https://ria.ru/20240425/banderovtsy-1942274851.html
Стремительное обандеривание значительной части населения, проживающего на территории бывшей Украинской Советской Социалистической Республики (УССР) стало шокирующей неожиданностью для очень многих, особенно для тех прекраснодушных романтиков, кто был искренне и непоколебимо уверен в неизменности братских уз родственных восточнославянских народов. В любом случае буйное цветение и ядовито-кровавые плоды украинского национализма, стремительно трансформировавшегося в открытый нацизм на территории бывшей УССР в последние десятилетия, свидетельствует о чудовищной эффективности и изощрённости современных социокультурных технологий, способных перекодировать и радикально трансформировать идентичность и менталитет огромных масс населения в относительно короткий отрезок времени.
Уродливым проявлением этой жуткой по глубине падения и по масштабам тотальной деградации стали массовые прыжки в высоту агрессивных толп укропитеков под вопли «хто не скаче, той москаль» и «москаляку – на гиляку», а также наличие таких изощрённо-людоедских блюд в меню некоторых киевских кафе, как коктейли «кровь москаля», стейк «Дарья Дугина» и многое другое в том же духе. Показательно, что потенциальных людоедов, желающих отведать эти экзотические блюда, в бывшей столице УССР оказалось немало. Обитателей нынешнего бандерлянда в виде одичавших укропитеков можно поздравить – успешно десоветизируясь и дерусифицируясь, они уже уверенно вернулись во времена каннибализма… Следующим шагом, очевидно, будет окончательное превращение в обезьян и возвращение на деревья, что окончательно опровергнет давно устаревшую теорию эволюции старика Дарвина.
***
Между тем, возобладавший в итоге бандеровский вариант укро-проекта, успешно реализуемый заинтересованными в нём центрами силы в последние десятилетия, отнюдь не являлся единственным и безальтернативным вектором развития. Любопытные и очень показательные размышления о потенциальных направлениях и возможностях эволюции условного украинского проекта содержатся в сборнике эссе на исторические темы известного львовского историка и интеллектуала Ярослава Иосифовича Грицака, опубликованном в уже далёком 2004 году в Киеве под названием «Страсти по национализму. Исторические эссе»[1].
«Современный «украинский проект» стал результатом взаимодействия разных идеологий и политических движений, в том числе и таких, которые являлись принципиальными противниками украинской независимости, – констатирует Ярослав Грицак. – «Украинский проект» был лишь одним из многих, которые соперничали друг с другом на украинских этнических землях и его победа не была предрешена заранее» (Грицак 2004: 21)[2]. Высказав столь ценную и в высшей степени показательную мысль, с которой нельзя не согласиться, Я. Грицак делает далее ещё более ценное признание. «Наоборот, в определённые моменты, как, например, в 1860-е годы после запрета украиноязычных публикаций в Российской империи и временной победы москвофильства над прочими национальными течениями среди украинцев в Австрийской империи украинская идея имела крайне мало шансов на реализацию, – откровенно признаёт львовский историк. – Ученик украинской школы должен понимать, что если бы не сложилась определённая, иногда достаточно уникальная комбинация исторических обстоятельств, то он сейчас в качестве основного исторического предмета мог бы учить либо «Историю Польши», либо «Историю России», либо «Историю Малороссии». По этой причине рассмотрение каждого длительного периода украинской истории имеет смысл завершать не точкой, а большим знаком вопроса…» (Грицак 2004: 22)[3].
Полностью соглашаясь с данной констатацией львовского интеллектуала, позволим себе два важных уточнения. Во-первых, говорить о «временной победе москвофильства» среди «украинцев» Австрийской империи в XIX веке не вполне корректно, поскольку оно, строго говоря, никого не побеждало, ибо изначально доминировало в разных формах среди русинов (не украинцев!) Галиции как традиционная форма идентичности местного восточнославянского населения ещё со времён Древней Руси (Magocsi 2015)[4]. Во-вторых, настойчивое использование термина «украинцы Австрии» по отношению к галицким реалиям XIX века грешит явным и дремучим антиисторизмом – восточнославянское население Галиции и Угорской Руси, входившее в состав Дунайской монархии, никаких «украинцев» в XIX веке не знало и знать не могло; себя оно именовало «русинами», а местная галицко-русская и особенно угорско-русская интеллигенция трактовала местных русинов как составную часть триединого русского народа от Карпат до Тихого океана в составе белорусов, великорусов и малорусов (Шевченко 2011).[5] Собственно, всё это прекрасно известно и Я. Грицаку, но он, очевидно, просто не может отказать себе в маленьком удовольствии навязать задним числом украинскую идентичность своим «неправильным» галицко-русским предкам.
