29 октября в Доме Кино в рамках VII Международного Театрального Форума "Золотой Витязь" состоялась конференции "Значение русской драматической школы и место русского театра в современном театральном мире". Предлагаем вашему вниманию текст выступления Президента МКФ "Золотой Витязь", народного артиста России Николая Петровича Бурляева.
Как вам известно, в Москве проходит 7-ой международный театральный форум "Золотой Витязь", на котором представлены 33 театральные работы театров России, Украины, Белоруссии, Сербии, Болгарии, Польши, Эстонии, Армении. Для участников форума одним из главных событий всегда является конференция, которую мы проводим. В этом году тема конференции обозначена так: "Значение русской драматической школы и место русского театра в современном театральном мире".
Что это такое - русский театр для мира? Для начала попробую выразить несколько моментов, которые я считаю для себя важными. Проделав 50-летний путь в искусстве, я прихожу к определенным выводам. Больше занимаясь кинематографом, чем театром, все-таки я остаюсь человеком театра. Причем в отрочестве, в 15 лет, я попал в Академический театр Моссовета к Юрию Александровичу Завацкому, ученику Станиславского, и работал с учениками Станиславского: Ириной Вульф, с теми, кто пришел из той эпохи, чтобы передавать нам факел. Великие русские артисты: Мордвинов, Марецкая, Орлова, Раневская, Бирман. Театр я любил до тех пор, пока не начал отдаляться от него.
Но это позже. Что же было в самом начале? Почему русская школа, русский театр, русская актерская школа стала определяющей для театрального сознания планетарного масштаба. Что было в ее основе, в начале? А в начале был... даже не в начале, а потом пришел потрясающий артист Михаил Щепкин, который говорил очень просто: "Театр - это храм. Священнодействуй или убирайся вон". Серьезное замечание православного Михаила Щепкина. Он ввел в понятие "театр" мысль о священнодействии. Такая мысль могла появиться только в православной душе, в верующей христианской душе. А дальше пришел Станиславский, христианин, от крещения всю жизнь проживший под иконой, хранивший икону в своем кабинете, когда это было опасно. В годы разгула атеистической власти он жил под фамильной иконой и под ней ушел в мир иной. Он не отступал от веры и поразил мир своей системой, а еще больше понятием "жизнь человеческого духа" на сцене.
Задумаемся, могло ли такое понятие появиться в американском театре, в западноевропейском. Жизнь человеческого духа и театр как священнодействие. Я не стану отвечать. Просто подумаем об этом. Почему я делаю акцент на то, что для мира эти имена (особенно Станиславский, православный режиссер) стали определяющими развитие театра, всего театра планетарного масштаба, не исключая и Америки, и Голливуда? Эти актеры, очень популярные, хорошие актеры, учились-то на нашей школе. Потом, правда, оказалось, что они учились для того, чтобы, как говорил Иван Ильин, "заняться доходным промыслом и эффектной пустотой". Конечно, были и там озарения, потому что душа есть душа, она прорывается все равно. Были откровения и в американском кино. Эти актеры удивляли мир, опираясь на систему Станиславского. Те актеры, о которых я говорил, и оперные певцы, выступавшие попутно в церковных хорах во времена атеизма, не говоря о том, что они были верующими, они несли этот факел и донесли его до наших дней, до нас, и передали нам. Но это было. А что же есть сегодня?
Сегодня есть понимаемая всеми нами очень опасная тенденция, как говорил бывший руководитель нашей культуры, Михаил Швыдкой, "надо немножко выйти на панель театру, искусству, чтобы быть доходной". Это говорил чиновник государственного уровня. "Надо дистанцироваться от кинематографа, от театра", - говорил он здесь в этом доме на нашем пленуме Союза кинематографистов. Я ему на это отвечал: "Как это дистанцироваться государство должно от мощнейшего оружия воздействия, каким является экран?" Экран - это оружие. Он формирует целые поколения людей и уходить с этого поля боя нельзя. Гоголь, чье 200-летие мы отмечаем в этом году, говорил просто: "Сейчас идет бой, самый главный бой - за душу человека". Это он в те годы говорил. Бой идет и сейчас. И мы видим, с каким результатом он идет, кто в нем одерживает победу. Кинематографистов подмяли под себя. Сдались мы на волю победителя. Нас полностью выпихнули в рынок. Лично мое отношение к искусству, и даже к кинематографу, пусть я покажусь белой вороной, - принципиальный протест против участия в рынке. Может быть, поэтому я не работаю как режиссер в это рыночное время и отказываюсь работать как актер, ожидая, когда придет отрезвление, и жизнь человеческого духа вновь будет востребована. Что мы видим в театре? В отличие от деятелей кино, театральные деятели дали отпор правительству, которое через механизм все того же Швыдкого попыталось и театр выпихнуть в рынок.
