I
Мои размышления на эти темы возникли после прочтения статьи сербского богослова господина Миладина Митровича: «Понимание литургического обновления» (сайт «Богослов.ru» от 14.02.08).
Поводом для его трактата послужила самовольная реформа богослужения в некоторых епархиях Сербской Церкви и решение по этому вопросу Архиерейского Собора СПЦ от 25 мая 2007 года, предписывающее «учитывать практику и опыт всех Поместных Православных Церквей, духовное состояние народа и готовность священства к изменениям и реформам, которые были проведены и происходят сегодня».
В духе этого решения г. Митрович в конце своей статьи заявляет: «Надо всячески стремиться к возвращению к древней практике. Однако подобное возвращение в Церкви не может быть произвольным действием того или иного епископа или иерея, но может быть осуществлено только в согласии с всеобщим решением соборного разума». В этом резюме есть положительная и отрицательная стороны. Положительная - мягкая отповедь сербским - и нашим! - самовольным реформаторам. Отрицательная - идея возвращения к практике (подчеркиваю - практике!) Древней Церкви. Здесь два момента. Во-первых эта идея неосуществима. Кто из древних вернулся к нам, чтобы научить нас своей практике богослужения? А без них - кто может сказать, какова была эта практика? Во-вторых это возвращение к древней практике и не нужно. Современная практика сложилась под воздействием Святого Духа, непрерывно пребывающего в Церкви с древности до наших дней, и она так же свята и спасительна, как и древняя.
Но посмотрим, как пришел автор к этому выводу. Он говорит о двух аспектах богослужения. Первый - внешний, касающийся обрядовых изменений, т.е. практический. Сюда, в частности, входят отмена тропаря 3-го часа в Евхаристическом каноне и открытые Царские Врата в течение всей Литургии с целью приблизить службу к молящимся и нейтрализовать наличие иконостаса, якобы мешающего общению священнослужителей с молящимся народом. Я довольно давно - с 1987 года - служу с открытыми Царскими Вратами (т.к. мне разъяснено, что я имею не только право, но и обязанность так служить). И до сих пор мне неловко от мысли, что вместо Царских Врат молящиеся созерцают мою спину, правда, прикрытую фелонью. Что касается тропаря 3-го часа, то я очень благодарен тому, кто это ввел. Ведь в Евхаристическом каноне молимся Отцу, вспоминаем Сына, а Духу Святому - Совершителю Таинства - уделено только три упоминания. Это достаточно для духоносных святителей Василия Великого и Иоанна Златоуста, но - сознаюсь! - недостаточно для меня. И очень - говорю о себе - вдохновляет меня эта остановка перед самыми главными словами Евхаристического канона и подготовка к ним молитвою о Святом Духе - достаточно краткой, чтобы из-за нее не потерялась связь между частями Евхаристического канона - и достаточно длительной, чтобы проникнуться мыслью, что я - только орудие, а совершает Таинство Дух Святой. Так что я далек от готовности к таким реформам. Надеюсь, что и мои сослуживцы - тоже.
Со вторым аспектом - внутренним, дело обстоит гораздо хуже. Говоря о нем, автор повторяет экклезиологическую ересь богослова Парижской школы прот. А. Шмемана. Увлекаясь борьбой с практическими последствиями его учения (в частности - о сверхчастом причащении), мы забываем, на чем они основываются. Эта основа кратко сформулирована в статье г. Митровича, и автор её надеется, что с усвоением этой основы Церковь легко смирится и с изменениями, которые вносят в Литургию реформаторы. Вот его слова: «Вместо христианства вселенского, космического явилось христианство индивидуальное». И еще: «Евхаристия должна была бы прекратить восприниматься как начало, движущее индивидуальное религиозное возрастание, но быть утверждена как общественное Таинство».
Первой составляющей ереси является утверждение, что христианство современное (православное!) отлично от древнего. По Шмеману, Церковь «больна подспудной шизофренией», что является хулой на Духа Святого, сохраняющего Церковь неповрежденной и не одоленной вратами ада.
Вторая составляющая - отделение вселенского значения Литургии, что якобы было присуще Древней Церкви и утеряно современной, от индивидуального религиозного возрастания, которое якобы отсутствовало в Древней Церкви и появилось позже как болезненное явление, искажающее самый смысл и характер Литургии.
На самом же деле, чем больше мы осознаем вселенское (точнее: божественное) значение Литургии, перед которой «ангелы в страхе лица закрывают», тем острее в нас сознание нашего окаянства и недостоинства, побуждающее нас исполнять слова Спасителя: «Входите тесными вратами; потому что широки врата и пространен путь, ведущие в погибель, и многие идут ими; потому что тесны врата и узок путь, ведущие в жизнь, и немногие находят их» (Мф 7, 13-14.)
