Предисловие
Читателю предлагаются воспоминания Геннадия Михайловича Шиманова (1937-2013) - замечательного русского мыслителя. В советское время он был одним из самых активных публицистов православного диссиденства, боровшегося за осуществление церковного возрождения. В поздних работах Шиманов предстает как философ и богослов, глубоко осмысливающий сложные проблемы церковной, социальной и национальной жизни России.
Записи воспоминаний Г.М. Шиманова были сделаны летом 2004 года у него на квартире на Рижской. Тогда там собирался небольшой кружок, «семинар», обсуждались написанные статьи и все прочее, связанное с христианством. Однажды мы попросили, чтобы Шиманов рассказал о своей жизни и встречах с интересными людьми. Он согласился. В результате получилось 5 кассет записей.
Чтобы лучше понять эти заметки, их следует читать параллельно со сборником Шиманова «Перед смертью» (1969 г.), в котором много автобиографического. Некоторые пояснения даны в комментариях.
Воспоминания рисуют целый ряд живописных картин из жизни религиозно-диссидентской среды в советский период. Основную часть их составляют воспоминания о тогдашних известных деятелях религиозного движения: Михаиле Агурском, о. Дмитрии Дудко, о. Глебе Якунине, о. Александре Мене, Буковском, с которыми Шиманов был хорошо знаком. Любопытен его рассказ и о А.И. Солженицыне (знакомство с ним так и не состоялось). К сожалению, остались незаписанными его очень интересные воспоминания о Феликсе Владимировиче Карелине - крупнейшем богослове советского периода. В настоящий текст вошло примерно четыре пятых записанной звуковой дорожки - выпущены воспоминания о некоторых друзьях его детства и юности.
Шиманов был очень цельным человеком, и всегда смело говорил то, что думал. И эти его заметки отличаются большой открытостью. Шиманов ничего не умалчивает, говорит и о хорошем и о плохом (как по отношению к себе, так и к своим персонажам), оценивает мысли и дела со своей, вполне определенной, точки зрения русского националиста. Однако вот что интересно. Безусловно, он оценивает. Но не судит. Для него каждый человек, тем более значительный, - Божие творение, ищущее свой путь ко Творцу. И Шиманов, - этот рыцарь истины - старается этот путь понять и рассказать о нем слушателям. Причем, делает это с изрядной долей тонкого и доброго юмора.
Геннадий Михайлович довольно серьезно готовился к этим записям. Отдельные, наиболее ответственные части он написал на бумаге и зачитывал. Но таких начитанных кусков - меньшая часть - он был прекрасный рассказчик, и легко говорил экспромтом. Запись, при ее расшифровке подверглась некоторой корректуре. Например, были исключены вопросы слушающих, поскольку они разрушают плавность повествования. Однако все слова Шиманова оставлены практически без изменений, и можно быть уверенным, что мысли Геннадия Михайловича переданы адекватно.
Надо сказать, что сам Шиманов считал эти воспоминания черновыми. Он намеревался их откорректировать и дополнить. Увы, при жизни ему это не удалось. Но и в таком виде они представляют безусловную ценность. И потому мы решились их предать гласности, причем невзирая на то, что многие из упоминаемых Шимановым персон до сих пор здравствуют (В.И. Прилуцкий, о. Глеб Якунин, И.Р.Шафаревич, В.А. Капитанчук, В.Н. Осипов и другие).
Расшифровку записи и примечания подготовил Николай Сомин.
***
Об отношении к советской власти
Я начну с того, что у меня отношение к советской власти (и вообще к власти) сформировалось в армии. У меня там появилось две идеи. Первая - необходимость поиска истины и вторая - ненависть к толпе. Я заметил, что как только начальство из казармы уходит, то начинается царство грубой силы. И поэтому я всегда демократию западную понимал как торжество физической, денежной и прочей силы - то есть как недолжное состояние. И советскую власть я признавал как силу организующую и был сторонником советской системы, сторонником диктатуры. Ну вот, когда я вернулся из армии и стал высказывать это свое отношение, то на меня смотрели как на оригинала, не понимали - настолько этот взгляд расходился с уже господствующим тогда среди моего поколения на советскую власть (я вернулся из армии летом 1959 г.). Я не говорю про всех; я говорю про людей моего поколения и про круг тех «продвинутых», с которыми я общался. Примитивизм советской пропаганды, даже литературы тогдашней, интерес новым явления культуры (и к старым тоже) постепенно втягивали меня в новую среду художников, поэтов (я сам писал стихи). И компания, которой я в школе принадлежал, была в основном из поэтов, или людей, которые намеревались что-то написать (некоторые так ничего и не написали). Но, во всяком случае, интересы литературные, музыкальные, отчасти живописные господствовали. И тогда же уже салоны образовывались - некоторые хозяева квартир устраивали литературные вечера. Я помню салон Екатерины Сергеевны, старушки, где-то в районе Таганки. Собиралась такая фрондирующая публика, и это было во многих квартирах - это и салон Елены Строевой[1], и Компанейских и Трипольских - я наверняка еще десятки и десятки не знаю.