В отличие от нас, деятелей кино, театральные деятели встали все как один и ответили: "Нет, нельзя погубить репертуарный театр, нельзя погубить русскую школу". Отстояли, но процесс идет. Когда я задавал прямой вопрос уже мною названному два раза товарищу: "Что же Вы делаете? Почему Вы выпихнули нас на панель доходного промысла? Не наша задача - делать мгновенно деньги, обманывая людей, привлекая их болтологией и издевательством над русской классикой, голубизною, раздетыми девицами, обнажением, тем самым, пополняя Вашу кассу. Наша задача - воспитывать дух нации, быть просвещающей кафедрой." На это был ответ - указание наверх пальцем. Это они, более высокие руководители, рыночники, младореформаторы, которые все меряют рублем. Рынок, так рынок для всех. Это молодое поколение относительно нашего возраста, моего, это люди, которые управляют сейчас практически всеми процессами в России.
Нельзя недопонимать того, что рынок применим не во всех отраслях человеческой жизни. Культуре рынок вреден, пагубен. Культуре рынок противопоказан. Наше творчество, наши фильмы окупаются, есть тому прекрасный пример: Фильм "Андрей Рублев" не окупился тогда, когда был жив Андрей Тарковский, более того, на 7 лет был положен на полку. Но прошли годы, 43 года, и фильм окупился многократно. Я сам видел огромные очереди в Лос-Анджелесе, в Париже, Венесуэле на фильм "Андрей Рублев". Но, не будучи кассовым фильмом, ни извлекшим мгновенную прибыль, этот фильм устремил взоры соотечественников на историю, на иконописца Андрея Рублева. Многие после этого фильма воцерковились и более ясно осознавали, в какой стране они родились. Сегодня о кино мы не будем говорить, хоть и сидим в зале, где вы видите лики великих прославленных режиссеров.
Мы будем говорить о театре. О театре будут говорить и другие, кто более тесно завязан с театром. Я лишь последние 7 лет стал возвращаться в театр в связи с театральным форумом "Золотой Витязь". Но, как показывает жизнь, это нужно делать. Нужно, чтобы был такой форум, как "Золотой Витязь", который абсолютно ясно, прозрачно обозначил с самого начала цели, с которыми мы пришли в театральный процесс. Мы пришли с тем, чтобы напомнить всем нам, деятелям российского театра о тех величайших традициях русского реалистического театра и русской актерской школы, у которой учился весь мир. Первым, кто начал указывать мне на некие отклонения, был великий Мордвинов. Я был тогда мальчишкой, мне было 15 лет, а играл с этим артистом. Я видел такую-то советскую постановку, от которой театральная общественность была в восторге. Он мне говорил: "А что они делают? Это же издевательство над классикой. Что они показывают? Почему так самовыражается этот режиссер, забывая о том, что издеваться нельзя? Почему мы так заискиваем перед зарубежными актерами?" Я помню, когда был мальчишкой, в Москву приезжал английский актер Пол Скофилд. Вся Москва ломилась на его выступление. Я сидел где-то на галерке и заворожено глядел на Пола Скофилда. Тогда я не понимал, что происходит, а у меня рядом был под боком великий Мордвинов, величайший актер планетарного масштаба.
