Некоторые мысли по поводу т.н. еврейских погромов

Учет психологического фактора показывает, что Манифест 17 октября, митинги и демонстрации не могли вписаться в рамки традиционного  образа жизни далекого от политики россиянина. В судебном деле о погромах в Ярославле  в числе причин, вызвавших столкновение «обывателей с демонстрациями рабочих и студентов, назывались: 1) митинги и впечатление, производимое ими на массу, 2) получение Манифеста и неудовольствие отдельных групп на революционные проявления»[1].

Сохранились воспоминания ярославского торговца И.Г. Андреева, ярко характеризующие, как воспринимались простым человеком происходящие события: «...ужасу было масса, на войне шли неудачи, и внутри государства хуже войны, свои своих резали и жгли. Ярославль долго крепился, и было все тихо, и хвалили Ярославль за примерный город и тишину. Но стали собираться студенты и поговаривать забастовках. Ораторы дело раздули... заговорили фабричные и рабочие, заговорили мастеровые и все прочие служилые люди. Гул шел по городу»[2]. Значительная часть народа, воспитанная в традиционном патриархальном духе, не была еще достаточно подготовленной для поддержки требований демократических преобразований. Очевидец тех событий признавался, что многие ярославцы, как и он сам, не понимали происходящего, как не понимали слов «забастовка», «свобода слова и собраний», «свобода печати»[3]. Революция и связанные с нею изменения в экономической и общественной жизни поначалу воспринимались как чуждые и ненужные явления, необходимые только студентам и интеллигентам, а потому — как зло, которому необходимо противостоять.

Отношение традиционалистски настроенной  части населения к последовавшим за изданием Манифеста революционным проявлениям  описал очевидец тех событий: «Манифест поняли одни студенты. И хотели его восхва­лить и поблагодарить и похвастаться перед народом, взяли красный флаг и устроили манифестацию... Но черные и рабочие и малогра­мотные люди не поняли этого шествия по улицам с флагом и при­няли студентов за республику, т.е. студенты хотят республики. Это означает, что царя самодержавного не надо по-ихнему. А что­бы на престоле был президент выбранный народом. Это так поня­ли черные люди и бросились на студентов с кулаками и камнями»[4].

Озлобление традиционалистов вызывали и попытки публичных чтений Манифеста на улицах и площадях городов.  «Пусть они читают сами себе... Нам пусть читают в цер­квах с объяснением», — писали «обыватели и торговцы» г. Ярослав­ля в письме губернатору, требуя прекратить публичные сходки[5]. Горожан раздражало и то, что данные манифестом свободы трак­товались ораторами с различных позиций.  Свидетель по делу о ев­рейских погромах, давая показания суду, вспоминал: «18 октября на митингах в земской управе различно толковали Высочайший мани­фест»[6]. Нельзя не отметить и тот факт, что часть населения не верила в подлинность Манифеста, так как официальная информация о «конституции» со сто­роны губернского начальства появилась только в конце дня.

Причинами для столкновений становились попытки оппозиционеров привлечь лояльные слои в свои ряды посредством агитации. В Костроме участники революционной манифестации с песнями и революционными лозунгами направились на Сусанинскую площадь, где зачитали приехавшим на базар крестьянам революционную прокламацию. Этот шаг окончился трагично: «Крестьяне сперва внимательно слушали. Потом перебивают чтеца: "Ты это что читаешь?" — "А вот слушай", — чтение продолжается... "А так вон оно что! Это он что он читает, что  Царя не нужно, да и Бога не нужно. Бей их! Постоим за Бога и  за Царя православного!"»[7]. Начальник губернского жандармского управления сообщал: «... когда ораторы-революционеры позволили себе кощунственно отзываться о религии и царствующем доме, то окружавшие демонстрантов крестьяне потеряли самообладание. Произошла свалка...»[8].

На фоне значительного накала политической борьбы поводами для массовых погромов, по мнению С.А. Степанова, являлись провокационные действия, приписываемые революцио­нерам и евреям: богохульство, святотатство, глумление, осквернение и поругание христианских святынь[9].

Данное мнение подтверждается очевидцем революци­онных событий,  вспоминавшим: «…помню гнусную вакханалию революции с красными знаменами, с хором жидовских газет, каждым словом оскорблявших каждого русского. Все, что нам дорого и свято, подвергалось поруганию в те проклятые “дни свободы” для разбойников, “дни рабства” для честных людей. Даже Казанский собор осквернен был жидовскими “освободителями”, избравшими св. храм местом своих под­лых митингов и кричавших с паперти Православной церкви святотатственные речи против православия!»[10].

