Архимандрит Макарий (Веретенников), Троице-Сергиева Лавра
Прошли долгие годы со дня блаженной кончины митрополита Иосифа, и многие впечатления от общения с ним потускнели. Но осталось главное - светлая память об этом человеке, иерархе, святителе, подвижнике благочестия, который служил в Казахстанской епархии.
Впервые я увидел митрополита Иосифа в 1960-е годы, когда он, будучи правящим архиереем, приезжал в город Караганду, где я жил со своими родителями. Владыка служил и проповедовал в двух карагандинских храмах: Богородице-Рождественском в Большой Михайловке и Архангела Михаила в Пришахтинске. Останавливался Владыка всегда в Большой Михайловке, в храме Рождества Пресвятой Богородицы. И это вполне понятно, потому что церковь эта создана трудами, молитвами, подвигами преподобного Севастиана, старца Карагандинского. В те годы я был подростком, но запомнил молитвенные, благоговейные богослужения Владыки и своеобразные его проповеди.
Вспоминается, один эпизод. Начало Литургии, духовенством вышло на встречу Архиерея. Когда владыка Иосиф зашел в храм, его облачают в архиерейскую мантию, он идет к амвону, Владыку поддерживает старец архимандрит Севастиан. И шествуя к амвону, Владыка говорит: «Отец архимандрит меня ведет!» - с ударением на букву «а».
Владыка Иосиф общался не только с отцом Севастианом. В Караганде при Богородице-Рождественском храме было много монашествующих - матушек, которые до революции подвизались в различных российских монастырях, а затем, в смутное время их раскидало по всей стране. Все они, как и отец Севастиан, прошли через лагеря, и теперь жили при церкви под его духовным руководством. Среди матушек особо выделялись своими благодатными дарованиями две подвижны нашего времени - схимонахиня Анастасия (Шевеленко) и монахиня Агния (Стародубцева).
Мать Агния была иконописицей, она украсила своими иконами Карагандинские храмы. Этому мастерству мать Агния училась в Тамбовском Сухотинском монастыре, где несла послушание в иконописной мастерской. Владыка Иосиф, бывая в Караганде, старался посещать мать Агнию. Она уже с трудом передвигалась и не могла приходить в храм на службы, поэтому Владыка сам навещал ее. Мать Агния написала для него несколько икон, в частности, икону великомученика Иакова Персиянина. У владыки Иосифа была частица его мощей, а в 1942-м году, будучи в Азове, он составил акафист святому Иакову Персиянину. Общался Владыка и с матушкой Анастасией, которая несла подвиг юродства. В последнее посещение Караганды митрополитом Иосифом летом 1975 года, мать Анастасия сказала ему на прощание: «Владыка, больше не увидимся». Эти слова оказались пророческими - митрополит Иосиф вскоре скончался, так больше не побывав в Караганде.
Владыка Иосиф отличался жертвенной любовью к людям. Очень трогательно он относился к детям, к молодежи. Для детей, которые жили рядом с архиерейским домом, каждое утро он оставлял на заборе небольшой пакетик с конфетами. Сам митрополит Иосиф, вспоминая о своем детстве, говорил, что когда мальчиком он ходил в Могилевский Кафедральный собор и, как все дети, стоял впереди у амвона, Архиерей Могилевский ни разу не обратил на него внимания, не обласкал, не сказал приветливого слова. Поэтому, будучи уже иерархом и пройдя через различные испытания, Владыка старался выражать любовь к детям и к молодежи. Особую заботу проявлял к студентам Духовной Семинарии, всячески их поддерживал.
За каждым богослужением митрополит Иосиф старался проповедовать, его проповеди отличались особой живостью. Он желал донести до слушающих, прежде всего, смысл Евангельского повествования, которое читалось за Литургией, раскрыть его содержание более широко, более картинно. Его проповеди во множестве посвящались и святым угодникам Божиим. Традиционная проповедь митрополита Иосифа - перед Рождеством Христовым, в неделю святых праотцев - это был день его Ангела. В монашеском постриге он был назван в честь праведного Иосифа Прекрасного, и именинные проповеди посвящались в целом всем праотцам, но, прежде всего, святому праведному Иосифу. В этих проповедях, конечно, был элемент автобиографичности, потому что владыка Арсений, в свое время, постригая в мантию послушника Ивана Чернова, сказал ему: «Как праведный Иосиф кормил весь народ израильский, так и ты должен всех кормить». И этот завет духовного отца владыка Иосиф пронес через всю жизнь. Он старался всех кормить, всем служить, он «сделался всем для всех».[1] Будучи уже митрополитом и человеком преклонного возраста, он мог во время трапезы подняться, кому-то что-то подать, положить, налить и при этом всякий раз приговаривал, чтобы никто не смущался: «Я - Авраам, а вы - Ангелы! Я выражаю вам свое гостеприимство».
