Социализм, по своей сути, есть идея общей собственности. Общая собственность предполагает ведение общего хозяйства в общих интересах всех членов общества – таков объективный её смысл. А как этот объективный смысл будет осознан членами общества и как будет осуществлен на практике – зависит уже от нравственного и интеллектуального состояния членов общества. Т.е., главным образом, от той или иной господствующей в обществе идеологии.
Из чего следует, что разновидностей социализма может быть не три, как думал священник Сергий Булгаков (атеистический, безрелигиозный и христианский, см. статью Н.В.Сомина «Христианский социализм» С.Н.Булгакова»), а столько, сколько в мире народов с их представлениями о ценностях и способах организации жизни.
Общая собственность есть логическое и практическое следствие идейного и нравственного единства членов общества, а также символ и гарантия нерасторжимости их интересов. У эгоистов и людей, чуждых друг другу, общей собственности быть не может. У них возможна лишь складчина личных собственностей, на основе которой возникают акционерные и кооперативные общества. А нераздельной собственности, принадлежащей всему коллективу (семейному, общинному и национальному), у них нет.
Всякий плод выявляет свои качества в зависимости не только от его собственной «идеи», но также и от того, кто ухаживает за плодовым деревом и в каких условиях оно произрастает. Так и общая собственность выявляет свою «идею» в зависимости от того, кто и как её понимает. Дурная идеология и дурное состояние членов общества дадут дурной социализм, а хорошая идеология и хорошее состояние членов общества дадут хороший социализм, в котором и выявится истинная природа социализма. Поэтому ссылки на дурные разновидности социализма не раскрывают подлинной природы последнего, но лишь сбивают с толку. Как нельзя судить о вкусе хороших садовых яблок по кислым плодам лесных дичков, так и о социализме нельзя судить по уродливым его формам. Это было бы то же самое, как в споре о природе Церкви напирать на грехи христиан и оторванность их идей от реальной жизни – и не признавать в Церкви ничего сверх этого.
В спорах о социализме старания его противников направлены к тому, чтобы уйти от определения предмета спора и доказать две вещи: неэффективность общих хозяйств и фатальную их связанность с плохими идеологиями. А когда им указывают на тот факт, что общая собственность была связана в истории не только с плохими идеологиями, но и с хорошими (первохристианская община в Иерусалиме, монашеские общежития, крестьянские общины в Византии и на Руси), то они отражают этот аргумент простым заявлением о том, что ни первые христиане, ни монахи, ни православные крестьяне социалистами, конечно же, не были… Чем демонстрируют свое непонимание предмета спора или даже нежелание его понять. Они показывают, что зачисляют в социалистический штат по своему произволу – то по характеру собственности, то по мировоззренческому признаку. Когда как им выгоднее для успеха в споре.
Чтобы понять, хотя бы отчасти, значение общей собственности, прислушаемся к словам Ю.Ф.Самарина в защиту крестьянской общины, которая была, при всех ее несовершенствах, социализмом в миниатюре. Община не признавала частной собственности на землю и, кроме того, строилась на круговой поруке: один за всех и все за одного. В этом была её сила. Когда у Самарина возник спор с нашими западниками, отрицавшими, во имя частной собственности, разумность общинного права, то Юрий Фёдорович воспроизвёл внутреннюю логику польских помещиков (речь в данном случае шла именно о них) в следующих словах: «Пусть дают каждому крестьянину, порознь взятому, какие угодно права, это ещё не беда, только бы он стоял один, лицом к лицу против помещика; только бы не вздумали подбить эти права плотною подкладкою общинного права; только бы не сводились разрозненные личные интересы в один общественный интерес, и только бы громада (община. – Г.Ш.) не имела повода вступаться в дело, когда мы поведём речь с каждым из её членов». Вот что было на уме у противников общинного землевладения из Западного края и что они держали про себя» («Статьи. Воспоминания. Письма». М. 1997. С. 103).
После этих слов как не вспомнить рассказ Л.Толстого об отце, который предложил своим детям сломать веник, а когда они не сумели этого сделать, то развязал его и дал им переломать его по прутику…
Атомизировать народ, разложить его на «независимые» прутики с тем, чтобы затем подчинить разрозненных и потому бессильных его представителей своей организованной силе, – вот что стоит за масонской идеей «прав человека» (оторванных от права его народа на самоорганизацию и противопоставленных этому праву). Частная собственность, понятая как некое господствующее и «священное» право, есть неотъемлемая часть этой масонской идеологии, скрытная цель которой существенно отличается от рекламируемой публично. «РАЗДЕЛЯЙ – И ВЛАСТВУЙ!» – вот что скрывается за красивыми и убедительными для близоруких людей словами.
