"Взять любой ценой..." К 300-летию героической обороны Веприка
Как уже говорилось, переход Карла XII из своей первой на территории штаб-квартиры Ромен ко второй, Гадячу, вызванный обманной "диверсией" Русской армии на этот город, обошелся в по крайней мере 4 тысячи совершенно напрасных жертв. Оставляя замёрзший труп в среднем через каждые 15 метров дороги, шведский король, конечно, "спас" эту "гетманскую столицу", но армию свою потрепал основательно.
Но помимо брошенных в поле каролинцев армия понесла и серьёзные "санитарные потери" (так это называется на неэмоциональном, бесстрастном и безличном языке статистики). "...На следущий день наши хирурги стали отрезать своими бритвами и отмороженное, и гниющее мясо от пальцев рук и ног у некоторых солдат и приходящих для этого в нашу квартиру людей",- записал в своём дневнике участник событий, уже упоминавшийся нами Даниэль Крман. Современный (и признанный) шведский историк Петер Энглунд, живописуя первые дни быта шведской армии в Гадяче, говорит, что "Фельдшеры работали круглосуточно, наполняя бочку за бочкой ампутированными конечностями обмороженных"; что каждое утро на улицах этого городка собирали трупы сотен замёрзших шведов, которые на санях свозили в какой-нибудь яр. Капеллан Свен Агрелль тоже записал в своих воспоминаниях: "...Сердце обливалось кровью при виде трупов бедных людей, лежавших в поле и в вагончиках (многим, очень многим скандинавам просто не нашлось места в редких уцелевших домах, и они "грелись" в своих покрытых худыми тентами походных телегах,- прим. автора),...Фельдшеры работали все дни, ампутировали руки и ноги... и все дома были полны такими калеками".
Исследовали данного вопроса убеждены, что "цену перехода" в пересчёте на человеческие жизни с учётом вышеизложенного следует увеличить по крайней мере вдвое: не менее восьми тысяч скандинавов заплатили своим земным существованием за вздорную выходку короля, в лютую стужу бросившего армию на выручку бесполезного, в сущности, Гадяча (об этом говорят опубликованные документы шведской армии). А скольких каролинцев он сделал калеками - того и посчитать, наверное, невозможно.
Но было сделано то, что сделано; за совершённое шведы расплатились сразу и сполна; теперь им надлежало думать, как поступать далее.
Конечно, в этих условиях пусть даже крошечная, но блестящая и победоносная операция по взятию зубастого Веприка пришлась бы для частично деморализованной армии как нельзя более кстати.
Ещё два слова о Гадяче, ибо его значение в ходе Полтавского периода Великой Северной войны до сих пор остаётся несколько недооцененным.
Он возник - да, в очень глубокой древности, и городишко этот явно являлся ещё скифским поселением дохристианской эпохи, но на арену большой Истории его вывела освободительная война русского народа Малороссии против Речи Посполитой. Он - никто и не спорит, действительно "гетманская столица", причём единственная на Полтавщине, но впервые в качестве "гетманской собственности" впервые фигурирует, как пожалование царя Алексея Михайловича Богдану Хмельницкому (1654 год), и лишь после смерти своего первого собственника становится "ранговой маетностью" - то есть должностной, на время исполнения выборных обязанностей, собственностью малороссийских гетманов.
Печально знаменитые "Гадячские статьи" были сочинены не "в", а где-то "под" Гадячем, и являлись "прельстительными", то есть обманными по своей сути. Финал купившегося на эти лживые обещания поляков поляка же Выговского, тоже обманом взявшего в руки гетманскую булаву и обильно залившего Малороссию кровью братоубийственной войны, оказался печален: политический банкрот сбежал в Варшаву, где и был казнён.
В контексте нашего рассказа важнее, впрочем, то, что по сути своей Гадяч всегда был русским, где-то даже великорусским городом: ведь "столицей" он служил не токмо малороссийскому гетману Ивану Мартынову сыну Брюховецкому - слуге Юрия Хмельницкого, но и "болярину" Брюховецкому, что было высшим чином среди Московских "служилых людей по отечеству").
Гадяч всегда был как бы под особой опекой Государства Российского; зарисованный ещё на карте Боплана, являвшейся ни чем иным, как графическим планом колонизации "украинных", то есть окраинных, земель Речью Посполитой, он имеется и в русской Книге Большому Чертежу - но свой действительно первый "план малороссийскому полковому городу Гадячу без ситуации с прожектом... как надлежит впредь работы производить", "гетманская столица" получила лишь в 1746 году, в царствование Елизаветы Петровны, во время Империи.
Гербом же Гадяч обзавёлся почти за столетие до этого, в первой половине XVII века. На красном щите (один из исторически достоверных цветов, использовавшихся Богданом Хмельницким) уже тогда был изображён воин, пронзающий копьём змия. Позже воин персонифицировался в архангела Михаила (архистратига, предводителя сил небесных), пронзающего золотым копьём чёрного дьявола. Не зря, получается, шведов пугало само это название - "Гадяч"; при помощи не иначе, как сил небесных (морозы, ударившие в дни перехода шведов из Ромен сюда, отмечались по всей Европе, как "небывалые"; они сковали панцирем Рейн и Сену, и даже каналы в Венеции замёрзли), скандинавы получили крайне чувствительный удар именно в то место, которое было указано "генералу Зиме" русскими военачальниками их обманной попыткой овладеть Гадячем...
Итак: потребность в пусть даже крошечной, но непременно блестящей и строго победоносной операции по взятию укреплённого городка Веприка была для Карла XII насущной потребностью.
Для поднятия воинского духа своих солдат Карл XII даже песенку придумал, подзадоривая ею советчиков-генералов: "ты, мой Веприк, так уж мал, а комендант твой повешен на вал!" - ведь Юлленкрук и другие рекомендовали спокойно главному стратегу и тактику пересидеть лютые стужи в тепле, не подвергая армию новым губительным испытаниям. Но бесшабашность и упрямая настойчивость короля, снискавшая ему прозвище "демирбаш" (то есть "железная башка") во время его будущего сидения в Бендерах ("днями ленивой собаки" называется этот период жизни Карла), начали сугубые проявления, кажись, именно в полтавский период Великой Северной войны.
Именно эти качества и заставили его погнать, невзирая ни на что, неподготовленную к зиме армию в ледяную степь; только они и бросили её на ледяные валы Веприка. В итоге проявления этого очередного упрямства армия вновь понесла потери, причём сравнимые с крупным сражением - по разным источникам от 1 200 до 1700 человек, в том числе цвет щведского офицерства, улеглись в курганы, следы которых можно видеть в окрестностях Веприка и теперь.
Но! - распевая свои деланно-весёлые песенки, Карл XII сам на валы крепости с обнажённой шпагой не полез, как это прежде бывало: послав командовать штурмующими Рёншильда, король стоял на небольшой возвышенности, достаточно отстранённо наблюдая за попытками каролинцев овладеть Веприком. Эту перемену в поведении короля отметили многие, и очень многих она неприятно поразила...
Исчерпав возможности к обороне, гарнизон Веприка согласился на почётную капитуляцию, предложенную королём. Но слово его оказалось лживым. Гарнизон пленили и отправили сначала в Зеньков, откуда перевели в Опошню, а затем в Старые Санжары, где был создан, таким образом, первый на Полтавщине за всю историю концентрационный лагерь с попыткой превратить его в фабрику смерти: почуяв близость своего конца, шведы по приказу короля стали убивать узников штыками и так лишили жизни 170 человек, но к военнопленным тем временем спешила уже подмога от Пётра I, пославшего для спасения своих солдат и офицеров генерал-лейтенанта Генскина с 2500 драгун и пехотным Астраханским полком, посаженным, видимо, для скорости на лошадей. Восстание, поднятое в это же время подполковником Юрловым внутри лагеря, преопределило успех предприятия: шведы были разбиты, в свою очередь пленены; победителям досталась войсковая казна и армейское имущество.
Более печальной оказалась судьба местных жителей и казаков. Карл XII отдал их Мазепе, дабы поддержать его статус властелина (хотя де-юре он таковым не являлся уже два месяца как, будучи изверженным из гетманов и преданным церковному проклятию). Милостивый к подданным, он приказал бросить моливших о пощаде малороссов в подземелья Зенькова, где те и нашли свою смерть от холода и голода.
Веприк был разграблен и сожжён - один из многих городов и селений Малороссии, мартиролог которым почему-то не был составлен своевременно; мы с историком Виктором Шестаковым восполняем сей досадный пробел и публикуем сейчас, призывая других исследователей дополнить сей грустный, но необходимый список.
Шведы заняли в это время (декабрь 1708-го - январь 1709 года) территорию своеобразного треугольника, вершинами упиравшегося в Прилуки на западе, Ромны на севере и Зеньков на востоке. С потерей Ромен 18 декабря "шведский треугольник" сжался в полосу, напоминая сильно вытянутый по горизонтали узкий паралеллепипед, на верхней прямой которого были Веприк, Гадяч и Лохвица; снизу (с юга) его подрезали Русские войска, дислоцированные по линии Пирятин-Миргород.
Пётр I, встретив победный для него 1709-й год в Сумах, но затем в первых числах февраля отъехав из непосредственного района боевых действий, в планы командования не вмешивался, в ответах на письма оперировавших в непосредственном соприкосновении со шведами Меншикову и Шереметеву давая отнюдь не обязательные для неукоснительного исполнения советы: "...однако полагая то на ваше рассуждение". Такое положение вещей сохранялось вплоть до возвращения царя в Русскую армию под Полтавой в начале июня.
Но Пётр, ещё 20 января, в одном из последних своих распоряжений на месте боевых действий, обратил внимание на оторванность лохвицкого гарнизона от основной армии шведов в условиях сжимающегося по направлению восток-запад района шведской дислокации. И предложил Меншикову направить против него "добрую партию", которая, действуя заодно с местными жителями, разгромила бы осиное гнездо окупантов и мазепинцев.
Далеко не случайно Пётр I обратил свой взор именно на этот город. Ведь в нём, в действительно хорошо укреплённой крепости, хранилась казна изменнического бывшего гетмана Мазепы и содержались жёны той части казацкой старшины, которая слишком уж долго раздумывала над возможностью выбрать удачный момент для перехода на сторону Русских войск. Настолько долго, что Карл XII успел применить защитные меры против этого достаточно плохо скрываемого желания. Так что не только концлагери, но и порочная практика заложничества, впоследствии широко применявшаяся гитлеровцами, была привнесена на Полтавщину шведами, позиционируемыми сейчас на Украине, как "европейцы", а их король - как "рыцарь".