Если говорить о митрополите Иосифе, как о юродивом, то надо сказать, что, прежде всего, это был иерарх, святитель, подвижник. А юродство проявлялось в личном общении, хотя я бы не сказал, что оно выражалось очень ярко.
Митрополит Иосиф производил впечатление очень жизнерадостного человека, хотя прошел через все возможные жизненные испытания. Я помню его слова: «Четверть века за колючей проволокой». После его кончины мне приходилось встречаться с некоторыми из тех людей, которые были вместе с Владыкой «за колючей проволокой», и они отзывались о нем с большой теплотой.
Вспоминая лагеря, митрополит Иосиф говорил, что это было, конечно, тяжелое время. Он много голодал, умирал от жажды, чудесным образом избежал расстрела. Только по милости Божией Владыка остался жив. В годы войны он служил в неимоверно сложных условиях на оккупационной территории, и был нехорош немцам, потому что за богослужением поминал митрополита Сергия. Потом он оказался нехорош и нашим властям, Владыку обвиняли в том, что он якобы является немецким шпионом и снова отправили в лагеря. Но, при всех испытаниях он сохранял живую веру. Эта вера укрепляла его на жизненном пути, согревала, а он согревал ею всех, с кем соприкасался в этой жизни. Многие люди, потеряв веру или вовсе не имея ее, попав в лагеря, оттуда не вышли. Но, несомненно, именно глубокая вера была тем стержнем, благодаря которому митрополит Иосиф в суровых лагерных условиях сохранил не только жизнь, но сохранил присутствие духа. И когда он вышел, то оказался закаленным, как драгоценный металл, от которого отошли все шлаки.
О лагерях Владыка вспоминал иногда даже с юмором. Однажды, рассказывая о том, как монахи любят чай, он привел в пример один из эпизодов лагерной жизни. Это была его послевоенная отсидка в Казахстане, в Актасском лагере. Вместе с другими заключенными Владыка работал на строительстве кирпичного завода, и однажды во время обеденного перерыва он побежал с чайником за водой. На этом объекте была глубокая яма, сверху покрытая решеткой. И владыка Иосиф, не заметив яму, сквозь решетку провалился. «И вот, - вспоминал Владыка, - одной рукой я держу чайник, а другой - держусь за решетку. Я висел в таком положении, пока меня не вытащили. И хотя это было опасно для жизни, но чайника из рук я не выпустил».
Я всегда испытывал радость от общения с этим великим светильником, всякий раз ждал встречи с ним. Слава Богу, что эти встречи происходили - и в Караганде, и в дальнейшем в Алма-Ате мне приходилось бывать у митрополита Иосифа в гостях. Будучи студентом Московской Духовной Семинарии, а затем Академии, обычно каждое лето, начиная с 1968 года, на каникулах, я приезжал в Алма-Ату к Владыке. Эти приезды были всегда очень радостными, светлыми событиями, я с теплотой и с благодарностью о них вспоминаю.
В последние годы жизни митрополита Иосифа, когда я приезжал в Алма-Ату, Владыка старался давать мне и другим студентам Академии, гостившим у него, возможность проповедовать во время богослужений в Никольском соборе, не взирая на то, мы еще не имели духовного сана. Мы облачались в стихари, выходили на амвон, говорили проповедь. Такие впечатления остались о далеких 70-х годах.
Митрополит Иосиф очень переживал за судьбу Церкви, поскольку Патриарх Алексий I имел уже преклонный возраст - что будет после него?