Архивные документы и материалы периодической печати свидетельствуют, что нередко участники революционных манифестаций сами давали повод консервативно настроенным массам к насильственным действиям. В Ярославле за день до по­громов 18 октября получил широкую огласку факт «по­ругания святыни» известным в городе торговцем и заводчиком евреем Либкеном, который, находясь на митинге в земской управе, на глазах у многочисленной публики разорвал царский портрет, а также ругал императора[11]. В Рыбинске причиной столкновения  19 октября революционных манифестантов с крючниками рыбинской пристани, как явствует из рапорта рыбинского полицмейстера, послужи­ло требование к крючникам снять шапки[12]. 22 ок­тября 1905 г. в Иваново-Вознесенске большевик В.Е. Морозов в ответ на требование участников крестного хода снять шапку перед царским портретом убил двух портретоносцев и про­стрелил портрет императора [13]. В Киеве после появления известия о царском манифе­сте революционная толпа захватила здание городской думы, разорвала в зале заседаний портреты Николая II и его пред­ков, сбросила с думского балкона царскую корону, глумилась над портретом главы государства, что побудило лояльных горожан ответить на революционные выступления верноподданническими демонстрациями[14].

В Костроме массовые  беспорядки начались после выстрелов, сделанных участниками революционной демонстрации в памятник Ивану Сусанину, находившемуся на центральной площади города. Впоследствии черносотенцы обвинили революционеров в провоцировании народа на избиение учащихся: «... главари, видя перевес на стороне простого народа, возьми да и выстрели в памятник Сусанину в досаду народу и сделай несколько выстрелов с криками "долой царя, да здравствует свобода", тогда народ не выдержал такого явного поругания, взял прямо  на "ура" и загнал эту нечисть в один дом, где они ранее собирались, и около этого дома сделалась общая свалка»[15]. В результате костромских выступлений традиционалистов был убит ученик 3 класса семинарии В. Хотеновский, десятки человек — искалечены и ранены. Через несколько лет члены Костромского СРН  писали царю: «Всемилостивейший Государь, умоляем тебя даровать монаршее прощение костромским патриотам Русину и двадцати его единомышленникам, неправильно осужденным Московской судеб­ной палатой за то, что они встали на защиту Тебя от оскорблений крамольников и не допустили разрушения дорогого нам памятника Сусанину»[16].

Показательно, что основными действующими лицами в борьбе с  революционными проявлениями в Костроме являлись приехавшие на базар крестьяне, которые в отличие от городских мелкобуржуазных слоев в своих действиях руководствовались не экономическими мотивами, а идейно-традиционалистскими представлениями.  Именно крестьяне в концепциях русских консерваторов являлись носителями охранительных начал  и «народной правды»[17]. Документы жандармского управле­ния, опиравшиеся на сведения филеров, а также части очевидцев, приписывали крестьянству ведущую роль в разгоне революционной демонстрации[18]. Почва для их участия была подготовлена, т.к. с начала революции в деревнях распространя­лись слухи, что городские забастовщики и студенты сжигают иконы и ломают церкви[19]. Со своей стороны, либеральная пресса утверждала, что организаторами и активными участниками антиреволюционных выступлений являлись городские лавочники, торговцы, люмпен-пролетарии, а не прибыв­шие из окрестных деревень крестьяне: «вообще, нельзя не отметить, что из крестьян активное участие в бойне принимали лишь немно­гие»[20]; «крестьяне никогда бы не стали бить учащихся, если бы не был пущен кем-то слух, что учащиеся ломают памятник Сусанина и что полиция сама приглашает крестьян и золоторотцев помочь ей разогнать учащихся, т. к. разогнать их у полиции "сила не берет", и никому ничего за это не будет»[21]. Так или иначе, избиения про­изводили обе социальные группы населения: как городские лавочни­ки и торговцы, так и крестьяне.

Конкретизировать  картину социального состава участников антиреволюционных выступлений в октябре позволяет обращение к архивным материалам следствия и суда. Из 22 осужденных по делу о еврейских погромах в Ярославле 16 человек числились крестьянами, 6 — мещанами. Всего к следствию привлекались 57 человек. Все проходившие по делу прожи­вали в Ярославле. Здесь данные о сословном представительстве распределились следующим образом: 47 крестьян и 10 мещан. В отношении 23 из них в мае 1909 г. расследование было прекращено недостаточностью улик, а 12 оправданы, хотя и те и другие при­дали участие в беспорядках[22]. Таким образом, наибольший процент погромщиков давали вчерашние крестьяне, пришедшие в город на заработки, в массе своей являвшиеся носителями традиционалистских и патриархальных представлений.