Нажитое непосильным гетманским трудом и невинные в политических плутнях мужей женщины охранялись шведским отрядом под командованием генерала Юхана Августа Мейерфельда (в недалеком будущем участника Полтавской битвы. А быть тюремщиком - это ему было такое первое боевое задание в это время).
На самих лохвиччанах (как и на простых жителях Гадяча) понятно, не лежит никакой "печати измены" - однако она оказалась отчетливо проставленой на некоторых представителях местной казацкой старшины, предавших своих людей, родину и веру. Данный посыл подтверждается, в частности, текстом челобитной к Петру I от самих жителей Лохвицы, проливающей свет на происходившие там события. В ней рассказывается, что во время пребывания шведов в их городе приехал генеральный есаул Мазепы Гамалия вместе с лохвицким сотником Павлом Мартосенком (Гамалеи - казацкий род; Михаил Гамалия был полковником черкасским (1662 г.), при гетмане Якове Сомко; Григорий Михайлович, его сын - полковник лубенский, Андрей Михайловиич - лохвицкий сотник (1689-1694 гг.). Мазепу поддержал сын его, Михаил Андреевич, генеральный есаул (1707-1709 гг.). После Полтавской битвы был арестован вместе с братом Антоном Андреевичем и сослан в Сибирь. О царских расправах над мазепинцами после Полтавской победы без всякого разбору - это, как видим, просто чушь).
Они (Мартосенко и Гамалия) были одними из немногих действительно авторитетных представителей казацкой старшины, добровольно, судя по всему, оставшихся в окружении предателя. Гамалия и Мартосенко всячески склоняли лохвицких мещан и казаков послать на поклон к Мазепе в Ромны известных, знатных ("значных") людей. Народ отказался. За это жителей было велено "бить смертным боем и повешать". Несколько дней, объятые ужасом, лохвиччане прятались в церкви, а затем, оставя все пожитки, бежали вместе со своими женами и детьми "через степи и поля пахотные до войска Его Царского Величества". Гамалия и Мартосенко за такое неповиновение "приказали разорить весь наш скот, пажитков наших; и разорено все до конца", - писали челобитчики.
Шведы удерживали за собой Лохвицу почти до конца февраля 1709 года. Генерала Мейерфельда через какое-то время сменил здесь в качестве военного начальника, коменданта и тюремщика генерал-поручик Карл Густав Крейц - в скором времени тоже участник и Полтавской битвы, и панического отступления к Днепру, и пленения под Переволочной.
...Узнав о движении на него отрядов русской армии и малороссийских казаков, Крейц принять бой не решился. Он организовал быструю "ретираду" в направлении расположения основных сил шведской армии. К тому времени шведы уже оставили Гадяч, Лютеньку, и переместились ниже по течению Ворсклы, в район Зенькова и Опошни. Следовательно, Крейцу, отягощённому обозом и пленниками, требовалось для выполнения своей задачи пройти значительное расстояние по враждебной территории (порядка 120 километров), форсировав при этом реки Сулу, Хорол и Псёл. По крайней мере 26 февраля 1709 года Лохвица наверняка была уже освобождена от шведов, поскольку именно этим числом датировано донесение Б.П. Шереметева Петру I, в котором говорится о боях уже на переправах. "Многие здешние мужики, - писал Борис Петрович,- чинили поиски, от чего оной (т.е. Крейц) принужден был несколькие возы и скот потопить, и токмо с малым убрался, и мазепины пожитки взяли на вьюках, а остальной свой обоз пожег весь".
Добавим к этому, что гнали шведов корсунские и сорочинские казаки со своими атаманами; в числе их отрядов было немало русских солдат и офицеров - в частности, капитан Нарвского полка Калетин и адъютант Шереметева Каптяжын.
Судьба отрядов Крейца в чём-то напоминает историю с корпусом Левенгаупта, только в миниатюре: гонимый взашей отрядами малороссийских казаков и русских воинов, щипаемый со всех сторон партизанами из числа местных жителей, он растерял своих людей и обоз, скот и лошадей, а также часть пленников. Часть мазепинской казны, награбленного в Лохвицкой и Сенчанской сотнях имущества, и "союзников" в лице генерального есаула Гамалии, ещё вчера люто распоряжавшегося под прикрытием шведских штыков, а также зятя Данилы Апостола Горленко, представителя того самого "горленковского дома", помимо которого "шведам в Прилуках приятелей нет", а потому жителей здешних, дескать, следует обобрать и перевешать..., - всё это попало в руки преследовавших.
Уточним, что Горленки - это известный казацкий род с Черниговщины. Лазарь Горленко, полковник Прилукского полка, погиб во время казацких бунтов 1687 года (sic!). Внук Лазаря и гетмана Данилы Апостола Аким (Яким) Горленко (в пострижении Иоасаф, 1705-1754 гг.) дал качественно иную поросль - он стал выдающимся церковным деятелем и просветителем; окончил Киево-Могилянскую академию, с 1737 года состоял игуменом Лубенского Мгарского Преображенского монастыря, затем епископом Белгородским. Автор драмы "Брань чесных седми добродетелей с седьми грехами земными". Причислен к лику святых.
Мазепу поддержал, опять возвратившись в пучину сепаратистских настроений, Дмитрий Горленко, также прилукский полковник - активный сторонник войны с Москвой. Вместе с Пылыпом Орликом и Андреем Войнаровским он был кандидатом на гетмана в изгнании, в 1711-1713 годах принимал участие в подлых набегах Орлика и татар на Правобережье Малороссии. Резкий конфликт с Орликом вынудил его вернуться в Малороссию. С 1715 по 1730 год жил в Москве, в 1731 получил разрешение вернуться в Малороссию (ещё один хороший пример "мщения" русских мазепинцам).
Иван Иванович Голиков писал об этом славном деле (связанном с разгромом отрядов Крейца при отступлении из Лохвицы) буквально так: "Приятно также было монарху видеть на полученных перед тем от графа Шереметева донесений, что не только малороссийские казаки, но и самые мужики с ревностью собираются к поиску над неприятелем, и что они же, при помощи легких партий, на шведского генерал-майора Крейца (Голиков, кажись, несколько понизил шведского военачальника в звании,- прим. автора) во время походу его, а особливо при переправе его через реку Псёл, нападая, принудили его несколько возов и весь скот свой потопить, остальной обоз сжечь и с малым только оного числом и мазепиным именем уйдти, и что в погоне за ним казаки же многих переранили и, напав на особую шведскую армию, взяли в плен корнета, унтер-офицеров и рядовых 22, а остальных до единого перекололи".
Крейц с уцелевшим от разгрома остатком своего отряда вплоть до Полтавской битвы отсиживался в местечке Решетиловке, в 35 километрах к западу от Полтавы. Вполне возможно, что это была своего рода опала - Карлу XII, весьма вероятно, просто надоели эти неудачники.
Такими были дела на "западном фронте". Но сам шведский король пребывал в это время на фронте восточном, не оставляя своих безумных намерений проникнуть в Россию через Слобожанщину. Характеризуя этот, зимний период военных действий, Петер Энглунд пишет: "Шведское войско находилось в тисках, но не теряло инициативы". В корне неправильное определение: принять его можно лишь в том случае, если "инициативой" считать метания волчьей стаи, вкусившей человеческой крови, но упорно заганяемой за флажки участка гарантированного отстрела. Русская армия, в точности придерживавшаяся плана "частительного" уничтожения мощи лучшей военной машины Европы того времени, сжимала клещи вокруг всё четче проступавшего в реальных своих очертаниях будущего полтавского "котла", демонстрируя день ото дня возраставшее мастерство, проявлявшееся в двуедином качестве идеального военного металла - булата: должную твёрдость и полезную гибкость. Сколь ни великолепной казалась шведская армия, дороги в сторону Сум и Ахтырки были напрочь заперты для неё Русской армией (и Карл XII даже не пытался по ним идти). Он брал много южнее, многократно "тыкаясь" вслепую по направлению к Харькову.
Стратегически русское командование было готово пропустить его до линии Богодухов-Валки (возле последнего из названных населённых пунктов до сих пор можно найти следы древних оборонительных редутов), но реально шведы были остановлены на линии Коломак-Городня, что западнее обозначенного допустимого рубежа обороны на 40-50 километров.
"Трижды Карл XII пытался отворить ворота на Москву - под Татарском, в Северской земле и под Харьковом - каждый раз терпел неудачу",- пишет об этом (Полтавском) этапе Великой Северной войны современный исследователь Б.Н.Григорьев.
При этом надо уточнить: в ходе этой третьей и последней попытки, для нас особенно важной, ибо только она относится к рассматриваемому периоду - зиме 1708-1709 годов, он делал это тоже по крайней мере трижды. Каждый раз терпя при этом неудачу и вымещая злобу на мирных жителях (крайне важное обстоятельство!)
В качестве небольшого отступления здесь стоит ещё раз поведать о трагедии Чернух, которую описал в своём дневнике участник похода Карла XII в Малороссию полковник Поссе. Эту историю, по его словам, он слышал в свою очередь от непосредственного участника тех событий подполковника Томаса Функе.
Первой на совести этого карателя (иного определения не найти) - Функе - была кровавая расправа, учинённая ним 9 декабря 1708 года над жителями местечка Терны (ныне Сумской области). Кстати говоря, это отнюдь не авторская вольность: как бы вдогонку этому живодёру Карл XII послал 16 декабря свой универсал, в котором говорилось, что за непослушание шведам и Мазепе приказано не только жителей, но "и их детей (sic!) и пожитки огнем и мечом, как наисторожей карати..." (G. Adlerfeld. Histori militaire Charles XII, - Адлерфельд Г. "Военная история Карла XII", т. IV, стр. 395).
Адлерфельд, к слову говоря, живописует этот эпизод много прагматичне, деловитее, и что самое примечательное, с полным одобрением: "10 декабря (шведский календарь отличался от русского "забеганием" на день вперёд,- прим. автора) полковник Функ с 500 кавалеристами был командирован, чтобы наказать и образумить крестьян, которые соединялись в отряды в разных местах. Функ перебил больше тысячи людей в маленьком городке Терее (Терейской слободе) и сжег этот городок, сжег также Дрыгалов (Недригайлов). Он испепелил также несколько враждебных казачьих деревень и велел перебить всех, кто повстречался, чтобы внушить ужас другим".
