Фото: Данил Багринцев
Каждая война рождает свой литературный пласт и новые писательские имена. Об этом ЛуганскИнформЦентру рассказал журналист ЛИЦ, писатель Глеб Бобров, представляя нового прозаика из числа участников специальной военной операции (СВО) Кирилла Хаустова.
«Поиском и продвижением в издательствах новых имен в современной военной литературе я занимаюсь практически четверть века. Даже соответствующий всероссийский сайт создали на платформе библиотеки Максима Мошкова — оkopka.ru. И каждая война — Афганистан, Молдова, Закавказье, Югославия, Северный Кавказ, а теперь и Донбасс — рождает свой литературный пласт и новые писательские имена», — сказал Бобров.
Он добавил, что сегодня открыл новое имя — Кирилл Хаустов.
«Постараюсь разыскать и направить его в ведущее московское издательство. Кирилл, если вы читаете этот текст, найдите меня, это несложно», — призвал писатель.
Ниже — рассказ Хаустова. «Окопный реализм. Без надрыва и чернухи. Тоскливый, как недолгая жизнь на войне. Ремарк жив!» — так прокомментировал его литературный редактор из Кургана Владимир Олейник.
Проиллюстрирован текст работой художника из Алчевска Данила Багринцева.
Кирилл Хаустов.
«Компот» (рассказ)
Город был еще относительно целым. В связи с близостью границы войска группировки «Север» ворвались в него молниеносно, вызвав почти панику у противника.
Да, при заходе работала арта и авиация, техника «гасила» огневые точки, но в остальном здания стояли. Хуже было в центральной части — в районе высоток. Гораздо позже, как большинство «населенников», занятых российской армией, он будет сравниваться с землей украинской артиллерией, с каким-то особым остервенением, да и мы «приложим руку». Но все это будет позже, к июлю.
А пока Волчанск выглядел как любой другой город, в который пришла война. Вся техника, использовавшаяся для захода, была сожжена и чернела остовами на улицах, застигнутая на марше или уткнувшаяся в руины, в надежде прикрыться. Теперь вся война шла на ногах. Дроны изменили все.
Они, как стервятники, кружили в вышине и искали добычу. Засветился — беги, ищи куда зарыться. Прилетит обязательно. Снаряд, ФПВ или сброс, не важно. Мало не покажется. Такое теперь небо.
Земля не менее опасна. В городе это — осколки стекла, бетона, кирпич и другой строительный мусор. И среди всего этого — мины. Видимые почти всегда ТМки и скрытые, противопехотные, разных типов, со всего мира. Каждая дверь, которую открываешь, может стать последней.
Каждый оконный проем, особенно без рамы и стекол, смотрит на тебя безразличным убийцей. Линии фронта в городе почти никогда нет.
Ты всегда на чужой планете. Хочешь жить — крути головой.
Это был мой второй выход по этому маршруту. Там, в городе парни ждали БК, выстрелы для РПГ и АГС.
Наша «тройка» вышла «по серому», в потемках прошла частный сектор и один квартал застройки, пробираясь сквозь остатки заборов, огороды, перешагивая через свернувшиеся в узких проходах тела и натыкаясь на висящую тут и там почти не видимую в сумерках проволоку от ПТУРов.
Пахло гарью и смертью. До «точки» оставалось еще два квартала, когда детектор намекнул, что игнорировать его уже не стоит. «Серега, давай вправо, там подвал вроде был». Мы рванули к дому, крайний подъезд которого был призывно распахнут, а надпись на стене сообщала, что тут есть люди. Недалеко послышался знакомый звук, как будто кто-то включил трансляцию заезда «Формулы-1». Я влетел последним и, прижавшись к стене, стал искать ответ на вопрос: «Закрыть дверь или нет?»
Визгливое жужжание усилилось. Хищное насекомое пронеслось мимо по центру улицы и заметалось на дальнем конце дома, явно потеряв из вида добычу. Звук то усиливался, то ослабевал, стало ясно, что надо ждать. Я повернул голову направо и за скрючившимися на ведущей в подвал лестнице парнями увидел силуэт: «Ребятки, вы русские?»
