Слава
В декабре и январе у сербов - сезон слав. «Крстна слава» - обычай чисто сербский, это прославление домашнего святого, покровителя рода. Дни самых почитаемых сербами святых - Саввы, Стефана, Николая Мирликийского - приходятся на этот период. Так что в декабре-январе серб только и делает, что перемещается из одного дома в другой - со славы на славу. Не прийти в гости в этот день - смертная обида для хозяина. Это главный день в году, заменяющий собой дни рождения и именины, тем более что имена у сербов, по большей части, языческие, и именин у них быть не может.
Безрелигиозные публицисты или историки, каковых в Сербии осталось чрезвычайно мало, отваживаются писать, что и слава - языческий праздник во славу бога-покровителя рода, - впоследствии род лишь заменил бога на святого. Так и есть, - а люди, славящие одного святого, - дальние родственники.
Слава длится три дня, - и много-много веков, - отменить праздник не может даже смерть хозяина дома. Эстафету принимает старший сын, у которого собирается вся «породица». Праздновать славу у себя дома могут только женатые члены семьи, - неженатые приходят к тем, у кого есть семьи. И, хотя неженатых мужчин в Сербии немало, - о причинах чего будет сказано ниже, - отсутствие семьи для серба - состояние тягостное. Выражение «угасиму се свеча», т.е. потухла славская свеча, - самое горькое для него: у человека нет сыновей, которые бы могли продолжать славить родового «свети».
Сегодня мы с Драганом идем на славу к его другу - Зорану Туцаковичу, правнику (юристу), работнику мэрии и автору книги афоризмов.
Хозяин поднял славу рано утром, в церкви. Отнес в храм свежеиспеченный славски колач, принес славску свечу. Затеплил ее перед образом святого со своими домочадцами - эта часть обряда остается интимной.
Запах ладана мешается с табачным дымом: к двум часам в доме полно гостей.
- Сречна слава! - поздравляем мы хозяина, вышедшего нам навстречу, что значит «счастливой вам славы!»
Высоченный, с мягким интеллигентным лицом, - что, кстати сказать, здесь редко встречается, - Зоран усаживает нас за огромный стол. Подает нам на подносе воду и варенье из айвы с грецкими орехами - сначала Драгану, - он чеовек, то есть мужчина, - потом мне. Это называется «послужить сладко» - знак гостеприимства. Мы пробуем варенье и делаем символический глоток из стакана. Затем он наливает нам ракию и вино, накладывает еду.
Перво-наперво кладет кусок славского колача, - символа славы, - или честницы, как его здесь еще называют, от слова честь - часть. В этом ритуале отражены славянские представления о хлебе, как об образе общей доли, счастья всего сербства, из которого тебе выделяется одна - твоя - часть. Плохая или хорошая - это уж зависит от Макоши, славянской Парки, прядущей нить судьбы, или - позже - от Бога-Христа, который вручает тебе твой личный крест - «Бог сречу дели». На свою честь-часть не пеняют: это уж как с калачом: кому подгорелый кусок достался, кому мягкий.
Мы вкушаем доставшуюся нам часть калача, а хозяин славы тем временем стоит за нашими спинами. Сесть сегодня он права не имеет - должен служить. Все пять часов, что мы сидели у него, Зоран неустанно всматривался своими близорукими глазами - нет ли перед кем опустевшей тарелки или бокала. Курят в Сербии, наверно, еще больше, чем в Китае, так что через два часа за облаком синего дыма не разглядеть лица собеседника. Но едва ты затушил окурок - Зоран тут же испуганно хватает твою пепельницу и бежит с ней к печке - вытряхивать, после чего опять ставит ее перед тобой - изволите! - пожалуйста.
Одна я зову хозяина по имени: в Сербии в основном пользуются прозвищами, как в деревне. Прозвища образуются путем укорачивания фамилии или слияния имени и фамилии. Например, Зорана Туцаковича зовут Тузор. Бывает так, что человек даже не знает имени своего приятеля.
- Вот Будо, - Драган показывает на сидящего напротив парня с кудрявыми торчащими во все стороны волосами. - У него своя книжная лавка в Белграде, он продает мои книги.