Терны, этот по обыкновению укреплённый населённый пункт, пытался взять шведский отряд численностью в 500 человек. Жители оказали, как водится, сопротивление, а затем, отступив, засели в замке и более двух часов отстреливались. В перестрелке и последовавшем за нею штурме погибло 20 шведов. В отместку Функе и его вояки устроили резню, во время которой погибло свыше тысячи жителей местечка Терны и прилегающей к нему местности; город был обращён в пепел.
К Чернухам Функе со своим отрядом добрался всего лишь двумя днями позже, 11 декабря. Крепость, вероятно, представляла собой достаточно надёжную по виду твердыню, поскольку в ней укрылось очень много народа из окрестностей. Основным рубежом обороны стал именно церковный двор, "обведенный земляным валом". Дважды, благодаря героическому отпору жителей Чернух, натиск шведов был отбит. Даже женщины стояли на валах и сражались с нападавшими. Но третьего штурма защитники крепости не выдержали. Ворвавшись внутрь кольца обороны, шведы устроили жесточайшую резню: "стали рубить всех, кто им попадался под руку". Под руку попалось не менее 1600 человек, преимущественно обывателей, искрошенных оккупантами в сечку. "Относительно тех, кто закрылись в церкви (а в ней действительно было полно людей, которые категорически отказались открыть двери),- Функе приказал поджечь церковь, и все, кто там был, сгорели",- пишет Поссе.
В 13 километрах к юго-западу от Чернух находится село Пески-Удайские - крайняя, по идее, точка, куда шведы могли хотя бы теоретически дотянуться в ходе своего продвижения в этом направлении. Здесь сохранились следы земляных валов, насыпанных во время "войны со шведами в 1708-1709 годах", но послужили ли они делу обороны - неизвестно. Как и редуты в Валках, они безмолвно напоминают потомкам о географической широте трагедии, разыгравшейся на этой земле триста лет тому назад.
Но внемлют этим рассказам теперь, увы, немногие.
Не менее завзятым, нежели полковник Функе, карателем показал себя и генерал-майор Гамильтон, отправленный в январе 1709 года во главе четырёх кавалерийских полков в пограничные, между Слободской Украиной и Гетманщиной, области с задачей грабить, мстить за сопротивление и уничтожать не признававших шведского владычества жителей (это явствует в первую очередь из самих дел его, Гамильтона).
Как уже говорилось, взять Ахтырку - об этом шведам и думать не приходилось, она была сильно укреплена и вооружена. Захватчики стаями голодных лютых зверей кружили вокруг неё, выжигая сёла и местечки, и "доблестно" расправлялись с их жителями.
Порой нападавшие встречали достаточно сильное сопротивление (как это было, в частности, под местечком Олешней, лежащей несколько севернее от Ахтырки). Её жители тоже отказались впустить шведов и оказали сопротивление, когда те попытались взять местечко штурмом. Последние защитники Олешни взошли на деревянную башню, показывая готовность сражаться до последнего. Не в силах одолеть их, шведы по приказу Гамильтона башню подожгли; героические защитники все до единого мученически погибли в пламени.
После этого шведы учинили расправу над оставшимися в живых горожанами: здесь, в Олешне, были казнены 400 мирных жителей, 70 русских драгун и воевода. "...Олесня сопротивлялась до последней возможности, и все жители с женщинами и детьми были перебиты, в плен шведы тут не брали, убили решительно всех, кто попал им в руки",- написал в своём фундаментальном труде "Северная война и шведское нашествие на Россию" выдающийся русский историк, академик Евгений Викторович Тарле. Почему сейчас к словам "Северная война" всё чаще добавляется слово "великая" - понятно: по масштабам боевых действий, людским массам, вовлечённым в её оборот и геополитическим последствиям ей действительно не было равных среди множества других северных войн России. Но почему слова "шведское нашествие" (по определению Даля "набег, нападенье, наступленье, налёт, наход", и для иллюстрации чему великий знаток русского языка не нашёл иного варианта, кроме как "Нашествие двунадесяти языков, отечественная война, наступленье Наполеона на Русь, в 1812 году") заменяются на мифические "украинско-шведские союзы" и несуразнообъясняемые "попытки обретения независимости"? Ответ один: за руль исторической науки пытаются ухватиться враги своего народа и совершить разворот, давя при этом кости невинных жертв шведского, повторяем, нашествия. Чему, по большому счёту, прощения нет ни на земле, ни на небе.
Все до единой попытки прорыва Карла XII вглубь Слобожанщины были сорваны: городки и сёла сопротивлялись вторжению шведских отрядов (и это не принимая во внимание действий регулярной русской армии и малороссийских казаков, плотно удерживавших основные силы шведской армии в междуречьи Ворсклы и Псла и промышлявших за её отрядами на Слобожанщине). Захватчики не находили здесь достаточного количества продовольствия и фуража - что явилось бы достаточной мотивацией для продолжения операций в районе Ахтырки-Богодухова-Коломака. В итоге противник "уступил назад из Колонтаева (примерно 27 километров к востоку от Опошни,- прим. автора), а Коломак (около 50 километров от неё же - это почти что крайняя восточная точка, куда удалось дойти шведам), как и протчие места, а именно Хухра, Лутище, Каплуновку, Красный Кут, Городню, Мурафу по выступлению из оных выжег, а из Коломака и на Мурахву и жителей как мужеска, так и женска полу многих побрал".
Причём всё это отнюдь не придумка каких-либо недоброжелателей, недобросовестно информировавших царя Петра, и при этом сгущавших краски: всё сказанное точь-в-точь подтверждают шведские источники. Скажем об ожесточённом сопротивлении жителей Краснокутска, где шведы понесли особенно тяжелые утраты. В отместку Карл XII приказал забрать женщин и детей, оставшихся в городе (уцелевшие воины и казаки, видимо, сумели уйти), и гнать их вслед за армией, после чего город был сожжён дотла. "Самое ужасное",- писал в своём дневнике шведский хорунжий Петре, чьи воспоминания скрупулёзно перенёс в свои хроники камергер и официальный историограф короля Густав Адлерфельд,- "самое ужасное было видеть маленьких детей, которые должны были идти со своими матерями по глубокому мокрому снегу, достигавшему коням до живота. И так принуждён был идти бедный народ пешком, видя, как горят его хаты и селения. Это привело к такому плачу и крику, что и камень мог бы от этого опечалиться".
Это тот редкий случай, когда шведские и русские источники абсолютно ни в чём не противоречат друг другу: "Неприятель после учинившегося ему под Городней безсчастия, и не превозмогши против того воинским образом учинити нам отплаты, починяя здешним жителям многия разорения, а имянно, места: Красный Кут, Коломах и иные пополя, пошел назад к Опошне, и выше помянутых мест жителей мужеска и женска пола в неволю побрал, невинных младенцев живых в снег и воду побросал и иныя многия злы чинил",- написано в донесении, воспроизведённом в девятом томе "Писем и бумаг императора Петра Великого". "Иные многия злы" - это, в частности, то, что женщин и детей действительно бросали умирать на холоде в голой степи.
Кстати, шведы не очень-то и скрывали свои намерения: "г.м. Гамильтону /было/ поручено отправиться с полком через Ахтырки и Лебедин, сжечь там все и потом воротиться на прежнюю квартиру в Будыщи",- писал Аксель Гилленкрок в своём "Современном сказании о походе Карла XII в Россию", - (впервые опубликовано в "Военном журнале" в 1844 году). Что это, как не отправка экспедиции с заранее заданными карательными целями? - ведь Гамильтону было поручено не "действовать по обстоятельствам", а применить тактику, впоследствии получившую название "выжженной земли" - "сжечь там всё", - и не допускать никаких иных толкований королевского приказа.
Но самое примечательное, что возводимый ныне в ранг национального героя гетман-предатель был здесь же, рядом: "Мазепа ни на шаг не отходил от короля и присутствовал при всем этом особенно зверском, исключительно неистовом опустошении страны",- с полной определенностью заявляет историк, академик Е.В. Тарле ("Северная война и шведское нашествие на Россию", стр. 297). Его слова подтверждает и Густав Адлерфельд: "...и старый Мазепа, который со своими казаками участвовал в этой экспедиции, хотел польстить (voulut faire ia cour) королю, рядом с которым он ехал на лошади, произнося ему поздравление с его военными успехами..." (G. Adlerfeld. Histori militaire Charles XII, t. III, p. 420).
Возмездие, впрочем, близилось: за один только день 29 января отряды русских войск, преследовавшие шведов по пятам, уничтожили 161 ихнего вояку. 30 января Меншиков писал Петру I из Красного Кута: "Здесь за помощию Вышнего ко всем благополучно и над неприятелем, сколько возможности нашего есть, партеями надлежащего поиску чинить не оставляем, под которым и ныне всю ночь наши партеи были".
Против мирного населения шведы действовали удивительно успешно. Но с русскими войсками совладать уже не удавалось. Так, 20 января отряд шведского полковника Галле попытался овладеть Сорочинцами. Каролинцам удалось захватить внешние ворота, но затем мощным ударом они были отброшены и более подобных самоубийственных экспериментов не предпринимали. А вот Камышню - крупное село, находящееся примерно посредине между Гадячем и Миргородом, шведам удалось на некоторое время захватить и ограбить, наложив на её жителей большую контрибуцию скотом, хлебом и сеном (в предыдущей публикации мы приводили цифры шведской "разнарядки" они просто чудовищны). "Продразвёрстка", скорее всего, осталась невыполненной - уже в марте 1709 года Камышня была освобождена от поработителей русскими войсками и малороссийскими казаками.
Точно так "некоторое время", были окупированы шведами и Яреськи (в некоторых источниках - "Ерески") - достаточно крупный населённый пункт, лежащий к югу от Сорочинец, и на таком же примерно расстоянии, как и Камышня.
Оккупации шведами подверглась и Опошня ("местечко Опушнинское", по Боплану) - шведы овладели ею двумя днями раньше неудачной попытки штурмовать Сорочинцы.
Традиционно город сопротивлялся, и для начала шведы его традиционно же маленько пожгли. Но, поняв вскоре свою ошибку, согнали сюда людей из окрестностей и приказали сожжённое отстроить. Таким образом, помимо военно-концентрационных лагерей (Старые Санжары) шведы оказались пионерами создания на Полтавщине и трудових концентрационных лагерей (запомните это слово - Опошня!)
