Источник: блог автора
...Я до сих пор в деталях помню, как узнала о его смерти: вот, буквально вчера, еще суток не прошло, мы с ним смеемся и болтаем на показе фильма «Я тоже хочу» в кинозале отеля «Москва», а сегодня я получаю СМС: «Скоропостижно умер Лёша», и минут 10 тупо не понимаю, о каком Лёше идет речь...
Он был фигурой в нашем кино совершенно уникальной - и как художник фантастической внутренней независимости, совершенно не подверженный манипулированию с чьей-либо стороны, и как режиссер огромного, сложносочиненного таланта, и просто по человеческим своим качествам, каких нынче почти и нет.
Внезапно вспомнилось: какой-то тысяча девятьсот лохматый год, какой точно - лень искать.
Ночь. Кинотавр. Дикий зусман. Градусов что ли 15-16 и ветерок такой не тёплый.
Большая компания питерских. Выпито много, море у ног, хочется купнуться, но всем стрёмно.
Долго обсуждается вопрос: а воспаление лёгких лечится ли водкой.
Вдруг Лёша Балабанов молча стаскивает с себя джинсы и тельняшку и так же молча идет в воду.
И с радостным гиканьем и визгом вся тусовка тоже бежит в ледяную воду вслед за ним.
Вот как-то он всегда - без лишних слов и деклараций - был первым...
С ним много важного, смешного и хорошего было связано в моей собственной жизни - закадровой, никому неведомой: он много значил для моего мужа Юрия Павлова, когда-то давно запустившего в производство первый фильм Балабанова, его кинодебют, и Юра, правда, много для него сделал.
Теперь они оба там, а я тут.
Юра сразу после смерти Лёши написал этот текст, но тогда его не стали публиковать полностью, а я сейчас публикую этот его текст целиком.
БАЛАБАНОВ
«...У нас на «Студии первого и экспериментального фильма» был принцип: двери открыты для всех. Приходи и говори, с чем ты хочешь запуститься, показывай свои экранные работы, неважно, где сделанные: хоть на любительской студии, хоть в рамках «параллельного кино»…
Лёша Герман был художественным руководителем студии, я – главным редактором, а в худсовет вошли режиссеры Александр Сокуров, Виктор Аристов, Константин Лопушанский, Юрий Мамин, Сергей Овчаров. От операторов – Сергей Юриздицкий, от драматургов – Светлана Кармалита. Когда Леша Герман предложил ввести в худсовет от кинокритиков Ирину Павлову, я мгновенно отреагировал, сказав, что двух жен в одном худсовете будет многовато. Позднее я пожалел об этом: не всегда благородные поступки приводят к хорошим результатам…
Балабанов появился на «Студии первого и экспериментального фильма», в 1990-м году по наводке режиссера Сергея Сельянова.
Леша к тому моменту закончил «Высшие режиссерские курсы», мастерскую документального кино. Он пришел к нам с двумя короткометражными работами и сценарием фильма «Счастливые дни» по Беккету.
Одна его короткометражка была игровая, другая – документальная, «Настя и Егор».
Игровая не понравилась никому, зато документальная… Живая, оригинальная по мысли, с очень цепким авторским взглядом на жизнь и на современного человека, с философской глубиной. В этой ленте Леша рассказывает историю семейной пары… Он – солист рок-группы, она – его женщина, при этом тоже сочиняет песни… Он весь какой-то разболтанный, этакий обаятельный современный эпикуреец: бесконечные сауны, застолья, концерты, поклонницы. А она вся сосредоточена на нем, на своей любви: вьет гнездо, создает семейный уют и сочиняет песни, в которых оказывается намного талантливее его. Мужское начало, женское начало… Очень хорошая картина, которая и до сих пор не утратила своей кинематографической ценности.
Но, поскольку Герман был заточен на игровое кино, а игровая короткометражка никому не понравилась, он был против запуска Лёши.