Принцип частной собственности соблазнителен для человека не менее, чем в свое время было соблазнительно яблоко для наших прародителей, разрекламированное дьяволом. Принцип частного права даёт человеку иллюзию его экономической независимости и как бы гарантию того, что никто не вмешается в его хозяйственную деятельность и не ограбит его. И действительность эту иллюзию оправдывает. Но… лишь при одном условии. Если не видеть эту действительность панорамно, если не видеть ее исторически и социально, т.е. намного шире и объемнее, чем ее видит вцепившийся своим умом в свою собственность человек. А при панорамном её обозрении открывается вся иллюзорность веры человека в прочность обладания им своей собственностью. Если его еще не разорили, то это не значит, что он и не может быть разорён. Просто до него еще не дошла очередь. А когда дойдёт, ему предложат условия, на которых он может её сохранить, или просто отымут без всяких условий. В мире частной собственности разорить можно любого, если он не принадлежит к масонской номенклатуре. И разорить без какого-либо заметного нарушения действующих законов. Хотя и нарушить закон, если понадобится, для сильных мира сего не проблема.
Но главное даже не в этом. А в том, что господство частной собственности есть господство разрушающих человека и общество начал. Здесь не сразу, а постепенно и неуклонно, берут верх разрушительные процессы. И человек становится их пленником. Они зомбируют если не его самого (лично человек может сопротивляться им), то его детей и внуков. Которые в детстве и юности не могут осознать происходящего в мире и потому принимают навязанные нормы за нечто естественное. Вот о чем не способны думать люди, вцепившиеся своими умами в свою частную собственность.
К сказанному можно добавить такой штрих. В том, что большое крестьянское хозяйство прочнее и успешнее мелкосемейного, не сомневались в своё время ни сами крестьяне, ни помещики, ни учёные в России. Поэтому владельцы сел нередко попросту запрещали семейные разделы крестьян без чрезвычайных на то причин. Запрещали, чтобы не допустить их разорения. И, тем не менее, эти разделы совершались вопреки прямой экономической выгоде делившихся. Значит, действовали в данном случае не экономические соображения, а морально-нравственные: личные антагонизмы в большой семье взрывали большие семейные хозяйства, эти, своего рода, мини-колхозы. Значит, большое общее хозяйство требует более высокой нравственной и идейной организации его участников, нежели мелкое. Вот о чем, стало быть, должна идти речь. Какой именно организации требует большое хозяйство и как её создать. А не о том, как лучше пятиться от уродливых форм общего хозяйства к мелким частным хозяйствам. Или к большим частным хозяйствам.
Заботясь только о себе и своём ближайшем окружении, человек становится слепым по отношению к остальному Божьему миру. Или даже сознательным хищником. Т.е. уподобляется дьяволу. Заботясь же обо всех, человек не иллюзорно, а действительно делается богоподобным. Он уподобляется промышляющему о всех Богу. Он раскрывает лучшие силы своего ума и всей своей души.
Но в наличном своем состоянии он не может заботиться по-настоящему обо всех. Забота обо всех это слишком большое дело, предполагающее и разумную постепенность в своем осуществлении, и разумный выбор ближайшей задачи. Забота обо всех, начинаясь с заботы о своей семье и ближайшем её окружении, продолжается в заботе о своём народе. Ибо здоровая семья невозможна в больном народе. Она заражается его болезнями и разрушается. Поэтому замыкание человека на самом себе или на замкнутой на себя семье неразумно. Подлинный интерес человека и его семьи – жить в здоровом обществе. А для этого надо его создать. И создать поначалу не во всемирном масштабе (это задача-максимум, до которой мы ещё не доросли, хотя и не должны забывать о ней), а в масштабе своего народа. Потому что свой народ – это естественная среда жизни человека и его семьи. В безнациональной среде люди превращаются в американцев.
Стало быть, разумное социальное строительство невозможно иначе, как созидание, в первую очередь, здоровой семьи и здоровой нации. Вот то требование жизни, мимо которого прошли как асоциальные христиане, так и социалисты-космополиты.