И эта новая среда своими либеральными взглядами постепенно подготавливала во мне почву для последующего перехода к антисоветским взглядам. Но к ним я перешел уже став христианином. Логика была простой - человек я был очень наивный, знал очень мало - логика была такой: я за Бога; советская власть против Бога; значит, я должен быть против советской власти. Тем более, что я пришел к вере в бога в конце января 1962 г., а это было время хрущевского гонения на религию. Почти каждый день в газетах печатались так называемые фельетоны с разоблачением то православных, то баптистов, то еще кого. И естественно на этой почве у верующих искусственно развивали антисоветизм. Люди, с которыми я общался в то время, были люди, либо ненавидевшие советскую власть (и между собой об этом говорившие открыто), либо равнодушные, но под равнодушием тоже скрывалось неприятие. Например, один мой приятель (сейчас он священник) говорил: я отношусь к советской власти, так же, как относится к ней кот Барсик. Для кота Барсика ее нет, и для меня тоже - я ее не вижу в упор.
Но я сейчас хочу сказать о двух встречах с В.К. Буковским[2]. Это в общем-то известный человек, историческая личность, сыгравшая большую роль в демократическом движении. Я познакомился с ним в 1960 г. (может быть в 61-м). Но во всяком случае в 61-м году мы как то сидели с ним в сквере на скамеечке, и он пытался меня убедить, что мне надо принимать участие в борьбе за свободу. Я с ним не соглашался, говоря, что самое главное - найти истину. А уж когда я истину найду, то в соответствии с ней я уже буду относиться к политической свободе. Он говорит: чудак, да как же ты найдешь истину при нынешнем отсутствии информации - ведь советская власть ее не дает. А когда будет свобода, вот тогда ты ее и найдешь. На что я ему сказал: нет, для меня свободы вполне достаточно: есть книги, никто мне не мешает думать, разговаривать. Тогда мы с ним к общему согласию не пришли. Но когда я пришел к вере в Бога - а после этого я пошел в психушку, добровольно, для того, чтобы мне подумать, как мне дальше жить. Там я провел три месяца (об этом я сейчас подробно рассказывать не буду)[3]. Но ко мне туда в гости ходили мои друзья, в том числе и Буковский. Спрашивает: ну как, теперь узнали? Я говорю, да, я с Вами. Я против советской власти, но политической борьбой я заниматься не буду. - Почему? - говорю: истина в православии, но у нас очень мало православных и нам нужно работать на православие, на позитив. Вот когда мы силы разовьем, то тогда будем думать. что делать дальше. Опять-таки я с ним не согласился. Не согласился с его позицией прежде всего бороться за свободу...
...Перелом у меня по отношению к советской власти произошел в 1971 г. Это когда я уже стал уважаемым диссидентом, меня везде принимали (в правозащитной среде). Тогда я обнаружил, что там очень много русофобии. Раньше я не придавал этому значения, поскольку у меня представление о еврействе сложилось по советским источникам - мол, это народ который подвергался преследованиям до революции, это несчастный народ, у них сейчас обида, которую они пытаются высказать, и с этим связана их русофобия. Но когда я увидел их в натуральном виде, то я понял, что это совсем не так, и что это изначально их шовинизм. И тут-то мое необъятное терпение лопнуло. Правда, конфликт произошел не с евреями, а в их присутствии - на квартире чувашского поэта Геннадия Айги. Он был тоже антисоветски настроен, но до этого я не замечал его русофобских настроений, и мы были даже приятели. А тут вдруг его понесло. И я хлопнул по столу и сказал, что я с вами, ребята, больше не вожусь (или что-то вроде этого), и порвал с ним и с присутствующими евреями. Хотя они говорили, что, мол, это он говорил, мы же не говорили. Но ясно, что это была одна компания, и я начал менять отношение. Я понял, что когда мою мать оскорбляют, то нельзя говорить, что все женщины одинаковы - мать есть мать и ее надо защищать. Народ у меня тоже один, и его тоже надо защищать.