Я выстроил интригу. В то время Герман опять дружил с Семеном Арановичем. «Опять», потому что отношения их складывались непросто, они постоянно ссорились и ругались, подолгу не разговаривали и не здоровались друг с другом. Поводом могло послужить все, что угодно: например, Андрей Болтнев снялся в сериале «Противостояние» у Арановича в роли предателя, мерзавца и серийного убийцы. Но для кино Болтнева «открыл» Герман, в картине «Мой друг Иван Лапшин». Кто был виноват, что «Противостояние» шло с огромным успехом на телеэкранах всей страны, в то время, как «Лапшин» все еще лежал на «полке»? И Герман злился, что вся страна запомнит Болтнева, как «отрицательного героя», а эффект Болтнева-Лапшина пропадет (к счастью, он ошибся). На этот раз их помирила смерть другого замечательного режиссера, их общего друга, Ильи Авербаха.
В общем, я решил показать «Настю и Егора» Семену Арановичу.
В отличие от Германа, Аранович пришел в игровое кино из документалистики, где он достиг высочайших вершин, справедливо считался классиком документального кино, и, конечно же, понимал в этом толк. Я попросил его, чтобы он посмотрел Балабанова и потом сказал Герману: знаешь, талантливый парень, надо его запустить… Как я и рассчитывал, лента «Настя и Егор» ему понравилась. И мы вдвоем додавили Германа.
Художественный совет по режиссерскому сценарию «Счастливых дней» прошел блестяще. Всем было ясно и понятно, что хочет сказать режиссер своим фильмом, почему выбрал именно этот материал, почему остановился на этом названии. Всеобщий развал, потеря ориентиров, неконтролируемость жизненных процессов, когда единственным спасением казалась возможность спрятаться от окружающего мира в закрытом пространстве. И не всегда этим «закрытым пространством» был внутренний мир самого человека…
Следующим этапом была сдача подготовительного периода и актерских проб. В главной роли Леша хотел снимать Виктора Сухорукова. В то время его судьба была на переломе. Доселе никому не известный актер после двух-трех главных ролей в кино доказал всем, что обладает колоссальным потенциалом, что ему доступно практически все. Его партнершей стала замечательная актриса Лика Неволина из театра Льва Додина.
А спустя неделю худсовет смотрел уже первые отснятые эпизоды «Счастливых дней».
…На экране по громадной, пустой и заснеженной площади, под звуки вагнеровского «Лоэнгрина», ударяющего по ушам, движется герой «Счастливых дней»… Но вдруг камера стремительно отлетает ввысь вдоль стен громадного замка, выше крыш… И человек на наших глазах превращается в крохотную песчинку, продолжающую свое движение в пустом и холодном мире.
Откуда? Куда?.. Мурашки бегут по спине… Казалось бы, камерная история обретала почти вселенский масштаб. Черно-белое изображение совсем не выглядело следствием скромного бюджета фильма, а работало на изначальный замысел. Впрочем, уже тогда, во времена тотального господства цветного кино, ч/б становилось признаком качества, особого эстетического шика…
В тот раз все Лешу хвалили.
Но, похоже, ему самому это было безразлично. С первого появления он произвел на меня впечатление человека уверенного в себе, стопроцентно знающего, как и что он хочет и будет снимать. Возможно, поэтому он так не любил общаться с журналистами, был немногословен. Все, что он хотел сказать, он говорил своими фильмами.
Шло время, съемки продолжались, но никто больше отснятого материала не видел. Маленький бюджет фильма диктовал жесткие сроки производства. Надо было торопиться, снимать без выходных…
Леша немного выбивался из графика. Я, как главный редактор и, по совместительству, редактор фильма «Счастливые дни», прикрывал его, как мог.
