Столицы Святой Руси

Часть 1

3. Предместье Града Божьего

Во второй половине ХIV в. накал религиозных чувств у жителей волжско-окского треугольника достигает кульминационных высот. Православие осознается ими как самость, как коренное свойство и достоинство, принципиально отличающее насельников Земли Русской от чужеземцев. Преобразующая сила веры наглядно подтверждалась на многочисленных примерах. Дело в том, что мировые религии в этом веке стали оказывать возрастающее влияние как на жизнь Золотой Орды, так и Литвы. Многие татарские воины противились исламизации, а литовские - окатоличиванию. Стремясь сохранить веру предков, татары и литовцы переходили на службу к русским князьям. Однако на Руси они оказывались в своеобразной ловушке. Отлученные от волхвов и шаманов, разобщенные и разбросанные по многочисленным русским городам, они постоянно путались в соблюдении языческих обрядов. К тому же, зачастую женились на православных девицах. Тяготясь вынужденной изоляцией, перенимали русские обряды и верования, русские имена или клички. Наконец, сами крестились или соглашались крестить своих детей - и, тем самым, также приобщались к телу Христову.

Нижний Новгород стоял на рубеже встречи двух крупнейших мировых религий: христианской и магометанской. И с тех пор, как над Золотой Ордой взвилось зеленое знамя ислама, нижегородцы не могли не испытывать иноверческого натиска. Огромный улус наводнили улемы, шейхи, дервиши из Передней Азии, Персии и даже Аравии. Конечно же, некоторые русские люди также принимали ислам. Переходили в иную веру по разным причинам. Еще сохранялись общины славян-язычников, которые терпели определенные притеснения от христиан. Кто-то был угнал в рабство, кто-то бежал от гнева князей. Порой славяне - магометане возвращались на русскую землю в качестве купцов или баскаков и чувствовали себя причисленными к более высшей расе, нежели православные сородичи. Преображение было не только мировоззренческое. Прежде они звались Степанами или Михаилами, а становились Селимами или Мамедами, облачались в халаты, регулярно совершали намаз. Даже близкие родственники зачастую затруднялись их признать своими, настолько разительны были перемены.

Чем чаще нижегородцы сталкивались с подобными преображениями, тем истовее становилась их вера в Христа-Спасителя.

В те времена человек легко мог потерять дом, богатство, жену, детей, стать калекой. Но сохранив в себе веру православную, сберегал имя, данное при крещении, соблюдал посты и христианские праздники, участвовал в крестных ходах и богослужениях. Всевозможные лишения и утраты не только не выталкивали его из ритма духовной жизни, но зачастую именно из-за ударов судьбы русский человек становился еще более ревностным прихожанином, а то и подвижником. И наоборот, оказавшись в отчаянной ситуации, принимая иную веру, порой обретал на чужбине просторное жилище и богатство, жен и многих чад, но становился совсем другим человеком - опутывался иными, чужеродными связями.

Исламизация христиан в ту эпоху только еще оттачивала свои приемы, накапливая опыт на Балканах, Кавказе и в Передней Азии. Об этом опыте жители Нижегородско-Суздальского княжества не могли не слышать и всячески пытались противостоять напору правоверных фанатиков.

Удельная Русь, разоренная и погибшая в качестве суверенного политического образования, тем не менее, продолжала жить, соблюдая свои традиции, придерживаясь своего стиля в одежде, храмовозвдижении. Но многие прозорливые люди прекрасно понимали, что экспансия ислама на русскую землю чревата радикальным преображением ее жителей. И не столь опасны были в этом отношении завоеватели, которые не стремились быть единоверцами с завоеванными народами, сколько фанатики-миссионеры арабской выучки, мечтающие распространить исламское правоверие на весь остальной мир.