Приведенные цифры соответствует общей картине по стране. По подсчетам С.А. Степанова 83% участников погромов по сословной принадлежности были крестьянами (в Ярославле 84,3%), а 16% — мещанами (в Ярославле 15,7%)[23]. Подобная картина наблюдалась в Костроме, где из 28 осужденных по делу об избиении учащихся 17 принадлежали к мещанскому сословию (77%), остальные — крестьяне[24]. Следует отметить значительный возрастной разброс громил: от 22 до 60 лет. Основную же массу составляли крестьяне зрелого возраста от 35 до 60 лет (более 70%). Сведений об участии в погромах крупных купцов, представителей привилегированных классов, дворян, духовенства, интеллигенции обнаружено не было.

Были ли выступления традиционалистов, направленные против революционеров и евреев в октябре 1905 г., кем-то тщательно спланированы и подготовлены? Идеологи правомонархических союзов указывали на стихийность выступлений масс, характеризуя их как «вырвавшийся внезапно из глубины на­рода наболевший крик протеста против происходивших революци­онных неистовств»: «18 октября... кучка неор­ганизованных, никому неизвестных патриотов, возмущенных над­ругательством над всем, что свято русскому православному наро­ду, собралась и пошла с портретом государя по улицам города...» [25]. Опровергая мнение оппозиции о подготовленном характере насильственных действий против евреев, правые заявляли: «организовать погром народом друго­го племени задача нелегкая и даже неосуществимая, если в самом народе не накопилось достаточных поводов к озлоблению против другой народности», «погром есть внешнее выражение народного негодования на присосавшихся к телу народа кровопийц, и ника­кая организация не в состоянии насильно вызвать погром одной народности другою»[26].

В некоторых городах империи поводами для погромов становились произ­веденные выстрелы в крестные ходы и монархические манифестации участниками революционных демонстраций или неизвестными лицами из домов, принадлежавших евреям. Последнее отмечалось в Ярославле, Тамбове, Твери и т.д. В частности, в Ярославле шествовавшая по  Духовской улице верноподданническая демонстрация была обстреляна из дома еврея Марголина  и из здания общежития семинаристов. Как впоследствии утверждала черносотенная пресса, «эти выстрелы в  царский портрет были той каплей, переполнившей терпение... Начался стихийный погром»[27]. Толпа ответила камнями и разграблением всех ближайших окрестных еврейских домов (главным обра­зом на Власьевской улице) и семинаристского общежития.

Впоследствии проведенное по делу о еврейских погромах в Ярославле следствие не выяви­ло конкретных лиц, стрелявших в патриотическую манифестацию. Поэтому сейчас трудно сказать, кто сделал выстрелы, ставшие на­чалом трагедии. Никаких документов, подтверждаю­щих или опровергающих причастность кого бы то ни было к органи­зации стрельбы по патриотической демонстрации, в федеральных и местных архивах обнаружено не было.

Вина за пролитую кровь, по всей видимости, лежит на обеих сторо­нах, не сумевших проявить терпимости и выдержки. Но именно нарушение оппозицией сложившихся норм поведения (осквернение святынь, массовые демонстрации с красными флагами,  антиправительственные речи, попытки агитации крестьян, выстрелы в крестные ходы и т.д.) было одним из факторов, спровоцировавших стихийные выступления верноподданных сил. Выскажу предположение, что именно отсутствие у кон­сервативных сил руководящего и организующего центра, не позволило сдержать разрушительную энергию традиционалистски настроенных масс. Только с появлением правомонархических организаций, взявших под контроль народную стихию, погромы уходят в прошлое и возвращаются вновь во время Гражданской войны. Но ответственность за них черносотенцы уже нести не могли.

Объясняя причины того, почему именно евреи становились объектами насильственных посягательств, монархическая литература заявляла, что по­громы происходили повсеместно из-за разрушительного влияния еврейства на традиционно сложившиеся осно­вы религиозной и социальной жизни. Экстерритори­альность и универсальность погромов должны были подтвердить данную точку зрения. «Погромы были везде, где евреи проживали, — в Берлине, во Франк­фурте, Лондоне, Нью-Йорке, Риме, Мадриде и т. д.»[28]. Особо указывалось, что погромы не являлись изобретением русского народа: «Жидов били все народы… и в древние и в средние века, а также и в наше время били жидов англичане и американцы, таким образом, все народы признавали жидов всесветными паразитами, а все народы ошибаться не могут»[29].