Но пришел день, когда Герман вполне категорично заявил, что хотел бы посмотреть смонтированный материал картины. К тому времени между мной и Алексеем Германом уже намечался конфликт. Дело в том, что демократичный характер нашей студии, куда дорога была открыта практически всем, предполагал много рутинной работы: надо было встречаться и знакомиться с молодыми режиссерами, читать бесчисленное количество сценариев, смотреть дипломные работы выпускников ВГИКа и Высших режиссерских курсов, посещать фестивали любительских фильмов, быть в курсе того, что происходит в «параллельном кино». Все это требовало много времени, а мне хотелось, чтобы Леша (Герман – Ю.П.) начал снимать новую картину (работа над сценарием «Хрусталев, машину!» была в разгаре ). Наша дружба, общность взглядов на жизнь и кинематограф, взаимное доверие,
естественно привели к тому, что отбором стал заниматься я, а Герман рассматривал и утверждал отобранные кандидатуры. Только после этого молодые режиссеры со своими работами и готовым к запуску проектом выходили на художественный совет студии.
Но наступил момент, когда Герман начал испытывать что-то вроде разочарования в наших "питомцах". Они снимали не то кино, какого он от них ждал.
Он начал раздражаться, ему казалось, что члены худсовета, поддерживающие наших дебютантов, делают это от безразличия или назло ему. В результате в один не самый прекрасный миг худсовет Мастерской был распущен волевым решением худрука...
...В то время, когда снимались «Счастливые дни», Герман все чаще стал «по-стариковски» ворчать, мол, зря мы запустили этого парня непонятного, и что вообще, нынешние молодые режиссеры не те, что были раньше, и может, напрасно мы эту Мастерскую вообще открыли...
Я это воспринимал, как упрек в свой адрес и, из чувства сопротивления, делал всё, чтобы фильмы нашей студии не теряли высокой планки.
Кто был прав в этом внутреннем конфликте уже показало время: наши фильмы по-прежнему участвовали в международных кинофестивалях, завоевывая призы, а Алексей Балабанов, Лидия Боброва, Ирина Евтеева, стартовавшие в 1991 году из нашей студии в большой кинематограф, впоследствии были удостоены Государственной премии России.
Однако вернемся к «Счастливым дням».
Требование показать худсовету смонтированный материал было законным. Я вызвал Лешу Балабанова и сообщил ему об этом. Леша был в панике: с завтрашнего дня у него должно было начаться озвучание и картина была разрезана на «кольца» (тогда еще не было электронного монтажа, пленка клеилась вручную за монтажным столом и перед озвучанием разрезалась на «кольца»). Были уже заказаны смены в тон-ателье, составлен график вызова актеров и Балабанов не мог себе позволить терять из-за худсовета несколько рабочих дней. Пришлось взять ответственность на себя. Я попросил Лешу в оставшееся до конца дня время собрать картину, и на завтра, на 8 утра, заказать просмотровый зал (рабочий день на студии начинался в 10 утра).
Рано утром я один в большом конференц-зале (директорский зал был занят ) смотрел «Счастливые дни». Картина была готова, придраться в ней было не к чему. С того первого просмотра я ее и запомнил, и полюбил.
После просмотра я разрешил начать озвучание. Написанное редактором (а по совместительству еще и главным редактором студии) заключение, где давалась краткая характеристика фильма и, самое главное, говорилось, что монтаж принят без замечаний, формально давало Леше возможность спокойно продолжить работу над фильмом.
Таким образом получилось, что Герман видел только первый материал вначале съемок, а потом на худсовете встретился с уже готовой картиной. Это было, пожалуй, единственным исключением из правил, так как на нашей студии практиковался жесткий контроль над процессом создания фильма. Леше Балабанову такой контроль был не нужен.
На худсовете картину хвалили, говорили о ее художественных достоинствах… Было ощущение, что речь идет о работе зрелого мастера, а не о первом полнометражном фильме начинающего режиссера. И только Светлана Кармалита предложила убрать из фильма длинный проход героя по стерильно-белому, больничному коридору. Герман, которому так и не удалось «приложить руку» к «Счастливым дням», согласился с замечанием, сказав, что этот проход напоминает кадры из «Альфавиля» Годара.
Признаюсь, ни меня, ни, думаю, Балабанова сходство с Годаром не смущало. Но, довольный, что его картина принята без единого замечания, он согласился убрать эти кадры. А мне их до сих пор жаль…
По обыкновению, вскоре началась складываться и фестивальная судьба «Счастливых дней». Помню, как Леша с гордостью рассказывал мне, как Отар Иоселиани, увидев его картину на фестивале в Роттердаме, очень ее хвалил.
…Я ушел со «Студии ПиЭФ» в конце 1991-го «по собственному желанию», но накануне подготовил к показу в «Киноцентре на Красной Пресне» программу из восьми запущенных нами фильмов. Она стала сенсацией киногода. За нее Алексей Герман получил из рук Марка Рудинштейна специальный приз «Человек года».
Леша Балабанов был благодарный и благороднейший человек. На банкете по поводу этого события именно Леша Балабанов встал и предложил поднять тост в мою честь, наступив Герману на «больную мозоль».
Вообще, если говорить про отношения Балабанова и Германа, то они не были простыми. Алексей Герман – сложная личность, он всегда говорил, что гениальный режиссер должен быть «большим гадом с отвратительным характером». И иногда подкреплял этот тезис собственными поступками.
Что касается «Замка» и «Трофима», куда Герман был приглашен в качестве актера, я могу только строить предположения – зачем он понадобился Балабанову в кадре. Мне кажется, со стороны Леши Балабанова это был провокационный шаг: «а давай-ка, я его приглашу в фильм, и «покомандую» им»… Ну и персонажей Герману у Балабанова пришлось играть не самых привлекательных. Впрочем, Герман любил сниматься и ему было всё равно.
После моего переезда в Москву мы с Балабановым редко виделись, но Лёша для меня не стал чужим. Я сыграл, безусловно, какую-то роль в его судьбе… Поэтому испытываю к нему почти отеческие чувства, очень люблю, ценю, горжусь, что в моей жизни была такая личность…
...На следующий день после трагического известия, Люба Аркус, главный редактор журнала «Сеанс», автор пронзительного фильма «Антон тут рядом» прислала мне фрагменты рабочего материала документального фильма о Леше Балабанове, над которым начала работать еще при его жизни. В одном из эпизодов, в перерыве между съемками последнего фильма «Я тоже хочу», они сидят, что-то обсуждают, и вдруг Леша с восторгом вспоминает эпизоды из «Счастливых дней», те кадры, где герой пересекает бескрайнюю снежную пустыню, и камера вдруг отлетает от него, поднимаясь все выше и выше…
И мурашки снова побежали по спине… Кольцо замкнулось.
Всемирно признанный, один из самых ярких режиссеров современного российского кино на пороге смерти мысленно возвращался к своему первому фильму. А может, и правда, в тех кадрах ему удалось выразить нечто главное для себя, заглянуть в свою судьбу…
Он делал разные картины, но ни к одной из них у меня нет претензий с точки зрения оригинальности, высочайшего профессионализма, безукоризненной режиссуры… и запредельной честности.
Я не был на похоронах Леши…
Как, впрочем, и на похоронах Вити Аристова, Валеры Огородникова, Семена Арановича, Исаака Щварца, Леши Германа… всех тех людей, которые составляют часть моей жизни, дорогую часть.
Какая-то сила, всякий раз, удерживает, не пускает меня. И вдруг я понял: я просто не хочу с ними прощаться. Они для меня продолжают жить, пусть где-то далеко…В конце концов, все мы когда-нибудь встретимся в ином мире.
Вот и Леша Балабанов для меня не умер. Он продолжает жить. И, в первую очередь, в своих фильмах. Они всегда под рукой. Их можно пересмотреть. И в тех случаях, когда поначалу фильм вызвал резкое неприятие, неожиданно открыть для себя лёшину правоту…или простить ему Прокофьева в фильме «Про уродов и людей» и финал дописанный за Франца Кафку.
Так что, общение с ним для меня продолжается…»
Юрий ПАВЛОВ, кинорежиссер.
