эсхатологической мистерии Скрябина.

Итак, абсолютная индивидуальность (самость) вещи остаётся непознаваемой. Но ведь вещь-то есть, она существует! Именно бытие оказывается первым полаганием, высекает первую искру мысли, проявляет тайну первого зачатия ума. «Эту тайну невозможно разрешить, ей можно только дивиться, - утверждает Лосев. - Она ощутима как тайна без всяких надежд на разрешение, но зато со всяческой надеждой на оплодотворение ею любых проявлений разума и смысла вообще».

Признание изначальной тайны смысла кладёт конец иллюзии, питающейся ныне как материалистической философией, так и рационалистической наукой, что смысл всему на свете придаёт исключительно сам человек. Мир не только существует вне зависимости от того, что о нём знает и думает человек, - он отнюдь не бессмыслен сам по себе. Смысл всякой конкретной вещи включает в себя то, чем она отличается от всего прочего, то есть те различия, которые создают её индивидуальность, неповторимость. Но именно эти различия, сливаясь воедино, и делают вещь ею самόй. Нашему уму это цельнораздельное единство является как устойчивая мыслимая предметность - образ, символ, то есть как уровень бытия. Если смысл вещи - её бытие, то явление вещи - её инобытие.

Поскольку у каждой вещи есть своя самость, то все вещи вместе должны иметь некую абсолютную самость, стало быть, любая вещь также символически причастна к ней. Противопоставляя господствующей в общественном сознании логико-понятийной модели реальности алогическую - символическую с её изначальной тайной смысла, Лосев, по сути, выражает нетеологическими средствами религиозную идею - приходит к гармонии Всеединства и Всеразличия: единого Бога и тварного мира - вершине русской мистической философии.

Тайна имени

Произнеся чьё-либо имя, а подчас и вообще именуя какую-то вещь, мы не подозреваем, что не только сообщаем (информируем) о них, но проявляем их энергию смысла. Действительно, в символической реальности внешнее несёт на себе смысл внутреннего - выражает его. Стало быть, это внешнее и есть проявление энергии смысла - таков вывод Лосева.

Со школьной скамьи мы связываем понятие «энергия» с возможностью выполнения работы, даже если речь идёт об умственной энергии. Между тем впервые применивший это понятие Аристотель, как неоднократно подчёркивает в своих работах Лосев, относил «энергию» к принципу становления смысла. Привыкнув к тому, что чувственно воспринимаемая реальность существует в пространстве и времени, поначалу трудно представить, что невидимый и неслышимый смысл (не придуманный человеком) охватывает эту реальность, не подчиняясь пространственно-временным ограничениям. А это значит, что энергия смысла действует мгновенно, с неотвратимой и бесконечной силой, в отличие от своего механического и всех прочих аналогов.

Всё это относится и к имени, за исключением имени-понятия: оно представляет собой имя нарицательное - обозначение одной из многих одинаковых вещей, смысл которого сводится всего лишь к установлению отношения между единичным и общим. Если же мы намереваемся вступить в общение с конкретной вещью, то оказываемся наедине с её неисчерпаемым смыслом. Нам придётся обратиться к ней напрямую, назвать по имени. И это уже имя собственное, оно, как и сама вещь, является символом, то есть выражает тождественное ему внутреннее (самость, смысл), притом не самими звуками речи (физико-физиолого-психологическим фактом), а той энергией смысла, которую они несут. Произнося имя вещи, мы проявляем её энергийно-смысловую разрисовку, её лик - мы мифологизируем вещь.

Если с позиции науки миф есть выдумка, противостоящая привычной и незыблемой логико-понятийной реальности, то у Лосева миф - развёрнутое магическое имя, жизнь вещи, увиденная изнутри, получившая словесное выражение её самоосознанность. Современный психолог, безоговорочно верящий в материализм, утверждает, что сознание - высший уровень психического отражения, присущий только человеку. Лосев предлагает более простое, но гораздо более ёмкое определение: «Сознание...есть соотнесённость смысла с самим собой». Нетрудно понять, что оно имеет отношение к любой вещи, поскольку она обладает смыслом (см. выше). Выходит, всякой вещи присуща самоосознанность - сугубо личностное начало.

Конечно, в этих умозаключениях ярко проявляется святоотеческая, христианская основа: всякая вещь таит в себе скрытое, сокровенное Слово (Логос), в котором сотворён мир. Слово воплощено в Абсолютной Личности - Ипостаси Сына. Обращение Лосева к тайне имени было отнюдь не случайным: культурно-духовный Ренессанс не обошёл стороной и клерикальные круги. Православный энергетизм, развивавший учение о причастности Бога миру не субстанциально, а энергийно, привёл к движению монахов-имяславцев, осуждённому Св. Синодом как ересь. Лосев, разделявший вместе с П. Флоренским взгляды имяславцев, сформулировал ряд тезисов, суть которых, по его воспоминаниям, в том, что «в имени Божием Бога, его субстанции нету, но в его энергии, в его смысловом истечении есть сам Бог».

Именно этот подход и осуществил Лосев, разрабатывая философию имени и не обращаясь непосредственно к вероучительным началам. Он предлагает исчерпывающий вывод: «Личность, данная в мифе и оформившая своё существование через своё имя - есть высшая форма выраженности, выше чего не поднимается ни жизнь, ни искусство». Кстати, в соответствии с этим художественная форма (по Лосеву) - «символ как личность, или личность как символ».