Ощущение, что Литургия совершается за всю вселенную и одновременно за меня, во очищение моих грехов, так что вселенная не заслоняет меня от Бога Спаса нашего, было присуще Древней Церкви и благоговейно сохраняется и Церковью современной, точнее: Единой, Святой, Соборной и Апостольской Церковью. Пред Телом и Кровию Христовыми, только что появившимися на Престоле, мы молимся: «Помяни, Господи, святую Твою Соборную и Апостольскую Церковь, юже от конец даже до конец вселенная... Помяни, Господи, по множеству щедрот Твоих, и мое недостоинство, прости ми всякое согрешение, вольное же и невольное, и да не моих ради грехов возбраниши благодати Святаго Твоего Духа от предлежащих Даров» (Литургия св. Василия Великого).
Очень хорошо это ощущение передано в статье (или рассказе?) «Исповедь плохого священника» («Встреча», 2007, № 1 (24), с. 36): «Господь по милости Своей сохранял меня от того, чтобы я имел канонические препятствия к служению у престола. Но кроме так называемых смертных грехов, можно переполнять чашу долготерпения Божия еще много чем, и я никому не пожелаю испытать то состояние, когда душа переполнена мерзостью сверху донизу, и ты понимаешь, что стать пред престолом ты просто не можешь, не сможешь прикоснуться к Чаше с Телом и Кровью Господа, но - этой Литургии ждут твои прихожане, среди которых ты более всех недостоин этого Таинства, а именно ты и должен его совершать». То есть, чем более человек понимает величие Литургии, ее «вселенский», «космический» характер, тем ярче проступает в нем желание личного очищения, «индивидуального религиозного возрастания».
Евангельский мытарь (Лк. 18, 13) оттого не смел поднять глаза к небу, что, в отличие от фарисея, отчетливо представлял себе величие Божие и святость храма Его. И так было во все времена - и древние, и новые. Практическое последствие принятия еретического учения о. Шмемана - потеря благоговения и отрицание подвига христианского, что мы ярко видим в общине о. Георгия Кочеткова: вместо страха Божия - агрессивная любовь, являющаяся издевательством над той любовью, которая венчает крестный подвиг православного подвижника (см.: «Благодатный Огонь», 2007, № 16, с. 64-65). Так что ни теоретически, ни практически богослужебные реформы Церкви не нужны.
Мы должны быть благодарны господину Митровичу за его четкую формулировку - «индивидуальное религиозное возрастание». Оно - это возрастание - должно быть главной целью жизни каждого православного христианина. Оно невозможно без Бога, но Бог со Своей стороны все сделал (и делает), что необходимо человеку для «индивидуального религиозного возрастания». Дело за нами. Это мы должны найти тесные врата и идти узким путем, ведущим в жизнь (см. Мф. 7, 13-14). Это мы должны - каждый в индивидуальном порядке - взять крест своего личного подвига и идти за Христом (см. Мф. 16, 24-27). Этого требует от нас Бог. А Его апостолы указывают нам, как это осуществить. Например: «Как от Божественной силы Его даровано нам все потребное для жизни и благочестия..., то вы, прилагая к сему все старание, покажите в вере вашей добродетель, в добродетели рассудительность, в рассудительности воздержание, в воздержании терпение, в терпении благочестие, в благочестии братолюбие, в братолюбии любовь. Если это в вас есть и умножается, то вы не останетесь без успеха и плода в познании Господа нашего Иисуса Христа; А в ком нет сего, тот слеп, закрыл глаза, забыл об очищении прежних грехов своих» (2 Пет. 1, 3-9). Так что тот, кто говорит, что «индивидуальное религиозное возрастание» не было присуще Церкви изначала, а является искажением Христова учения, не только свои глаза закрыл, но и наши закрыть старается. Это происходит или от неразумия (как в случае с г. Митровичем), или от нежелания «индивидуального религиозного возрастания» и даже ненависти к нему. Это, как оказалось, характерно для о. Александра Шмемана. «Я не люблю, не могу любить Православной Церкви... и бабьего благочестия». «Я все больше и больше не люблю Византии, Древней Руси, Афона, то есть всего того, что для всех - синоним Православия» - пишет он в своих дневниках (Цит. по: «Благодатный Огонь», 2007, № 16, с. 30-32).