- А зовут-то его как? - спрашиваю я шепотом.
- Милан, кажется. Или Милорад... Фамилия - Будован.
Имена с корнем «мило» в Сербии исчисляются десятками - Мила, Миланко, Милица, Миладин, Милко, Милан, Милена, Милован, Милодар, Милолюб, Милодраг, Миломир, Милослав, Милош... Кажется, тут все друг другу милы. Иностранных имен вообще нет, - изредка встречаются лишь греческие.
На самом деле Сербия - большая деревня, и соседи лишь окликают друг друга через забор. «Эй, Мило! - Что кажешь, Бунар?» Если поднатужиться всем вместе, клич долетит и до Гааги - «Эй, Слобо, како ты? Эй, Радо! Здраво, Воя!» И Слободан Милошевич, и Воислав Шешель, и Радован Караджич, где бы они ни были, - не дальше соседа, что чинит общий с тобой плетень, потому что они свои. В одном из интервью Кустурица вспоминал, что, когда его бабушка ходила на рынок за много верст, всякий встречающий окликал ее: здорово, соседка!.. А вот Тадича, нынешнего прозападного президента, зовут только по имени и фамилии, потому что он - чужой. Если серб называет кого-то по имени - варианта два: это выражение особенного пиитета, когда человек не позволяет себе нарушить дистанцию, - или крайнего презрения.
За славским столом сидят: бывший директор Культурного центра и автор двадцати книг Димитрий Йованович, - его называют по имени, и это первый вариант, - мой приятель Бунар - Бунарджич, беженец из Краины Боя - Петар Боянович, безработный прораб Кола - Душан Коланович и художник Миланко Каличанин.
Из всех перечисленных работу имеет только Каличанин, он известный на всю Сербию карикатурист, удостоенный разных премий. Но разговоров о работе нет даже и близко. Спор глубоко философский: кто лучше - Есенин или Маяковский? Есенин в Сербии - национальный поэт, его портреты есть в каждом доме, и некоторые простодушные люди уверены, что он сербского происхождения. Довод прост: по-сербски - осень - есень. Первым делом в доме Драгана я заметила какие-то выцветшие строки в рамке, рамка стояла в серванте рядом с семейными портретами и бокалами. «Цитата из Есенина, - ответил Драган, - мама, пока жива была, всегда читала его, - хотя не закончила даже восьмилетки и была простой уборщицей». И вот при такой-то всенародной любви Димитрий возглашает:
- Нет, Есенин даже близко не стоял рядом с Маяковским!
Присутствующие не согласны, но не могут открыто негодовать в его присутствии, - Йованович - главная культурная фигура в городе, курнос, лыс, бородат, похож на Сократа и в прошлом был лучшим преподавателем марксизма. Когда он поднимает палец вверх, желая сказать что-то значительное, все замирают. Ему прощают все - даже и то, что он - настоящий еретик, потому что ставит Маяковского выше Есенина.
Дебаты по этому вопросу длятся уже полчаса, и лишь языковой барьер изредка вырывает меня из навязчивого дежавю: мне все время мнится, что мне десять лет, а за окном кухни - Москва и 85-й. Речи медлительны и затейливы, тарелки полны, а гости вальяжны и полны презрения к бытовой стороне жизни. Кто бы мог подумать, что у всех присутствующих, окромя карикатуриста, нет в кармане даже сотни динар, чтобы доехать обратно домой на автобусе? Ничего, друзья вызовут такси и заплатят.
Отсутствие работы!.. Разве такая мелочь может нарушить праздник и вообще помешать жить, рассуждать и есть с таким вкусом, с каким это умеют делать только на Балканах?! Никак не пойму - как это Караджич в свое время мог сморозить такое: «Сербы в состоянии вообще ничего не есть, но без своего государства обойтись не могут»! Скорее так - сербы не могут жить без своего государства так же, как они не могут обойтись без запеченного поросенка, айвара и ракии! А еще без предева - ассорти из копченостей и колбас, сармы и тушеной квашеной капусты с мясом!