Ставка Карла XII располагалась здесь с 18 января (со времени возвращения из первого неудачного марш-броска на Слобожанщину), и до 3 марта 1709 года, когда военные обстоятельства заставили его перевести свой штаб ещё южнее, в Великие Будыща.
Это время (полтора месяца) было потрачено на бесплодное ожидание королём "...помощи из Польши, то есть армии Крассова и Станислава (Лещинского), чтобы потом, завязав отношения с запорожцами, а сколько возможно и с крымскими татарами и даже турками... продолжать прерванное наступление на Россию". Турки и татары не оправдали ожиданий короля: сорвалась даже сделка по закупке пороха у османов, и по приказанию Карла XII полковник Бюнов приступил в Опошне к его кустарному производству.
Надежды завоевателя были напрасными, ибо армии Крассова путь в Малороссию был надёжно преграждён; кроме того, шведского марионетку Станислава Лещинского, по выражению современника, "половина Польши не признавала, а половина отказывалась выполнять любые его приказы" - следовательно, никакой боеспособной армии он собрать попросту не мог.
Турецкое правительство блюло, естественно, в первую очередь свои собственные интересы. Оно поначалу было сильно встревожено непонятной вознёй русских зимой и в начале весны 1709 года в верховьях Дона; когда же по первой воде царь Пётр спустился вниз, к Азову, во главе большой флотилии (241 судно, в том числе 29 крупных военных кораблей), и при дворе султана узнали об этом, его (султана) намерения начать войну с Россией "растаяли, словно дымка морская" (В.И. Булгаков, А.В.Булгаков, "Полководцы. XVIII в." М., 1992, "Патриот", с. 79).
А крымские татары без "отмашки" из Стамбула сами предпринимать что-либо просто не решились бы ("отмашка всё же была, о чём речь пойдёт дальше, но она оказалась своего рода "фальшстартом").
Король Карл, пребывая в ожидании, отнюдь не сидел, сложа руки. Он организовал и осуществил, как уже говорилось, по крайней мере три разбойничьих набега на Слобожанщину, два последних из которых начинались именно из Опошни. "В ночь на 27 января 1709 года,- сообщает источник,- шведская армия начала поход на Слободскую Украину. Захватив Опошню и ограбив её, Карл XII 29 января двинулся в Котельву. Казаки и крестьяне героически защищали местечко от шведских захватчиков. Но силы были неравны. Ворвавшись в Котельву, шведы почти полностью её разрушили".
Тем временем русские войска и местные жители, ушедшие в леса и соединившееся с отрядами казаков, продолжали всё чувствительнее щемить шведов. В местечке Куземине (ныне село в Сумской области), в каких-нибудь 25 километрах от Опошни, в начале февраля расположился отряд генерал-майора Круза. Его драгуны внезапно стали пропадать "партиями": "Враг (имеются в виду партизаны, - прим. автора) стал настолько навязчив, что когда шведские кавалеристы отправлялись целыми группами на водопой, их уничтожали" (А. Фриксель. "Жизнеописание Карла XII", ч. II, стр. 148).
В качестве превентивной меры защиты Круз распорядился на водопой ездить, соединив вместе 2-3 отряда, непременно под началом офицеров. А уходя из Куземина, приказал сжечь его дотла вместе со всеми близлежащими сёлами.
В начале февраля Карл XII осуществил еще один бросок на Слобожанщину, к Краснокутску, на сей раз лично возглавив войска. Целью его было разгромить отряды русских войск под общим командованием генерала Ренне, концентрировавшиеся восточнее Ахтырки. Сражение произошло 9 февраля. Шведы были разбиты, поле битвы осталось за русскими, а самому королю пришлось прятаться до наступления ночи на какой-то заброшенной старой мельнице. Спасла наступившая темнота и подход свежих сил. С королём был и Мазепа, вторично после Ромнов лишь по случайности избежавший плена. По свидетельству одного из участников этой битвы, шведского лейтенанта Вейе, опубликованному в известных "Записках Крекшина" (см. "Записки Наукового Товариства ім.. Шевченка", т. 92, стр. 65) именно после этого поражения Мазепа сказал свою сакраментальную фразу: "Не думал я, чтобы шведы убегали от русских..."
Карл XII, получив подмогу, отступил в сторону от Краснокутска, но Ренне не желал так просто отпустить своего соперника и грамотно организовал преследование. Одна из русских "партий" численностью до тысячи человек настигла шведский драгунский полк, следовавший "с великим числом награбленного скота и провианта и прочего". 260 убитых шведов навсегда остались лежать в замерзшей степи. Награбленное, понятно, отбили.
Помимо этого, 11 февраля, сам король принуждён был бросить отягощавший его теперь обоз, "чем уповал не малое время питать свои войска", а именно: "..до 500 фур имел провианта, до 2000 скота рогатого и до 1000 лошадей и пожитков число многое" ("Материалы военно-учётного архива Главного Штаба", т. I, СПБ, 1871, стр. 570).
13 февраля король окончательно отказался от продолжения своего "рейда" и стремительно повернул к Опошне. Ночь с 17 на 18 января, как достоверно известно, он переночевал в Рублёвке (ныне Великая Рублёвка, в 15 километрах от Опошни и примерно 50-и от Полтавы), которую затем стандартно приказал сжечь.
Аккурат к его возвращению были получены новые пренеприятнейшие известия: ещё 15 февраля русскими войсками была захвачена Рашевка - местечко (ныне село в Гадяцком районе, в 22-х километрах от районного центра).
Дело было так. Сюда направлялся шведский отряд, лишь накануне, 13 февраля, окончательно оставивший Гадяч. Столь медленное его передвижение объясняется довольно просто: отряд вёз значительное количество разного награбленного имущества, до времени оставленного в бывшей ставке. Помимо этого он вёл большое число скота и кавалерийских лошадей. Прикрытие интендантского, скажем так, отряда осуществлял кавалерийский отряд капитана Дидрона.
Комендант Рашевки полковник Генрих Альбедил, чудом уцелевший при штурме Веприка, предупреждённый о приближении отряда Дидрона, выступил ему навстречу - и напоролся на русский отряд генерал-майора Бема. Завязался жаркий бой. Шведы стали отступать. На их плечах русские воины ворвались в Рашевку. А здесь, помимо везомого и ведомого Дидроном имущества, находились, как оказалось, личные конюшни фельдмаршала Рёншильда, вещи его и всего прочего шведского генералитета: - громадное количество амуниции и "багаж едва ли не всей /шведской/ армии",- как пишет в своих записках Крекшин (упомянутое произведение, стр. 67). В плен угодило 162 шведа, в том числе упомянутый полковник Альбедил (что абсолютно точно и подтверждено другими источниками), и около 1000 их, по словам автора цитируемых "Записок", погибло (здесь, возможно, цифры несколько и преувеличены,- прим. автора).
В бессильной злобе (а как это назвать иначе?) Карл XII приказал Рашевку сжечь дотла, что 9 марта 1709 года и было в точности исполнено.
Подобной участи удостоилась, кстати говоря, и сама Опошня. Оставляя эту свою "штаб-квартиру", шведы вновь выжгли её дотла, на сей раз дотла, предварительно устроив показательную экзекуцию. "Экзекуция состояла в том, что сын должен был расправиться с отцом, потом другой крестьянин с сыном и т. д.... Последний из крестьян был "милостиво пощажен". Пощада эта состояла в том, что над последним некому было измываться и его сразу повесили" (В.Ю. Шутой, "Народна війна на Україні проти шведських загарбників у 1708-1709 рр". К., 1951, с. 160).
Но наивно думать, что шведы хотя бы после этого оставили сожженную и экзекутированную Опошню в покое. Напротив: после перемещения ставки короля Карла XII в Великие Будыща, ей была предуготована роль крепости, прикрывающей новую королевскую военную резиденцию с севера. Сюда вновь согнали население со всех окрестных деревень; эти люди должны были поднимать валы и строить другие задуманные шведами "объекты". Охраняли невольников значительные армейские силы.
Опошня была превращена Русской армией в своего рода "разменную монету", призванную облегчить участь осажденного гарнизона Полтавы, героически сражавшегося с оккупантами. С целью отвлечь шведов от осады, на Опошню осуществлялись "диверсии". Самой показательной явилась та, что была проделана в начале мая. "7 мая Меншиков после боя, продолжавшегося с перерывом несколько часов, перешел через Ворсклу у Опошни. Напал на шведов, отряд которых был тут равен от 600 до 700 человек, часть шведов перебил, часть взял в плен (около 170 рядовых и 8 офицеров). Но ушедшие с поля боя шведы укрепились в "замке", бывшем у Опошни, и к ним подошла помощь - около 7 тыс. кавалерии с Карлом XII во главе. Они явились из села Будыщей, где была (напомним), главная шведская квартира. Шведы перебили русских, которые не успели переправиться обратно, но русская артиллерия с другого берега начала бомбардировать шведскую кавалерию. Шведы отступили, а русские "добрым порядком" все-таки закончили переправу и вполне удачно перевезли свой обоз" (Е.В. Тарле, "Северная война и шведское нашествие на Россию", стр. 362).
А теперь внимание: из Опошни, периметр охраны которой был нарушен, в лагерь Меншикова пришло тогда несколько сот (sic!) опошнян с женами и детьми, которых вплоть до этого дня шведы держали "за крепким караулом" и принуждали к "непрестанной жестокой работе" (Реляция. 1709 г., мая 7, О бывшей под городом Опошнею с шведами акции - ТИРВИО, т. III, стр. 162-163, № 156).
Ставя "в вину" Меншикову Батурин, хорошо бы для равновесия упоминать и о добрых его делах: спасённой от уничтожения шведами, ввиду расквартирования там одного из его драгунских полков, Хоружевке; о многих сотнях освобождённых от шведского рабства жителей Опошни, да ещё и с "женами и детьми", и о многом (хорошем) другом...
...Окончательно шведы оставили Опошню на следующий день, 8 мая. Предварительно опять выпалив её дотла...