Принятие Золотой Ордой ислама и строительство в волжко-окском треугольнике виртуального государства без границ, армии, правителей - явления глубоко взаимосвязанные. Святая Русь - это пространство благочестия, смирения и долготерпения, это общество сострадательных и отзывчивых на чужое горе людей. Святая Русь строилась людьми, стремящимися обрести праведность в горниле тяжких испытаний.

Вместо крепостных стен Нижний Новгород украсился ожерельем монастырей. Три десятка храмов в городе возвышались над убогими жилищами, олицетворяя собой торжество духа правоты. Нижегородчина все очевиднее становилась центром православного благочестия, выдвигая выдающихся строителей Святой Руси. Такие столпы праведности, как Евфимий Суздальский и Макарий Унженский, затмевают собой современников - первоиерархов Всея Руси. Оба - нижегородцы, даже крещены в одной церкви. Оба видели себя продолжателями подвижнической традиции киевских монахов, сумевших распространить православие на большую часть русской земли. Они стали основателями монастырей в других землях. Перемещение Евфимия вслед за Дионисием в Суздаль и создание там крупнейшего монастыря всей Северо-Восточной Руси говорит о том, что именно в этом древнем городе нижегородцы видели оплот православия.

Макарий возжигал очаги веры в заволжских лесах, в окружении язычников. В отличие от Евфимия, он стремился отдалиться от крупных городов, жители которых были отягощены материальными заботами. Обладая неукротимой энергией, он продвигался против течения темноватых лесных рек, стремясь достичь далекого костромского края. Монастыри, основанные в лесной глуши, убогие и бедные, противостояли растущим и богатеющим городам как обители беспримесной веры, как примеры полного отвержения их насельниками мирских благ. Макарий, в качестве ревнителя веры, выступил предтечей такого удивительного феномена, как заволжское старчество.

Фундаментом Святой Руси, как идеальной страны, населенной праведниками, служила идея Града Божьего, изложенная блаженным Августином за тысячу лет до описываемых нами событий. Очевидец гибели Римской империи и бурного расцвета Константинополя, североафриканский епископ сумел преодолеть в себе смятение античного человека и выразить мечту, которая будет пленять многие поколения христиан. Это - глубоко выстраданная мечта о том, что власть необязательно должна держаться на насилии и подавлении, а возможна как источник добротолюбия. Августин смирялся с бессчетными вопиющими фактами того, как человек легко становился для другого человека волком, но искренне верил в то, что под светом христианских истин в человеке расцветают совсем иные чувства - милосердия и любви к ближнему. Иудины дети, каиновы внуки обречены мучиться в пандемониумах. Но вера в Христа-Спасителя помогает страждущим держаться стези добродетели, стать насельниками обители для благочестивых и бессмертных людей.

Мечта о Граде Божьем, неистребимая в душах христиан и вековечная, запечатлена в величественном Константинополе и провинциальном Аахене; эта мечта получит свое воплощение в Ватикане, откликнется «городом солнца» и будет доминирующей для строителей Святой Руси.

Три города со всей очевидностью претендовали в волжско-окском треугольнике на то, чтобы уподобиться столь совершенному Граду: Москва, Нижний Новгород, Суздаль. У каждого города были свои резоны, свои амбиции.

Константинополь тоже когда-то слыл сторожевой крепостью (цитадель Византос), а позже стал столицей всего христианского мира. Раз митрополит переехал из бывшей столицы великого княжества Владимира в Москву и нашел в земле московской свое последнее пристанище, значит такова воля Промысла.

Нижний Новгород олицетворял собой воскресший из пепла Киев - мать всех городов русских, первоисток православной веры на Руси. Сам факт подобного воскрешения свидетельствовал о том, что идея Града Божьего вечна, и силы тьмы не способны ее погубить.

Суздаль - старейший город княжества, восприемник инициатив Андрея Боголюбского, епархиальный центр, средоточие надежд всех православных людей, проживающих на берегах Оки и Волги. Суздаль - хранитель преданий старины и стяжатель духа - находился в спасительном отдалении от магометанского и католического миров.