Другой выдвинутый правомонархистами тезис гласил, что  погромы были народным ответом на революцию и активное участие в ней евреев. Дви­жущей силой кровавых бесчинств стало стихийное возмуще­ние носителей традиционного мышления вторжением евреев в события «внутрирусской» жизни. Действительно, полити­чески активные представители еврейского народа, получив в октябрьские дни 1905 г. возможность проявить долго сдерживаемое чувство национального унижения, внесли не малую лепту в провоцирование традиционалистов. «Русское знамя»» писало: «Припомните-ка, какою кровавой полосой прошли погромы евреев в 1905 году именно в тех местах, где еврейских руководителей революции было особенно много»[30].

Описывая октябрьские дни 1905 г., Русское Собрание указывало, что при получении известия об объявленных Манифестом свободах евреи оскор­били святые чувства христиан, сделавшись им ненавистны­ми. «Поэтому, — делало вывод руководство организации, — озлобление против евреев повсеместно возросло до крайней степени»[31]. Почву для погромов во многом подготовляла сионистская и революционная литература. Некоторые листовки предлагали замуровать царя в стену живым, а царевича рас­пять, в чем «Русское знамя» находило ритуальный подтекст: «вероятно для… истязания его младенческой крови»[32].

Тезис о революционности евреев давал лидерам правомонархистов основание утверждать, что погромы были направлены не против конкретной нации, а против разрушителей усто­ев и носили антиреволюционный характер[33]. Так, председатель Ярославского отдела СРН И.Н. Кацауров прямо указывал на виновников революции: «Революционную агитацию в учебных заведениях вели главным образом евреи; также и во всем так называемом освободительном движении в Ярославской губернии они стояли во главе, но везде сумели вовремя скрыться»[34]. Комментируя судебный процесс над   погромщиками, газета «Русский народ» писала: «И в Ярославле обнаглели  жиды и их прихвостни, ходили с красными флагами, кричали "долой самодержавие", рвали царские портреты, выбирали президента Ярославской жидовской республики. Но русскому дол­готерпению настал конец, и октябрьский погром в Ярославле... надо рассматривать как протест оскорбленного русского чувства против жидовских подлостей»[35].

Позицию, что погромы были направлены против револю­ционного лагеря, поддерживали и официальные представители царской юстиции и высшей власти. В обвинительной речи ярослав­ский прокурор назвал причиной погрома «деятельное участие» ев­реев в революции, следствием чего стало «обострение племенной и религиозной вражды к евреям»[36]. Эта точка зрения находилась в кон­тексте мнения Николая II, который в письме матери императрице Марии писал: «… народ возмутился наглостью и дерзостью революционеров и социалистов, а так как 9/10 из них жиды, то вся злость обрушилась на тех – отсюда еврейские погромы. Поразительно, с каким единодушием и сразу это случилось во всех городах России и Сибири. В Англии, конечно, пишут, что эти беспорядки были организованы полицией, как всегда – старая, знакомая басня! Но не одним жидам пришлось плохо, досталось и русским агитаторам: инженерам, адвокатам и всяким другим скверным людям. Случаи в Томске, Симферополе, Твери и Одессе ясно показали, до чего может дойти рассвирепевшая толпа, когда она окружала дома, в которых заперлись революционеры, и поджигала их, убивая всякого, кто выходил...»[37].

Участие евреев в революции, по мнению черносотенцев, стало главной причиной роста антисемитизма в среде носителей традиционных ценностей, которые не потерпели вмешательства посторонних сил в свои внутренние дела: «…евреи, очевидно, боятся после того, как, пролив в 1905/06 гг. русскую кровь… их наглое поведение на­влекло и ненависть христианского населения, так что жидки испугались — а вдруг да Россия погонит их согласно ее исто­рической традиции в обетованную землю…»[38]

В последнее время в отечественной историографии получает развитие точка зрения о том, что еврейские погромы были направлены против революционно-демократического лагеря. С.А. Степанов утверждает: «Деление на избивавших и избиваемых осуществлялось не только и даже не столько по национальному, как по политическому принципу»[39].  «Погромы не были направлены против какой-либо конкретной нации», - заявляет исследователь, а потому называть их  еврейскими «не совсем справедливо»[40]. В доказательство своей позиции автор при­водит статистику пострадавших: из 1622 убитых евреями числились 711 человек, соответственно  из 3544 раненых — 1207 евреев[41]. Разделяя эту точку зрения, В. Острецов, ссылаясь на Комиссию сенатора Турау, созданную для расследования киевского и одесского погромов, в качестве доказательства приводит цифры: «В Киеве было убито с 18 по 21 октября 1905 г. 47 человек, в том числе евреев было из них 25%, раненых 205, из них евреев 35% »[42]. Таким образом, большинство пострадавших относились к нееврейскому населению.