Последователи о. А. Шмемана очень четко и ясно формулируют его еретические воззрения (пример - «индивидуальное религиозное возрастание»). Не так действует он сам. Он маскирует, может быть, бессознательно, свой еретический яд потоком благочестивых фраз и бесспорных положений. Поэтому я, прочитав по необходимости его книгу «Евхаристия» и наткнувшись там на кощунственные речи о исповеди как «билете на причастие» и о «шизофрении» нашей святой Церкви, больше его книги стараюсь не читать. Я боюсь неприметно принять в душу какое-то скрытое кощунство или еретическую мысль. Но жизнь поневоле сталкивает меня с его высказываниями. На масленице 2008 года я слушал передачу телекомпании «Союз» (Екатеринбург). Говорила о посте одна дама, знакомая мне по прежде бывшим передачам, которые мне в основном нравились. И вот она чуть ли не как святых отцов процитировала то, что говорил о посте о. Александр Шмеман. Он очень благочестиво и красиво говорил о духовном посте - и говорил так, будто духовный пост всеми кроме него забыт. Но это - полбеды! Далее он резко противопоставил посту духовному пост телесный (обычный его прием - разделить единое на части и столкнуть их в якобы непримиримом противоречии) и заявил, что соблюдение поста телесного без поста духовного есть лицемерие! Мои нервы не выдержали, и я отключил телевизор. А жаль! - Надо было дослушать до конца. Ужаснувшее меня словечко «лицемерие» могло легко проскочить мимо внимания слушателей, оставив отпечаток только в подсознании, в виде мысли: так ли обязателен и нужен пост телесный? И если заботы - научные, производственные, коммерческие - поглощают все внимание и не дают места посту духовному, стоит ли «лицемерить», соблюдая пост телесный? Но пост телесный неотделим от духовного, по крайней мере, от таких его граней, как послушание, воздержание, терпение (см. 2 Пет. 1, 6). А нарушение телесного поста - это (по слову святителя Феофана Затворника) «пощечина Матери Церкви».
Только одно может нанести вред вместо пользы от телесного поста (как, впрочем, и от духовного и от всех прочих добродетелей) - это гордость, отсутствие смирения.
Так столкнул о. А.Шмеман пост телесный с постом духовным. Следуя о. А.Шмеману, и г. Митрович противопоставляет Евхаристию как «общественное Таинство» ее значению для «индивидуального религиозного возрастания». Это полностью соответствует учению о. А. Шмемана, на что указывает в статье «Экуменика на фоне православной литургики» прот. Михаил Помазанский («Благодатный Огонь», 2004, № 12).
Прот. А. Шмеман пишет: «В ранней Церкви Евхаристия имела совсем иной смысл, чем какой она получила впоследствии. Евхаристия была выражением экклезиологического соборного единения верующих, то была радостная трапеза Господня... В IV же веке... произошло резкое перерождение первоначального характера Евхаристии. Ей дано было «освятительно-индивидуальное» понимание, и это было результатом двух напластований, сначала мистериального, потом - монашески-аскетического».
В этих словах я, во-первых, вижу, мягко говоря, нелюбовь о. Шмемана к аскетизму и монашеству. Он считает, что аскетические подвиги гасят радость, а на самом деле без них настоящая радость невозможна. Во-вторых, здесь содержится клевета на Церковь - якобы она литургически переменилась, восприняв в себя идеи языческих мистерий. Опять-таки это хула на Духа Святого, живущего в Церкви и сохраняющего ее от искажений ее учения и литургической жизни. В-третьих, он на первое место ставит «соборное единение верующих», а «индивидуальное религиозное возрастание» или оттесняет на второй план, или даже отвергает как результат «перерождения» Церкви. Поэтому я очень рад словам о. Михаила Помазанского, ставящим все на свое место: «Вопреки утверждениям этой историко-литургической школы, индивидуально-освятительное значение таинства Евхаристии, т.е. значение не только соединения верующих между собою, но прежде всего единения каждого верующего человека со Христом через вкушение Его Тела и Крови, совершенно определенно выражено Апостолом в 10-11-х главах 1-го послания к Коринфянам: «Кто будет есть хлеб сей или пить чашу Господню недостойно, виновен будет против Тела и Крови Господней. Да испытывает же себя человек, и таким образом пусть ест от хлеба сего и пьет от чаши сей. Ибо кто ест и пьет недостойно, тот ест и пьет осуждение себе, не рассуждая о Теле Господнем. Оттого многие из вас немощны и больны, и не мало умирает» (11, 27-30)» («Благодатный Огонь», 2004, № 12, с. 101).