Сливовица, дунья и лоза льются в рюмки, похожие на лабораторные колбы, а музыка, как две капли воды повторяющая турецкую, льется из динамиков. И даже если Америка сегодня опять станет бомбить Сербию - это не повод выходить из-за стола. В XX веке Сербия потеряла 60 процентов населения - оставшиеся сорок стараются пить, плясать и любить за них. Все это напомнило мне читанное некогда о взятии Константинополя: когда турки лезли на стены города, в императорском дворце шли неспешные беседы о том, имеют ли ангелы пол.
- Бизантинцы, - как будто подслушав мои мысли, говорит Драган, - хорваты обзывают нас «бизантинцами». Это у них самое страшное ругательство. Значит варвары, азиаты. <...>
Подобный статуе Боя при этих словах вздрагивает. Он - беженец из Сербской Краины, что в Хорватии.
Я попросила его снять серую вязаную шапку, чтобы сликать-сфотографировать, но он молча покачал головой. Боя дал обет не стричься, пока не будет восстановлена Сербская Краина, и он не переступит порог своего дома. Он не стрижется с 98-го года, и, судя по всему, ему придется умирать в своей шапке.
Драган рассказывает, как побывал в Санджаке - одном из анклавов Сербии, которому в скором времени, судя по всему, придется стать новым Косово.
- Спрашиваю у старухи, как пройти. А она мне: прямо и направо, сынок. Ну и как там у вас жизнь, в Сербии?
Драган делает паузу.
- Как вам такое??? Это у меня спрашивает жительница Сербии! Пусть и мусульманского вероисповедания! Как у вас там - в Сербии?!
- Она сербка? - переспрашиваю я.
- Нет, она не сербка. Она мусульманка.
- Албанка?
- Да какая албанка, <...>! - раздражается Драган. - Просто муслиманка. Да, этнически она сербка, но мы считаем сербами только православных. Для нас национальность - это религия. Боснийцы ведь тоже по крови сербы, но это наименование народа появилось недавно. До 95-го года, до Дейтонского соглашения, они назывались просто - муслимане. ...Так вот, я удивился, - он продолжает свой рассказ про старую мусульманку. - Бабка эта смутилась и захотела сделать мне комплимент. Мой внук, говорит, играет в баскетбол. И он иногда даже болеет за Сербию - а не за Турцию! Представляете, не за Турцию!...Между прочим, Санджак - это Рашка, сердце сербского средневекового государства! Государства Неманичей, наших первых королей! Государство Стефана Первовенчаного и царя Душана, создавшего сербо-греческое царство!
Разговор неизбежно скатывается к Воеводине, другой проблемной области Сербии, которая уже приняла собственный Статут - Основной закон, что-то вроде Конституции. По этому закону Воеводина имеет право организовать собственные представительства в зарубежных странах и международных организациях, создать свою Академию наук и Центробанк. Это настоящая катастрофа для маленькой Сербии, тем более что именно там сосредоточена большая часть промышленности и плодородных земель. Остальная часть Сербии - по преимуществу горы.
- Документ передали в Скупщину, - взволнованно говорит Будо, владелец книжной лавки, - и из 155 поправок депутатами была принята лишь одна - так что отвал Воеводины - только вопрос времени. Парламентское большинство запустило машину голосования! А парламентское большинство - это Демократическая партия.
В синем от табачного дыма воздухе плавают длинные замысловатые матьки в адрес Тадича.
- Много псуете, - замечаю я, - мешая сербские слова с русскими. - Могли хоть бы употреблять эвфемизмы, господа литераторы.
Сократоподобный Димитрий многозначительно поднимает палец вверх - и все затихают.
- Добре, - произносит он, - давайте теперь так выражаться: а ну вас в Тадича! Или: иди на Тадича!
В дальнем углу комнаты кто-то шепчет молитву. Наверно, просит оберечь Сербию.
Здесь всегда так: то молятся, то псуют - матерятся. А чаще всего и то, и другое одновременно.
- Старец Паисий говорил, - произносит сидящий в углу комнаты беженец из Боснии Попович, - европейцы в пользу турок создали мусульманские независимые государства - Боснию, Герцеговину. Но в будущем они же разделят и саму Турцию: восстанут курды и армяне, и Европа потребует признания их независимости. Еще Паисий предрекал, что Константинополь снова станет центром христианской империи. И мы доживем до этого.