В Ярославле объектом нападения традиционалистов становились участники революционных шествий. Особую ненависть они проявляли к студентам и семинаристам. Одним из первых объек­тов погрома в городе стало общежитие семинаристов. После столк­новения 18 октября демонстрации студентов Демидовского юридичес­кого лицея с толпой маклаков и торговцев «появление семинаристов, гимназистов и в особенности студентов стало опасным, почему уча­щейся молодежи в форменной одежде почти совсем на улицах не встречается»[43]. Студент Демидовского юридического лицея жаловал­ся губернатору на погромщиков: «...бросились на меня, ничего не подозревавшего, с криками "бей студента" повалили и начали бить. Проломили камнем голову, били палками, топтали меня ногами»[44].

Первые исследователи правомонархического движения в Костромской гу­бернии в 1905 г. подчеркивали: «Во всех случаях удар направляет­ся на учащуюся молодежь, на школы или еврейство...»[45]. Находив­шийся на партийной работе в Иваново-Вознесенске М.В. Фрунзе писал: «Громилы избивали не только евреев, но и всех рабочих, по­дозревавшихся в симпатиях к революционерам» [46]. Избиени­ям подвергались наиболее активные революционеры и прежде всего депутаты Совета уполномоченных. Ивановские фабриканты и завод­чики всячески поощряли традиционалистов, предоставляя им «черные списки» активистов рабочего движения, а также указывая места про­живания последних. Анализ материалов ярославской периодической печати показывает, что и после погромов объектами расправ боевиков СРН становились в массе своей сознательные рабочие, студенты и гимназисты, т.е. те, кого правые считали участниками революци­онного движения. Случаи избиения евреев — единичны.

Иное мнение о характере погромов было у авторов «Еврейской энциклопедии»: «Несмотря на то, что погром объяснялся местью революционерам, последние почти не пострадали... а жертвами гро­мил сделались мирные обыватели, торговцы, местные богачи-евреи, которые по своему классовому положению были скорее враждебны революционному движению, равно и та серая еврейская масса, которая вообще не имела никакого отношения к общерусской полити­ческой жизни»[47].

Однако целостной картины погромного движения составлено не будет при игнорировании важного фактора, оказавшегося за пределами рассмотрения историков прошло­го и настоящего. Имя ему сионизм. В конце XIX — начале XX вв. на российском политическом поле активно функциони­ровали сионистские партии, имевшие от 373 до 800 организаций[48]. Их роль в кровавых событиях октября 1905 г. до сих пор не изучена. Уже введенные в исторический оборот факты указывают на крайне непри­глядную роль членов движения, на словах декларировавших защиту еврейского населения, а на деле провоцировавших обе стороны. Исследователь С.А. Степанов привел два вида практиковавшихся ими приемов. Во-первых, настраивание русских традиционалистов против евреев. В Нежине Чер­ниговской губернии были задержаны Янкель Брук, Израиль Тарнопольский и Пинхус Кругерский, которые разбрасыва­ли воззвания на русском языке: «Народ! Спасайте Россию, себя, бейте жидов, а то они сделают вас своими рабами». Во-вторых, провоцирование евреев против традиционалистов. В Чернигове одновременно с антисемитскими листов­ками сионисты-социалисты распространяли воззвания на еврейском языке, призывавшие «израильтян» вооружаться[49]. После опубликования Манифеста 17 октября во многих горо­дах империи сионисты как по команде вышли на демонстра­ции под знаменами с надписями «Наша взяла!» и «Сион», как будто нарочно указывая погромщикам объект избиений.

Что подвигло сионистов делать еврейское население им­перии заложниками столь непростой ситуации? После выхо­да в 1896 г. книги Теодора Герцля «Еврейское государство» сионизм стал мощным фактором не только российской, но и международной жизни. Находившееся в стадии форми­рования движение нуждалось в мобилизации еврейского населения на достижение поставленной цели создания соб­ственного государства. Россия, где проживало более пяти млн евреев (около половины евреев всего мира), могла стать неисчерпаемым поставщиком поселенцев на «обетованную» землю. Как показывала историческая практика, наиболее эффективно задача национального сплочения решалась при создании образа коллективного врага. Распространение сио­низма сопровождалось насилиями адептов новой идеологии по отношению к своим единоплеменникам.