Но чем ярче свет благочестия, тем резче тени, отбрасываемые прискорбными событиями.

Тот факт, что ни один из выдающихся нижегородских подвижников не устремился в Москву или в ее окрестности, подсказывает нам, что нижегородцы не видели этот город в качестве Града Божьего. <...>

В свою очередь, Нижний Новгород был самым молодым из рассматриваемых нами городов, располагался на стыке христианского, магометанского и языческого миров, к тому же, слыл торговым перекрестом, а торговля не относилась к числу христианских добродетелей.

Суздаль, основанный еще в дохристианскую веру, активно участвовал в удельных распрях ХI-ХIII веков. Суздальские князья огнем и мечом ширили свои владения, а строительством храмов всего лишь замаливали свои грехи неискупимые.

Каждый из трех городов многими своими чертами и своей репутацией не соответствовал идеалу.

Воспринимая свою «пограничность» как серьезное препятствие на путях к Граду Божьему, нижегородские князья стремились оттеснить мордву как можно дальше на юг - за реки Тешу, Пьяну и Алатырь. Но если торговая конкуренция, внутрицерковные тяжбы вполне допускались в Золотой Орде, то рейды военизированных формирований пресекались на корню. Оттеснение мордовских племен к Суре являлись противоправными действиями, с точки зрения ордынских ханов, и подобные действия решительно и сурово карались.

Орда переводится на русский язык, как стан, порядок или лагерь. А вооруженные столкновения между подневольными народами считались грубыми нарушениями порядков, установленных завоевателями.

Кому мордва могла пожаловаться на притеснения, чинимые нижегородцами? Только высшей власти. Вот ордынские ханы и откликнулись на жалобы.

Арапша наголову разбил нижегородские дружины на р. Пьяна, затем совершил карательный рейд к Нижнему Новгороду. Застигнутые врасплох жители спасались как могли. В основном, искали убежища в труднопроходимых заволжских лесах.

Точно такая же карательная операция была предпринята Тохтамышем после того, как ему стало известно о сражении на Куликовом поле. Не прошло и двух лет после той знаменательной для русского народа битвы, как тумены ордынского хана осадили и взяли Москву.

Так власти поддерживали или, точнее, восстанавливали порядок. И это им вполне удавалось. Наличие же в войсках Тохтамыша нижегородских князей еще раз свидетельствует об отсутствии «тишины» после Ивана Калиты. Тяжбы между Москвой и Нижнем Новгородом - политические, экономические, церковные полыхали «синим пламенем».

Захват «царственно поставленного города», который наблюдали нижегородцы, перебравшиеся на противоположный берег Волги, не могло не потрясти их души. Стремясь избежать жестокой расправы, нижегородцы забились в глушь кержацкую, горевали и утешали друг друга. Вероятнее всего, именно в эти годы и зародилась легенда о Китеже, охраняемом храбрыми ратниками, населенном добросердечными людьми и управляемом мудрым князем. Пережитое потрясение откликнулось спасительным видением.

Нижний Новгород, многие десятилетия стяжавший славу очага благочестия и родины ревнителей веры православной, прообраза древнего Киева, был в одночасье превращен в кладбище. Но столь тяжкий удар судьбы тотчас высек новую искру. В сырых заволжских лесах вспыхнул новый очаг. Люди искренне поверили в сказочный град, ушедший под воды Светлоярского озера еще в лихолетья первых татарских набегов и ждущий Божьего изволения, чтобы воскреснуть в своем блистательном великолепии и непоколебимом могуществе. Китеж мог воспарять из воды в любой момент, стать местом, достойным столь страстно ожидаемого пришествия Мессии.