Интеллигентный Зоран, заметив мою усталость от чужой речи, десантирует ко мне свою мать, старушку с палочкой, проработавшую сорок лет учительницей русского в школе.
- Как тебя зовут? - спрашивает она, старательно выговаривая буквы.
- Маша.
- А как твоя фамилия?
- Ряховская.
Подавляю рефлекторное желание вскочить из-за стола, как из-за парты, и вытянуться по струнке.
- А как зовут твоего отца?
- Борис Петрович.
Учительница испуганно замирает. Больше ничего из русского языка она вспомнить не может. Русский в Сербии почти не знают. Учившие его сербы часто не помнят, как поздороваться.
Интернациональный язык - музыка - спасает меня.
- Та-амо дале-еко, дале-еко од мора-а... та-амо е село мойе... таа-амо е с-р-р-би-я... - старательно вывожу я. - Та-амо где тиха путу-уе Мора-ава, тамо ми икона о-оста, и мойа крстна сла-ава...
- Когда я пел эту песню в детстве, - перебивает меня Драган, - отец ругался. Нельзя петь: «тамо йе српский войсци йедини био пут» - братья-хорваты обидятся. Пой «тамо йе наше войсци йедини био пут». Я удивлялся: но ведь хорваты не воевали с нами? Они воевали против нас! Отец сердился: пой так, как я сказал, и не рассуждай. Правда, дед очень переживал, что его дочь, моя тетка, вышла замуж за хорвата. Он ведь воевал с усташами...
- У меня в Сараево осталась сестра, - печально произносит Попович. - Она замужем за боснийцем. Говорит, на улицах женщинам обязательно носить фераджу. Очень много выходцев из Ирака и Ирана, саудитов. А ведь было время, когда я ходил ужинать к соседям - боснийцы лучше всех в Югославии готовили свинину...
Но и теперь Попович живет неплохо: устроился работать на почту. Это здесь считается завидной работой. Многие дерутся за нее. Рядом с ним сидит его сотрудница, бывшая певица местного театра по имени Майя, - она приложила немало усилий, чтобы получить место в отделе посылок.
Гости разошлись. Осталась только я, Драган, карикатурист Миланко и марксист- философ Димитрий. Это ближний круг - и хозяин, наконец, позволяет себе сесть и похлебать чорбы.
Зоран - единственный интеллигент в округе. Он не матерится, подает дамам пальто, разыскивает новые статьи Александра Гениса в Сети и интересно мыслит:
- В примере с Воеводиной, как в зеркале, отразилось нынешнее самоотрицание сербов. Там же 75 процентов сербов - а они хотят выйти из состава Сербии! Европа сказала: сербы - варвары, значит, мы - не сербы!
...Пророчества, сожаления о прошлом величии, обида на неблагодарные республики, разговоры об экспорте жесткого ислама на некогда спокойных территориях и о низкой самооценке народа... Все это так знакомо. Бизантинство.
По-моему, я дома, - чувствую я, выползая из гостей, нагруженная мешками с айваром, свиным печеньем и соленьями.
Божич
Рано утром является Коланович - Кола. Здесь не принято предупреждать о визитах и тем более говорить, что тебе сейчас некогда. Гости уходят тогда, когда сочтут нужным.
Кола неумолимым жестом ставит на стол две бутылки вина.
- Сречни бадни дан! - что значит «счастливого бадного дня».
Бывший электрик Кола был уволен из-за болезни, - у него тяжелая форма панкреатита. От того же умерла его мать. Ему категорически нельзя пить - но он уже с утра раскачивается, как еврей на молитве. Его голубые глаза совсем розовые.
- Мне нельзя пить - но я пью из ината! - с гордостью произносит он, красуясь перед иностранкой.
Он может и пить, и есть, пока его поджелудочная терпит это, - а уж его родственник и подавно будет терпеть. Родственник живет в Бельгии и регулярно присылает Кола содержание. Это настолько далекий родственник, что Кола даже не может объяснить, кем он ему приходится. И это при том, что каждый здесь знает своих родных до двадцатого колена.
Но разве серб может оставить троюродного брата своей снохи в беде??? Разве можно позволить, чтоб ему нечего было есть - а главное - пить?