«Да, отец», — ответил Али, узбек из Термеза. Он был из мобилизованных, воевал давно. Говорил мало и по делу.
«А нас тут много, в подвале. Заходите».
Парни посмотрели на меня. Детектор не умолкал, я кивнул, выключил, сберегая заряд. И мы, спустившись вниз, сняли и свалили в кучу ношу.
Расправленные плечи заныли, по мокрой спине побежал подвальный холодок. Метрах в пяти церковным светом мерцал дверной проем. За ним было очень тихо. Старик позвал нас жестом и шагнул внутрь.
Я повернул автомат стволом вперед, посмотрел на ребят и шагнул за ним следом.
Это был не первый такой подвал на нашей памяти. Сырой, заваленный хламом, нехитрым скарбом, с застеленными тряпьем импровизированными лежанками. Тут пахло старостью, горем и неожиданно чем-то очень знакомым, но уловить я никак не мог — слишком слабый был запах. В свете чадящих свечей на нас были устремлены больше десятка пар глаз. В основном это были пожилые люди, лишь одна девушка лет двадцати поила из чашки лежащую на матрасе и укрытую пальто старушку.
«Что ж вы не ушли-то. Не эвакуировали?» — спросил Серега у старика, четко определив в нем главного по подвалу.
«Так мы думали, что ж уходить, когда вот свои возвращаются. Обещали и возвращаются. Мы ж с того еще сентября ждали. Куда нам идти? Некуда».
«Еда-то есть? Лекарства?» — поинтересовался я, понимая, что сейчас точно поделиться нечем. Перед выходом сбрасывали все лишнее, даже фонари и мелочь всякую. Весь приоритет был на полезный вес.
«Пока есть. Мы все, что было, сюда снесли, даже готовим внутри. Не выходим. Петровна два дня назад пошла домой — в первый подъезд — за одеялом и не вернулась».
Повисла пауза.
Вдоль стены, протискиваясь сквозь стоящих, приблизилась невысокая женщина и протянула нам две кружки: «Попейте, сыночки. Компот. Вкусный».
Компот!
Вот запах, который я не опознал. Из сухофруктов, как в детстве, бабушка варила.
Тут я понял, как хочу пить. Мы присели на скамейку, стоявшую у входа, появилась третья чашка.
Компот был прохладный и такой вкусный, что я цедил его сквозь зубы, растягивая удовольствие. Я выпил бы, наверное, ведро. Таким он казался домашним и родным.
Обитатели подвала сгрудились около нас полукольцом и молча стояли. На их плохо различимых лицах блестели только глаза. Все трое знали, о чем они хотят спросить и не спрашивают. Но у нас не было ответов.
Мы поблагодарили за угощение, выскребли из аптечек антибиотики и антипиретики. Положили на стол. Старик поднял глаза и улыбнулся беззубой, но такой доброй улыбкой: «Сыночки. Пары сигареток нет у вас?»
Серега протянул мятую пачку «Донского»: «Бери, батя. Я бросаю»(врать он умел).
На мое плечо легла рука. Рядом стоял Али. Незаметно для всех, он поднялся наверх и оценил обстановку на улице: «Вроде тихо, идти брат надо. Ин ша Алла».
Мы засобирались. Подтянули снарягу. Поднялись по лестнице, сзади зашаркали ноги провожающих.
Включил детектор, тот, сразу оживившись, показал, что недалеко висит дрон-разведчик. Ну этот будет долго кружить, надо идти, выбора нет.
Мы повернулись в сторону подвала и помахали светлым пятнам лиц, свет туда с улицы почти не доходил.
«По одному перебегаем до того дома и держим сектора. „Немцев“ тут не должно быть, но береженого — Бог бережет. Али — первый, Серега — замыкающий. Прикрываешь и пасешь вон те ворота. Пошли!».
Али, с «улитками» в руках, гремя автоматом, рванул на улицу.