Хорошо помню этот день - 17 апреля, 1970-й год, канун Лазаревой субботы. Я гостил в Алма-Ате у Владыки. Он лег уже спать, как позвонил из Москвы отец Иосиф (Пустоутов) и сказал, что только что в Переделкино скончался Патриарх Алексий. На следующий день митрополит Иосиф служил Литургию в домовом храме, и за этой службой совершал первое поминовение почившего Патриарха. Владыка служил священническим чином, без дьякона, и на заупокойной ектенье у него пресекся голос - он тяжело переживал кончину Святителя, с которым был связан и добрыми личными отношениями.
Существует мнение, что митрополит Иосиф являлся одним из кандидатов на Патриарший престол. К Владыке, действительно, приезжал по этому вопросу епископ Волоколамский и Юрьевский Питирим (Нечаев) и беседовал с ним. Также некоторые из числа московского духовенства стремились провести митрополита Иосифа на Патриарший престол. Но сам Владыка, когда заходила речь о Патриаршестве, говорил, что у него нет образования, что при его возрасте, и при том, что он много лет провел за колючей проволокой, а в настоящее время является, по сути, периферийным архиереем - вдруг оказаться, в гуще церковных событий - едва ли это пошло бы ему на пользу, на пользу Церкви. Был избран Патриарх Пимен, который к владыке Иосифу тоже очень хорошо относился.
Жизнь митрополита Иосифа - этот большой, насыщенный событиями путь, с ранних лет связанный с Церковью. С юности он нес послушание в Белыничском монастыре, постоянно был рядом с архиепископом Арсением (Смоленцом) - интеллектуалом, человеком высокой духовной жизни. Владыка был близок и с другими иерархами, подвижниками веры, исповедниками, со многими из которых поддерживал связь до конца своих дней в виде встреч и переписки. Несмотря на непростые обстоятельства, он сохранял общение с митрополитом Мануилом (Лемешевским). (Владыка Иосиф в свое время говорил, что есть некоторые дополнения к тому, как и где они общались, сейчас, я думаю, об этом лучше умолчать). Помню, что владыка Мануил прислал митрополиту Иосифу свою магистерскую работу «Архиереи ХХ века» и составленный им «Чин архиерейского погребения». Он вел переписку с архимандритом Исаакием (Виноградовым) из Ельца, и отец Исаакий прислал Владыке в подарок из Ельца белую митру. Митрополит Иосиф воспринял живую духовную связь с дореволюционной Россией, впитал в себя традиции того времени, пронес их в своей жизни и развивал уже в наши дни.
При жизни митрополита Иосифа было такое ощущение, что этот человек должен жить вечно. Известие о его смерти мне было трудно воспринять: как могло такое случиться, что митрополит Иосиф умер? Но память о нем не умерла. Его помнят как подвижника веры, как святого человека. А это, несомненно, результат всей его богоугодной жизни.
Архимандрит Иосиф (Пустоутов), Отдел Внешних Церковных Связей Московской Патриархии, настоятель православных приходов в Ахене и Трире (Германия), благочинный Западного округа Берлинско-Германской епархии Русской Православной Церкви Московского Патриархата
Мое детство пришлось на послевоенные годы и начало «хрущевской оттепели». Мама была врачом, работала в детском приемнике, учреждении для беспризорных детей, которых в те годы было немало - печальное эхо войны... Детприемник стоял напротив Никольского собора - одного из двух храмов, открытых в те годы в Алма-Ате. Вместе с мамой прием детей вела медсестра Мария, она-то и водила меня в собор всякий раз, когда я к ним приходил. До сих пор очень хорошо помню одну проповедь того времени, произнесенную настоятелем собора архимандритом Исаакием (Виноградовым). Он говорил о виноградной лозе, сухой ветке, которую отсекают и вметают в огонь, если она не приносит плода. На меня, десятилетнего ребенка, этот образ произвел сильнейшее впечатление: стало страшно при мысли, что однажды я могу вдруг оказаться вне Церкви и стать ни на что не годным человеком. Это воспоминание и теперь остается очень ярким, хотя прошло уже пятьдесят лет.