Почему мы так заискиваем перед иноземным? Что это за черта российская? Где гордость за наших актеров и режиссеров, на которых глядит весь мир? И сегодня эти тенденции не изжиты. Главные режиссеры отдельных театров Москвы (300 театров в Москве) пытаются, чтобы не отстать от рыночного процесса, завлекать в зал чем-то иноземным, обнажать артисток молоденьких. С болью должен признаться о мнении детского жюри. У нас три жюри, как вам известно, работают: театр большая форма, театр малая форма и театр для детей, где судят сами дети. Дети, попав в нашей программе на один из отобранных не глядя спектаклей (потому что для детей мало делается, взяли то, что было по Москве) они были в ужасе от этой откровенной порнографии, которую показывает театр для детей и юношества. Эти процессы идут в современном театре. Я являюсь руководителем жюри, так как я не могу пока передать этот пост, и с ропотом я его несу, потому что ужасно судить. Все время есть обиженные, когда мы премии распределяем. Но, приходя в театр в эти последние 7 лет, я вижу в театрах, имеющих имя в Москве, в России, раскрученных критиками, которые по-прежнему глядят на Запад и ждут чего-нибудь "эдакого", какого-то новаторства.
Я не против новаторства. Я удивляюсь этой подмене, удивляюсь, как умело обманывают публику эти режиссеры раскрученных театров. Идет процесс очень тревожный. Он и был всегда, но сейчас он при нашей псевдодемократии, которой не было и нет на Руси. Не хотелось бы отвлекаться на политику, но это не возможно обойти. Демократии нет. Что такое демократия? Власть народа. У нас есть власть народа? У нас нет власти народа. У нас есть власть нескольких людей, семиолигарщина. 7 или 10 человек поделили всю Россию, наши недра, богатства. Нет демократии, но как бы демократия есть. И в театре она есть, делай, что хочешь. Что хочу, то ворочу.
Что делать, что будет? Это зависит от всех нас. Недаром именно кинематографисты в мае месяце подняли свой голос и издали манифест кинематографистов, к которому мы приглашаем присоединяться, где мы четко обозначили о том, что такая культурная политика вредна для России. Нужны изменения культурной, экранной, театральной политики в России. Как этого добиться? Я думаю, что только при поддержке государства. Только при этом механизме мы можем чего-то добиться. Я говорил министру культуры Александру Алексеевичу Авдееву при первом же нашем общении, когда он был на этот пост поставлен, что самая главная задача, которую я бы видел на посту министра - это выведение культуры из рынка. Да, противодействие будет, но нужно быть Александром Матросовым, лечь на амбразуру и попытаться менять культурную политику, ту, что наворотили перед ним его предшественники.
Россия никогда не мерила ценность жизни, отношений рублем, и уж тем более искусство. Пушкин страдал от того, что вынужден был брать деньги за стих, Лермонтов переводил тексты Гете. Песня, которая льется из уст, есть та награда, которая вознаграждает. Библия говорит: "Даром получил, даром отдавай". Мы готовы отдавать даром. Деятели кино и театра. Нам ничего не нужно. Мы пришли не делать деньги, а помогать, просветлять и возвышать наш народ.
Должна меняться культурная политика, принципиально меняться. Культура должна выходить из рынка потихонечку или мгновенно по государственной державной воле, которая выделит в бюджете России на культуру, наконец, такие же деньги, которые будут равноценны средствам, выделяемым на оборону государства. Культура - это оборона души государства. Плоды подобной культурной революции, которая проходит в нашей стране последние 23 года, мы видим.
Если государство хотело, удалившись от влияния на культуру, на кинематограф, театр, чтобы им легче было, при такой политике они получили гораздо больше проблем. Преступность катастрофически зашкаливает. Идет алкоголизация пей - не хочу. И на экране еще показывают нам, как это хорошо - "балдеть". Педофилия, проституция, наркомания. Влияли ли на увеличение этих социальных пороков культура, кино и театр? Влияет напрямую. Подтверждаю это устами замечательной русской актрисы Валентины Малявиной, которая по воле рока попала на зону к зекам, которые ей говорили впрямую: "Экран нас образовывал, у вас мы учились относиться к жизни так, как мы относимся - грабить банки, колоться, насиловать и т.д.". Этого забывать мы не должны.