Юрий Погода, писатель, историк, член общественного комитета "Полтава-300"
(Публикуется в авторской редакции)
Примечание:
* - Продолжение. Начало - статья "Взять любой ценой". К 300-летию героической обороны Веприка
Иллюстрация:
Бой казаков Харьковского полка со шведами под Веприком. Худ. А.Шаховцов
Как уже говорилось, переход Карла XII из своей первой на территории штаб-квартиры Ромен ко второй, Гадячу, вызванный обманной "диверсией" Русской армии на этот город, обошелся в по крайней мере 4 тысячи совершенно напрасных жертв. Оставляя замёрзший труп в среднем через каждые 15 метров дороги, шведский король, конечно, "спас" эту "гетманскую столицу", но армию свою потрепал основательно.
Но помимо брошенных в поле каролинцев армия понесла и серьёзные "санитарные потери" (так это называется на неэмоциональном, бесстрастном и безличном языке статистики). "...На следущий день наши хирурги стали отрезать своими бритвами и отмороженное, и гниющее мясо от пальцев рук и ног у некоторых солдат и приходящих для этого в нашу квартиру людей",- записал в своём дневнике участник событий, уже упоминавшийся нами Даниэль Крман. Современный (и признанный) шведский историк Петер Энглунд, живописуя первые дни быта шведской армии в Гадяче, говорит, что "Фельдшеры работали круглосуточно, наполняя бочку за бочкой ампутированными конечностями обмороженных"; что каждое утро на улицах этого городка собирали трупы сотен замёрзших шведов, которые на санях свозили в какой-нибудь яр. Капеллан Свен Агрелль тоже записал в своих воспоминаниях: "...Сердце обливалось кровью при виде трупов бедных людей, лежавших в поле и в вагончиках (многим, очень многим скандинавам просто не нашлось места в редких уцелевших домах, и они "грелись" в своих покрытых худыми тентами походных телегах,- прим. автора),...Фельдшеры работали все дни, ампутировали руки и ноги... и все дома были полны такими калеками".Исследовали данного вопроса убеждены, что "цену перехода" в пересчёте на человеческие жизни с учётом вышеизложенного следует увеличить по крайней мере вдвое: не менее восьми тысяч скандинавов заплатили своим земным существованием за вздорную выходку короля, в лютую стужу бросившего армию на выручку бесполезного, в сущности, Гадяча (об этом говорят опубликованные документы шведской армии). А скольких каролинцев он сделал калеками - того и посчитать, наверное, невозможно.
Но было сделано то, что сделано; за совершённое шведы расплатились сразу и сполна; теперь им надлежало думать, как поступать далее.
Конечно, в этих условиях пусть даже крошечная, но блестящая и победоносная операция по взятию зубастого Веприка пришлась бы для частично деморализованной армии как нельзя более кстати.
Ещё два слова о Гадяче, ибо его значение в ходе Полтавского периода Великой Северной войны до сих пор остаётся несколько недооцененным.
Он возник - да, в очень глубокой древности, и городишко этот явно являлся ещё скифским поселением дохристианской эпохи, но на арену большой Истории его вывела освободительная война русского народа Малороссии против Речи Посполитой. Он - никто и не спорит, действительно "гетманская столица", причём единственная на Полтавщине, но впервые в качестве "гетманской собственности" впервые фигурирует, как пожалование царя Алексея Михайловича Богдану Хмельницкому (1654 год), и лишь после смерти своего первого собственника становится "ранговой маетностью" - то есть должностной, на время исполнения выборных обязанностей, собственностью малороссийских гетманов.
Печально знаменитые "Гадячские статьи" были сочинены не "в", а где-то "под" Гадячем, и являлись "прельстительными", то есть обманными по своей сути. Финал купившегося на эти лживые обещания поляков поляка же Выговского, тоже обманом взявшего в руки гетманскую булаву и обильно залившего Малороссию кровью братоубийственной войны, оказался печален: политический банкрот сбежал в Варшаву, где и был казнён.
В контексте нашего рассказа важнее, впрочем, то, что по сути своей Гадяч всегда был русским, где-то даже великорусским городом: ведь "столицей" он служил не токмо малороссийскому гетману Ивану Мартынову сыну Брюховецкому - слуге Юрия Хмельницкого, но и "болярину" Брюховецкому, что было высшим чином среди Московских "служилых людей по отечеству").
Гадяч всегда был как бы под особой опекой Государства Российского; зарисованный ещё на карте Боплана, являвшейся ни чем иным, как графическим планом колонизации "украинных", то есть окраинных, земель Речью Посполитой, он имеется и в русской Книге Большому Чертежу - но свой действительно первый "план малороссийскому полковому городу Гадячу без ситуации с прожектом... как надлежит впредь работы производить", "гетманская столица" получила лишь в 1746 году, в царствование Елизаветы Петровны, во время Империи.
Гербом же Гадяч обзавёлся почти за столетие до этого, в первой половине XVII века. На красном щите (один из исторически достоверных цветов, использовавшихся Богданом Хмельницким) уже тогда был изображён воин, пронзающий копьём змия. Позже воин персонифицировался в архангела Михаила (архистратига, предводителя сил небесных), пронзающего золотым копьём чёрного дьявола. Не зря, получается, шведов пугало само это название - "Гадяч"; при помощи не иначе, как сил небесных (морозы, ударившие в дни перехода шведов из Ромен сюда, отмечались по всей Европе, как "небывалые"; они сковали панцирем Рейн и Сену, и даже каналы в Венеции замёрзли), скандинавы получили крайне чувствительный удар именно в то место, которое было указано "генералу Зиме" русскими военачальниками их обманной попыткой овладеть Гадячем...
Итак: потребность в пусть даже крошечной, но непременно блестящей и строго победоносной операции по взятию укреплённого городка Веприка была для Карла XII насущной потребностью.
Для поднятия воинского духа своих солдат Карл XII даже песенку придумал, подзадоривая ею советчиков-генералов: "ты, мой Веприк, так уж мал, а комендант твой повешен на вал!" - ведь Юлленкрук и другие рекомендовали спокойно главному стратегу и тактику пересидеть лютые стужи в тепле, не подвергая армию новым губительным испытаниям. Но бесшабашность и упрямая настойчивость короля, снискавшая ему прозвище "демирбаш" (то есть "железная башка") во время его будущего сидения в Бендерах ("днями ленивой собаки" называется этот период жизни Карла), начали сугубые проявления, кажись, именно в полтавский период Великой Северной войны.
Именно эти качества и заставили его погнать, невзирая ни на что, неподготовленную к зиме армию в ледяную степь; только они и бросили её на ледяные валы Веприка. В итоге проявления этого очередного упрямства армия вновь понесла потери, причём сравнимые с крупным сражением - по разным источникам от 1 200 до 1700 человек, в том числе цвет щведского офицерства, улеглись в курганы, следы которых можно видеть в окрестностях Веприка и теперь.
Но! - распевая свои деланно-весёлые песенки, Карл XII сам на валы крепости с обнажённой шпагой не полез, как это прежде бывало: послав командовать штурмующими Рёншильда, король стоял на небольшой возвышенности, достаточно отстранённо наблюдая за попытками каролинцев овладеть Веприком. Эту перемену в поведении короля отметили многие, и очень многих она неприятно поразила...
Исчерпав возможности к обороне, гарнизон Веприка согласился на почётную капитуляцию, предложенную королём. Но слово его оказалось лживым. Гарнизон пленили и отправили сначала в Зеньков, откуда перевели в Опошню, а затем в Старые Санжары, где был создан, таким образом, первый на Полтавщине за всю историю концентрационный лагерь с попыткой превратить его в фабрику смерти: почуяв близость своего конца, шведы по приказу короля стали убивать узников штыками и так лишили жизни 170 человек, но к военнопленным тем временем спешила уже подмога от Пётра I, пославшего для спасения своих солдат и офицеров генерал-лейтенанта Генскина с 2500 драгун и пехотным Астраханским полком, посаженным, видимо, для скорости на лошадей. Восстание, поднятое в это же время подполковником Юрловым внутри лагеря, преопределило успех предприятия: шведы были разбиты, в свою очередь пленены; победителям досталась войсковая казна и армейское имущество.
Более печальной оказалась судьба местных жителей и казаков. Карл XII отдал их Мазепе, дабы поддержать его статус властелина (хотя де-юре он таковым не являлся уже два месяца как, будучи изверженным из гетманов и преданным церковному проклятию). Милостивый к подданным, он приказал бросить моливших о пощаде малороссов в подземелья Зенькова, где те и нашли свою смерть от холода и голода.
Веприк был разграблен и сожжён - один из многих городов и селений Малороссии, мартиролог которым почему-то не был составлен своевременно; мы с историком Виктором Шестаковым восполняем сей досадный пробел и публикуем сейчас, призывая других исследователей дополнить сей грустный, но необходимый список.
Шведы заняли в это время (декабрь 1708-го - январь 1709 года) территорию своеобразного треугольника, вершинами упиравшегося в Прилуки на западе, Ромны на севере и Зеньков на востоке. С потерей Ромен 18 декабря "шведский треугольник" сжался в полосу, напоминая сильно вытянутый по горизонтали узкий паралеллепипед, на верхней прямой которого были Веприк, Гадяч и Лохвица; снизу (с юга) его подрезали Русские войска, дислоцированные по линии Пирятин-Миргород.
Пётр I, встретив победный для него 1709-й год в Сумах, но затем в первых числах февраля отъехав из непосредственного района боевых действий, в планы командования не вмешивался, в ответах на письма оперировавших в непосредственном соприкосновении со шведами Меншикову и Шереметеву давая отнюдь не обязательные для неукоснительного исполнения советы: "...однако полагая то на ваше рассуждение". Такое положение вещей сохранялось вплоть до возвращения царя в Русскую армию под Полтавой в начале июня.
Но Пётр, ещё 20 января, в одном из последних своих распоряжений на месте боевых действий, обратил внимание на оторванность лохвицкого гарнизона от основной армии шведов в условиях сжимающегося по направлению восток-запад района шведской дислокации. И предложил Меншикову направить против него "добрую партию", которая, действуя заодно с местными жителями, разгромила бы осиное гнездо окупантов и мазепинцев.
Далеко не случайно Пётр I обратил свой взор именно на этот город. Ведь в нём, в действительно хорошо укреплённой крепости, хранилась казна изменнического бывшего гетмана Мазепы и содержались жёны той части казацкой старшины, которая слишком уж долго раздумывала над возможностью выбрать удачный момент для перехода на сторону Русских войск. Настолько долго, что Карл XII успел применить защитные меры против этого достаточно плохо скрываемого желания. Так что не только концлагери, но и порочная практика заложничества, впоследствии широко применявшаяся гитлеровцами, была привнесена на Полтавщину шведами, позиционируемыми сейчас на Украине, как "европейцы", а их король - как "рыцарь".