Считается (хотя твердо мы этого не знаем), что коринфяне на вечерях любви причащались все без исключения. Апостол говорит, что некоторые причастились недостойно. Соединились ли они с Христом? Конечно, нет! А друг с другом? Тоже нет! Ясно, что ежелитургийное причащение всех без рассуждения и самоиспытания - хотя и предпринимается с целью создания единства общины, этой цели не достигает. Причащение - это не совместное чаепитие. Это - акт, требующий от каждого причастника предельного благоговения и трепета, максимально возможной чистоты духа (и, конечно, тела) и примирения со всеми. Тогда причастник - в индивидуальном порядке! - соединится со Христом. А через Него - со всеми, кто причащается Св. Даров не в осуждение себе. Это единство верующих во Христе похоже на единство семьи. Родители и дети образуют единую семью (в идеале - малую Церковь) - и странно было бы задаваться вопросом - кто кому ближе. Но если все же этим вопросом заняться и вдуматься, окажется, что дети ближе родителям, чем друг другу. Более того, родственная близость братьев и сестер возникает не сама по себе - ее причиной является факт их рождения от одних и тех же родителей. Подобно этому, и наше «индивидуальное» стремление привиться к Лозе - Христу (см. Ин. 15, 1-8) есть единственный путь к нашему единству с братьями во Христе. Конечно, единство Церкви более полно, чем единство семьи. Это - единство частей единого организма.
Итак, еще раз зададимся вопросом: какова цель нашего «индивидуального религиозного возрастания»? Это - переход от греха к святости. Его промежуточная цель - очищение себя от всякой скверны и возрастание в добродетели, т.е. в исполнении заповедей Божиих. Конечная цель - в Богообщении, которое совершается через Господа Иисуса Христа. Он говорит: «Никто не приходит к Отцу, как только через Меня» (Ин. 14,6). А каковы же средства, ведущие меня к единению со Христом и Его Церковью? Конечно, мое произволение, мое ревностное желание. Я сам должен определиться и всей душой стремиться к Богообщению - и понимать, что это требует полного самоотречения, подвига, «сораспятия» Христу. Это совершенно необходимо. Без этого такой великой цели не достигнешь. Но в то же время этого крайне недостаточно. Главное делает Сам Господь через Церковь, которую Он создал для моего «индивидуального религиозного возрастания». Без Церкви нет спасения.
Церковь можно рассматривать с двух сторон: внешней и внутренней. Внутренне, невидимо - Церковь есть Тело, Глава которого Христос. Но есть и внешняя сторона, видимая, ощутимая в истории. Вот как определяет эту историческую Церковь в своем катехизисе святитель Филарет Московский: «Церковь есть от Бога установленное общество людей, соединенных Православной верой, Законом Божиим, священноначалием и Таинствами». Именно эта видимая Церковь есть «столп и утверждение истины» (1 Тим. 3, 15), что особенно важно в мире, задыхающемся от лжи. Это ей принадлежит окончательный суд в человеческих спорах: «...скажи Церкви; а если не послушает, то да будет он тебе, как язычник и мытарь» (Мф. 18, 15-17). Этими словами указывается еще одно свойство Церкви - ее конечная непогрешимость, которая принадлежит не отдельно взятому архиерею, даже если он святой, а всей Церкви в совокупности в каждый момент ее исторического бытия. Яркий пример - история церковных расколов в XX веке. Как было можно разобраться в них рядовому члену Церкви? Однако же, разобрались. Отпали от Церкви в незначительном количестве или ее тайные враги, или загордившиеся. Смиренные подчас мучительно искали истину - и нашли ее, делая бесплодными ухищрения организаторов этих расколов. Это произошло потому, что именно ей, земной, исторической Церкви обещано, что «врата ада не одолеют ее» (Мф. 16, 18). Все это в видимой Церкви совершает невидимо присутствующая в ней благодать Святого Духа. Отсюда еще одна особенность исторической Церкви - ее иерархия. Благодать Святого Духа подается не через каждого члена Церкви. Это ясно видно из того факта, что диакон Филипп, крестивший некоторых самарян, не мог сообщить им дар Святого Духа. Пришлось придти апостолам - Петру и Иоанну (см. Деян. 8, 12-17). Еще яснее власть иерархическая видна из последующего факта: некто Симон волхв принес апостолам деньги, чтобы они и ему дали тот дар, который имели сами. «Петр сказал ему: серебро твое да будет в погибель с тобою, потому что ты помыслил дар Божий получить за деньги» (Деян. 8, 20). А достойным (некоторым, не всем) они этот дар передавали, и с непрерывной преемственностью этот дар передается до сих пор: при освящении Св. Мира и при рукоположении епископов. И именно эта - видимая, земная Церковь есть источник благодати Святого Духа, без которой невозможно наше «индивидуальное религиозное возрастание». Совершителями Таинств, через которые благодать Святого Духа дается каждому члену Церкви (от Патриарха до последнего нищего у церковного порога), являются епископы и (в пределах своих полномочий) священники. Мирянам, рядовым членам Церкви это не дано. Не дано это и женщинам, что вовсе не делает их членами Церкви второго сорта. Это «неравенство», над которым охают феминистки, еще раз подчеркивает, что главным делом члена Церкви является «индивидуальное религиозное возрастание». В этом все члены Церкви равны (точнее - имеют равные возможности). То, что священники чаще причащаются, чем женщины (и вообще миряне), не дает им преимуществ - наоборот, является источником повышенной опасности причаститься «в суд и осуждение». И эти различия смертью прекращаются - пред лицом Суда «идеже несть лицеприятия». На этот суд придут все - и мужчины, и женщины; и иерархи, и миряне - «...в равном достоинстве. Кийждо бо от своих дел или прославится, или постыдится» (из чина отпевания).