Мечты о сказочном граде будоражили души православных людей. Китеж становился подлинной столицей Святой Руси - идеальный город для идеальной страны, которая есть, и которой в тоже время как бы нет. Образ духовной столицы, покрытой толстым слоем прозрачной воды, сиял все ярче в сознании истинно верующих. А в реальности нижегородцы медленно восстанавливали свои жилища. Ожесточившаяся мордва наводнила леса на правом берегу Оки и Волги и препятствовала любым перемещениям нижегородцев по суше. К тому же город все очевиднее входил в политическую тень Москвы. Дмитрию Донскому удалось богатыми подношениями умилостивить хана и выкупить ярлык на великое княжение. Все мечты нижегородцев о сакральном предназначении своего города превратились в прах.

4. Столица Святой Руси и ее насельники

Самые пылкие и страстные натуры в поисках утешения и благодати тянулись не столь в монастыри, а стремились укрыться в лесной чащобе, селились на труднодоступном кочкарнике, испытуя себя вдали от суетного мира. Именно заволжские старцы ощущали себя подлинными жителями того самого Града Божьего. Они истово ждали Судного дня, когда Китеж восстанет из воды во всем своем блеске и величии, и Мессия пригласит их для жизни вечной в том Граде.

Старчество существовало издавна, претерпевая определенные изменения вместе с эпохами. Пожилые монахи, желая полностью посвятить последние годы жизни Богу, принимали обеты молчания, затворничества, поста. Иногда старцы отделялись от монастыря в уединенном скиту, становились наставниками для иноков и молодых монахов.

С распространением в православном мире исихазма, старчество обрело довольно стройную идеологию. Авторитет старцев среди монашествующей братии еще более возрос. Чем отдаленнее от городов располагался монастырь, чем строже был его устав, тем весомее звучало слово старца, когда он решался прервать свое молчание. Зачинатели цепи заволжских лесных Божьих обителей (Макарий, Варнава) объективно споспешествовали развитию старчества.

Но вследствие многочисленных бедствий, постигших Северо-Восточную Русь на исходе ХIV века, среди старцев появились другие фигуранты, не только монахи. Точнее, это были добровольные отшельники, порой вообще не имевшие к монастырям никакого отношения. К отшельничеству стремились настоятели храмов, разочарованные внутри- церковными распрями; чудом уцелевшие дружинники и потерявшие свои богатства торговцы; ремесленники, услышавшие «зов Божий»; зодчие, решившие строить «храм внутри себя». Встречались боярские отпрыски, оставшиеся единственными в своем старинном роду после карательных рейдов ордынских ханов или нашествия Тамерлана. Это были люди, успевшие немало пережить на своем веку, перешагнувшие «возраст Христа» и укрепившие свой дух в вере.

Заволжское старчество практически не оставило никаких материальных следов. Отшельники обычно ходили в грубых рубищах из льна, зачастую босыми, не стриглись и не мылись; обитали в землянках или жалких хижинах, сплетенных из веток, иногда - в дуплах больших деревьев. Их могилы были безымянны. Зачастую и могил не оставалось. Отшельники погибали от зверей, укусов змей, от холода, голода, тонули в болотах (чарусах), становились жертвами нападений язычников. Но приходили другие и снова воздевали к небу руку с деревянным крестом, вновь возносили страстную молитву и становились очевидцами знамений и чудес. Они не избегали гибельных мест, ища вечного спасения. Многие бесследно исчезали в чащобах, но некоторые чудом выживали, и для тех, кто приходил к ним за советом или благословением, отшельники казались бессмертными.

Заволжские старцы в качестве насельников идеального Града, представляли собой устойчивую оппозицию действиям князей и церковным иерархам. Они сомневались в том, что чем выше церковный сан, носимый священнослужителем, тем ближе такой человек к Богу. Именно старцы воспротивились инициативе московского митрополита Исидора, признавшего Флорентийскую унию, объединиться с католической церковью. Их глухие голоса доносились из дремучих лесов до многих городов и сел. К старцам стекались люди за правдой, столь целительной в пору лихолетий. Ведь моральные терзания для православного человека гораздо острее и болезненнее, нежели страдания физические. К старцам продирались сквозь чащи, чтобы получить мудрый совет и услышать наставление, и укрепить свой мятущийся дух - ведь стезя добродетели столь узка.

