Пишу в Беларуси, поэтому сначала о нас.
Местное частью православное (со времён князя Владимира), частью языческое население со своими языковыми особенностями на протяжении нескольких веков окатоличивали с верхов.
Местная интеллигенция записывала и издавала фольклор, как и повсеместно в Европе на волне романтизма, эти издания на местной мове проникали в народ и в свою очередь формировали язык. Начиная с Библии Францыска Скарыны (начало XVI века)!
Процесс этот протекал меж двух огней: Польши и Москвы, при войнах между которыми местное население страдало и погибало вплоть до половины. Цитата из учебника "История Беларуси":"Если в 1650-м году в Беларуси проживало 2,9 миллиона человек, то в 1673-м - только 1,4 миллиона". Это про войну Алексея Михайловича с Речью Посполитой, закончившуюся Андрусовским перемирием.
Учитывая, что в составе Великого княжества Литовского и Речи Посполитой города наделялись магдебургским правом (самоуправления), а в Российской Империи - нет, разделение проходило не только по линии "знать и низы", но и по линии "город и деревня", православие действительно было "мужицкой (крестьянской) верой".
Соответственно, в составе Российской Империи крестьянам относительно легче жилось, русские помещики по крайней мере одной веры с ними были, что не мешало, впрочем, и им три шкуры с мужика драть.
А вот горожанам лучше в Речи Посполитой было, поэтому многие поддержали Наполеона: после раздела Польши немного времени прошло, а он возвращал городское самоуправление.
Если вот так историю Беларуси изучать, приняв за основу, что в границах нынешней Республики Беларусь всегда было автохтонное население, не имевшее своей государственности до 1992-го года, и то можно запутаться, не говоря уже про ангажированные источники двух враждебных сторон, Москвы и Польши.
Ясно одно: пока белорусы будут пользоваться кириллицей, а не латиницей - у них всегда будет больше общего с русскими, нежели с поляками. Мы все учились понемногу: латынь, польский, коми, инглиш и старославянский в университете учила, белорусский только в школе. И для меня очевидны две линии влияния в белорусском: латыни через польский и католическое богослужение и церковнославянского через богослужение и русский язык.
В средневековье латинский объединял Европу, в то же время разъединяя население на книжных мудрецов и некнижных простецов. А в московской Руси уже в XIV веке равноапостольный Стефан Пермский создал оригинальную миссионерскую азбуку для пермян, которая, как и глаголица, начиналась с креста, далее шли оригинальные значки для присущих местному говору фонем. К сожалению, она не прижилась, рукописи не сохранились, только отдельные надписи, в частности, на на иконе Святой Троицы. И когда уже в XIX веке интеллигенты из коми стали переводить Писание, то делали это заново на кириллице, при этом приходилось множество отвлечённых богословских и философских терминов оставлять как есть, славянских, а то и греческих. Выше головы не прыгнешь, если в языке нет соответственных понятий - нужно либо дерзновение и вдохновение свыше, как у славянских учителей, либо смирение перед более развитыми в философском и богословском отношении языками.
Вот это камень преткновения для любого национализма: смирение перед высшим или старшим. У славянских учителей, Кирилла и Мефодия, было и то и другое, и богодухновенное дерзновение и богоданное смирение, в результате мы имеем кириллицу, славянское богослужение и тысячелетнюю литературную традицию. Но славянские языки в зависимости от наличия государственности и других факторов не все получили местный извод славянского богослужения. Сербы с болгарами получили, белорусы с украинцами - нет.
Что промыслительно, и старания местной интеллигенции развивать местный литературный язык без влияния богослужебного всегда будут упираться в этот фактор. Языка без неба нет. Следовательно, как и в русском, не обойтись без диглоссии (славянский для богослужения, местный говор для общения), и если так это понимать - нет и не может быть никакой трагедии и разделения.
Если бы не вмешательство государства, насилия, принуждения, политики, одним словом.
Единство в главном (богослужении), и разнообразие в Богом данных особенностях (местных наречиях) - это идеал. Когда единство не скрепляется любовью - всё идёт вразнос, и начинаются злоупотребления как в сторону искусственного вознесения языка на пьедестал богослужения, так и совершенного подавления государственной машиной (что рано или поздно вызовет отпор, если останутся живые носители, а то ведь можно язык вместе с ними полностью истребить).
Именно диглоссия, то есть функциональное распределение книжного славянского и бытового местного разговорного языка полностью решает проблему. А между ними формируется средний стиль, литературный язык. Вполне возможно появление и украинского литературного, и белорусского литературного языка без противопоставления русскому литературному. На практике же фактор государства, то есть давления и принуждения, эту идиллию разрушает.
В Беларуси отказалась от преподавания в сельской школе, классы в сельских школах маленькие, в том было пять человек, справилась бы с дисциплиной. Но, оказалось, что на белорусском! А у меня никогда не было практики, бабушки ещё говорили на трасянке и суржике, а белорусский литературный только в сми и существует, не слышно на улице. Вакансия потому и возникла, что не у одной меня проблемы с белорусским языком. Почему? Риторический вопрос.
Один мой военный родственник во времена СССР прожил с семьёй больше 20 лет в Вильнюсе. Никто из семьи литовский не выучил. Не знаю, стали ли бы их больше любить, если бы выучили, может, за одну военную форму не любили бы и всё равно считали оккупантами. После развала Союза пришлось им оттуда бежать.