- ... и когда помочь нечу добыть ни от бра-а-ата, - напевает Кола уже знакомую мне песню Алисы, раздирая душу совершенно невозможной для серба ситуацией, когда «нет помощи и от брата», - я пева из ина-а-ата!
Одновременно он вынимает из-за пазухи пистолет.
- Идем за бадняком, - объясняет мне Драган, - ветками дуба. Сегодня Бадни дан, завтра - Божич. По-вашему - Рождество. И хотя наши слова обычно древнее ваших, - тут исключение. Рождество у нас слово устаревшее.
На улице плюс девятнадцать. Мы идем по залитой летним солнцем улице в январе, в одних рубашках, и вливаем в себя винтом красное вино из бутылки. На деревьях распустились почки. Трава зеленая, по дороге я срываю маленький цветочек с белыми лепестками. Хризантема? Ромашка? Январь. Рождество.
Мы идем в лес за дубовыми ветками, бадняком, которыми сербы украшают дом на Божич вместо елки. Идем на звук выстрелов. В лесу уже палят из пистолетов и пьют.
Драган размахивает огромным топором. Кола стреляет из пистолета.
Мне страшновато входить в лес, где под каждым кустом сидит мужик с пистолетом и бутылкой. Я прихлебываю вино, как неприличная женщина - в Сербии бабы не пьют, по крайней мере, в присутствии мужчин. Зато курят даже в роддомах.
- Не бойся, - успокаивает меня Драган, - у нас давно существует этот обычай, народ умеет обращаться с оружием, и люди гибнут редко. Хотя, конечно, правительство с этим борется. Развернуло целую кампанию против стрельбы. Но это бесполезно. Пару лет назад пьяные гости на свадьбе сбили самолет ВВС Сербии. Американцам не удалось - а сваты сбили! У нас даже есть пословица - напились, как сербские сваты. Као српски сватови. Самолет загорелся и врезался в ЛЭП. Пилоты остались живы - они же сербы, - смеется Драган, - самолет крошечный, Utva-75.
Успокоил так успокоил!.. Взбираемся на холм. Допиваем бутылку и любуемся на лежащий внизу пригород Кралево. Над красными черепичными крышами вьются дымки от печей, люди прогревают дома - в домах холоднее, чем на улице. Возле стоящих на окраине домов - стожки, кое-где белеют овцы. Пахнет навозом и костром. Я прячусь за дуб, - справа и слева слышатся выстрелы.
Вино допили, повернули домой, когда Кола и Драган вдруг вспоминают, что надо бы нарубить бадняка.
- Начнется Третья мировая, - радостно провозглашает Кола, - когда на Божич так тепло, это к войне! Нострадамус предсказывал Третью мировую.
Сербы так привыкли к войне - что жить без войны им странно. К тому же если война - можно ничего не делать, только страдать. Как в анекдоте: падает самолет. Японец: что делать? Серб: да ну вас, японцев, вечно вы хотите что-то делать.
Вечером мы идем на службу. Церкви в городе всего две. Вообще, церквей в Сербии очень мало. Большинство сожжено турками.
Вдоль улиц - пучки коричневого бадняка, - заработок для многочисленных безработных.
Выходим на звуки музыки. На церковной паперти - настоящий балканский оркестр - с трубами, скрипкой и гармошкой. За оградой храма - неистовая дискотека. Кто не пляшет - пьет и ест. Город приготовил для своих граждан бутерброды с тунцом и наварил шумадийского чая - горячей ракии, разбавленной водой. Чай здесь не пьют, а ракию пьют как чай. За длинными столами стоят люди. Фуршет.
Выпившие прыгают на земле, покрытой пластиковыми стаканчиками, - стаканчики с хрустом лопаются под ногами.
- Эта композиция Бреговича называется «Калашников», - поясняет Драган.
Сербство гуляет. Здесь есть огромная потребность разделить праздник с соплеменниками, - а не жрать оливье у телевизора, сидя в своей квартире, как у нас.
В центре просторного церковного двора - костер. Из него торчат дубовые стволы. Старики, дети и молодежь вращают их и произносят пожелания счастья в будущем году. Главное - потрясти здоровенными поленьями так, чтобы в ночное небо поднялся целый вихрь оранжевых искр. Это - залог исполнения желаний.