Прошло три минуты и, кинув короткий взгляд на подъезд, я уже бежал, пересекая улицу к ожидавшему на углу Али. Подбежал, присел, взял на контроль противоположную сторону и махнул рукой Сереге. Справа захрустели битые стекла и тяжело дыша Серега, как роллер, врезался в угол дома. Али тут же подскочил и двинулся дальше. Время было не на нашей стороне. Солнце вышло, начинало припекать и «пчелы уже вылетели за медом». А где-то в вышине кружила «Фурия» или «Лелека» — чужие глаза искали любое движение на поверхности.
Мы отошли метров на триста, может чуть больше. Я как раз перебегал к очередному дому, когда что-то очень тяжелое ухнуло сзади. Меня сшибло с ног и бросило на кузов сгоревшей легковушки, через долю секунды догнал звук. Словно разорвалось само небо и осыпалось на нас. Попытался вскочить, мешок с «морковками» съехал набок, я снова упал и, видимо, отключился.
Очнулся от того, что меня трясли. Серега стоял рядом на коленях, стаскивая с меня ремень от мешка. В голове кто-то стучал гаечным ключом по батарее, подташнивало. Во рту хрустел песок с привкусом крови. «Меня угол дома прикрыл, ты как? Цел?» — доносился звучащий как из радейки Серегин голос. Его черные от грязи руки ощупывали мое засыпанное кирпичной крошкой тело.
Я пошевелил ногами — на месте. Поодаль что-то кричал Али. Сознание медленно возвращалось и звуки стали обретать смысл: «Твари, собаки, будьте прокляты!»
Пыль оседала, взгляд скользнул мимо Сереги, за него — туда, где бахнуло. Я опять посмотрел на Серегу и опять перевел взгляд туда откуда мы шли. Он замолчал и тоже обернулся.
Дом, из подъезда которого мы вышли вот практически только что — пропал. Как не было.
На его месте, вздыбилась груда кирпича и ломаных перекрытий, языки пламени, перемешиваясь с дымом и пылью, облизывали скрюченные взрывом, торчащие тут и там пальцы балок. Лишь ближняя к нам часть с торцевой стеной, покосившись, замерла, будто застигнутый врасплох великан, наклонившийся над бездной.
Результаты таких прилетов и воронки от них уже попадались на пути и обсуждений не требовали. В любую секунду история могла повториться.
Стиснув зубы, двинулись на «точку». Наверно, в эти первые дни лета нам фартило: ни дроны, ни сбросы не оборвали наше путешествие.
Лишь на подходе, видимо заметив с высоток, пытались накрыть из АГСа, но снова повезло, все легло далековато. Легкое ранение хватанул Сергей. Осколок попал в икроножную мышцу правой ноги, почти на излете. И уже к ночи, проверяя снаряжение, я с удивлением нашел еще один застрявший у меня в нагрудной пластине бронника.
Ближе к утру (если обстановка позволит) нашей тройке, поручили вывести двух «трехсотых» до точки эвакуации. И надо было вздремнуть, но сон не шел.
Я пытался вспомнить лица тех людей из подвала, но не мог вспомнить даже лицо женщины, что протянула мне кружку «божественного» напитка. Только глаза, много глаз, с прыгающими в них отблесками свечей.
Был этот прилет случайным или оператор дрона сообщил арте, что видит входящих в здание военных с белыми повязками — я не знаю.
Наверное, я все же забылся ненадолго и проснулся от того, что чей-то тихий голос повторял бесконечно, как метроном: «Попейте, сыночки, компот. Вкусный».
P.S. Сейчас уже нет дома, в котором мы разгружали БК и готовились в обратный путь. И соседнего тоже. Там сейчас вообще практически нет домов. И где-то среди этого почти инопланетного пейзажа остался Серега. Пошел «проводом» с медиком. За двести метров до «точки» вышел на связь и сказал, что почти на месте. Больше их никто не видел.
Я постараюсь его найти…
Я себе обещал.
(из записок дракона)