Примерно в то же время я познакомился с Владимиром Николаевичем Осиповым. Я в то время в был бегах. После психушки я сборник составил под названием «Перед смертью», в нем описал, как меня брали туда, обстановку в больнице, беседы с врачами, как они угрожали мне, что если я буду продолжать заниматься религиозной пропагандой, то меня на всю жизнь уже в больницу отправят. Я об этом говорить не буду - я просто скажу, что когда я по квартирам жил (это было около 4-х месяцев после психушки), на одной из квартир мы встретились с Осиповым. И он предложил мне написать для журнала «Вече»[4]. Так что у меня разрыв с демократами у меня как-то совпал с переходом на новые позиции, и у меня начало образовываться новое окружение. Причем в первое время я еще оставался антисоветчиком, но уже стоящим на русских позициях. Так было очень недолго. Потом я пришел к следующей мысли: если придут к власти вот эти диссиденты, то для нас, русских православных, это будет хуже, чем советская власть. Поэтому надо перестать выступать против нее при всех ее грехах это все-таки меньшее зло по сравнению с тем, что было бы она рухнула и пришли к власти западники, а надо наоборот ее защищать. Если мы будем ее защищать, то мы будем менее уязвимы для советской власти. Пускай усилится конфронтация советской власти с западниками - это очень хорошо. А мы тем временем будем свои русские православные силы наращивать. Таким был очередной этап.
А третий этап начался после знакомства с Феликсом Карелиным[5], который повел со мной беседы. Я раньше отождествлял социализм и марксизм. Он говорил: «Геннадий, ты неправ. Социализм - это великая идея, вечная идея, а марксизм - это лишь частная форма ее, связанная с атеизмом. И поэтому знак равенства между ними ставить нельзя». Я сначала потопорщился, а затем понял, что он прав, и сам стал потихонечку писать в защиту социализма. Более того, я писал о том, что советская власть погибнет, если она не избавится от атеизма и космополитизма. И эту линию я вел в одиночку, ибо на меня практически все смотрели большими глазами. Даже в когда меня вызывали в КГБ. А меня довольно часто вызывали, ибо среди моих знакомых, то одного арестуют, то другого. И сразу же все его окружение туда тягали, так что я раз десять минимум был на этих беседах. Такое ощущение у меня сложилось, что они с недоумением на меня смотрели. Непонятно: по своим взглядам враг - православный, националист. И в то же время выступает против запада в защиту СССР.
И еще один момент: ни еврейства, ни масонства я не знал. Тогда, в конце 70-х о евреях знал очень мало - что там у Достоевского написано. А потом стала литература появляться, самиздатовская. И чем больше я с этой литературой знакомился, тем больше убеждался, что надо Советский Союз защищать. Так писали я, Феликс Карелин и еще один - Владимир Прилуцкий, который писал под псевдонимом Ибрагимов. Наше направление не устраивало никого - ни советскую власть, ни антисоветскую власть, ни демократов. И в конце концов, где-то в начале 80-х мы собрались, и я предложил издавать свой собственный альманах. Потому что наши статьи по одиночке исчезали, а здесь хотя бы их будем брошюровать. В общем, решили издавать альманах «Многая лета». И поскольку я взял на себя ответственность, то редактором был Шиманов. Альманах печатали на машинке тиражом 5 экземпляров. Но в Троице-Сергиевой лавре в Академии Духовной, как мне передавали, кто-то копировал - они у меня покупали оригинал. Говорили, что где-то еще размножают. Всего я издал пять номеров. Но это была эпоха Андропова. Во-первых, он разогнал все демократическое движение - перестали выходить эти издания практически все. А у меня оно даже не было нелегальным - я писал там адрес свой. С этим журналом Феликс ходил к нынешнему патриарху (тогда митрополиту), тот его принимал, Феликс ему дарил «Многая лета», патриарх что-то отдаривал. Но такое благополучие было до 5-го номера. В пятом номере была напечатана моя статья о возможности масонской революции в СССР. И после этого меня вызвали в КГБ и запретили издавать: если будешь издавать, то мы по старым материалам откроем против тебя дело, забыл какая статья, в общем, о клевете - до трех лет. Я сказал, что с вашими оценками не согласен, ибо на самом деле этот альманах был просоветским, антидиссидентским, антизападным. И его закрытие диктовалось тем, что готовился переворот в СССР.