Общая собственность есть отголосок некого высшего состояния людей, которое именуется на русском языке словом «соборность». Это состояние, в силу его возвышенности, труднее понять, нежели заботу о собственных интересах. Поэтому понимание соборности даётся не всем и не сразу. Да и то лишь отчасти: соборность есть не столько данность этого мира, сколько его заданность. Это идея познания Бога и исцеления, в меру этого познания, от эгоистической слепоты и связанной с нею тяжести и окаменелости. Это идея все большего внутреннего единства членов общества при всё большем раскрытии особенностей каждого из них.
В своем нынешнем виде мы не знаем по-настоящему ни Бога, ни себя, ни, тем более, друг друга. Мы страшно далеки друг от друга при всей внешней близости. Мы обладаем лишь начатками познания и видим других, в лучшем случае, в полутьме. Как и себя. Но!.. всею семьёю, когда она верит в Бога, мы видим Его лучше и тверже, чем в одиночку. Как и самих себя. А всей общиной и всем народом будем видеть ещё лучше. Этот путь познания как раз и является истинным. Его-то и обошел Кант в своей гносеологии. Заведший европейскую мысль в дебри схоластики. Подлинный путь познания дан только в Евангелии: истинное познание начинается с духоподъемной веры во Христа и станет полным тогда, когда мы будем верить в Него не только всем человеческим родом, но вместе с животными, птицами и деревьями. Вместе со всей нашей землей и хорами окружающих её звезд.
Идея соборности подразумевает не просто коллективизм, но, прежде всего, высокую связь с Богом. Соборность начинается не с горизонтали, а с вертикали. Нужен Бог и познание Его человеком, чтобы стала раскрываться богообразная природа человека. Без раскрытия которой невозможно становление общества. Которое превращается из ложного подобия общества в общество истинное лишь в меру одоления в нем эгоистических отношений. А в той мере, в какой они сохраняются, оказывается обществом лишь по своей внешности.
Альтернативой обществу эгоистов было бы такое общество, члены которого сознательно ограничивали бы свои личные и семейные материальные потребности действительно необходимым и думали бы не столько о себе, сколько о Боге и Божьем мире. В этом случае они были бы открыты не к химерам быстротекущей жизни, а к ее подлинным глубинам и вечным её ценностям. И потому были бы здоровее духовно и телесно. И благоуханнее. В таком обществе людям было бы стыдно обладать внешними преимуществами перед другими людьми – и более вкусной пищей, и более дорогой одеждой, и более богатыми домами, и всякими иными удобствами. В том обществе ценились бы не частные богатства и умение их нажить, а добрые дела и добровольная нищета, этот знак сокрушения о совершенных грехах. В таком обществе чрезмерная частная собственность воспринималась бы не просто лишней, а столь же вредной, как антисанитарное состояние воды, почвы и воздуха. Она воспринималась бы как болезнь, каковою она и является. Частная собственность это порождение первородного греха.
Чтобы думать о жизни и праведно жить (а это высшая ценность в жизни), человеку нужно немногое. И это немногое должно быть обеспечено каждому человеку и каждой семье. Обеспечено вместе с духовно здоровой атмосферой общества, открывающей перед всеми пути совершенствования. В этом был бы истинный гуманизм, в отличие от безбожного лже-гуманизма, дезориентирующего людей и развязывающего в них низшие инстинкты. Не плодить нищих, унижаемых необходимостью выпрашивать себе подачки на жизнь, а дать им условия для достойной жизни. Вот что было бы истинным благом для них, которого не хотят им дать предпочитающие плодить нищих, чтобы затем создавать видимость своей заботы о них. И выглядеть добрыми христианами.
Но не утопия ли такое разумное общество, о котором идёт речь?.. Наблюдая современную жизнь, можно поверить тому, что эгоистическая озабоченность – это нормальное состояние людей. И что предлагать им нравственное устройство общества – то же самое, что предлагать хищникам питаться травою.
Люди, однако, на самом деле не таковы, какими их делает современное устройство общества. Они лучше и богаче духовно, чем мы их видим своими больными глазами. Как правило, они хотели бы жить в высоком обществе и дышать его здоровым воздухом. Но их вера в него подавлена, а потому их поступки не соответствуют их глубинным желаниям. Не говоря уж о том, что современное общество попросту навязывает им расчеловечивающий образ жизни. Они живут не так, как им хотелось бы, а как вынуждают их обстоятельства и гипнотизирующий пример других. Высокое отношение к жизни невозможно лишь для сознательных служителей зла. Рождённых, подобно плесени. В подземельях. И потому не выносящих солнечного света. Но подавляющее большинство нынешних эгоистов сознательными служителями зла не являются. Это эгоисты поневоле или, лучше сказать, по своей слабости. Это люди, в которых родители, школа и их окружение не пробудили подлинной человечности, т.е. искания правды и мужественного отношения к злу. И сами они не выработали в себе ни того, ни другого.