Нажитое непосильным гетманским трудом и невинные в политических плутнях мужей женщины охранялись шведским отрядом под командованием генерала Юхана Августа Мейерфельда (в недалеком будущем участника Полтавской битвы. А быть тюремщиком - это ему было такое первое боевое задание в это время).
На самих лохвиччанах (как и на простых жителях Гадяча) понятно, не лежит никакой "печати измены" - однако она оказалась отчетливо проставленой на некоторых представителях местной казацкой старшины, предавших своих людей, родину и веру. Данный посыл подтверждается, в частности, текстом челобитной к Петру I от самих жителей Лохвицы, проливающей свет на происходившие там события. В ней рассказывается, что во время пребывания шведов в их городе приехал генеральный есаул Мазепы Гамалия вместе с лохвицким сотником Павлом Мартосенком (Гамалеи - казацкий род; Михаил Гамалия был полковником черкасским (1662 г.), при гетмане Якове Сомко; Григорий Михайлович, его сын - полковник лубенский, Андрей Михайловиич - лохвицкий сотник (1689-1694 гг.). Мазепу поддержал сын его, Михаил Андреевич, генеральный есаул (1707-1709 гг.). После Полтавской битвы был арестован вместе с братом Антоном Андреевичем и сослан в Сибирь. О царских расправах над мазепинцами после Полтавской победы без всякого разбору - это, как видим, просто чушь).
Они (Мартосенко и Гамалия) были одними из немногих действительно авторитетных представителей казацкой старшины, добровольно, судя по всему, оставшихся в окружении предателя. Гамалия и Мартосенко всячески склоняли лохвицких мещан и казаков послать на поклон к Мазепе в Ромны известных, знатных ("значных") людей. Народ отказался. За это жителей было велено "бить смертным боем и повешать". Несколько дней, объятые ужасом, лохвиччане прятались в церкви, а затем, оставя все пожитки, бежали вместе со своими женами и детьми "через степи и поля пахотные до войска Его Царского Величества". Гамалия и Мартосенко за такое неповиновение "приказали разорить весь наш скот, пажитков наших; и разорено все до конца", - писали челобитчики.
Шведы удерживали за собой Лохвицу почти до конца февраля 1709 года. Генерала Мейерфельда через какое-то время сменил здесь в качестве военного начальника, коменданта и тюремщика генерал-поручик Карл Густав Крейц - в скором времени тоже участник и Полтавской битвы, и панического отступления к Днепру, и пленения под Переволочной.
...Узнав о движении на него отрядов русской армии и малороссийских казаков, Крейц принять бой не решился. Он организовал быструю "ретираду" в направлении расположения основных сил шведской армии. К тому времени шведы уже оставили Гадяч, Лютеньку, и переместились ниже по течению Ворсклы, в район Зенькова и Опошни. Следовательно, Крейцу, отягощённому обозом и пленниками, требовалось для выполнения своей задачи пройти значительное расстояние по враждебной территории (порядка 120 километров), форсировав при этом реки Сулу, Хорол и Псёл. По крайней мере 26 февраля 1709 года Лохвица наверняка была уже освобождена от шведов, поскольку именно этим числом датировано донесение Б.П. Шереметева Петру I, в котором говорится о боях уже на переправах. "Многие здешние мужики, - писал Борис Петрович,- чинили поиски, от чего оной (т.е. Крейц) принужден был несколькие возы и скот потопить, и токмо с малым убрался, и мазепины пожитки взяли на вьюках, а остальной свой обоз пожег весь".
Добавим к этому, что гнали шведов корсунские и сорочинские казаки со своими атаманами; в числе их отрядов было немало русских солдат и офицеров - в частности, капитан Нарвского полка Калетин и адъютант Шереметева Каптяжын.
Судьба отрядов Крейца в чём-то напоминает историю с корпусом Левенгаупта, только в миниатюре: гонимый взашей отрядами малороссийских казаков и русских воинов, щипаемый со всех сторон партизанами из числа местных жителей, он растерял своих людей и обоз, скот и лошадей, а также часть пленников. Часть мазепинской казны, награбленного в Лохвицкой и Сенчанской сотнях имущества, и "союзников" в лице генерального есаула Гамалии, ещё вчера люто распоряжавшегося под прикрытием шведских штыков, а также зятя Данилы Апостола Горленко, представителя того самого "горленковского дома", помимо которого "шведам в Прилуках приятелей нет", а потому жителей здешних, дескать, следует обобрать и перевешать..., - всё это попало в руки преследовавших.
Уточним, что Горленки - это известный казацкий род с Черниговщины. Лазарь Горленко, полковник Прилукского полка, погиб во время казацких бунтов 1687 года (sic!). Внук Лазаря и гетмана Данилы Апостола Аким (Яким) Горленко (в пострижении Иоасаф, 1705-1754 гг.) дал качественно иную поросль - он стал выдающимся церковным деятелем и просветителем; окончил Киево-Могилянскую академию, с 1737 года состоял игуменом Лубенского Мгарского Преображенского монастыря, затем епископом Белгородским. Автор драмы "Брань чесных седми добродетелей с седьми грехами земными". Причислен к лику святых.
Мазепу поддержал, опять возвратившись в пучину сепаратистских настроений, Дмитрий Горленко, также прилукский полковник - активный сторонник войны с Москвой. Вместе с Пылыпом Орликом и Андреем Войнаровским он был кандидатом на гетмана в изгнании, в 1711-1713 годах принимал участие в подлых набегах Орлика и татар на Правобережье Малороссии. Резкий конфликт с Орликом вынудил его вернуться в Малороссию. С 1715 по 1730 год жил в Москве, в 1731 получил разрешение вернуться в Малороссию (ещё один хороший пример "мщения" русских мазепинцам).
Иван Иванович Голиков писал об этом славном деле (связанном с разгромом отрядов Крейца при отступлении из Лохвицы) буквально так: "Приятно также было монарху видеть на полученных перед тем от графа Шереметева донесений, что не только малороссийские казаки, но и самые мужики с ревностью собираются к поиску над неприятелем, и что они же, при помощи легких партий, на шведского генерал-майора Крейца (Голиков, кажись, несколько понизил шведского военачальника в звании,- прим. автора) во время походу его, а особливо при переправе его через реку Псёл, нападая, принудили его несколько возов и весь скот свой потопить, остальной обоз сжечь и с малым только оного числом и мазепиным именем уйдти, и что в погоне за ним казаки же многих переранили и, напав на особую шведскую армию, взяли в плен корнета, унтер-офицеров и рядовых 22, а остальных до единого перекололи".
Крейц с уцелевшим от разгрома остатком своего отряда вплоть до Полтавской битвы отсиживался в местечке Решетиловке, в 35 километрах к западу от Полтавы. Вполне возможно, что это была своего рода опала - Карлу XII, весьма вероятно, просто надоели эти неудачники.
Такими были дела на "западном фронте". Но сам шведский король пребывал в это время на фронте восточном, не оставляя своих безумных намерений проникнуть в Россию через Слобожанщину. Характеризуя этот, зимний период военных действий, Петер Энглунд пишет: "Шведское войско находилось в тисках, но не теряло инициативы". В корне неправильное определение: принять его можно лишь в том случае, если "инициативой" считать метания волчьей стаи, вкусившей человеческой крови, но упорно заганяемой за флажки участка гарантированного отстрела. Русская армия, в точности придерживавшаяся плана "частительного" уничтожения мощи лучшей военной машины Европы того времени, сжимала клещи вокруг всё четче проступавшего в реальных своих очертаниях будущего полтавского "котла", демонстрируя день ото дня возраставшее мастерство, проявлявшееся в двуедином качестве идеального военного металла - булата: должную твёрдость и полезную гибкость. Сколь ни великолепной казалась шведская армия, дороги в сторону Сум и Ахтырки были напрочь заперты для неё Русской армией (и Карл XII даже не пытался по ним идти). Он брал много южнее, многократно "тыкаясь" вслепую по направлению к Харькову.
Стратегически русское командование было готово пропустить его до линии Богодухов-Валки (возле последнего из названных населённых пунктов до сих пор можно найти следы древних оборонительных редутов), но реально шведы были остановлены на линии Коломак-Городня, что западнее обозначенного допустимого рубежа обороны на 40-50 километров.
"Трижды Карл XII пытался отворить ворота на Москву - под Татарском, в Северской земле и под Харьковом - каждый раз терпел неудачу",- пишет об этом (Полтавском) этапе Великой Северной войны современный исследователь Б.Н.Григорьев.
При этом надо уточнить: в ходе этой третьей и последней попытки, для нас особенно важной, ибо только она относится к рассматриваемому периоду - зиме 1708-1709 годов, он делал это тоже по крайней мере трижды. Каждый раз терпя при этом неудачу и вымещая злобу на мирных жителях (крайне важное обстоятельство!)
В качестве небольшого отступления здесь стоит ещё раз поведать о трагедии Чернух, которую описал в своём дневнике участник похода Карла XII в Малороссию полковник Поссе. Эту историю, по его словам, он слышал в свою очередь от непосредственного участника тех событий подполковника Томаса Функе.
Первой на совести этого карателя (иного определения не найти) - Функе - была кровавая расправа, учинённая ним 9 декабря 1708 года над жителями местечка Терны (ныне Сумской области). Кстати говоря, это отнюдь не авторская вольность: как бы вдогонку этому живодёру Карл XII послал 16 декабря свой универсал, в котором говорилось, что за непослушание шведам и Мазепе приказано не только жителей, но "и их детей (sic!) и пожитки огнем и мечом, как наисторожей карати..." (G. Adlerfeld. Histori militaire Charles XII, - Адлерфельд Г. "Военная история Карла XII", т. IV, стр. 395).
Адлерфельд, к слову говоря, живописует этот эпизод много прагматичне, деловитее, и что самое примечательное, с полным одобрением: "10 декабря (шведский календарь отличался от русского "забеганием" на день вперёд,- прим. автора) полковник Функ с 500 кавалеристами был командирован, чтобы наказать и образумить крестьян, которые соединялись в отряды в разных местах. Функ перебил больше тысячи людей в маленьком городке Терее (Терейской слободе) и сжег этот городок, сжег также Дрыгалов (Недригайлов). Он испепелил также несколько враждебных казачьих деревень и велел перебить всех, кто повстречался, чтобы внушить ужас другим".