В это время Осипов сидел в лагере, его арестовали в начале 75-го года и дали 8 лет. Формально Осипов антисоветчиком не был. В предисловии от редактора «Вече» он писал, что мы исключаем политическую проблематику, мы выступаем за сохранение национальных начал и нравственности, за спасение природы - задача была такая узкая поставлена. Хотя он был монархистом, но публично он об этом не объявлял.
И кстати, на почве отношения к советской власти возникла полемика между Осиповым и Шимановым. Я в своей статье «Письмо Наталье Сергеевне»[6] писал, что нам необходимо верноподданническое отношение к советской власти. Не дело православных людей требовать свобод и справедливости от власти, будучи самими неорганизованными и безобразниками - надо начинать с себя, и по мере возрастания православной общественности ситуация будет улучшаться. Эта статья вызвала бурю негодования среди не только демократов, но и среди националистов. Потому что осиповское окружение - это люди-лагерники; он ведь по второму разу сидел. Это окружение было антисоветским (но не западническим). И они естественно возмутились словами о верноподданническом отношении к советской власти. Осипов написал мне открытое письмо, в котором обвинил меня, что разумные пределы лояльности к советской власти я перехожу, что у меня отношение коленопреклоненное и всеприемлющее. Он это письмо мне передал (хотя и не печатал в журнале «Вече»). А я через некоторое время напечатал ответ. В нем я указал: вот, смотрите, кого вы упоминаете: акад. Сахаров, Буковский, ген. Григоренко, Амальрик - хорошие же вы ориентиры предлагаете для русского народа, Владимир Николаевич. В общем, ответ был не менее резким, чем его письмо. И уже задним числом оценивая то и другое письмо, я думаю, что перехлесты были и у него и у меня.
Постепенно у меня расхождения ширились. Ибо русские националисты в основном занимают позицию антисоветскую. И поскольку я занял твердую просоветскую позицию, то возникли не то чтобы конфликты, как с евреями, но такие, скажем так, прохладные отношения. Так что мой переход на просоветские позиции вызвал множество кривотолков. Но после так называемой перестройки отношение к советской власти снова стало меняться на двухзначное. И в настоящее время я отношусь к советской системе ни положительно, ни отрицательно. Я не знаю чего больше - и положительного было много, и отрицательного. И окончательно только история покажет, какую роль сыграл советский период в жизни русского народа.
II
Из воспоминаний о ранних друзьях
...Однажды мой школьный друг, еврей, Саша Лайков мне сказал: «мы, евреи создали советскую власть, мы ее и разрушим». Я естественно воспринял это как хохму. Позже я подумал, что он такого же возраста, как я, и сам додуматься до этого не мог - он мог только подслушать это у своих старших и потом мне рассказать. И кстати, через него я потом познакомился с его приятелями евреями, с Агурским, с Александром Менем. То есть это был по тем временам самые передовые в известном смысле люди. Вот. Пока я служил в армии, он учился в библиотечном институте и стал заведующим библиотекой и номинальным христианином. Я пришел а христианству в начале 62-го года[7], а эти мои приятели евреи тут же, через полгода, через год заявили себя христианами. Потом один вообще отошел от христианства, я как ни пытаю его при встрече, он увиливает, кем он стал, стал ли он иудеем - не знаю. С Агурским тоже темная история. Он тоже пытался христианство с иудейством сочетать. У него там целая трагедия была на этой почве в Израиле. Отказался ли он от христианства или нет - не знаю. С Сашей был интересный эпизод. Где-то в конце 80-х он позвонил и пригласил в гости. Я пришел, а там еще парочка моих знакомых евреев. Они знали о моих взглядах. А я никогда не скрывал, что жидо-масонский заговор - это реальность. Это не значит, что я каждого еврея ненавижу, но что этот есть так есть. Они это знали и принимали. Так вот, во время непринужденного разговора предложили мне дать для него статью - журнал назывался «Шалом» - на любую тему, которую я сам захочу. Я предложил им на выбор две статьи: одна «О тайной природе капитализма» (о жидо-масонской природе капитализма) и вторая статья «Закрытая тема» (о деятельности бюрократии в советской системе в связи с еврейством - она у меня до сих под не сделана в электронном виде). К моему удивлению, они напечатали вторую статью (первую они не решились) и дали мне журнальчик со статьей и рецензией на нее духовного сына Александра Меня Александра... забыл фамилию - он известный православный либерал. И рецензия в общем-то не злая. Он не соглашался, когда я на евреев нападал, но все же...