Стремление бесцеремонно называть «украинцами» галицких и угорских русинов XIX в., в том числе и убеждённых сторонников общерусского единства, закономерно не признававших существования отдельного украинского народа в то время, когда модерная укро-идентичность лишь робко зарождалась «на схилах Днiпра», а коренное население Карпатской Руси об «украинцах» не имело никакого понятия, вообще распространено среди украинских историков, практикующих, таким образом, вопиющий антиисторизм как свой главный принцип, что очень пикантно.
Нельзя не обратить внимания на весьма плодотворную мысль львовского историка о том, что изначально далеко неочевидный украинский проект часто реализовывался благодаря «уникальной комбинации исторических обстоятельств». Действительно, эта благоприятная к укро-проекту «комбинация исторических обстоятельств» часто складывалась и в XIX, и в XX веках. Так, в межвоенный период укро-проект любопытным образом в силу совершенно разных причин активно поддерживался и в СССР, где красная Москва энергично насаждала политику «советской украинизации» под коммунистическим идеологическим соусом (Борисёнок 2006)[6], и в Чехословакии, где либеральная Прага вплоть до конца 1930-х годов близоруко поддерживала украинизацию русинов Подкарпатской Руси, получив потом от вскормленных ею украинцев удар ножом в спину; и, разумеется, в Германии, где нацистское руководство после 1933 г. изначально рассчитывало использовать украинское движение как один из инструментов ликвидации Чехословакии и Польши. Надо признать, что в этом нацистский Берлин преуспел.
Единственной страной, которая была вынуждена бороться с укро-проектом в межвоенный период, была Польша. Однако масштабная украинизация Восточной Галиции началась еще в конце XIX – начале XX вв. при активной поддержке не только австрийских властей, но и местной польской администрации, которые стремились таким образом оторвать местных галицких русинов от русской культурной ориентации и от Русского мира. Для поляков это имело весьма амбивалентные последствия. В межвоенный период Польша уже была вынуждена полными пригоршнями расхлёбывать печальные и часто кровавые плоды своей прежней проукраинской этнокультурной политики; при этом самый ядовитый укус вскормленной здесь ранее укро-змеи местные поляки в полной мере испытали в период Второй мировой войны в ходе кровавых антипольских этнических чисток и особенно во время жуткой Волынской резни, жертвами которой стало по различным оценкам от 70 тысяч до примерно 100 тысяч волынских поляков.
Ещё одна ценная мысль Я. Грицака состоит в откровенном признании им отсталости и цивилизационной недоразвитости родной ему Западной Украины. По его признанию, «в соответствии с последней советской переписью 1989 г. Западная Украина даже к этому времени так и не смогла переступить модернизационный порог (не менее 50% городского населения), поскольку тогда численность городского населения составляла здесь лишь 47%. Украина в целом достигла этого показателя только к середине 1960-х годов, то есть на десятилетия позже, чем Российская Федерация. Парадокс состоит в том, что именно этот наименее модернизированный исторический регион, – пишет, имея в виду Западную Украину, Я. Грицак, – являлся одновременно регионом самого массового модерного украинского национализма» (Грицак 2004: 40-41)[7].
Ярослав Иосифович Грицак, безусловно, прекрасно знает, о чём говорит – свою кандидатскую диссертацию на тему «Рабочие Бориславско-Дрогобычского нефтяного бассейна во второй половине XIX – начале XX века: формирование, положение, классовая борьба» в позднесоветском 1987 г. он блестяще защитил во Львовском государственном университете имени Ивана Франко.
Пространно рассуждая о причинах незавершённости процесса формирования украинской политической нации к 2000-м годам, Грицак обращает внимание на социологические исследования 1990-х годов, согласно которым в крупных русскоязычных мегаполисах Восточной и Южной Украины «наибольшую популярность имеет именно «советская» (а не русская) идентичность. Есть все основания утверждать, – подчёркивал львовский интеллектуал в 2004 г., – что на современной Украине главное противостояние имеет место не между «украинской» и «русской» идеями, а между разными вариантами украинского проекта – украиноязычного (этнически украинского), русскоязычного (малороссийского), советского и пр.» (Грицак 2004: 42)[8]. Кроме того, Грицак также констатирует, что в процессе развития уже постсоветской Украины в 1990-е годы «здесь так и сформировался сильный русский национализм» (Грицак 2004: 42)[9].
***
Данные мысли, высказанные наблюдательным львовским историком Я. Грицаком ещё накануне первого укро-майдана в 2004 году, приобретают сейчас особенное звучание. Самого пристального внимания заслуживает зафиксированное Грицаком доминирование в крупных русскоязычных городах юга и востока Украины именно советской идентичности при общей несформированности русского национализма. Условная «пророссийскость» Восточной и Южной Украины имела, таким образом, в значительной степени советское смысловое и культурное наполнение.