Терны, этот по обыкновению укреплённый населённый пункт, пытался взять шведский отряд численностью в 500 человек. Жители оказали, как водится, сопротивление, а затем, отступив, засели в замке и более двух часов отстреливались. В перестрелке и последовавшем за нею штурме погибло 20 шведов. В отместку Функе и его вояки устроили резню, во время которой погибло свыше тысячи жителей местечка Терны и прилегающей к нему местности; город был обращён в пепел.
К Чернухам Функе со своим отрядом добрался всего лишь двумя днями позже, 11 декабря. Крепость, вероятно, представляла собой достаточно надёжную по виду твердыню, поскольку в ней укрылось очень много народа из окрестностей. Основным рубежом обороны стал именно церковный двор, "обведенный земляным валом". Дважды, благодаря героическому отпору жителей Чернух, натиск шведов был отбит. Даже женщины стояли на валах и сражались с нападавшими. Но третьего штурма защитники крепости не выдержали. Ворвавшись внутрь кольца обороны, шведы устроили жесточайшую резню: "стали рубить всех, кто им попадался под руку". Под руку попалось не менее 1600 человек, преимущественно обывателей, искрошенных оккупантами в сечку. "Относительно тех, кто закрылись в церкви (а в ней действительно было полно людей, которые категорически отказались открыть двери),- Функе приказал поджечь церковь, и все, кто там был, сгорели",- пишет Поссе.
В 13 километрах к юго-западу от Чернух находится село Пески-Удайские - крайняя, по идее, точка, куда шведы могли хотя бы теоретически дотянуться в ходе своего продвижения в этом направлении. Здесь сохранились следы земляных валов, насыпанных во время "войны со шведами в 1708-1709 годах", но послужили ли они делу обороны - неизвестно. Как и редуты в Валках, они безмолвно напоминают потомкам о географической широте трагедии, разыгравшейся на этой земле триста лет тому назад.
Но внемлют этим рассказам теперь, увы, немногие.
Не менее завзятым, нежели полковник Функе, карателем показал себя и генерал-майор Гамильтон, отправленный в январе 1709 года во главе четырёх кавалерийских полков в пограничные, между Слободской Украиной и Гетманщиной, области с задачей грабить, мстить за сопротивление и уничтожать не признававших шведского владычества жителей (это явствует в первую очередь из самих дел его, Гамильтона).
Как уже говорилось, взять Ахтырку - об этом шведам и думать не приходилось, она была сильно укреплена и вооружена. Захватчики стаями голодных лютых зверей кружили вокруг неё, выжигая сёла и местечки, и "доблестно" расправлялись с их жителями.
Порой нападавшие встречали достаточно сильное сопротивление (как это было, в частности, под местечком Олешней, лежащей несколько севернее от Ахтырки). Её жители тоже отказались впустить шведов и оказали сопротивление, когда те попытались взять местечко штурмом. Последние защитники Олешни взошли на деревянную башню, показывая готовность сражаться до последнего. Не в силах одолеть их, шведы по приказу Гамильтона башню подожгли; героические защитники все до единого мученически погибли в пламени.
После этого шведы учинили расправу над оставшимися в живых горожанами: здесь, в Олешне, были казнены 400 мирных жителей, 70 русских драгун и воевода. "...Олесня сопротивлялась до последней возможности, и все жители с женщинами и детьми были перебиты, в плен шведы тут не брали, убили решительно всех, кто попал им в руки",- написал в своём фундаментальном труде "Северная война и шведское нашествие на Россию" выдающийся русский историк, академик Евгений Викторович Тарле. Почему сейчас к словам "Северная война" всё чаще добавляется слово "великая" - понятно: по масштабам боевых действий, людским массам, вовлечённым в её оборот и геополитическим последствиям ей действительно не было равных среди множества других северных войн России. Но почему слова "шведское нашествие" (по определению Даля "набег, нападенье, наступленье, налёт, наход", и для иллюстрации чему великий знаток русского языка не нашёл иного варианта, кроме как "Нашествие двунадесяти языков, отечественная война, наступленье Наполеона на Русь, в 1812 году") заменяются на мифические "украинско-шведские союзы" и несуразнообъясняемые "попытки обретения независимости"? Ответ один: за руль исторической науки пытаются ухватиться враги своего народа и совершить разворот, давя при этом кости невинных жертв шведского, повторяем, нашествия. Чему, по большому счёту, прощения нет ни на земле, ни на небе.
Все до единой попытки прорыва Карла XII вглубь Слобожанщины были сорваны: городки и сёла сопротивлялись вторжению шведских отрядов (и это не принимая во внимание действий регулярной русской армии и малороссийских казаков, плотно удерживавших основные силы шведской армии в междуречьи Ворсклы и Псла и промышлявших за её отрядами на Слобожанщине). Захватчики не находили здесь достаточного количества продовольствия и фуража - что явилось бы достаточной мотивацией для продолжения операций в районе Ахтырки-Богодухова-Коломака. В итоге противник "уступил назад из Колонтаева (примерно 27 километров к востоку от Опошни,- прим. автора), а Коломак (около 50 километров от неё же - это почти что крайняя восточная точка, куда удалось дойти шведам), как и протчие места, а именно Хухра, Лутище, Каплуновку, Красный Кут, Городню, Мурафу по выступлению из оных выжег, а из Коломака и на Мурахву и жителей как мужеска, так и женска полу многих побрал".
Причём всё это отнюдь не придумка каких-либо недоброжелателей, недобросовестно информировавших царя Петра, и при этом сгущавших краски: всё сказанное точь-в-точь подтверждают шведские источники. Скажем об ожесточённом сопротивлении жителей Краснокутска, где шведы понесли особенно тяжелые утраты. В отместку Карл XII приказал забрать женщин и детей, оставшихся в городе (уцелевшие воины и казаки, видимо, сумели уйти), и гнать их вслед за армией, после чего город был сожжён дотла. "Самое ужасное",- писал в своём дневнике шведский хорунжий Петре, чьи воспоминания скрупулёзно перенёс в свои хроники камергер и официальный историограф короля Густав Адлерфельд,- "самое ужасное было видеть маленьких детей, которые должны были идти со своими матерями по глубокому мокрому снегу, достигавшему коням до живота. И так принуждён был идти бедный народ пешком, видя, как горят его хаты и селения. Это привело к такому плачу и крику, что и камень мог бы от этого опечалиться".
Это тот редкий случай, когда шведские и русские источники абсолютно ни в чём не противоречат друг другу: "Неприятель после учинившегося ему под Городней безсчастия, и не превозмогши против того воинским образом учинити нам отплаты, починяя здешним жителям многия разорения, а имянно, места: Красный Кут, Коломах и иные пополя, пошел назад к Опошне, и выше помянутых мест жителей мужеска и женска пола в неволю побрал, невинных младенцев живых в снег и воду побросал и иныя многия злы чинил",- написано в донесении, воспроизведённом в девятом томе "Писем и бумаг императора Петра Великого". "Иные многия злы" - это, в частности, то, что женщин и детей действительно бросали умирать на холоде в голой степи.
Кстати, шведы не очень-то и скрывали свои намерения: "г.м. Гамильтону /было/ поручено отправиться с полком через Ахтырки и Лебедин, сжечь там все и потом воротиться на прежнюю квартиру в Будыщи",- писал Аксель Гилленкрок в своём "Современном сказании о походе Карла XII в Россию", - (впервые опубликовано в "Военном журнале" в 1844 году). Что это, как не отправка экспедиции с заранее заданными карательными целями? - ведь Гамильтону было поручено не "действовать по обстоятельствам", а применить тактику, впоследствии получившую название "выжженной земли" - "сжечь там всё", - и не допускать никаких иных толкований королевского приказа.
Но самое примечательное, что возводимый ныне в ранг национального героя гетман-предатель был здесь же, рядом: "Мазепа ни на шаг не отходил от короля и присутствовал при всем этом особенно зверском, исключительно неистовом опустошении страны",- с полной определенностью заявляет историк, академик Е.В. Тарле ("Северная война и шведское нашествие на Россию", стр. 297). Его слова подтверждает и Густав Адлерфельд: "...и старый Мазепа, который со своими казаками участвовал в этой экспедиции, хотел польстить (voulut faire ia cour) королю, рядом с которым он ехал на лошади, произнося ему поздравление с его военными успехами..." (G. Adlerfeld. Histori militaire Charles XII, t. III, p. 420).
Возмездие, впрочем, близилось: за один только день 29 января отряды русских войск, преследовавшие шведов по пятам, уничтожили 161 ихнего вояку. 30 января Меншиков писал Петру I из Красного Кута: "Здесь за помощию Вышнего ко всем благополучно и над неприятелем, сколько возможности нашего есть, партеями надлежащего поиску чинить не оставляем, под которым и ныне всю ночь наши партеи были".
Против мирного населения шведы действовали удивительно успешно. Но с русскими войсками совладать уже не удавалось. Так, 20 января отряд шведского полковника Галле попытался овладеть Сорочинцами. Каролинцам удалось захватить внешние ворота, но затем мощным ударом они были отброшены и более подобных самоубийственных экспериментов не предпринимали. А вот Камышню - крупное село, находящееся примерно посредине между Гадячем и Миргородом, шведам удалось на некоторое время захватить и ограбить, наложив на её жителей большую контрибуцию скотом, хлебом и сеном (в предыдущей публикации мы приводили цифры шведской "разнарядки" они просто чудовищны). "Продразвёрстка", скорее всего, осталась невыполненной - уже в марте 1709 года Камышня была освобождена от поработителей русскими войсками и малороссийскими казаками.
Точно так "некоторое время", были окупированы шведами и Яреськи (в некоторых источниках - "Ерески") - достаточно крупный населённый пункт, лежащий к югу от Сорочинец, и на таком же примерно расстоянии, как и Камышня.
Оккупации шведами подверглась и Опошня ("местечко Опушнинское", по Боплану) - шведы овладели ею двумя днями раньше неудачной попытки штурмовать Сорочинцы.
Традиционно город сопротивлялся, и для начала шведы его традиционно же маленько пожгли. Но, поняв вскоре свою ошибку, согнали сюда людей из окрестностей и приказали сожжённое отстроить. Таким образом, помимо военно-концентрационных лагерей (Старые Санжары) шведы оказались пионерами создания на Полтавщине и трудових концентрационных лагерей (запомните это слово - Опошня!)