На возможную причастность сионистов к провоци­рованию погромов в октябре 1905 г. указывает то обстоя­тельство, что во многих городах империи (Ярославль, Тамбов, Тверь и др.) выстрелы в верноподданнические демонстрации и крестные ходы производились именно из домов, принад­лежавших евреям. На страницах своих печатных изданий черносотенцы активно отрабатывали версию, что погромы могли быть спровоцированы противоположной стороной, т.к. богатая прослойка еврейской общины оказалась «подготовленной» к нападению. Орган ЯО СРН, ком­ментируя ход процесса над погромщиками, в январе 1910 г. пи­сал: «… евреи ожидали, что дело может кончиться погромом; многие из них отпра­вили свои семьи вон из города, вывезли из лавок товары и издали любовались, как громят пустые лавки. Погром кончился, и тут ев­реи начали просить тысячи; просили тысячи даже и те, у кого кро­ме старого лапсердака и грязной ермолки ничего до погрома не было»[50]. Участник судебного процесса свидетель Трифонов сделал еще более жесткое заявление: «евреи мало пострадали от погромов, так как еврейское имущество было вывезено заранее, а толпа гро­мила пустые магазины. Евреи сами устроили ярославский погром, и после этого многие евреи, особенно Либкен разбогатели»[51]. Вер­сию о заранее вывезенном имуществе косвенно подтверждает и про­тивоположная сторона. Старый подпольщик-большевик социал-де­мократ Смирнов вспоминал, что крупные еврейские купцы и вра­чи практически не пострадали, т. к. «находились в Афанасьевском монастыре под защитой архиерея Сергия. Имущество их было сло­жено в кладовых монастыря»[52].

 В результате погромов наибольшие ди­виденды от трагедии получили именно сионистские органи­зации, использовавшие мощный общественный резонанс для собственной политической легализации, пропагандистской шумихи и финансового утверждения. Получивший распро­странение в сионистской литературе тезис об антисемитском характере погромов, тождественности погромщиков и членов правомонархических союзов, создававший в сознании еврейского населения ощущение постоянной угрозы, был максимально использован сионистской верхушкой для утверждения в ев­рейской среде. Остается только надеяться, что рано или позд­но появятся исследования, которые окончательно поставят точку над извечным русским вопросом «кто виноват» в обще­российской трагедии. Поэтому при комплексном исследовании погромного движения представляется необходимым включить в качестве объекта рассмотрения сионистский фактор в целях установления его роли и места в имевших место в октябре 1905 г. политических процессах.

Окончательная картина погромного движения может быть составлена при изучении каждого имевшего места погрома с последующим подведением итогов. В историографической части диссертации указывалось, что отечественными историками проделана значительная работа по выяснению движущих сил массовых беспорядков, социального состава погромщиков, причин и поводов к насилиям. В то же время некоторая часть регионов Центральной России, юго-западные, западные и другие губернии   остаются за рамками рассмотрения исследователей. За редким исключением[53] отсутствуют самостоятельные исследования с обобщением имеющихся на сегодняшний день результатов  погромного движения.

С учетом недостатка исследованных материалов антиреволюционных выступлений в октябре 1905 г. по регионам, а также имеющихся диаметрально противоположных подходов в оценке участия в них правомонархических организаций (от признания такового до полного отрицания),  одним из путей решения поставленной проблемы является определение приоритетов практической деятельности черносотенцев с соотнесением мирных и насильственных методов достижения поставленных целей. Иными словами, выяснение возлагавшейся на себя крайне правыми сверхзадачи (миссии) и инструментов ее решения позволит определить роль и место силовых средств в их арсенале. Безусловно, подобная постановка вопроса не даст окончательного и полного ответа на исследуемую проблему, но позволит несколько приблизить ее разрешение.

Анализ официальных документов и материалов периодической печати правомонархических организаций  показывает, что их практическая деятельность была направлена на решение  стержневой проблемы черносотенной идеологии — путям сохранения и возрождения русского народа, как носителя идей православия, самодержавия и народности. Основная болезнь русского народа, дальнейшее развитие которой  могло привести к катастрофическим для уклада  традиционного общества и самого существования Российской империи последствиям, диагностировалась крайне правыми как духовный и  идейный раскол общества. 

Исходя из поставленного диагноза именно решение «русского вопроса», связанного с преодолением мировоззренческого раскола и обеспечением приоритета базовых ценностей русского культурно-исторического сообщества, возвращением носителям традиционных устоев утраченных в ходе петровских реформ позиций в наиболее важных сферах социальной, политической и экономической жизни, являлось для черносотенцев первостепенным. В целях реализации поставленной задачи крайне правые предложили реализовать следующую систему мер: укрепление религиозно-нравственных устоев общества посредством восстановления первенства Русской Православной церкви, оздоровление элиты, возрождение русского патриотизма, усиление патерналистской роли государства, просвещение населения через национально ориентированное образование, борьба с пороками, в частности с пьянством и народным невежеством. 

Первый шаг в преодолении духовного раскола русского народа черносотенцы видели в консолидации наиболее активной части консервативных сил. Программа СМА прямо указывала: «Сила Родины кроется в братской поддержке русскими, всех сословий и состояний, друг друга, везде и всюду, как в духовном, так и в материальном отношениях»[54]. Руководящую роль по реализации данной задачи  правомонархисты отводили себе[55].