Старцы - безымянны, незримы, не прикреплены к земле хозяйственными и наследственными связями, не защищены крепостными или монастырскими стенами. Они организационно никак не оформлены. Их не назовешь религиозным орденом, подчиняющимся определенному уставу. И все же это стихийно сложившееся братство представляло собой духовное ядро Святой Руси.

Старчество превратилось в тайное оружие народа, вынужденного терпеть татарское иго и московских данников. Не облеченные в ризы и клобуки, без каких-либо знаков отличий, молитвенники и постники, расселившиеся в окрестностях незримого Китежа, пользовались большим почитанием, нежели иные настоятели приходов и монастырей. Практически никто не мог пресечь это общественное движение. Они не считали себя подданными князя, не давали клятв послушания первоиерарху. И ордынские ханы для них не олицетворяли собой высшую власть. Но, являясь рупором народного гнева, они не подстрекали к бунтам. С точки зрения законов Золотой Орды, лесные отшельники не совершали никаких преступлений. И любые гонения старцев со стороны князей или притеснения со стороны церковных иерархов рассматривались бы ханами, как непозволительные.

Необходимо напомнить читателю, что князь, даже самый великий, никого не смел казнить. Он не являлся представителем золотоордынского судопроизводства. Он мог всего лишь пожаловаться властям, а те, как уже отмечалось ранее, быстро пресекали разбойные набеги, междоусобицы, грабежи. Но в тонкости морального осуждения (и морального ущерба), наносимого старцами репутации московских князей и митрополитов, татары не желали вникать.

Таким образом, в условиях ига чужеземных завоевателей, в православном обществе сложилась устойчивая нравственная оппозиция, не претендующая ни на великокняжеский престол, ни на посох митрополита. К мнению этой оппозиции чутко прислушивались землепашцы, посадские в городах, иноки в монастырях; причем, это мнение нигде не было зафиксировано - оно существовало в качестве молвы.

Заволжские старцы, христовы дети, авелевы внуки, люди не от мира сего - представали перед обывателями образцами праведности, Божьими угодниками. Они существовали в таких условиях, которые казались невыносимыми для простого человека. Они не склонялись перед сильными мира сего.

При отсутствии своей политической воли, слабой заинтересованности в плодах хозяйственной деятельности, жители волжско-окского треугольника переживали взлет религиозных упований и надежд, связанных с ожиданием Судного дня. Возникновение в дремучих лесах незримого Града Божьего явилось своеобразной отдушиной для православных людей. Появился тонкий слой людей, взыскующих беспримесной нравственной чистоты, людей, постоянно балансирующих между жизнью и смертью.

Старчество получило распространение вследствие политического и церковного поражения Нижегородско-Суздальского княжества. Столицей всей Северо-Восточной Руси стала Москва. Но духовная столица скрывалась в лесах, покоилась под водами светлого озера. Россыпь отшельнических обителей вокруг той столицы также практически была незрима для грешников, язычников и магометан. Но, тем не менее, заволжские старцы стали самой влиятельной духовной силой на переломе ХIV и ХV веков, заложив традицию нравственного противостояния грехам церковной и светской власти. Старцы являли собой пример бесстрастного отношения к земным благам.

Оставляя «мир», они оставляли в «миру» и боязнь смерти, столь свойственную каждому живому существу. Когда мы обнаруживаем в историческом потоке старообрядцев, сжигающих себя в деревянных скитах, то почему-то не задумываемся о том, что «православные упрямцы» являются наследниками многовековой традиции заволжского старчества. Приоритет божественной истины над прелестями земной жизни для таких людей был очевиден и неоспорим.