Михаил Агурский
Еще до знакомства с Литвиновым, я познакомился с Агурским. Его привели ко мне мои школьные приятели-евреи еще до моего обращения к христианству. А потом он узнал, что я стал христианином и прибежал разведать. А я как раз в то время сидел и переписывал от руки (пишущей машинки не было) Добротолюбие, но не все, а выбранные места. Он был несказанно поражен, что человек занимается таким делом. Но тут же стал разведовать. Говорит: «вот есть такие люди, которые считают, что есть еврейский заговор мирового масштаба». А я думаю - ну как это возможно - нелепость. Ну, так и сказал ему. В этом отношении он успокоился. И стал говорить мне: «вот в Ветхом Завете там чудовищные всякие казни совершали евреи в отношении народов Палестины».
А я: «ну, кто были эти народы палестины? - безбожники, сволочи - правильно делали евреи, что их казнили». Свой человек! Тут он проникся ко мне доверием и стал статьи носить. А статьи он такие носил такие, что ... Был такой Марк Васильевич Доброхотов. Он спрашивал: «Ты о.Меня знаешь?» - «Нет не знаю». - «Так вот у него есть тетка, которая распространяет статьи, христианские, но обращенные к евреям. Ты берегись - это страшная опасность». Потом я понял, что это не тетка Меня (которая и христианкой-то не была; была христианской его мать), а это Агурский стал сочинять статьи, обращенные к евреям с призывом принять христианство. И, разумеется они были ясно русофобские; все гонители евреев там изображались как плохие люди, а вот евреи как хорошие. И всегда подчеркивал, что Церковь выступала в защиту евреев, против погромов. И этими статьями он делился со мной. Поскольку я был человек необразованный по этой части, как и по многим другим. А потом мне Агурский (или Огурец, как мы его звали) принес мне свое открытое письмо патриарху Пимену, в котором говорилось, что в русской Церкви к сожалению есть элементы антисемитизма и в богослужении и канонизации Евстратия Печерского и младенца Гавриила Белостокского - это кровавый навет на евреев. И просил на его запрос ответить положительно, т.е. деканонизировать этих святых и убрать антиеврейские тексты из богослужения. Причем в ультимативной форме. Кажется месяц давался: мол в случае. если я не получу ответа, я обращусь с мировой общественности. К сожалению текст у меня не сохранился - он то давал, то забирал, и поэтому очень мало кто знает об этом. Патриарх ему естественно ответил не письменно, а косвенно: в одном из ЖМП появилась икона мученика Евстратия. Не знаете его историю? Он был продан половцами в рабство еврею, тот пригвоздил его ко кресту, но Евстратий так на кресте и умер, оставшись христианином.