Однако советскому наследию на постсоветской Украине в любых его проявлениях с самого начала была объявлена тотальная война не на жизнь, а на смерть. И украинская политика исторической памяти с её культом устроенного злобными москалями голодомора, а также культами разношёрстных мазеп, и украинские СМИ, на 90% финансируемые американским USAIDом, проводили системную и тщательно организованную кампанию тотальной демонизации и диффамации как России, так и советского прошлого. В это же время уважаемые послы РФ в Киеве в лице господ Черномырдина и Зурабова увлечённо и небезуспешно занимались своими бизнесами, презрительно не замечая того, что некоторые особо продвинутые российские чиновники изящно именуют «культур-мультур».
Более того, в искоренении любых проявлений советского наследия активно участвовала и культурно-историческая политика самой РФ с её ходульными киносериальчиками типа «штрафбатов» и памятными досками разнокалиберным маннергеймам и пр., что в целом удачно подыгрывало украинской политике исторической памяти после 2004 года. Отметив данную особенность российской культурно-исторической политики как весьма многообещающую для Украины, Грицак прозорливо замечал, что она эффективно выкорчевывает остатки советско-российской идентичности у латентно просоветского русскоязычного населения Востока Украины (да и у немалой части украиноязычного населения Центра и даже Запада Украины), постепенно вовлекая его в рамки формирующейся новоукраинской политической нации. Пафосный лозунг «Україна – це Європа» производил поистине завораживающее действие в особенности на предварительно тщательно промытые мозги молодого поколения экс-малороссов, всегда отличавшихся чрезмерной эмоциональностью в ущерб рациональности и неповторимым этнографическим колоритом. В результате этих процессов пророссийское поле на Украине, имевшее в основном ностальгически-просоветский облик, быстро сужалось. Те же, кто решительно не хотел его оставлять и при этом имел влияние на массы, часто просто физически ликвидировались, ярким примером чему стало демонстративное убийство Олеся Бузины в центре Киева в апреле 2015 года. Показательно в этой связи, что с началом СВО те уже немногие жители Украины в основном среднего и старшего возраста, которые отваживались приветствовать российскую армию, делали это с флагами давно почившего Советского Союза…
В заключение остаётся лишь выразить запоздалое сожаление, что ценные и меткие наблюдения львовского историка Грицака остались, судя по всему, совершенно незамеченными теми высокопоставленными обитателями важных московских кабинетов, где определялась политика РФ в отношении бывшей УССР.
Ярослав Грицак афористично и совершенно справедливо заметил в своей книге, что рассмотрение любого длительного этапа украинской истории имеет смысл завершать не точкой, а большим знаком вопроса. Хочется надеяться, что нынешний необандеровский этап укро-истории всё-таки не будет слишком длинным и что завершится он именно большой и жирной точкой.
Впрочем, для этого понадобится не только полное освобождение оккупированных бандеровцами земель Новороссии, Малороссии, Слобожанщины, Подолии, а также Восточной Галиции, Волыни и Карпатской Руси, но и тщательное выкорчёвывание давно посеянных тут ядовитых семян бандеровщины, уже пустивших глубокие корни и давших буйные всходы. Решающую роль здесь призвано сыграть именно то, что многими российскими чиновниками до сих пор презрительно именуется «культур-мультур».
Литература
Борисёнок Е. Феномен советской украинизации. Москва: Европа, 2006.
Грицак Я. Страсті за націоналізмом. Історичні есеї. Київ: Критика, 2004.
Шевченко К.В. Славянская Атлантида. Карпатская Русь и русины в XIX – первой половине XX в. Москва: REGNUM, 2011.
Magocsi P.R. With Their Backs to The Mountains. A History of Carpathian Rus’ and Carpatho-Rusyns. Budapest-New York, 2015.
[1] Грицак Я. Страсті за націоналізмом. Історичні есеї. Київ: Критика, 2004.
[2] Там же. С. 21.
[3] Там же. С. 22.
[4] См. Magocsi P.R. With Their Backs to The Mountains. A History of Carpathian Rus’ and Carpatho-Rusyns. Budapest-New York, 2015.
[5] См. Шевченко К.В. Славянская Атлантида. Карпатская Русь и русины в XIX – первой половине XX в. Москва: REGNUM, 2011.
[6] См. Борисёнок Е. Феномен советской украинизации. Москва: Европа, 2006.
[7] Грицак Я. Страсті за націоналізмом. Історичні есеї. Київ: Критика, 2004. С. 40-41.
[8] Там же. С. 42.
[9] Там же.