Священник о.Г.Кочетков «исправил» это неравенство - в его общинах миряне кощунственно священнодействуют: мужчины и женщины во время Литургии по «красным книжечкам» читают евхаристический канон в русском переводе о. Кочеткова (см. «Благодатный Огонь», 2007, № 16, с. 65).
Когда-то Корей, Дафан и Авирон сказали Моисею и Аарону: «Полно вам; все общество, все святы, и среди их Господь! Почему же вы ставите себя выше народа Господня?» (Числ. 16, 3). Конец их протеста против священства Ааронова известен - их поглотила земля! (см. Числ. 16, 16-40).
II
Случилось так, что на мой стол одновременно легли две распечатки. Первая - доклад протопресвитера Александра Шмемана Св. Синоду Православной Церкви в Америке: «Исповедь и причастие» (http://www.liturgica.ru/bibliot/ispoved.zip).
Во второй - статья секретаря информационной службы Санкт-Петербургской епархии госпожи Анастасии Коскелло: «Литургическое возрождение в РПЦ: как это возможно?» (http://www.keston.org.uk/russia/articles/rr22/02lit.html).
Доклад о. А.Шмемана (если верить его искренности) проникнут заботой о сохранении и процветании Православия в Америке. Статья же г-жи Коскелло показывает, как идеями о. А.Шмемана стараются разрушить единство Православия в России. В связи с этим, думаю, полезно было бы проследить его мысли, чтобы увидеть зарождение идей современных ревнителей «литургического возрождения».
В первых двух пунктах своего доклада о.А.Шмеман рисует картину катастрофического положения Православия в Америке. Оно, по его мнению, держится только этническим и языковым отличием православных от окружающего их мира. Поскольку эти отличия неизбежно со временем стираются, Православию грозит гибель, так как его религиозная основа оторвалась от норм «ранней Церкви». И спасти Православие можно только возвращением к этим нормам. Так он свою мудрость противопоставил мудрости Церкви. Прот.А.Шмеман решил сам спасать Церковь от уничтожения. В пункте 5-м он предлагает довольно разумные меры «спасения» Православия, меры, лежащие в пределах власти епископов, к которым он обращается. Плохо только то, что он считает эти меры временными - и в пунктах 3-м и 4-м как идеал выставляет другие меры: ежелитургийное причащение и почти полную отмену исповеди.
То есть он повторил нравственное крушение Лютера. Лютер был ревностнейшим монахом и всеми силами как с лютым зверем боролся с плотской похотью. Чтобы победить ее, он предпринял паломничество в Рим и там увидел, что все (других он не увидел) со страстями не борются, а дружно и весело предаются им. Тогда он другими глазами стал читать Новый Завет и увидел, «что человек оправдывается верою независимо от дел Закона» (Рим. 3, 28). Тогда он решил, что монашество есть искажение Закона Божия, что Церковь наложила на людей ограничения, которых первоначально не было. И он женился на монахине и стал проповедовать новую веру, воображая, что восстанавливает изначальную. Подобно этому, о.А.Шмеман решил, что в ранней Церкви было другое христианство - радостно-комфортное, а потом монахи-аскеты этот комфорт уничтожили. В частности, в ранней Церкви якобы причащались при каждом приеме пищи «в веселии и простоте сердца» (Деян. 2, 46).
И вот он говорит (в пункте 3): «Причастие Таинству Церкви вытекало непосредственно из Крещения - таинства вступления в Церковь и никаких других условий причастия в ранней Церкви не было».
Оказывается, из «опыта ранней Церкви» без послушания Церкви современной (которая, по обетованию Спасителя сохраняется в существе неизменной) можно извлечь что угодно. Лютер извлек одно, о. Шмеман - другое, а именно: поститься перед причастием не надо, трудиться над познанием своей греховности не надо, надо «отвечать любовью на любовь».