Так вот, в скором времени оказалось, что он (Агурский) уже работает в издательском отделе Московской патриархии. Как он там мог там очутиться - это трудно понять, если не было какой-то мощной руки. А она наверняка была. Ведь у него техническое образование, в христианстве новичок, и сразу оказался там - то ли Мень помог, то ли кто-то еще. А вообще сам издательский отдел - это тоже тайна... И там он стал защитником советской власти, причем не на митингах (их не было), а в застольных, частных беседах. Поскольку мы были антисоветчики, то у нас глаза на лоб полезли. Мы думали: то ли он агент КГБ, то ли с ума сошел. И когда мы без него болтали (а компания была в основном еврейская), то однажды Миша Роговский сказал такие знаменательные слова: «посмотрите на его хитрый нос!». А нос у него на самом деле был такой, как говорил Бернс: «Его глаза не лгут, они правдиво говорят, что их владелец плут». У него было плутоватое лицо. Он лавировал в интересах своей карьеры. Вот работал - надо защищать. Через некоторое время оказалось, что он подал на выезд в Израиль, и тут же переменил позицию. Он стал приятелем, во всяком случае - вместе с Солженицыным, Шафаревичем - т.е. антисоветчиками. Они его включили в свой сборник «Из под глыб». Причем он с гордостью говорил, что он не сам туда пошел, а Солженицын его пригласил к себе. Он уехал в Израиль где-то в 74-м году. Но до этого он успел выступить в защиту Солженицына, когда у того разразился конфликт со священником Всеволодом Шпиллером. Он приехал из Болгарии, не еврей (у нас часто так думают, но Шпиллер - немецкая фамилия). А конфликт у них разгорелся на почве женитьбы Солженицына на этой... забыл[8]. Что-то там в степени духовного родства - они кого-то вместе крестили, и нельзя ему было жениться. Боюсь наврать, но конфликт был и он обсуждался в обществе. И Агурский очень яростно выступал против о. Шпиллера в защиту А.И.
Тогда же у него стали проводиться семинары на дому по еврейскому вопросу. А у евреев в те времена постоянно были семинары, о чем они мне доверительно говорили. Они приходили домой, одевали эту кругленькую шапочку и начинали изучать язык, законы, историю - и это было не только в Москве, а по многим городам. Он довольно часто забегал ко мне - я делал великолепный самогон, лучше водки, никакого сравнения - и он с удовольствием сидел со мной, разговаривали. Мы не были единомышленниками, но я его чем-то информировал, он - меня. И кстати, когда вышел журнал «Вече», он прибежал ко мне, расспросил, я ему рассказал. Он через какое-то время написал послание к Осипову, я его передал. И таким образом он стал участником «Вече». Причем он занял там позицию не антирусскую, а такую довольно обтекаемую, и даже с симпатией. Вот такую он занимал позицию даже позже, когда уехал отсюда.
Когда появилось письмо Солженицына «К вождям СССР»[9], он решил создать сборник откликов и создал его, одним из участников которого был я. Мой отклик на «К вождям» я делал по его заказу. Но чем-то этот сборник не угодил сильным мира сего, и его так и не издали. Он смутно мелькает - раз, два я слышал, что он создает такой сборник, но печатного текста я не видел. Там в основном все авторы высказались против Солженицына: Раиса Лер, еще кто-то, я не помню. Все высказывались с позиций левых (я постоянно это путаю), т.е. с позиций европейских, западных. Я выступил с несколько иных позиций, причем не безусловно против, а так, частично. По-моему, поддержал только один Иванов-Скуратов - это уже давно было, я мог и забыть.
Перед отъездом (он года два был в отказниках) он (Агурский) устроил большой прощальный вечер, на который пригласил и меня, и Шафаревича, и Бородина, и Осипова, и Иванова-Скуратова. Там же знакомил меня то ли с Жоресом, то ли Роем Медведевым, Гинзбургом, вот этим известным - он отсидел срок и потом стал распорядителем фонда Солженицына (потом смотал туда). Я помню, группа сахаровцев на меня с такой ненавистью смотрели, - а я тогда уже выступал против Сахарова, - того и гляди бросятся и разорвут на части. Народу было столько, что все не помещались в квартире - на лестнице были, фотографировались. Еще до этого, примерно в 63-м, я помню, пригласил меня на сходняк. Он устроил встречу с православными интеллектуалами - под видом дня рождения его жены. И поводом была энциклика папы римского[10], свежайшая, переведенная на русский язык. С нею приехала одна француженка. Энциклику зачитывал Феликс Владимирович Карелин. Я его в первый раз увидел - он был совершенно непохож на позднего Карелина, спокойного человека, мудрого. А это был черный, со сверкающими глазами, очень хорошо говорил. И потом было обсуждение этой энциклики, причем обсуждавшие разделились. Александр Мень, помню, он сидел вместе с Николаем Эшлиманом, и они спорили, на чьей стороне правда - католиков или православных. Мень напирал на всякие цитаты известные из Евангелия, где Христос поручает Петру «пасти овец Моих», и другие. Я хотя и сознавал себя православным, но конфликт между католичеством и православием тогда еще не чувствовал - я просто с интересом смотрел. Там были знаменитый Женя Барабанов, главный, наряду с Мишей Меерсоном, духовный сын Александра Меня, интеллектуал, писал статьи. Потом он с Менем как-то разошелся, причем на почве - может быть это единственная почва, но в храме Меня с ехидством рассказывали, что он слушал проповедь Меня о недопустимости абортов, и Женя не выдержал, вышел, говоря: «какая чушь!» Потом с перестройкой он вообще отошел от всякой политической деятельности, занялся научной работой. Где он сейчас, я не знаю. На этом сходнике (я был совсем молодым, не говорил, а только слушал) было очень много людей - это примерно 63-й год, в квартире Агурского на Арбате. Причем, квартира, которая использовалась КГБ в качестве явки (там был отдельный вход), но потом каким-то образом оказалась его собственностью.