Впервые опубликовано на сайте Международного кинофестиваля "Золотой Витязь"
Как вам известно, в Москве проходит 7-ой международный театральный форум "Золотой Витязь", на котором представлены 33 театральные работы театров России, Украины, Белоруссии, Сербии, Болгарии, Польши, Эстонии, Армении. Для участников форума одним из главных событий всегда является конференция, которую мы проводим. В этом году тема конференции обозначена так: "Значение русской драматической школы и место русского театра в современном театральном мире".
Что это такое - русский театр для мира? Для начала попробую выразить несколько моментов, которые я считаю для себя важными. Проделав 50-летний путь в искусстве, я прихожу к определенным выводам. Больше занимаясь кинематографом, чем театром, все-таки я остаюсь человеком театра. Причем в отрочестве, в 15 лет, я попал в Академический театр Моссовета к Юрию Александровичу Завацкому, ученику Станиславского, и работал с учениками Станиславского: Ириной Вульф, с теми, кто пришел из той эпохи, чтобы передавать нам факел. Великие русские артисты: Мордвинов, Марецкая, Орлова, Раневская, Бирман. Театр я любил до тех пор, пока не начал отдаляться от него.
Но это позже. Что же было в самом начале? Почему русская школа, русский театр, русская актерская школа стала определяющей для театрального сознания планетарного масштаба. Что было в ее основе, в начале? А в начале был... даже не в начале, а потом пришел потрясающий артист Михаил Щепкин, который говорил очень просто: "Театр - это храм. Священнодействуй или убирайся вон". Серьезное замечание православного Михаила Щепкина. Он ввел в понятие "театр" мысль о священнодействии. Такая мысль могла появиться только в православной душе, в верующей христианской душе. А дальше пришел Станиславский, христианин, от крещения всю жизнь проживший под иконой, хранивший икону в своем кабинете, когда это было опасно. В годы разгула атеистической власти он жил под фамильной иконой и под ней ушел в мир иной. Он не отступал от веры и поразил мир своей системой, а еще больше понятием "жизнь человеческого духа" на сцене.
Задумаемся, могло ли такое понятие появиться в американском театре, в западноевропейском. Жизнь человеческого духа и театр как священнодействие. Я не стану отвечать. Просто подумаем об этом. Почему я делаю акцент на то, что для мира эти имена (особенно Станиславский, православный режиссер) стали определяющими развитие театра, всего театра планетарного масштаба, не исключая и Америки, и Голливуда? Эти актеры, очень популярные, хорошие актеры, учились-то на нашей школе. Потом, правда, оказалось, что они учились для того, чтобы, как говорил Иван Ильин, "заняться доходным промыслом и эффектной пустотой". Конечно, были и там озарения, потому что душа есть душа, она прорывается все равно. Были откровения и в американском кино. Эти актеры удивляли мир, опираясь на систему Станиславского. Те актеры, о которых я говорил, и оперные певцы, выступавшие попутно в церковных хорах во времена атеизма, не говоря о том, что они были верующими, они несли этот факел и донесли его до наших дней, до нас, и передали нам. Но это было. А что же есть сегодня?
Сегодня есть понимаемая всеми нами очень опасная тенденция, как говорил бывший руководитель нашей культуры, Михаил Швыдкой, "надо немножко выйти на панель театру, искусству, чтобы быть доходной". Это говорил чиновник государственного уровня. "Надо дистанцироваться от кинематографа, от театра", - говорил он здесь в этом доме на нашем пленуме Союза кинематографистов. Я ему на это отвечал: "Как это дистанцироваться государство должно от мощнейшего оружия воздействия, каким является экран?" Экран - это оружие. Он формирует целые поколения людей и уходить с этого поля боя нельзя. Гоголь, чье 200-летие мы отмечаем в этом году, говорил просто: "Сейчас идет бой, самый главный бой - за душу человека". Это он в те годы говорил. Бой идет и сейчас. И мы видим, с каким результатом он идет, кто в нем одерживает победу. Кинематографистов подмяли под себя. Сдались мы на волю победителя. Нас полностью выпихнули в рынок. Лично мое отношение к искусству, и даже к кинематографу, пусть я покажусь белой вороной, - принципиальный протест против участия в рынке. Может быть, поэтому я не работаю как режиссер в это рыночное время и отказываюсь работать как актер, ожидая, когда придет отрезвление, и жизнь человеческого духа вновь будет востребована. Что мы видим в театре? В отличие от деятелей кино, театральные деятели дали отпор правительству, которое через механизм все того же Швыдкого попыталось и театр выпихнуть в рынок.