Проповедники Евангелия обращаются к людям на языке того народа, к которому пришли.Так поступали святители Стефан Пермский, Иннокентий Иркутский, Николай Японский, Макарий Московский на Алтае и прочие миссионеры. Ну а завоевателям это ни к чему.
До Пушкина на протяжении более чем восьми веков общим достоянием православных народов Российской Империи был церковнославянский язык. При этом под влиянием Польши на территории современных Украины-Беларуси-Литвы ополячивались и окатоличивались не только знать, но и священство, силлабические монахи, теснившиеся у благосклонного к ним трона Романовых, что и привело в XVII веке к расколу церкви и упразднению патриаршества.
Первая мина взорвалась. За XVIII век это явление было переварено русской культурой, и вслед за Ломоносовым и Державиным явился Пушкин. Польшу разделили, унию упразднили. Но польско-католический элемент в Российской Империи взорвался не только в восстаниях 1830-го и 1863- го, но и в гражданскую, и в Отечественную войну, финальный аккорд - сейчас.
Только единое государство или союз государств православных народов - выход из тупика. С иерархией земного и небесного, когда общим связующим началом является язык церкви, а светские языки свободно распределяются в соответствии с реальными носителями. Естественно, большинство останется за русским, как и сейчас, когда в этот процесс вмешивается государство через школу. А в идеале родители должны СВОБОДНО выбирать, на каком языке учить СВОИХ детей.
Люблю две пословицы. Первая: можно привести лошадь к водопою, нельзя заставить её пить. Вторая: кого нужно держать, держать не нужно.
Насилием процесс разделения не остановить. Это вопрос и дело христианского просвещения. Если человек не понимает, зачем ему церковнославянский, диглоссия, высокий стиль, то и не заставишь полюбить его.
Привет вам задушевный, братья,
Со всех славянщины концов,
Привет наш всем вам, без изъятья!
Для всех семейный пир готов!
Недаром вас звала Россия
На праздник мира и любви;
Но знайте, гости дорогие,
Вы здесь не гости, вы - свои!
Вы дома здесь, и больше дома,
Чем там, на родине своей,-
Здесь, где господство незнакомо
Иноязыческих властей,
Здесь, где у власти и подданства
Один язык, один для всех,
И не считается Славянство
За тяжкий первородный грех!
Хотя враждебною судьбиной
И были мы разлучены,
Но все же мы народ единый,
Единой матери сыны;
Но все же братья мы родные!
Вот, вот что ненавидят в нас!
Вам не прощается Россия,
России - не прощают вас!
Смущает их, и до испугу,
Что вся славянская семья
В лицо и недругу и другу
Впервые скажет: - Это я!
При неотступном вспоминанье
О длинной цепи злых обид
Славянское самосознанье,
Как божья кара, их страшит!
Давно на почве европейской,
Где ложь так пышно разрослась,
Давно наукой фарисейской
Двойная правда создалась:
Для них - закон и равноправность,
Для нас - насилье и обман,
И закрепила стародавность
Их, как наследие славян.
И то, что длилося веками,
Не истощилось и поднесь,
И тяготеет и над нами -
Над нами, собранными здесь.
Еще болит от старых болей
Вся современная пора.
Не тронуто Коссово поле,
Не срыта Белая Гора!
А между нас - позор немалый, -
В славянской, всем родной среде,
Лишь тот ушел от их опалы
И не подвергся их вражде,
Кто для своих всегда и всюду
Злодеем был передовым:
Они лишь нашего Иуду
Честят лобзанием своим.
Опально-мировое племя,
Когда же будешь ты народ?
Когда же упразднится время
Твоей и розни и невзгод,
И грянет клич к объединенью,
И рухнет то, что делит нас?
Мы ждем и верим провиденью -
Ему известны день и час.
И эта вера в правду Бога
Уж в нашей не умрет груди,
Хоть много жертв и горя много
Еще мы видим впереди.
Он жив - верховный промыслитель,
И суд его не оскудел,
И слово царь-освободитель
За русский выступит предел.
Это стихотворение автор, дипломат, дворянин и поэт Фёдор Тютчев прочёл на банкете в Петербургском Дворянском собрании на Всеславянском съезде 1867-го года, полтора века назад.
Какой же он всё-таки был идеалист и мечтатель, тайный советник Тютчев.
В другом, более позднем стихотворении, он писал:
"Единство,- возвестил оракул наших дней,-
Быть может спаяно железом лишь и кровью."
Но мы попробуем спаять его любовью,-
А там увидим, что прочней.
Оракул тут Бисмарк, объединивший Германию, а кого имел в виду автор под теми, кто противопоставит насильственному единству единство в любви - загадка.
То есть понятно, что русских благородных и сильных, сильных своим благородством, деятелей вроде него самого, но разве такие существовали в его время, не говоря уже обо всём, что было потом?
Кто этот царь-освободитель, любовью, а не железом и кровью, объединяющий всех славян? Вроде мечты греков о том, что последний византийский император не погиб при взятии Константинополя турками и однажды явится в силе и славе?
Король Артур? Царь под горой?
Здесь, где господство незнакомо
Иноязыческих властей,
Здесь, где у власти и подданства
Один язык, один для всех, - это четверостишие особенно невпопад сейчас звучит.
Потому что это утопия, мечта, поэзия, высокий стиль. Но без них реальность становится похожей на кошмар.