Эгоистически ориентированное общество гипертрофирует в своих членах худшие их черты и подавляет лучшие. Или уродует их. Здесь каждый провоцирует другого на эгоистические движения. И каждый становится их жертвой. Одолеть эту инерцию зла невозможно, если не противостоять ей сознательно. Но вовлечённость в гонку за материальным успехом (или даже за принятым стандартом, умышленно завышенном в материальном отношении) как раз и парализует высшие способности человека и делает такое сознательное противостояние невозможным.
Альтернативой обществу эгоистов было бы такое общество, которое не ограничивалось бы порицанием эгоизма и паллиативными мерами против него, а положило бы в само своё основание принцип, прямо противоположный эгоизму. Не заботу каждого о самом себе и своих ближних (которая хороша лишь как основание семьи и микрообществ, но не более того), а заботу всех членов общества об обществе в целом и каждом его представителе. И, воплощая этот нравственный принцип в праве, признало бы основные богатства страны (природные, хозяйственные и культурные) общим достоянием всех членов общества. Или, вернее, собственностью всех поколений, которым жить в этой стране.
Что никакое общественное устройство, даже самое совершенное, не упразднит до конца эгоизма в нашей пораженной грехом человеческой природе, это верно. Но спекулировать на этом обстоятельстве нехорошо. Доброе общество не панацея от наших грехов, но существенное их одоление.
Что осуществить нравственный принцип в жизни общества намного труднее, чем принцип эгоистический, это тоже верно. Но кто сказал, что мы можем летать на Луну и совершать другие трудные в техническом отношении дела, а в социальном строительстве обречены повторять то, что было сделано когда-то до нас?
В современном российском обществе (русского общества у нас пока ещё нет) стало правилом либо равняться на «цивилизованный» Запад, либо пятиться раком к принятым за образец обществам прошлого. О наших западниках говорить нечего: это люди ущербные в умственном отношении, если не просто пройдохи. Но, увы, недалеко от них ушли и наши патриотические оппозиционеры. Они едва ли не все консерваторы, чем очень гордятся. Вся разница между ними лишь в том, что одни из них пятятся в близкую к нам по времени брежневскую или сталинскую эпоху, другие в романовскую, третьи ещё дальше, а некоторые аж до самых языческих времён. Все они видят свой идеал в прошлом, хотя на самом деле оно не было никогда идеальным. В нём были только более или менее удачные попытки приблизиться к идеалу или, чаще, просто дать ответы на нужды своего времени.
Социализм в идеале есть Царство Небесное на земле, увиденное мутными глазами поражённых грехом людей и спроецированное на грехопадные условия жизни. Социализм – это суррогат Царства Небесного, но не альтернатива ему. Альтернативой его делает лишь враждующая с Богом идеология. В Царстве Небесном действительно всё будет принадлежать всем, и самая малая тварь будет обладать всем миром. Частная собственность в Царстве Небесном невозможна. Она есть порождение разделяющего всех греха. Но преодоление частной собственности начинается уже здесь, на этой больной земле. Оно начинается с той любви, которая «не ищет своего» и которая не торгуется, а дарит и дарит, не требуя ничего взамен. Это преодоление эгоизма в наших слабых сердцах начинается робко и с уродливыми возвратами на круги своя. Оно похоже, как и проекты социалистов, на рисунки ребёнка, который учится рисовать.
«Князья народов, – говорит Христос, – господствуют над ними, и вельможи властвуют ими; но между вами да не будет так: а кто хочет между вами быть большим, да будет вам слугою» (Мф. 20:25-26). Здесь дан принцип жизни, диаметрально противоположный господствующему в падшем мире. Здесь дана норма жизни Царства Небесного. «Иисус… встал с вечери, снял с Себя верхнюю одежду и, взяв полотенце, препоясался; Потом влил воды в умывальницу и начал умывать ноги ученикам и отирать их полотенцем… Когда же умыл им ноги и надел одежду Свою, то, возлегши опять, сказал им: знаете ли, что Я сделал вам? Вы называете Меня Учителем и Господом, и правильно говорите, ибо Я точно то. Итак, если Я, Господь и Учитель, умыл ноги вам, то и вы должны умывать ноги друг другу: Ибо Я дал вам пример, чтоб и вы делали то же, что Я сделал вам» (Ин. 13:3-15).