Следующий  шаг им виделся  в возрождении ориентированной на традиционные ценности управленческой, интеллектуальной и предпринимательской элиты русского общества, целенаправленное оздоровление которой создало бы условия для  прорыва России в XX в.

Обращаясь к более подробному рассмотрению предлагаемых крайне правыми мер, зафиксируем, что они не носили  погромно-террористического характера, а вписываясь в рамки законодательства России начала XX в. Рассмотрим их подробнее.

1. Создание национально-ориентированной управленческой элиты. Базовый подход черной сотни к данному вопросу состоял в решении проблемы человеческого фактора, а не сломе или «коренной перестройке» бюрократической системы. Поврежденность управленческой элиты могла быть преодолена наполнением властного аппарата носителями русских базовых ценностей или, по терминологии крайне правых, «патриотичным служилым людом». Иными словами, оздоровление чиновничьего сословия предлагалось проводить не через присущие либеральным государствам бесконечные реформирования, «оптимизации», министерские перетряски и прочие институональные изменения, а через улучшение «природы» бюрократа, т. е. замену управленцев-космополитов управленцами-патриотами. Здесь правомонархисты четко позиционировали себя сторонниками опоры на традицию, заранее пресекая присущий их политическим противникам соблазн решать любую государственную проблему посредством западных заимствований. Союз русского народа громогласно заявил о необходимости обращения к собственной истории в целях поиска в «ней более совершенных и самобытных форм управления государством, а не в чуждом нам, давно отжившем западном конституционализме, который многолетним опытом уже доказал свою полную непригодность»[56].

Проблему поврежденности властного аппарата предлагалось решить посредством, во-первых, проведения тщательной  чистки всех этажей правительственного здания[57], во-вторых, систематической подготовкой руководящих кадров и тщательным подбором правительственной «команды». Идеям либералов по формированию правительства из членов различных политических партий черносотенцы противопоставили концепцию властной команды, состоящей из лиц, объединенных единым мировоззрением. Это актуализировало проблему воспитания духовно развитой личности, подготовленной к служению Отечеству, а не партийным, финансовым, клановым и групповым интересам. Для претендующих на занятие должностей, определяющих движение государственного корабля, предлагалось установить так называемую нравственную профилактику, которая «помимо недопущения к нашему государственному трону людей с инородческими идеями, подобно евреям, полякам и армянам, еще преследовала бы цель и любви к русскому народу, его православной вере и преданности царю»[58].

На особом месте для правомонархистов стояла задача наполнения носителями консервативных взглядов Государственной Думы. Формат русского «парламента», его представительство и круг решаемых им вопросов четко определялся в программе Союза Михаила Архангела: «Государственная дума как собрание лучших выборных людей от государства Российского должна быть носительницею чисто русских идеалов...»[59]. Из указания Николая II Думе быть «русской по духу» вытекал тезис о приоритете решения именно «русского вопроса», связанного с преодолением последствий петровских реформ и возвращением страны на самобытный путь развития.

2. Создание национально ориентированной интеллигенции.  Цель создания национальной интеллигенции была заявлена в датированном ноябрем 1905 г. обращении Союза русских людей: «В глубоком убеждении, что главная причина современной смуты коренится в полной оторванности от родной почвы наших так называемых образованных классов, СРЛ ставит своей конечной целью: образование истинно русской интеллигенции, то есть людей просвещенных, сознательно проникнутых теми чувствами, чаяниями и стремлениями, которые свято бережет в тайниках души своей православный народ русский и которые делают порою из безграмотного крестьянина-простеца — богатыря-подвижника»[60]. Жестко критикуя интеллигенцию за отход от духовных ценностей своего народа и идейную зависимость от Запада, черносотенцы не теряли надежды на возвращение образованных слоев в национальное лоно. Состоявшийся в 1909 г. Монархический съезд в Москве заявлял о необходимости ликвидации «той пропасти, которая, образовавшись со времен Петра Великого, разделила русский народ на две неравные части», и выражал надежду, что «лица, образованные и одинаково с правыми партиями мыслящие по вопросам об основных государственных началах жизни, в самом скором времени подойдут ближе к народу и открыто  пойдут с ним, ибо благо этого народа и Русского государства для них также дорого»[61]. По существу, черносотенцы попытались решить глобальную задачу воссоздания национальной интеллектуальной и управленческой элиты, поставленную еще в конце XIX в. теоретиком русского монархизма Л.А. Тихомировым[62].