Итак, в имени символически выражено личностное начало вещи. Таким образом, имя вещи не сводится к тому смысловому (семантическому) значению, которое оно приобрело в языковой стихии и в котором используется в практике общения; в нём явлена энергия смысла, личностное, умное начало. Это и есть подлинная тайна имени, его мистика.

Реальность энергии смысла, выраженной в слове-имени, сводит на нет множество околонаучных мифов, питающих до настоящего времени всё, что связано с психологией. Появляется возможность свести к единому центру наиновейшие исследования в этой сфере, а заодно лишило сенсационности и откровенной спекулятивности не вписывающиеся в ортодоксальную науку явления экстрасенсорики, биоэнергетики и пр.

Тайна истории

Жизнь любого из нас - становление, непрерывно-сплошная текучесть, каждое мгновение она тождественна бодрствующему сознанию. Её таинственный признак направленности, чувство жизни человек пытается выразить словом «время», противопоставляя его «вечности». История - это становление понимаемых фактов; следовательно, она включает сознание. Без этого сами факты глухи и немы. Например, никто никогда не воспринимает чистую, вне-историческую природу. Не история есть момент в природе, но всегда природа есть момент истории, поскольку воспринимается и объясняется не иначе как с помощью сознания.

Уже эти лосевские взгляды диаметрально противоположны материалистическому подходу с его безапелляционным: материя - первична, сознание - вторично». Это фундамент исторического материализма, на котором построен логически безупречный вывод: воздействуя на внешнюю природу, заимствуя из неё необходимые вещество и энергию, человек изменяет внутреннюю природу - своё сознание. Отсюда следует подчинение всего исторического процесса жёсткой природной необходимости, неизбежности смены экономических формаций, классовая оценка реальности и т.д.

Основанием же лосевской философии истории является христианская священная история: диалог человека с Богом, начавшийся с момента, когда тот использовал данную ему свободу по собственному произволу (вкусил от древа познания добра и зла). Тайна истории есть тайна свободы: встречи Откровения Божия с откровением человеческой воли. Искупительная жертва Христа дала человечеству надежду на спасение, то есть на такое утверждение личности, чтобы она уже не в состоянии была попадать в сферу бытия ущербного, чтобы осуществилась её субстанционально-духовная утверждённость в вечности.

Продолжая традиции русской религиозно-философской    мысли, Лосев заявляет, что смысл исторического процесса сводится к саморазвитию исторической идеи; философией истории оказывается исторический идеализм. Речь, однако, не идёт о некой чисто логической идее - абстракции, оторванной от действительности. «Для меня последняя конкретность это - саморазвивающаяся историческая идея, в которой есть её дух, смысл, сознание и есть её тело - социально-экономическая действительность, - заявляет Лосев. - В процессе этого саморазвития последняя определяет первую сферу, но определяет не вещественно-причинно и не логически-дедуктивно, определяет не экономически, не этически, не психологически (и тем более не индивидуально-психологически), но физиономически-выразительно и символически-бытийно».

Это предельно чёткое разъяснение не только преодолевает лукавую двусмысленность столь знакомого со школьной скамьи тезиса: «Бытие определяет сознание», не только показывает несостоятельность представления о культуре как всего лишь «надстройке» над «базисом», но и воспринимается как достойное завершение общественного поиска, осуществлявшегося в России в начале нынешнего века. Религиозное беспокойство и искания того времени представляли собой попытку общественного сознания (национального самосознания, жаждущего духовного преображения) найти адекватный ответ на исторический вызов, выразившийся в появлении и активном росте зловещих явлений: русского нигилизма, русского атеизма, русского большевизма.С позиций исторического идеализма однозначно следует, что начало европейского Ренессанса знаменует смену одной исторической идеи - христоцентризма средневековой Европы - другой - антропоцентризмом (причину смены Н. Бердяев называл в своих лекциях ещё в 1919 году). И бурное развитие предпринимательства, и сдерживающая беспредельный индивидуализм протестантская этика, и амбициозное буржуазное самодовольство, и социальные утопии от Кампанеллы до Маркса - всё это дух и тело вполне определённой исторической идеи, благополучно дожившей до наших дней и ныне процветающей в западном мире под личиной рациоцентризма.

Развиваемый восточной (византийской) церковью христоцентризм не мог перейти в антропоцентризм, поскольку личность в нём не сводилась к индивидуальности (в ней проявляется не столько единственное, сколько Единое). В соответствии с восточной святоотеческой традицией Абсолютная Личность - Иисус Христос, воплощая Слово (Логос), вместе с тем «воипостасен» человечеству, несёт в Себе его духовные возможности, следовательно, в Нём Богочеловечество. Православному христоцентризму историей суждено развиваться как логизму (логоцентризму).

Но именно эта историческая идея и определяет основные особенности тысячелетнего развития русской материальной и духовной культуры. Общинному (мирскому) сознанию, отражённому в культурных символах, способах ведения хозяйства, межличностных отношениях, соответствует сакральное: Божественная благодать взаимной любви (соборность), эсхатологические ожидания (надежда на всеобщее спасение), синергия (соработничество с Богом).

И, естественно, свобода здесь никак не связана со всесторонним предпринимательством, но исключительно с творчеством, которое носит характер продолжения миротворения; мир представляет собой не мастерскую, но Храм; личность никоим образом не сводится к индивидуальности - начало её мистическое. Так раскрывается тайна нашей истории. Она незримо участвует в судьбе государства Российского, и пора узнать о ней каждому его гражданину: от школьника до президента.

Впервые опубликовано в журнале «Студенческий меридиан» N 11, 1995 г.