В отличие от нас, деятелей кино, театральные деятели встали все как один и ответили: "Нет, нельзя погубить репертуарный театр, нельзя погубить русскую школу". Отстояли, но процесс идет. Когда я задавал прямой вопрос уже мною названному два раза товарищу: "Что же Вы делаете? Почему Вы выпихнули нас на панель доходного промысла? Не наша задача - делать мгновенно деньги, обманывая людей, привлекая их болтологией и издевательством над русской классикой, голубизною, раздетыми девицами, обнажением, тем самым, пополняя Вашу кассу. Наша задача - воспитывать дух нации, быть просвещающей кафедрой." На это был ответ - указание наверх пальцем. Это они, более высокие руководители, рыночники, младореформаторы, которые все меряют рублем. Рынок, так рынок для всех. Это молодое поколение относительно нашего возраста, моего, это люди, которые управляют сейчас практически всеми процессами в России.
Нельзя недопонимать того, что рынок применим не во всех отраслях человеческой жизни. Культуре рынок вреден, пагубен. Культуре рынок противопоказан. Наше творчество, наши фильмы окупаются, есть тому прекрасный пример: Фильм "Андрей Рублев" не окупился тогда, когда был жив Андрей Тарковский, более того, на 7 лет был положен на полку. Но прошли годы, 43 года, и фильм окупился многократно. Я сам видел огромные очереди в Лос-Анджелесе, в Париже, Венесуэле на фильм "Андрей Рублев". Но, не будучи кассовым фильмом, ни извлекшим мгновенную прибыль, этот фильм устремил взоры соотечественников на историю, на иконописца Андрея Рублева. Многие после этого фильма воцерковились и более ясно осознавали, в какой стране они родились. Сегодня о кино мы не будем говорить, хоть и сидим в зале, где вы видите лики великих прославленных режиссеров.
Мы будем говорить о театре. О театре будут говорить и другие, кто более тесно завязан с театром. Я лишь последние 7 лет стал возвращаться в театр в связи с театральным форумом "Золотой Витязь". Но, как показывает жизнь, это нужно делать. Нужно, чтобы был такой форум, как "Золотой Витязь", который абсолютно ясно, прозрачно обозначил с самого начала цели, с которыми мы пришли в театральный процесс. Мы пришли с тем, чтобы напомнить всем нам, деятелям российского театра о тех величайших традициях русского реалистического театра и русской актерской школы, у которой учился весь мир. Первым, кто начал указывать мне на некие отклонения, был великий Мордвинов. Я был тогда мальчишкой, мне было 15 лет, а играл с этим артистом. Я видел такую-то советскую постановку, от которой театральная общественность была в восторге. Он мне говорил: "А что они делают? Это же издевательство над классикой. Что они показывают? Почему так самовыражается этот режиссер, забывая о том, что издеваться нельзя? Почему мы так заискиваем перед зарубежными актерами?" Я помню, когда был мальчишкой, в Москву приезжал английский актер Пол Скофилд. Вся Москва ломилась на его выступление. Я сидел где-то на галерке и заворожено глядел на Пола Скофилда. Тогда я не понимал, что происходит, а у меня рядом был под боком великий Мордвинов, величайший актер планетарного масштаба.