Если сравнить эту евангельскую норму жизни с теми нормами, которые провозглашаются социалистами, то придётся сказать, что социалистические нормы куда менее утопичны. Я, во всяком случае, ещё не видел ни одного священника, который умывал бы ноги своим прихожанам. И, тем не менее, упрек в «утопизме» это один из самых распространённых и самых «сильных» доводов асоциальных христиан против социализма. В связи с чем уместно напомнить такие слова: «Неодинаковые весы, неодинаковая мера, то и другое – мерзость пред Господом» (Притч. 20:21).
Но что такое «утопия»? Утопия – есть нечто желанное, которого нет и не может быть при существующих условиях жизни. В утопии есть идеал, который воплотить на этой земле еще никому не удавалось. И не удастся. Но без тяги к нему и без ориентации на него человек перестает быть человеком. Лишь стремясь к «невозможному», которое истинно и прекрасно, люди остаются людьми и народы народами. Т.е. живут подобающей им высшей жизнью. Вне которой их жизнь становится подобием скотской. А жить высшей жизнью значит осмысленно переделывать себя и окружающий мир в нечто лучшее.
Для христиан таким идеалом является Царство Небесное на земле. Но что стоит за этими словами?.. Мир высокой любви, лишь слабые отголоски которой звучат в нашем падшем мире. Да и то не во всех сердцах.
Жить по-настоящему можно лишь в Царстве Небесном на земле или в борьбе за него. Все остальное не стоит того, чтобы о нём думать. Все остальное приобретает реальность и смысл лишь в связи с высшим миром, для которого мы созданы. И свидетельством тому – сама душа человека, О ней хорошо сказал Паскаль, что она есть бездна, наполнить которую не может ничто из вещей этого мира. Наполнить которую может лишь другая бездна – Бог и Его замысел о мире. Даже бессмертие, в котором нет упраздняющей время любви, было бы адом. Было бы бессмертием неутоленных душ, заживо погребённых в бессмысленном мире.
Внехристианский социализм есть выродившаяся идея Царства Небесного на земле. Или, иначе, выродившаяся идея соборности. Забывшая о своём высоком происхождении и утратившая свою глубину. Хуже того: впитавшая в себя отраву безбожия. Поэтому безбожный социализм имеет двойную природу и два истока. Жажда более высокого мира, нежели мир наличный, идёт не от безбожия социалистов, а от их богообразной природы. А непонимание того, каким этот высокий мир должен быть, идёт действительно от их безбожия. Отсюда и внутренняя противоречивость безбожных социалистов: это религиозные безбожники, жертвы обмана и самообмана, свято верующие в царство правды, возводимое бывшими обезьянами. И способные ради этого царства на подвиги, сопоставимые по своей жертвенности с подвигами первых христиан. Но этот религиозный энтузиазм безбожных социалистов обречён на бесплодие и последующее исчезновение в ходе уничтожения ими христианских основ жизни.
Когда смотришь на запечатленные на фотографиях лица комсомольцев двадцатых-тридцатых годов, то чувствуешь по контрасту с поколением, «выбравшим пепси», как много в них было ещё целомудрия и неподдельного духовного подъёма. Но за кем они шли и в каких делах участвовали? Кого они воспитали и кого воспитали их дети?.. Глядя на эти фотографии, думаешь о цветах, срезанных и собранных в букет. Они благоухают и чаруют. Но они не дадут плода. Они высохнут и будут выброшены на помойку.
Однако ставить в пример этим обманутым юношам и девушкам асоциальных христиан было бы как-то нелепо. Это ж они, асоциальные христиане, воспитали детей, ставших лёгкой добычей учёных волков в овечьих шкурах. Это они, асоциальные христиане, допустили безбожный капитализм в своей собственной стране со всеми вытекающими отсюда последствиями. Правда асоциальных христиан – это половинчатая правда, которой не утолить жажду ищущих полной правды. Насколько она возможна здесь, на этой земле. Правда асоциальных христиан сопряжена с их социальной неправдой, которая питает религиозную неправду безбожных социалистов. Так две полуправды поддерживают друг друга и питают противостояние русских людей друг другу.
Геннадий Михайлович Шиманов, русский мыслитель, 23 октября 2000 года