За церковными дверями - надрываются певчие. Но что они могут сделать, если снаружи широко гуляет сербство? Если трубачи трубят так, что покрытая железом церковная крыша звенит? Если пиликанье - да, именно пиликанье гармошки, - тут инструменты звучат не так, как у нас, - если пиликанье гармошки заставляет тебя подпрыгивать на метр? Если ракия обожгла сосуды и дошла до сердца, которое сжимается в ритме музыки?
Кола танцует коло. Даже не знаю, как он справляется со своими конечностями. Я тоже становлюсь в круг и повторяю за ним простые танцевальные движения. Огромный хоровод змеится вокруг костра, ноги автоматически повторяют одни и те же ритмические движения, и скоро я чувствую, что начинаю впадать в транс, как дервиш.
- Майка Русья! -
выкрикивают навстречу мне танцующие, что значит
«Россия - мать!»
Поняли, что я русская.
- Доста, - говорит Драган и выдергивает меня из круга, - хватит. Я однажды на свадьбе танцевал коло три часа, остановиться трудно. Бывает, у нас танцуют коло несколько сотен человек.
- Руси и србы брача заувек! - кричат стройные высокие парни из хоровода и тащат меня назад.
- Айдэ, рускиня!
- Живела Русия!
- Живела Србия! - восклицаю я в ответ.
Мнится, что хоровод бесконечен и уходит за пределы церковной ограды, за пределы улицы, за пределы города...
Мальчишки размахивают бело-красно-синим флагом. Постойте, что делает тут наш флаг? И наш герб? А, это сербский! Как же они похожи!
- Коло - древнейшее индоевропейское название Солнца, - рассказывает Драган, когда я, наконец, вырываюсь из круга, - вот мы с тобой были на Бородинском поле - там рядом Колоцкий монастырь и река Колоча, на берегу которой мы познакомились. Эти слова...
- Однокоренные, - подсказываю я.
- Да. Все круглое - произошло от слова «коло». Колодец, кольцо, колач, - у нас он пишется через «о», - колесо, кольчуга. Немецкий Кельн в древности назывался «Колин»: там жили балтийские славяне, уничтоженные потом в ходе германской экспансии - Drang nach Osten.
Драган скатывается к своей любимой теме: как все произошли от сербов. Спохватывается - ну, то есть не от сербов - а от нас, славян, которые назывались тогда сербами. Дескать, сербы упоминаются еще у Плиния Старшего и у Птолемея в его «Географии».
- Ацтеки считали себя
этническими приемниками племени колуа, так их называл в своих посланиях
испанскому королю Кортес, - взахлеб рассказывает
Драган. - В Андах есть мегалитический храмовый комплекс Тиануако, посвященный
богу Солнца. Он был построен еще до инков. И индейцы аймара - исконные стражи
Вечного города Солнца раньше назывались колья. А их обширная страна,
охватывающая ныне территорию Боливии, Северного Чили и части Аргентины,
именовалась в старину Кольяо, со столицей Хатунколья...
Тема так увлекла нас, что мы обнаружили себя на совершенно пустом и грязном церковном дворе, засыпанном окурками, стаканчиками и недоеденными бутербродами. Все разошлись. Кола сел в машину и уехал. Здесь за руль садятся пьяные. Не так давно стали заставлять пристегиваться - так сербы негодуют, что за произвол, пошли вы на фиг, <...>! Идем пешком на другой край города. Автобусы не ходят. Забастовка.
Из домов несутся потоки неистовых звуков. Здесь нет никакой музыки, кроме национальной, сербской <...>. На эстраде исполняется только национальная музыка, по радио слышишь только ее, и на праздниках лишь она. И, обожая балканскую музыку много лет, я к концу путешествия объелась ею так, что и по сей день не могу ее слушать.
- Христос се роди! - кричит нам двухметровый богатырь с той стороны улицы.
- Воистину се роди! - орем мы.
Публикуется с незначительными сокращениями
Окончание следует
Первые опубликовано в журнале: «Дружба Народов», №10, 201