То есть, дело причащения должно совершаться при минимуме усилий с нашей стороны. Отсюда и отрицание необходимости исповеди перед причастием - ведь настоящая исповедь есть великий труд души и того, кто исповедуется, и того, кто исповедует. То есть исповедь не вписывается в «комфортное православие» о.А.Шмемана. И вот (пункт 4) появляется теория, что «таинство Покаяния с первых же веков было в сознании и учении Церкви таинством воссоединения с Церковью отлученных». Значит, тем, кого не отлучили от Церкви, исповедь совсем не нужна. Кроме того, якобы допускалось «только одно такое воссоединение», что означает, что и подвергшиеся отлучению могут исповедоваться только раз в жизни. А причащаться - хоть каждый день! Легкомыслие поразительное! Даже маленький, по нашим меркам, грех Адама отлучил от Бога всё человечество. И только после крестных страданий и воскресения Господь сказал Своим ученикам: «Примите Духа Святого. Кому простите грехи, тому простятся; на ком оставите, на том останутся» (Ин. 20, 22-23).
Если ты нарушил пост (например, поел индюшатинки) и не очистил этот грех исповедью у священника, то ты приступаешь к причастию неочищенным («не в брачной одежде» - см. Мф. 22, 1-14) - а это страшно! «Страшно впасть в руки Бога Живаго!» (Евр. 10, 28).
Эти идеи о.А.Шмемана разрушительно действуют на единство Церкви. Яркую картину такого воздействия - с явным сочувствием к нему! - описывает г-жа Коскелло в своей статье.
Я далек от мысли считать г-жу Коскелло врагом Православия. Она, скорее всего, искренне озабочена стремлением «европеизировать» РПЦ, сделать ее более «толерантной». Но среди людей, которых она упоминает, есть несомненные враги Церкви. Чего стоит, например, такая фраза петербургского протоиерея Александра Сорокина: «Евангелие - самая «антицерковная» книга на свете. Она направлена против всякой религии, понимаемой в «культовом» смысле слова». Странно читать такие слова православного священника, «служителя культа», как справедливо называли нас в советское время. Ведь годовой богослужебный круг есть яркое, возвышенное, точное и эмоционально богатое прочтение Евангелия.
Г-жа Коскелло сетует, что «имена зарубежных православных авторов, всерьез развивавших литургическое богословие - протоиерея Александра Шмемана, протоиерея Николая Афанасьева - известны в нашей стране лишь узкому кругу церковных интеллектуалов». Уж имена-то их известны, даже и учение их многим знакомо. Около двадцати лет тому назад ко мне приехал молодой батюшка из Костромской епархии, и с расширенными от ужаса глазами стал говорить, что у нас в Церкви все неправильно, что священники не имеют права не только совершать Евхаристию, но даже и сослужить совершающему ее епископу. В подтверждение этого дал мне книгу о. Афанасьева. Мне довольно легко удалось убедить батюшку, что о. Афанасьев неправ, что текст, на который он ссылается, относится ко времени, когда евхаристические молитвы произносились экспромтом, что по вполне понятной причине не давало возможности присутствующим священникам совместно произносить эти молитвы. Батюшка уехал успокоенным. Об о. Афанасьеве действительно говорят мало. Прот. А. Шмеман оказался более востребованным. Его цитируют почти как классиков марксизма-ленинизма - часто и без малейшего сомнения в его правоте. Мне говорила моя прихожанка, выпускница Свято-Тихоновского института, что, если в студенческом сочинении не приведена цитата из о. Шмемана, выше тройки такое сочинение не оценят.
Но, кажется, сама г-жа Коскелло знакома лишь с именами этих отцов, а в учение их не очень вникла. Иначе, как она не заметила, что о. Афанасьев из практики Древней Церкви извлекает одни выводы, а о. А.Шмеман - из той же практики - совсем другие, противоположные. Афанасьев считает, что священники не имеют права не только служить литургию, но и служащему епископу сослужить. О.А.Шмеман же, нисколько не сомневаясь в праве священников служить и сослужить, упрекает их в том, что они мирян оттеснили от сослужения, обрекая их (говорю словами статьи) «на пассивное участие... в литургии».
Г-жа Коскелло восторгается успехами общин священника Кочеткова, говорит, что кочетковцы гонимы, но репрессии против них «полностью сломить движение не способны» (оказывается, их ломают, репрессируют, а я этого не заметил!) «Очевидно, что за ним (движением кочетковцев) стоит определенная сила». Я понимаю эти последние слова статьи не в том смысле, в котором их высказала г-жа Коскелло. О том, какая за ним стоит сила - чуть ниже.
Хваля кочетковцев, г-жа Коскелло, однако, большие надежды возлагает на тех, кто «оставаясь в рамках традиционной «системы», постепенно в не меньшей степени, чем «кочетковцы», подготавливают ее к реформе».