Два слова о его происхождении. Дело в том, что его отец был троцкистом, который приехал на одном из двух пароходов из Америки. И тут же был назначен товарищем Лениным ответственным товарищем по Белоруссии. Мне Огурец говорил, что там он боролся с местным национализмом, чуть ли не шовинизмом, который был направлен, по словам Агурского, якобы против русских. Я в то время ничего не знал, но когда стал немножко поумнее, я понял, с каким национализмом боролся - он выкорчевывал белорусскую интеллигенцию. Ну и по-видимому, другими делами отличался, за что его товарищ Сталин в 37-м (то ли в 38-м) отправил в Казахстан в ссылку - с его сынишкой. И после 56-го года вернулся Огурец - видимо, какая-то рука у него была. После того, как он приехал в Израиль, его там приняли по высшему счету. Если мне не изменяет память, его аж сама Голда Меир[11] удостоила встречи, и он вошел в какой-то кружек при президенте Изралия по религиозным делам. Он тут же получил работу профессора в Иерусалимском университете, особняк у него (в отличие от простых евреев, мыкающихся) и разъезды по всему миру - от Южной Африки до Скандинавии с соответствующими поручениями - по многим линиям он использовался. В России он стал появляться, по моему, в 90-м году - до этого он не приезжал (хотя точно я не знаю). Свою русскую жену Веру он тут же посадил в микву (это такой бассейн для евреек, где они проходят обряд очищения). А потом через некоторое время он перебрался к другой женщине, Гале Келерман. Потом они не поладили, она выгнала его, и он вернулся к своей русской жене.
О христианстве Агурского. Я его (до отъезда в Израиль) в храме видел - я ходил не только к о. Димтрию Дудко на Преображенку, но и к о. Дмитрию Смирнову на Обыденку. И вот на Обыденке, где собиралась столичная интеллигенция, там я его иногда видел. Здесь, в России, он мог себя вести по-всякому. Но там, в Израиле, его тут же стали спрашивать - «ты кто же собственно - христианин или еврей?» - «Я и то и другое» - «Как так? Это невозможно». Его призвали на суд к раввинам (скорее всего), и он там, правда по словам человека, который его очень не любил (мне писали оттуда), он вертелся как уж, изворачивался, пытался доказать, что то и другое совместимо. И вот тогда же прошел слух, что он там сделал обрезание. И одновременно его фамилию убрал Никита Струве из своего журнала (а до этого он печатал его как корреспондента «Вестника РХД»[12] в Израиле). Кстати, Струве перед ним благоговел, писал «замечательный московский публицист» и пр. А после как обрубили. Значит, он там что-то такое... Но когда я год назад спросил его двоюродного брага (он недалеко от меня живет): «Марик, сделал он обрезание или нет?». В ответ я получил такую штуку: «Ты знаешь, когда ему хотели сделать обрезание, то оказалось, что он уже обрезанный». Я сразу не сообразил, а потом подумал: «это его батя, правоверный марксист, тем не менее это сделал в детским возрасте». То ли хитрит этот его брат Горелик, выкручивается, что тоже не исключено. И вот в 90-м году было объявлено, что в Москве будет проводиться конгресс на тему «Русская идея». Я тоже туда пошел, и должен был быть там Агурский. Но вдруг объявили, что он сегодня в ночь умер. Он остановился в гостинице, и утром у тела нашли початую бутылку вина - смерть довольно загадочная. Так же как и смерть Александра Меня. То ли евреи его укокошили? Русские, я думаю - это исключено. Или на самом деле у него с сердцем что-то? Это было 25 августа 91 года, во время путча. Так что вопрос о его обрезании открыт. Когда к нему приходил священник из вашего института[13], то я ему сказал, что вот он принял иудаизм. Он ответил, что это бабушка надвое сказала - никто ничего точно нем не знает. Уже после его смерти вышла в Израиле его книга автобиографическая, на русском языке. Он ее подготовил, а жена уже издала и выслала экземпляр мне.