В Никольском соборе я видел образованнейших людей нашего города: ученых, академиков, музыкантов... Среди них был, например, астроном, академик Гавриил Тихов, основатель астроботаники. Жизнь, которую я наблюдал в храме, совсем не соответствовала тому мрачному образу Церкви, который нам рисовали в школе. Перед глазами был и пример замечательного пастыря - архимандрита Исаакия, сильного, харизматичного человека, который окормлял большинство наших прихожан из интеллигенции. Эти первые впечатления заложили фундамент моей церковной жизни.
В храм я ходил тайком: собираясь в школу, выходил из дома пораньше, якобы на дежурство, специально делал крюк, чтобы меня не заметили, и бежал в собор. Мое стремление к духовной жизни не находило одобрения в семье. Родители выросли в атеистическое время. Верующими были только бабушки, но и они испугались, когда выяснилось, что их внук давно уже ходит в храм. В семье решили принять меры и однажды на Пасху меня закрыли дома. Наша квартира находилась на высоте полутора этажей от земли, я выставил окна и выпрыгнул, чуть не сломав себе ноги. В храме я пробыл всю ночь, наутро вернулся домой. Однако забраться назад через окно мне не удалось, и пришлось стучаться в дверь... Дома разразился грандиозный скандал. Родные поняли, что мое «увлечение церковью» очень серьезно. Они боялись за мое будущее, и подключили к решению этой проблемы моего дядю, занимавшего высокий пост в Комитете Госбезопасности Казахской ССР. Все вместе родные стали оказывать на меня жуткое давление. Я не знал, как мне быть и что делать. В этот трудный момент мне помог совет удивительного человека, митрополита Иосифа (Чернова), возглавлявшего тогда Алма-Атинскую кафедру. Он прекрасно понял ситуацию и порекомендовал некоторое время действительно не ходить в храм, пока все не уляжется.
С системой госбезопасности Владыка был знаком не понаслышке. Свою верность Церкви он засвидетельствовал двадцатью годами, проведенными в лагерях и ссылках. Митрополит Иосиф был человеком мудрым, просвещенным и, несмотря на все пережитое, с замечательным чувством юмора.
Однажды, в канун Пасхи, подойдя к собору, я увидел кордоны милиции: храм был оцеплен, молодежь и людей с детьми на Пасхальную службу не пропускали. Тогда я пошел домой к митрополиту Иосифу: «Владыка, что делать?». Он подумал, посмотрел на мою праздничную одежду и сказал своему водителю: «Захар Иваныч, брось какую-нибудь рогожку похуже в автомобиль». Захар Иванович понял Владыку и постелил мне в багажник отличное одеяло. Автомобиль - старый «ЗИМ», или «черный лебедь», как называл его Митрополит, еле-еле двигался. В его багажнике я и въехал внутрь церковной ограды. Захар Иванович был человеком опытным, остановился у самой алтарной стены, так, что багажник оказался около служебного входа. Машину стали, как будто разгружать, я незаметно вылез и прошел в храм.
В гости к митрополиту Иосифу я приходил по предварительному звонку. Звонил из автомата, который принимал пятнадцатикопеечные монеты. Всякий раз Владыка давал мне стопку таких монет, завернутых в бумагу, как в сберкассе: «Это тебе на звонки». Владыка прекрасно понимал, что Церкви необходимо молодое пополнение, и много времени уделял молодежи. Так и лично для меня митрополит Иосиф очень многое сделал, он серьезно восполнял мое образование. Владыка давал мне читать книги тех авторов, которые в школьной программе даже не упоминались. Я уходил от него, например, с томом Иоанна Златоуста и томом Джона Голсуорси, собрание сочинений которого он получал по подписке в приложении к журналу «Огонек». Так же, благодаря митрополиту Иосифу, я прочел всего Проспера Мериме и многих других зарубежных авторов. Владыка любил классическую музыку, и в только что открывшемся магазине «Мелодия» я покупал для него пластинки. Это было моим «послушанием»: ходить в магазин, просматривать новинки, рассказывать Владыке, а он уже решал, что необходимо приобрести. Таким же образом я покупал для него книги.