Подобно безбожникам, искренне считавшим, что «попы сами в Бога не веруют», реформаторы уверены, что большинство архиереев сочувствует реформам.
«Наши епископы - говорит прот. Александр Сорокин - достаточно прагматичные люди, они не дают хода реформам не из каких-то внутренних побуждений, а просто ориентируясь на настроение масс». Может быть, и есть такие архиереи в нашей Церкви, но я уверен, что большинство наших иерархов - и в первую очередь наш Святейший Патриарх Алексий II, как он неоднократно заявлял - принципиально против литургических и иных реформ. Возникает естественный вопрос - почему же они не отлучают от Церкви реформаторов? Думаю, причина в особенностях нашего времени, когда православными себя осознали огромные массы людей, с Православием незнакомых.
Наши владыки боятся исторгнуть вместе с плевелами пшеницу (см. Мф. 13, 28-29), тем более, что многие плевелы имеют тенденцию превратиться в пшеницу. Что эти надежды не беспочвенны, показывает пример Татьяны Петровой (см. «Благодатный Огонь», 2006, № 15, с. 38-49) и Филиппа Грилля (см. «Благодатный Огонь», 2007, № 16, с. 74-85). Созвучно этому сказала одна монахиня о кочетковцах: «Это страшная тоталитарная секта... Я как на каторгу каждое воскресение хожу в этот храм, но таково мое послушание... А из всего этого (она окинула взглядом переполненный храм) может быть, хоть одно зернышко и взойдет. Кто знает?» (см. «Благодатный Огонь», 2007, № 16, с. 63).
Г-жа Коскелло с восторгом говорит о том, что реформаторы даже смогли организовать в Санкт-Петербурге конференцию - и приводит высказывания ее участников. Они, в основном, повторяют еретические идеи о. А.Шмемана, правда, делают это в более четкой и откровенной форме. Отмечу, что сказал в интервью священник Владимир Хулап: «Община - это не просто совместные паломнические поездки и какие-то мероприятия, это совместное созидание Церкви». Мы знаем из слов Спасителя, что Основателем и Возделывателем Христовой Церкви является Сам Бог Отец (см. Ин. 15, 1-2) Поэтому церкви, созидаемые разного рода общинами, Христовой Церковью не являются, хотя формально и находятся внутри Церкви.
Отдельно следует рассмотреть резюме статьи г-жи Коскелло. Вот оно: «Сможет ли выжить церковное меньшинство в условиях тотального «единомыслия». И если да, то имеют ли шанс его инициативы развиться до уровня общецерковных, или так и останутся приходскими экспериментами? Все это покажет время, но, в любом случае, определенно РПЦ - не такой уж «гранитный монолит», как это порой кажется».
Эти слова вызвали во мне воспоминание о позиции Бисмарка (о ней мне рассказывал мой отец). Бисмарк уверял германских милитаристов, что Россия - это монолит и война с ней безнадежна. Чтобы в будущем победа над Россией стала возможной, он выхлопотал в рейхстаге семь миллионов марок для организации в России сектантской работы. Подобно этому Гитлер в своих «Застольных речах» говорил, что в побежденной России надо устроить так, чтобы в каждой деревне была своя вера. И где-то я читал, что в бюджете США есть отдельная строка расходов «на организацию в России религиозного плюрализма». Так что разрушение «тотального единомыслия» в Русской Православной Церкви заботит далеко не одну г-жу Коскелло. Советую ей задуматься о том, в какую компанию она попала.
А ведь это «тотальное единомыслие» - чудо истории! Единомыслие католического мира держалось волей Римского папы - как только допустили общее обсуждение проблем католицизма - от его единства мало что осталось. О протестантах и говорить нечего (см. статью Татьяны Горичевой: «Об обновленчестве, экуменизме и «политграмотности» верующих». СПб., 1997, с. 5-15). А в России? Если верить г-же Коскелло, епископы почти бездействуют, священники малограмотны, миряне все почти неофиты, а «тотальное единство» православных - факт, который делает почти безнадежными усилия сторонников «литургического возрождения». В чем причина этого единства? Конечно, главное - это молитва Господа Иисуса Христа: «Да будут едино, якоже и Мы» (Ин. 17, 11).
Но кроме мистических есть и видимые причины этого единства в современной Русской Церкви. Подвиг новомученников и исповедников российских показал нашему народу истину и силу Православия.