Я к нему всегда относился, откровенно говоря, как к хитрому такому человеку, и никогда его высоко не ставил. Но после смерти, после прочтения его книги я стал как-то относиться к нему более серьезно. Его многие патриоты ставили высоко. Он написал книгу о национал-большевизме. Там тысяча благодарностей разным советологам, славяноведам, в т.ч. Солженицыну. С Кожиновым[14] он общался, и тот называл его своим другом. В автобиографической книге он писал о своем отце (откуда я узнал, что он приехал на пароходе), про ссылку, про молодость свою. Местами написано очень хорошо. Политической позиции у него не было, а была меняющаяся, обтекаемая. Несомненно, он очень болел за свой народ. Но все же он пытался (или делал вид, что пытается) разобраться в судьбе русского народа. У него не было жесткой отрицательной позиции по отношению к русским. И не было такой же отрицательной позиции по отношению к советской власти - то он ее защищал, то переходил на диссидентские позиции. Но при этом он не вставал на крайние позиции.
Как-то в первые годы после переезда в Израиль он прислал своему двоюродному брату письмо с фото. В письме он хвастался, как его там все уважают, и одновременно поносил своих противников, какие у него там были. Там грызня страшная. На присланной групповой фотографии было написано: «если правда, что существуют сионские мудрецы, то я среди них».
Это все, что я о нем пока вспомнил.
Лето 2004 г.
[1] Елена Васильевна Строева (1930-1975), жена Юрия Титова. Покончила с собой в Париже. О них позже говорит Шиманов в связи с А.И.Солженицыным.
[2] Владимир Константинович Буковский (р. 1942), живет в Великобритании, один из основателей диссидентского движения в России.
[3] Дело в том, что Геннадий Михайлович дважды был в психиатрической лечебнице. Первый раз в 1962 году, причем добровольно. Он устроил симуляцию и провел в бол. им. Ганнушкина три или четыре месяца. Второй раз он был там уже не по собственному желанию - его отправили туда за активную проповедь христианства. Там он провел около месяца (май-июнь 1969 г.), и этот период он описал в своей знаменитой повести «Записки из красного дома» (она вошла в сборник «После смерти».). После выхода из больницы Шиманов, уверенный, что его скоро арестуют и поместят в «психушку» уже навечно, несколько месяцев скрывался, ночуя по квартирам знакомых.
[4] Самиздатовский журнал под редакцией В.Н. Осипова, выходил в 1971-1974 гг., всего было 10 номеров.
[5] Феликс Владимирович Карелин (1925-1992), видный деятель православного диссидентства в советское время, богослов, автор замечательных работ: «Теологический манифест» «Царство святых или два типа христианской государственности» «Тринитарная эсхатология и ближайшие судьбы человечества» и других, один из первых стронников православного социализма.
[6] С этой статьей можно ознакомиться в последнем, наиболее полном собрании работ Шиманова «Записки из красного дома», М,: Институт русской цивилизации, 2013.
[7] Этот момент описан в статье Шиманова «ХРИСТОС ВОСКРЕС!»
[8] Наталья Светлова (р. 1939), брак с А.И. Солженицыным оформлен в 1973 г.
[9] Письмо Солженицына «Вождям Советского Союза» было направлено 5 сентября 1973 г.
[10] Видимо, это энциклика папы Иоанна XXIII Pasem in Terris («Мир на Земле»).
[11] Голда Меир (1898-1978) была премьер министром Израиля в 1968-1973 гг.
[12] «Вестник Русского Христианского Движения» - журнал русской эмиграции, издающийся в Париже с 1925г. С 70-го года по настоящее время редактором является Никита Алексеевич Струве (р.1931).
[13] Имеется в виду клирик храма Николы в Кузнецах, преподаватель ПСТГУ о. Александр Щелкачев.
[14] Вадим Валерианович Кожинов (1930-2001), известный советский, русский литератор.