Ставка Карла XII располагалась здесь с 18 января (со времени возвращения из первого неудачного марш-броска на Слобожанщину), и до 3 марта 1709 года, когда военные обстоятельства заставили его перевести свой штаб ещё южнее, в Великие Будыща.
Это время (полтора месяца) было потрачено на бесплодное ожидание королём "...помощи из Польши, то есть армии Крассова и Станислава (Лещинского), чтобы потом, завязав отношения с запорожцами, а сколько возможно и с крымскими татарами и даже турками... продолжать прерванное наступление на Россию". Турки и татары не оправдали ожиданий короля: сорвалась даже сделка по закупке пороха у османов, и по приказанию Карла XII полковник Бюнов приступил в Опошне к его кустарному производству.
Надежды завоевателя были напрасными, ибо армии Крассова путь в Малороссию был надёжно преграждён; кроме того, шведского марионетку Станислава Лещинского, по выражению современника, "половина Польши не признавала, а половина отказывалась выполнять любые его приказы" - следовательно, никакой боеспособной армии он собрать попросту не мог.
Турецкое правительство блюло, естественно, в первую очередь свои собственные интересы. Оно поначалу было сильно встревожено непонятной вознёй русских зимой и в начале весны 1709 года в верховьях Дона; когда же по первой воде царь Пётр спустился вниз, к Азову, во главе большой флотилии (241 судно, в том числе 29 крупных военных кораблей), и при дворе султана узнали об этом, его (султана) намерения начать войну с Россией "растаяли, словно дымка морская" (В.И. Булгаков, А.В.Булгаков, "Полководцы. XVIII в." М., 1992, "Патриот", с. 79).
А крымские татары без "отмашки" из Стамбула сами предпринимать что-либо просто не решились бы ("отмашка всё же была, о чём речь пойдёт дальше, но она оказалась своего рода "фальшстартом").
Король Карл, пребывая в ожидании, отнюдь не сидел, сложа руки. Он организовал и осуществил, как уже говорилось, по крайней мере три разбойничьих набега на Слобожанщину, два последних из которых начинались именно из Опошни. "В ночь на 27 января 1709 года,- сообщает источник,- шведская армия начала поход на Слободскую Украину. Захватив Опошню и ограбив её, Карл XII 29 января двинулся в Котельву. Казаки и крестьяне героически защищали местечко от шведских захватчиков. Но силы были неравны. Ворвавшись в Котельву, шведы почти полностью её разрушили".
Тем временем русские войска и местные жители, ушедшие в леса и соединившееся с отрядами казаков, продолжали всё чувствительнее щемить шведов. В местечке Куземине (ныне село в Сумской области), в каких-нибудь 25 километрах от Опошни, в начале февраля расположился отряд генерал-майора Круза. Его драгуны внезапно стали пропадать "партиями": "Враг (имеются в виду партизаны, - прим. автора) стал настолько навязчив, что когда шведские кавалеристы отправлялись целыми группами на водопой, их уничтожали" (А. Фриксель. "Жизнеописание Карла XII", ч. II, стр. 148).
В качестве превентивной меры защиты Круз распорядился на водопой ездить, соединив вместе 2-3 отряда, непременно под началом офицеров. А уходя из Куземина, приказал сжечь его дотла вместе со всеми близлежащими сёлами.
В начале февраля Карл XII осуществил еще один бросок на Слобожанщину, к Краснокутску, на сей раз лично возглавив войска. Целью его было разгромить отряды русских войск под общим командованием генерала Ренне, концентрировавшиеся восточнее Ахтырки. Сражение произошло 9 февраля. Шведы были разбиты, поле битвы осталось за русскими, а самому королю пришлось прятаться до наступления ночи на какой-то заброшенной старой мельнице. Спасла наступившая темнота и подход свежих сил. С королём был и Мазепа, вторично после Ромнов лишь по случайности избежавший плена. По свидетельству одного из участников этой битвы, шведского лейтенанта Вейе, опубликованному в известных "Записках Крекшина" (см. "Записки Наукового Товариства ім.. Шевченка", т. 92, стр. 65) именно после этого поражения Мазепа сказал свою сакраментальную фразу: "Не думал я, чтобы шведы убегали от русских..."
Карл XII, получив подмогу, отступил в сторону от Краснокутска, но Ренне не желал так просто отпустить своего соперника и грамотно организовал преследование. Одна из русских "партий" численностью до тысячи человек настигла шведский драгунский полк, следовавший "с великим числом награбленного скота и провианта и прочего". 260 убитых шведов навсегда остались лежать в замерзшей степи. Награбленное, понятно, отбили.
Помимо этого, 11 февраля, сам король принуждён был бросить отягощавший его теперь обоз, "чем уповал не малое время питать свои войска", а именно: "..до 500 фур имел провианта, до 2000 скота рогатого и до 1000 лошадей и пожитков число многое" ("Материалы военно-учётного архива Главного Штаба", т. I, СПБ, 1871, стр. 570).
13 февраля король окончательно отказался от продолжения своего "рейда" и стремительно повернул к Опошне. Ночь с 17 на 18 января, как достоверно известно, он переночевал в Рублёвке (ныне Великая Рублёвка, в 15 километрах от Опошни и примерно 50-и от Полтавы), которую затем стандартно приказал сжечь.
Аккурат к его возвращению были получены новые пренеприятнейшие известия: ещё 15 февраля русскими войсками была захвачена Рашевка - местечко (ныне село в Гадяцком районе, в 22-х километрах от районного центра).
Дело было так. Сюда направлялся шведский отряд, лишь накануне, 13 февраля, окончательно оставивший Гадяч. Столь медленное его передвижение объясняется довольно просто: отряд вёз значительное количество разного награбленного имущества, до времени оставленного в бывшей ставке. Помимо этого он вёл большое число скота и кавалерийских лошадей. Прикрытие интендантского, скажем так, отряда осуществлял кавалерийский отряд капитана Дидрона.
Комендант Рашевки полковник Генрих Альбедил, чудом уцелевший при штурме Веприка, предупреждённый о приближении отряда Дидрона, выступил ему навстречу - и напоролся на русский отряд генерал-майора Бема. Завязался жаркий бой. Шведы стали отступать. На их плечах русские воины ворвались в Рашевку. А здесь, помимо везомого и ведомого Дидроном имущества, находились, как оказалось, личные конюшни фельдмаршала Рёншильда, вещи его и всего прочего шведского генералитета: - громадное количество амуниции и "багаж едва ли не всей /шведской/ армии",- как пишет в своих записках Крекшин (упомянутое произведение, стр. 67). В плен угодило 162 шведа, в том числе упомянутый полковник Альбедил (что абсолютно точно и подтверждено другими источниками), и около 1000 их, по словам автора цитируемых "Записок", погибло (здесь, возможно, цифры несколько и преувеличены,- прим. автора).
В бессильной злобе (а как это назвать иначе?) Карл XII приказал Рашевку сжечь дотла, что 9 марта 1709 года и было в точности исполнено.
Подобной участи удостоилась, кстати говоря, и сама Опошня. Оставляя эту свою "штаб-квартиру", шведы вновь выжгли её дотла, на сей раз дотла, предварительно устроив показательную экзекуцию. "Экзекуция состояла в том, что сын должен был расправиться с отцом, потом другой крестьянин с сыном и т. д.... Последний из крестьян был "милостиво пощажен". Пощада эта состояла в том, что над последним некому было измываться и его сразу повесили" (В.Ю. Шутой, "Народна війна на Україні проти шведських загарбників у 1708-1709 рр". К., 1951, с. 160).
Но наивно думать, что шведы хотя бы после этого оставили сожженную и экзекутированную Опошню в покое. Напротив: после перемещения ставки короля Карла XII в Великие Будыща, ей была предуготована роль крепости, прикрывающей новую королевскую военную резиденцию с севера. Сюда вновь согнали население со всех окрестных деревень; эти люди должны были поднимать валы и строить другие задуманные шведами "объекты". Охраняли невольников значительные армейские силы.
Опошня была превращена Русской армией в своего рода "разменную монету", призванную облегчить участь осажденного гарнизона Полтавы, героически сражавшегося с оккупантами. С целью отвлечь шведов от осады, на Опошню осуществлялись "диверсии". Самой показательной явилась та, что была проделана в начале мая. "7 мая Меншиков после боя, продолжавшегося с перерывом несколько часов, перешел через Ворсклу у Опошни. Напал на шведов, отряд которых был тут равен от 600 до 700 человек, часть шведов перебил, часть взял в плен (около 170 рядовых и 8 офицеров). Но ушедшие с поля боя шведы укрепились в "замке", бывшем у Опошни, и к ним подошла помощь - около 7 тыс. кавалерии с Карлом XII во главе. Они явились из села Будыщей, где была (напомним), главная шведская квартира. Шведы перебили русских, которые не успели переправиться обратно, но русская артиллерия с другого берега начала бомбардировать шведскую кавалерию. Шведы отступили, а русские "добрым порядком" все-таки закончили переправу и вполне удачно перевезли свой обоз" (Е.В. Тарле, "Северная война и шведское нашествие на Россию", стр. 362).
А теперь внимание: из Опошни, периметр охраны которой был нарушен, в лагерь Меншикова пришло тогда несколько сот (sic!) опошнян с женами и детьми, которых вплоть до этого дня шведы держали "за крепким караулом" и принуждали к "непрестанной жестокой работе" (Реляция. 1709 г., мая 7, О бывшей под городом Опошнею с шведами акции - ТИРВИО, т. III, стр. 162-163, № 156).
Ставя "в вину" Меншикову Батурин, хорошо бы для равновесия упоминать и о добрых его делах: спасённой от уничтожения шведами, ввиду расквартирования там одного из его драгунских полков, Хоружевке; о многих сотнях освобождённых от шведского рабства жителей Опошни, да ещё и с "женами и детьми", и о многом (хорошем) другом...
...Окончательно шведы оставили Опошню на следующий день, 8 мая. Предварительно опять выпалив её дотла...
Юрий Погода, писатель, историк, член общественного комитета "Полтава-300"
(Публикуется в авторской редакции)
Примечание:
* - Продолжение. Начало - статья "Взять любой ценой". К 300-летию героической обороны Веприка
Иллюстрация:
Бой казаков Харьковского полка со шведами под Веприком. Худ. А.Шаховцов