Слушая музыку или читая книгу, Владыка имел обыкновение записывать на полях, или на конвертах пластинок свои мысли. Так, на обложке девятой симфонии Бетховена записаны его размышления о взаимоотношениях человека и власти. (Эта пластинка, а также многие книги с пометками митрополита Иосифа по сей день хранятся у меня.) Его познания в области литературы и музыки были неимоверно обширны, и эти познания он применял в общении с людьми. С одной стороны, Владыка был в курсе интеллектуальной жизни своих современников, с другой - на примерах художественной литературы он блестяще умел показать, что в основе европейской культуры лежит христианство. Он апеллировал не только к традиционным религиозным мыслителям, но и к таким в общепринятом понимании атеистам, как Анатоль Франс. Митрополит Иосиф блестяще говорил проповеди, соединяя богословие и светские науки, он, как магнит, притягивал к себе людей.
Митрополит Иосиф не благословил меня поступать в семинарию сразу после окончания средней школы. Он посоветовал, чтобы я сначала получил высшее светское образование. Мне было крайне трудно принять его совет, но пришлось смириться и поступить на романское отделение Института иностранных языков в Алма-Ате. Я долго думал, почему Владыка дал такое благословение? Возможно, он исходил из своего личного опыта. Ведь митрополит Иосиф, будучи образованнейшим человеком, не имел университетского диплома и порой об этом сожалел. Но может быть, он предвидел путь моего дальнейшего служения Церкви, где высшее светское образование и знание языков очень мне пригодилось.
Когда я учился в институте, митрополит Иосиф помогал мне готовиться к экзамену по научному атеизму, который был для меня самым ужасным предметом. Владыка давал мне мудрые советы: «Не надо погрешать против истины. Когда отвечаешь, предвари свой ответ словами: "в учебнике сказано, что...". Преподаватель же не спросит твое личное мнения о своем предмете». Или, к примеру, я не понимал, что такое секты, кто такие адвентисты, и Владыка рассказывал мне о них. В итоге на экзамене по научному атеизму я получил пятерку. Правда, потом, когда я поступил в семинарию, задним числом пошли проверки, узнали, кто в институте преподавал научный атеизм, какие были оценки... и из-за меня этот преподаватель лишился работы.
Владыка обладал тонким внутренним зрением. Он ни разу в жизни не выезжал за рубеж, однако, когда мне предстояло в первый раз ехать служить за границу (я был уже сотрудником Отдела внешних церковных сношений), он дал мне очень дельный совет. В те годы я носил длинные волосы, ходил в подряснике - все как полагается. На это митрополит Иосиф заметил: «Европа требует иных правил, и им нужно подчиняться. Внешний вид не должен доминировать, бросаться в глаза. Внешне ты должен соответствовать установленным там нормам, тогда сможешь хорошо послужить. Такова церковная необходимость». И он оказался прав! Как я впоследствии понял, какие-то вещи Владыка знал из литературы, иное чувствовал интуитивно. Но он рассуждал так реалистично, будто сам прожил в Европе несколько лет.
То же касается и его замечаний относительно нашей семьи. Я очень переживал, что в вопросах веры и будущего церковного служения не нахожу поддержки со стороны своих близких. На что митрополит Иосиф сказал: «Не волнуйся, учись спокойно. Мама, когда состарится, это примет. А дядя и тетя тебя вообще поддержат». А ведь он в глаза не видел моей семьи, знал о ней лишь по моим рассказам! Но Владыка оказался прав. Дядя и тетя, у которых я жил, спокойно приняли мое решение - быть священником и бесконечно тепло ко мне относились. Хотя дяде пришлось из-за меня пострадать - как я говорил, он занимал высокий пост в КГБ, и его понизили во всех должностях. И примирение с мамой тоже совершилось, хоть и не так скоро.
И еще пример. О своем отце я практически ничего не знал. Мне говорили о нем разное, много нехорошего. Но прав оказался лишь митрополит Иосиф, который, не будучи с ним знаком, как-то заметил: «Твой отец - очень порядочный человек, благородного происхождения». Через много лет у меня появилась возможность встречаться с отцом, и я понял, что он действительно исключительно порядочен. А перед самой смертью отец признался, что родом мы из курских мелкопоместных дворян... Такое «совпадение» меня поразило.
У митрополита Иосифа был огромный пес - черный ньюфаундленд по имени Джерри. Владыка обращался к нему исключительно на «вы», например: «Джерри, идите на место!». Многие считают, что держать в доме животных для священнослужителя недопустимо. Я по молодости тоже так думал и однажды спросил об этом у Владыки, на что мгновенно получил исчерпывающий ответ: «Блажен муж, иже и скоты милует». Владыка говорил, что Джерри - это его валерьянка. Теперь, анализируя события тех лет, я понимаю, что эта преданная собака помогала ему снимать стрессы. Митрополиту Иосифу приходилось постоянно иметь дело с уполномоченными по делам религии, и не с одним, а с шестнадцатью - такое число областей входило в состав Казахстанской епархии. В этих условиях он работал в течение многих лет, а ведь это бесконечно тяжело.
Владыка скончался в 1975 году. По его просьбе отпевание шло по чину святительского погребения, составленному митрополитом Мануилом (Лемешевским). В книге, которая содержала это чинопоследование, владыка Иосиф написал: «Собственность архиепископа Алма-Атинского Иосифа. Подарок от митрополита Мануила - автора этого трогательного чина. По этому чину прошу меня отпеть, и эта книга останется кафедре. Архиепископ Иосиф. Конец 1965 года. Алма-Ата».
Митрополит Иосиф принадлежал к числу тех Святителей, которые, невзирая на гонения, оставались верными Русской Православной Церкви, не уходили ни в какие расколы. Он шел тем же путем, который избрал для себя Святейший Патриарх Тихон и сотни других исповедников, сполна претерпевших от безбожной власти, но не предавших Христа. Он умел радоваться, очень любил цветы, которые называл «остатками рая на земле». Благодарные прихожане всегда ему их дарили, а Владыка украшал этими цветами алтарь. А теперь живые цветы украшают его надгробие. И людей, которые их приносят, с годами становится все больше.
Протоиерей Владимир Ригин, г. Москва, храм Покрова Пресвятой Богородицы на Таганке
Митрополит Иосиф был первым архиереем, которого я увидел в своей жизни и с которым непосредственно общался. Я приехал к нему в Алма-Ату, на улицу Минина 10, в маленький скромный домик. Митрополит Иосиф выглядел, как библейский старец, одет он был в простой подрясник. Он сразу поразил меня своей добротой, доброжелательностью. Он узнал, что я первый раз в Алма-Ате, дал свою машину, и водитель нас возил по всему городу, и в горы на Медео.
Митрополит Иосиф был прекрасным рассказчиком - мог часами вспоминать о событиях из своей жизни, или вести разговор на какую-то интересную тему. Мы порой уже теряли нить повествования - он то в одну сторону уходит, то в другую, а потом сам напоминает: «Нет, нет, я про это вам говорю».
Владыка рассказывал, что когда его посвятили в иеромонаха, он тысячу дней, без перерыва совершал Божественную литургию.
Двадцать лет он провел в лагерях и ссылках. Я был поражен тем, что пришлось пережить ему в годы заключения. Особенно запомнился один из рассказов Владыки.
«В Таганроге, - рассказывал он, - в архиерейских покоях висела икона сорока мучеников, в Севастийском озере мучившихся. Я, будучи еще молодым иеродиаконом и келейником владыки Арсения, часто проходил мимо этой иконы, но не оказывал должного почитания этим страдальцам, и даже немного сомневался в их существовании: то ли были они, то ли их не было...
И вот, зимой 1943 года, в Умани я сидел в гестаповской тюрьме, где окна были без рам, а на улице стояли страшные морозы. Я был почти раздет - на мне только подрясник. Я замерзал в этом каменном мешке и просил смерти: «Господи, дай мне умереть!» - невозможно было, не было сил терпеть эту стужу. Тогда-то я вспомнил о сорока мучениках Севастийских и стал им молиться, просить прощения за то, что не почитал их, не понимал их мученического подвига. Молился горячо, усердно, и вскоре от души отступило отчаяние, по телу разлилось тепло, и я согрелся. И когда холод и отчаяние отступили, открылась дверь камеры и мне принесли передачу - Святые Дары, хлеб и теплую одежду.
К городу подступали советские войска, и немцы стали расстреливать заключенных. Верующие Умани собрали золото и подкупили помощника начальника тюрьмы. Он дал слово, что оставит меня в живых. И вот, я взял в ладони Святые Дары и всю ночь перед ними молился, думал: как ключом зашевелят в двери камеры, причащусь, и с Богом пойду на расстрел - значит Его воля. Слышу - ключом открывают дверь, я причастился Святых Таин. Меня вывели из камеры и поставили последним в числе заключенных. Когда проходили по какой-то лестнице, помощник начальника тюрьмы просто затолкнул меня в коморку под лестницей и сказал: «Сиди здесь!» И тогда, как пленных немцы - одних расстреляли, других угнали с собой, я единственный остался жив. Но вскоре пришли советские войска, и вместо свободы меня уже советские власти посадили в тюрьму».
В дальнейшем, когда владыка Иосиф находился в лагерях, он некоторое время выполнял там самые низкие работы и при этом не роптал, а, как Иоанн Дамаскин, который тоже нужники чистил, смирялся и спокойно относился к этому послушанию.
У Владыки был каталог русских архиереев, подаренный ему митрополитом Мануилом. Тем архиереям, которых Владыка знал, он давал характеристики, записывая их на полях каталога. И вот об одном архиерее Владыка говорил: «Я его знал. Народ его не любил. Он ушел с немцами».
Митрополит Иосиф был человеком могучего ума, одаренным от природы. Как сам он говорил: «Семинарию-то я не заканчивал. Но чтобы получить образование перечитал все книги святых отцов, подвижников благочестия, все жития святых. Даже всю классику, всю советскую литературу перечитал». Он на любые вопросы мог ответить, дать мудрый совет.
Митрополит Иосиф был благодатным архиереем, молитвенником, к людям относился с добром, с любовью. И людей, как магнитом, к нему притягивало. Владыку любили не только люди, но и животные. У него была огромная черная собака по кличке Джерри. Меня поражало, как она к Владыке подбегала, ласкалась! Как преподобный Исаак Сирин говорит: «Блажен, кто и скоты милует».
Однажды, когда я гостил у Владыки, он показывал мне домовый храм и попросил меня перенести аналой с одного места на другое. И я с таким страхом и трепетом поднял и понес этот аналой, что батюшка, стоявший рядом, стал меня подгонять: «Ну что ты, неживой что ли? Неси!» А Владыка говорит: «Не делай ему замечания. Он с благоговением относится к церковному предмету». И добавил: «И всегда так относись: и к аналою и к облачению. Все, что церковное - все несет на себе благодать Божию. Всегда очень осторожно и с благоговением относись к церковным вещам».
Поразило меня то, с каким благоговением митрополит Иосиф совершал богослужения - это стало для меня образцом. Поражали меня и его проповеди.
Владыка любил добрую шутку. Как-то однажды служил он в Целинограде, и когда после Литургии собралось на обед духовенство со всей Целиноградской области, приходит и местный батюшка, отец Димитрий. Но почему-то явился в светской одежде. Владыка не стал при всех его ругать, делать замечания, только сказал: «Ой, посмотрите, кто это?!» Это было сказано так, что все рассмеялись, а батюшка покраснел, ему стало стыдно. Вот такой доброй шуткой митрополит Иосиф вразумил священника - и не отругал, и в то же время дал понять, что священнику нельзя ходить, как простому мирянину.
Рассказывал, как привели однажды какого-то ставленника для принятия сана. И вот, проходит епархиальный совет. Ставленника спрашивают: где родился, где крестился, какая у тебя семья, как ты живешь и прочее. «Мы вопросы задаем, - рассказывал Владыка, - но чувствуем - что-то не то... И спрашиваю:
- А как вашу супругу зовут?
Он называет имя. Я говорю:
- А вторую?
Он называет имя второй. Ну, тогда все, собрание закончилось, ясно стало, что это не кандидат, а случайный человек.
Однажды владыка Иосиф служил в Караганде. Там в то время было два храма: в Михайловке и в Пришахтинске. Так вот, в Михайловке храм был необычный. Преподобный Севастиан, последний Оптинский старец его построил. В годы гонений отца Севастиана сослали в Карлаг, а когда он из лагерей освободился, Оптина пустынь была закрыта. Куда ему ехать? И он понял, что воля Божия - здесь остаться. Батюшка стал служить в Караганде и построил этот храм, такой особенный. Власти безбожные разрешили ему построить церковь, но чтобы она была не выше обычного дома.
А я однажды ездил в Болгарию, и там нас возили в Плевну, в один необычный храм, врытый в землю. Почему? Потому что турки разрешили болгарам построить храм не выше всадника на коне. И тогда я вспомнил Караганду, где в Михайловке тоже построили храм, как простой домик, но врыли в землю на метр. Снаружи - дом обыкновенный. А входишь - и просторно, и потолок высокий.
И вот, шел семьдесят второй год, престольный праздник был в этом храме, народу битком. И дьякон такой старенький, немощный, возглашает ектенью об оглашенных, а его почти не слышно было. Я стою в храме и думаю: «Как же так, если ектенья об оглашенных, а такого дьякона никто не услышит, то и оглашенные не изыдут». И вдруг, рядом женщина бесноватая, как зарычит на весь храм: «Я, - говорит, - тебе изыду, я тебе так изыду, что сам отсюда выйдешь!» А служил владыка Иосиф. Он благодатным был человеком, люди получали помощь его молитвами, а бесы их не могли переносить.
Я благодарен митрополиту Иосифу за то, что он повлиял на выбор моего жизненного пути и дал мне направление в Духовную семинарию. Поступить туда было трудно, в советские времена из Москвы и Московской области молодежь не принимали. А я в Сергиевом Посаде тогда жил, и чтобы поступить в семинарию, выписался из Посада и прописался в Казахстане. Поэтому Владыка мне дал рекомендацию. «Ну, - думаю, - рекомендация архиерейская, конечно, меня примут». Но не тут-то было! Я на одно ухо не слышу, и когда проходил медкомиссию, меня забраковали, хотя экзамены я сдал на одни пятерки. Что делать? Звоню Владыке. Он утешает: «Володя, не переживай. Я сам двадцать лет сапоги чистил владыке Арсению. Не переживай, ты обязательно поступишь, безо всяких сомнений». И действительно, меня оставили кандидатом, а потом зачислили в число студентов.
Конечно, сапоги-то можно чистить двадцать лет. Но чтобы двадцать лет провести в лагерях и ссылках, как митрополит Иосиф... Меня поражало то, что после ссылок и лагерей у него было всегда радостное настроение! Обычно люди выходят из тюрьмы или возвращаются из горячих точек - с Афгана, из Чечни - озлобленные, и раздраженные. Видно, что много тяжелого пришлось пережить. Но Владыка тоже много пережил - двадцать лет лагерей и ссылок! И в то же время он нес радостное настроение, как Господь сказал по воскресении Своем: «Радуйтеся!»[2] И апостол Павел говорит: «Радуйтеся всегда о Господе! И паки реку: радуйтеся!»[3] Эти слова апостола Павла Владыка явно воплощал в своей жизни. Он всегда радовался и этой радостью заражал тех, кто к нему приходил.
И еще такую прозорливую вещь сказал митрополит Иосиф, когда я был еще студентом института: «Володя, если ты не женишься, будешь архиереем. А если женишься - будешь протоиереем». Я подумал тогда: «Ну что там Владыка-старичок говорит!» Но как только после окончания Семинарии я начал служить в Москве, в храме Знамения Пресвятой Богородицы в Переяславской слободе, и настоятель, и церковный совет так меня полюбили, что тут же мою кандидатуру представили Патриарху Пимену к протоиерейству, хотя шел только первый год моего служения в священном сане. Тогда я вспомнил митрополита Иосифа.
Случайностей в жизни не бывает. Не случайно я познакомился с владыкой Иосифом. Конечно, по всякому могла сложиться моя судьба, но Господь каждого человека ведет своим путем. Я познакомился с митрополитом Иосифом, и, общаясь с ним, решил стать священником. Глядя на Владыку, я видел, каким должен быть священнослужитель и старался почерпнуть от него лучшие качества. И я считаю, что мне в жизни очень повезло.
Со смертью Владыки духовная связь с ним не прекращается. Когда за живых людей молишься, они это чувствуют, и тем более чувствуют молитву усопшие. Митрополита Иосифа мы всегда поминаем, потому что Владыка не может быть забыт теми, кто знал его при жизни, и теми, кто не знал, но слышал и читал о нем.