Почему мы так заискиваем перед иноземным? Что это за черта российская? Где гордость за наших актеров и режиссеров, на которых глядит весь мир? И сегодня эти тенденции не изжиты. Главные режиссеры отдельных театров Москвы (300 театров в Москве) пытаются, чтобы не отстать от рыночного процесса, завлекать в зал чем-то иноземным, обнажать артисток молоденьких. С болью должен признаться о мнении детского жюри. У нас три жюри, как вам известно, работают: театр большая форма, театр малая форма и театр для детей, где судят сами дети. Дети, попав в нашей программе на один из отобранных не глядя спектаклей (потому что для детей мало делается, взяли то, что было по Москве) они были в ужасе от этой откровенной порнографии, которую показывает театр для детей и юношества. Эти процессы идут в современном театре. Я являюсь руководителем жюри, так как я не могу пока передать этот пост, и с ропотом я его несу, потому что ужасно судить. Все время есть обиженные, когда мы премии распределяем. Но, приходя в театр в эти последние 7 лет, я вижу в театрах, имеющих имя в Москве, в России, раскрученных критиками, которые по-прежнему глядят на Запад и ждут чего-нибудь "эдакого", какого-то новаторства.
Я не против новаторства. Я удивляюсь этой подмене, удивляюсь, как умело обманывают публику эти режиссеры раскрученных театров. Идет процесс очень тревожный. Он и был всегда, но сейчас он при нашей псевдодемократии, которой не было и нет на Руси. Не хотелось бы отвлекаться на политику, но это не возможно обойти. Демократии нет. Что такое демократия? Власть народа. У нас есть власть народа? У нас нет власти народа. У нас есть власть нескольких людей, семиолигарщина. 7 или 10 человек поделили всю Россию, наши недра, богатства. Нет демократии, но как бы демократия есть. И в театре она есть, делай, что хочешь. Что хочу, то ворочу.
Что делать, что будет? Это зависит от всех нас. Недаром именно кинематографисты в мае месяце подняли свой голос и издали манифест кинематографистов, к которому мы приглашаем присоединяться, где мы четко обозначили о том, что такая культурная политика вредна для России. Нужны изменения культурной, экранной, театральной политики в России. Как этого добиться? Я думаю, что только при поддержке государства. Только при этом механизме мы можем чего-то добиться. Я говорил министру культуры Александру Алексеевичу Авдееву при первом же нашем общении, когда он был на этот пост поставлен, что самая главная задача, которую я бы видел на посту министра - это выведение культуры из рынка. Да, противодействие будет, но нужно быть Александром Матросовым, лечь на амбразуру и попытаться менять культурную политику, ту, что наворотили перед ним его предшественники.
Россия никогда не мерила ценность жизни, отношений рублем, и уж тем более искусство. Пушкин страдал от того, что вынужден был брать деньги за стих, Лермонтов переводил тексты Гете. Песня, которая льется из уст, есть та награда, которая вознаграждает. Библия говорит: "Даром получил, даром отдавай". Мы готовы отдавать даром. Деятели кино и театра. Нам ничего не нужно. Мы пришли не делать деньги, а помогать, просветлять и возвышать наш народ.
Должна меняться культурная политика, принципиально меняться. Культура должна выходить из рынка потихонечку или мгновенно по государственной державной воле, которая выделит в бюджете России на культуру, наконец, такие же деньги, которые будут равноценны средствам, выделяемым на оборону государства. Культура - это оборона души государства. Плоды подобной культурной революции, которая проходит в нашей стране последние 23 года, мы видим.
Если государство хотело, удалившись от влияния на культуру, на кинематограф, театр, чтобы им легче было, при такой политике они получили гораздо больше проблем. Преступность катастрофически зашкаливает. Идет алкоголизация пей - не хочу. И на экране еще показывают нам, как это хорошо - "балдеть". Педофилия, проституция, наркомания. Влияли ли на увеличение этих социальных пороков культура, кино и театр? Влияет напрямую. Подтверждаю это устами замечательной русской актрисы Валентины Малявиной, которая по воле рока попала на зону к зекам, которые ей говорили впрямую: "Экран нас образовывал, у вас мы учились относиться к жизни так, как мы относимся - грабить банки, колоться, насиловать и т.д.". Этого забывать мы не должны.
Впервые опубликовано на сайте Международного кинофестиваля "Золотой Витязь"