C другой стороны, атеистическое воспитание народа показало, что оно разрушает все основы нравственности. Это вызвало приток в Церковь всех думающих о будущем своей семьи и своего народа. Считая себя православными, они смиренно осознают свое невежество, стараются прибиться к сохранившим традицию и учиться у них, как жить в Церкви. Фундамент единства - смирение! Эта добродетель есть основа всего нравственного строя жизни православного человека. Отсутствие его и порождает такие явления, как кочетковщина и вообще - движение за «литургическое возрождение». В свою очередь нормально протекающее воцерковление порождает в человеке любовь к православному богослужению, понимание его богословской глубины, силы радостных и покаянных чувств, им выражаемых, красоту и разнообразие его. Об этом замечательно пишет в своих «Письмах о Западе» священномученик Иларион (Троицкий) (см. «Без Церкви нет спасения», М.-СПб., 2001, с. 490-502. Письмо четвертое. Богослужение). А митрополит Вениамин (Федченков) в своем сочинении «О вере, неверии и сомнении» пишет о встрече с о. Иоанном Кронштадтским. «Батюшка, - спросил я - скажите, пожалуйста, откуда в Вас такая пламенная вера?... Откуда вера? - задумчиво переспросил... старец, и некоторое время помолчал. - Я жил в Церкви! - вдруг твердо и уверенно ответил батюшка... И я переспросил: - Что это значит - жили в Церкви? Отец Иоанн даже несколько огорчился: - Ну, что значит? Ну, я служил вот Божественную Литургию и другие службы; молился вообще в храме. - Потом, еще подумавши, продолжал: - Любил читать в Церкви минеи... любил читать каноны святым» (СПб.-М., 1992, с. 76-77). Значит, чтобы воспитать в себе неповрежденную веру, надо «жить в Церкви», вникать в богослужение (если есть возможность, участвовать в нем), переживать праздники, соблюдать посты, усердно говеть и готовиться к причащению Св. Христовых Таин - и тогда не возникнет никаких поползновений к так называемому «литургическому возрождению». Дал бы Бог силы и разум хоть частично освоить то богослужебное богатство, которое накопила и хранит неповрежденным Православная Церковь. Стремление к литургическим реформам рождается от невежества и самоуверенности «церковных интеллектуалов». В этой связи приходит на память эпизод из «Братьев Карамазовых» Достоевского. Алеша передает Коле Красоткину фразу немецкого профессора: «Дай русскому школьнику карту звездного неба, которую он впервые видит, он на другой день вернет ее исправленною». Это невежество и самоуверенность присуща и нашим деятелям «литургического возрождения» - они не знают богослужения, которое хотят реформировать.
Мы знаем, как петербуржцы любят свой город. А меня, когда я там был, удивило, что главный проспект выходит не на Дворцовую или Сенатскую площади, а упирается в стоящее наискосок здание Адмиралтейства. Представляю себе, какую бы боль я причинил патриотам Петербурга, если бы предложил пробить новый Невский, направив его на одну из главных площадей и обставив стеклянными небоскребами. Почему же богослужебные реформаторы не боятся оскорблять своими богослужебными реформами гораздо более сильную и обоснованную любовь православных к своему богослужению? Силу его воздействия практически ощутили даже советские безбожные чиновники. Не секрет, что Советская власть имела большое влияние на состав нашего епископата. И им приходилось удивляться: внедришь своего человека, а он через некоторое время вдруг становится большим традиционалистом, чем прежние архиереи. Эту силу, видимо, учитывают враги Православия, и поэтому их усилия и направлены на разорение богослужения и, вообще, нормальной церковной жизни. И главным их оружием является «комфортное православие» по рецептам о. Шмемана.
Хочется привести отрывок из воспоминаний Михаила Макарова:
- Няня, я хочу попасть в рай.
- Попадешь, если пойдешь по правильной дороге.
- А где эта дорога?
- Перед тобой будут две дороги. Одна дорога - красивый мягкий ковер, на ковре много цветочков и конфет. Другая дорога вся утыкана остриями ржавых гвоздей. Тебя подведут к красивой дороге и скажут: «Иди. Эта дорога хорошая. Собирай и нюхай цветочки, ешь конфеты». Ты их не слушай. Иди по гвоздяной дороге. Будет страшно - не бойся, молись Богу. Эта дорога ведет в рай. А мягкая, конфетная дорога идет прямо в ад (Михаил Макаров. «Из жизни православной Москвы XX века». Галактика. 1996, с. 30).
Не будем же прельщаться шмемановскими цветочками и кочетковскими конфетками, влекущими нас на погибельный широкий путь «комфортного православия». Будем идти путем подвига, по которому до нас прошли многие поколения наших предков, и чтобы не сбиться с этого узкого пути, ведущего в жизнь вечную, будем стараться идти по их следам, в какую бы сторону от них нас ни тянули религиозные реформаторы.
Город Касимов
Впервые опубликовано в журнале «Благодатный Огонь», № 18, 2008