3.Создание национально ориентированного предпринимательского слоя. Серьезное внимание в идеологической и практической работе правомонархистов было уделено и экономической сфере, где ими диагностировался недуг так называемого инородческого засилья, связанный с оттеснением титульной нации из области управления народным хозяйством в плоскость зависимого труда. С точки зрения консервативной, а не националистической сущности черносотенной идеологии, проблема защиты православного населения от «иноверных эксплуататоров» могла быть решена лишь формированием национально ориентированного предпринимательского слоя, который будет ограничен морально-нравственными рамками при эксплуатации единых по вере и крови наемных рабочих[63].

В первую очередь планировалось вернуть в православные руки финансово-кредитную сферу[64]. «Сила патриотических организаций и рост их с момента подавления революционного террора и естественного понижения чувства оскорбленного национального достоинства обеспечиваются проведением в жизнь для блага их сочленов таких экономических мероприятий, которые могли бы оградить русского человека от еврея-ростовщика…», — указывалось в вышедшем в марте 1908 г. обращении Главной палаты СМА[65]. Принятие отвечающего национальным интересам  финансового законодательства должно было ограничить права еврейских и иностранных банков на пользование кредитом в Государственном банке, деятельность которого планировалось переориентировать на поддержку русской промышленности, торговли и сельского хозяйства[66]. Состоявшийся в Москве в 1909 г. Съезд русских людей призвал правительство не оказывать из государственных средств поддержки (в виде ссуд и дешевого кредита) еврейским и польским кредитным учреждениям, создававшим условия для «экономического закабаления русского населения»[67]. Черносотенцами предпринимались и практические шаги по развитию финансовых учреждений (товариществ взаимного кредита, обществ потребителей, ссудо-сберегательных касс и т. п.), которые, по их мнению, должны были защитить мелкого производителя от произвола еврейских банков[68].

Таким образом, общий анализ приоритетных задач правомонархических организаций, связанный с решением основной  проблемы черносотенной идеологии - «русского вопроса»,  показывает, что, несмотря на декларировавшиеся цели обеспечения преимуществ  базовых ценностей русского культурно-исторического сообщества и  преодоления «инородческого» влияния, избранные для их реализации средства носили сравнительно законный характер и не предполагали обращения к погромно-террористической деятельности.  Укрепление религиозно-нравственного состояния общества посредством утверждения православных ценностей, возрождение русского патриотизма, усиление патерналистской роли государства, просвещение народа через национально ориентированное образование хотя и задевали интересы проживавших  в Российской империи национальных меньшинств, но не предполагали их насаждения насильственными методами, тем более путем физического уничтожения недовольных.

Обращение внимания исследователей в ходе изучения практической деятельности правомонархических организаций на национальный вопрос и недостаточное внимание к краеугольной тематике их идеологии – «русскому вопросу» неизбежно приводило к рассмотрению сюжетов, связанных с погромами еврейского населения традиционалистски настроенными лицами в октябре 1905 г. и тесной увязке их с черносотенными союзами[69]. 

Национальная проблематика действительно занимала значительное место в программах крайне правых организаций. Однако отдавать ей преимущественное значение в их системе практических шагов по преобразованию России на «исконно-русских» началах представляется некоторым преувеличением. Национальный вопрос играл второстепенную роль как один из элементов решения главного приоритета – «русского вопроса».  К сожалению, и в  настоящее время ощущается недостаток  специальных исследований, посвященных взглядам монархистов по «русской»  проблематике. Однако уже затронутые в исторической литературе вопросы, связанные  с этой темой свидетельствуют, что погромно-террористическая деятельность крайне правых союзов не являлась основным  инструментом реализации их программных установок.

Также следует отметить, что обращение правомонархистов к террористическим действиям в большинстве своем происходило как ответная реакция на массовые революционные проявления, угрожавшие основам государственного строя. Даже вполне укоренившееся в отечественной историографии мнение о причастности СРН  к убийствам  М.Я. Герценштейна, Г.Б. Иолосса и А.Л. Караваева ставится в современных исследованиях  под сомнение. В частности, проведенный Ю.И. Кирьяновым анализ не позволяет с уверенностью утверждать об организации руководством СРН убийств указанных  лиц в связи с выявлением  новых фигурантов из числа заказчиков, не имевших отношения к крайне правым[70].

Анализ исторических источников и практической деятельности правомонархических союзов показывает, что погромы и террористические акты не рассматривались ими как самоцель, что, с другой стороны, не исключало возможности их использования в случае нового революционного взрыва. В целом, следует констатировать, что на сегодняшний день полной ясности в проблеме правомонархического террора не наблюдается, поэтому данный вопрос требует дальнейшего всестороннего и  тщательного научного изучения.

Библиографические ссылки: