Источник: блог автора
Кажется, я прежде никогда о нём не писала.
о есть, писала, конечно, про его фильмы и роли, а о нем самом – никогда.
Я начинала думать о нём – и всегда бросала на полдороге: слишком уж не совпадало то, что я о нём думала, с тем, что о нём принято было говорить и писать.
Ни в какие ворота не лезло и не укладывалось.
Но вот, решилась всё же.
В августе 1973-го в Ленинград на гастроли приехал Саратовский театр им. Карла Маркса со спектаклями «Идиот» и «Стакан воды».
У нас с Павловым об эту пору развивался бурный роман, и поэтому в выходные между стройотрядовскими поездными вояжами он водил меня в театры. И на эти гастроли повёл, тем более, что там играл молодой Олег Янковский, которого мы уже знали и любили по фильмам «Щит и меч» и «Служили два товарища».
Играл он и в самом деле мощно. Да и спектакль был очень хороший – в ту пору в провинциальных театрах нередко появлялись серьезные значительные спектакли.
Он, конечно, был уже знаменит, но еще не «звезда-звезда», и после «Идиота» мы, студенты театрального института, запросто отправились к нему за кулисы – поздравлять.
Народу у него набилось там много, но он общался и выслушивал каждого заходившего. И наши с Павловым комплименты выслушал, а потом вдруг спросил: «А Скриба вы не видели?».
Мы, видимо, довольно презрительно пожали плечами (мы были юные снобы: не хватало еще нам, интеллектуалам, смотреть развлекательные спектакли «для народа»!).
Но он как-то вдруг настойчиво сказал: «А вы приходите! Хотите, я вам контрамарки оставлю?». Павлов ответил, что конечно, придем.
И мы пришли, и потом снова зашли за кулисы, и сказали, что очень необычно он играл Мешема, правда. Мы как-то привыкли к тому, что в пьесе этим дурачком манипулируют бабы, а он ведется.
А у Янковского Мешем вовсе не был доверчивым лохом. Он всё понимал – просто он попал в ловушку: в практически безвыходную ситуацию… Тот, кто в пьесе был почти что куклой, в спектакле оказался страдающим человеком с уязвлённым чувством собственного достоинства.
В общем, ни во что большее это наше тогдашнее знакомство с Олегом не переросло.
Мы так всегда и оставались просто знакомыми. Слава и популярность его всё росли, и когда возник «Кинотавр», президентом которого он стал, мы и там встречались, перешучивались, перебрасывались репликами при встречах, иногда даже выпивали вместе, испытывая взаимную приязнь – но не более того.
Я уже в ту пору думала о нём сложно.
Я понимала, что Олег, конечно, не гений актерства – не тот, кто с лёгкостью может перевоплотиться из стального клинка в вулкан из ваты. У него, как мне тогда виделось, и психофизический аппарат был несколько скудноват, и мимические возможности бедноваты…
Казалось бы, нет у него данных для того, чтобы стать великим актером. Ну, никак.
А он взял да и стал – великим актером – ни у кого не спросясь.
Он попал в самый центральный нерв своего времени одним уникальным своим актерским качеством: он как никто умел играть затаённую боль.
Вот, как бы, ёрничество, как бы шалопайство – не только юношеское, но и великовозрастное – а под этим шалопайством, как под слоем пепла горящие угли – боль…
Достаточно вспомнить его феноменальную трилогию о «лишних людях» – «Полеты во сне и наяву», «Шляпа», «Влюблён по собственному желанию».
А еще в нем была какая-то холодноватая дерзость, позволявшая ему потрясающе играть циников – в фильмах «Собака Баскервилей», «Чужие письма», «Сладкая женщина», «Мой ласковый и нежный зверь», «Поворот» и т.д.
Конечно, фильмы Марка Захарова «Обыкновенное чудо», «Тот самый Мюнхгаузен» и «Убить дракона» сделали из Янковского буквально идола моего поколения. Но, как по мне, именно его «лишние люди» и его «циники» – а вовсе не романтики – создали подлинный феномен Янковского.
И именно эти задатки будущей великой карьеры мы, к своей гордости, сумели тогда рассмотреть в его работах в Саратовском театре.
Невероятно, но факт: он, влезая в шкуру персонажа, становился крупнее, значительнее, мощнее, ярче самого себя реального.
Он не перевоплощался.
Он «ПРЕВРАЩАЛСЯ».
Я – одна из немногих, кто видел отснятый материал незавершенного фильма Семена Арановича «Agnus Dei».
И могу с уверенностью сказать – это должно было стать великой ролью Янковского.
Эта картина для очень многих людей стала большой утратой.
Но совершенно невосполнимой для троих: для самого Арановича, для Олега Янковского и для Виктора Сухорукова.
Именно в той, не доигранной роли, вдруг стало ясно, какой трагедийной мощи актёром он мог бы быть, кабы имел материал для реализации этой трагедийной мощи.
То, что было в нём – в задатках – еще в молодости, ещё в Саратове.
Но, увы, не реализовалось.
Впрочем, он и так реализовался, как мало кто...
Он и в качестве светского персонажа был человеком довольно странным.
О его любовных похождениях слагались легенды (я некоторых фигуранток этих легенд хорошо знаю лично, и могу твёрдо сказать – легенды были небеспочвенны). Но никогда ничего демонстративного, никогда ничего такого, за что можно было ухватить за руку: достоинство жены береглось им неукоснительно.
Он мог ногой открыть любую дверь, он был вхож в кабинеты головокружительной высоты, да и сам он был небожитель. Но никогда он не демонстрировал этого, и даже любил выглядеть застенчивым (хотя застенчив вовсе не был).
Он не был интеллектуалом. Не был человеком сложным и противоречивым.
Но бывают люди, которые «спинным мозгом» так умеют чувствовать, что это их «чувствование» заменяет им и интеллект, и «понимание». Олег был именно такой.
Он в целом был человек и актер очень необычный и совсем не такой, как сейчас его легендируют.
Он был не просто уникальный – он был абсолютно особенный, таких ни до, ни после него не было.
Созданный одновременно и довольно скупо, и невероятно щедро.
Я много знавала актеров, которые не реализовались за свою жизнь даже на 20 процентов. Ну, вот Даль, к примеру.
Но актеров, сумевших реализоваться на все 200 процентов, я смогла бы перечесть по пальцам одной руки, и первым номером в этом списке будет, конечно, он – Олег Янковский.
