Давида Бурлюка не так просто называли «злым гением» и «демоном кубофутуризма», он и сам к этому, - вполне сознательно, кстати, - стремился: во времена столь почитаемого нынешними адептами декаданса «русского серебряного века» это было вовсе не порицание, а вполне себе даже и комплимент. И тут не надо ничего даже придумывать: декаданс, пусть и вполне «футуристический», и как бы нацеленный в будущее, и даже более чем брутальный, это все равно эпоха упадка, все равно эпоха разложения. Что ж, - и гнилушки тоже светятся, и это как-то совсем глупо и даже немного наивно не понимать.
Что же касается, так сказать, самоидентификации, то сам себя Давид Давидович и как художник, и как поэт именовал куда более пафосно: «отец русского футуризма». Впрочем, впервые, вообще-то, его так назвал Василий Кандинский, - но Василий Васильевич был человеком, по-хорошему, влюбчивым и простецким, и кому каких только титулов не навыдавал. Да и воспринимал сказанное, по словам современников, скорее шуточно. Сам же Бурлюк, несмотря на едкость и постоянную злую насмешку над окружающими, относился к этому «титулу» с вполне звериной серьезностью: в 1920-е – 1930-е годы, уже находясь в эмиграции в США, им было выпущено более двадцати книг, где, как правило, помещались стихи, рисунки, теоретические статьи, графическая поэзия, отрывки из дневников и воспоминаний, прочая ерунда. Но на обложках этих сборников значилось «Д.Бурлюк. Поэт, художник, лектор. Отец российского футуризма». Из раза в раз: эдакий, как сказали бы сейчас, навязчивый само-PR.
В общем-то, - ничего удивительного.
При всей своей художественно-революционной пафосности и провокативности, при всех «пощечинах общественному вкусу» и «судках судей», потомок мелкопоместных южнорусских помещиков (отец служил управляющим Чернодолинским заповедным имением графа Мордвинова), за каким-то лядом причислявших себя номинально к малороссийскому казачеству (про «украинское казачество», через которое нынешние киевские власти пытаются Бурлюка «приватизировать и присвоить» скромно умолчим: у этих и Айвазовский «украинский художник», а с «украинством»потомка княжеского рода весьма неблизких к украинцам манси и другом Бурлюка Кандинским – это и вовсе достаточно неприличный анекдот), Давид Бурлюк внутренне был типажом склада совершенно конформистского и обывательского. Говоря современным языком, - из тех, кто, конечно, с удовольствием лабает рокеннрол в андеграунде. Но только в надежде сделать его мейнстримом и подороже продать.
Словом, в современных столичных светских гостиных Давид Давидович Бурлюк совершенно точно бы не затерялся и чувствовал бы себя там как рыба в воде: он вообще по психотипу изначально был человеком скорее китча, чем авангарда. В отличие, кстати, от своего «соратника» Велимира Хлебникова, с которым вместе делил футуристический титул «Председателей земного шара» и своего «ученика» Владимира Маяковского, которые туда бы, в среду им совершенно чуждую, если бы и пошли, то только в качестве «приглашенной мебели». С возрастом это, кстати, стало особенно заметно, тут вспоминается язвительный Эренбург, так описывавший послевоенный приезд четы Бурлюков в Москву, за который кто только не хлопотал: Николай Асеев, Семен Кирсанов, вездесущая Лиля Брик, а в результате полностью оплатил советский Союз писателей: «Года два назад в Москву приехали американские туристы — Давид Бурлюк с женой. Бурлюк в Америке рисует, прилично зарабатывает, стал почтенным, благообразным; нет ни лорнетки, ни «беременного мужчины». Футуризм мне теперь кажется куда более древним, чем Древняя Греция» (с, Илья Эренбург «Люди, годы, жизнь»). И Илью Григорьевича, которого с куда большим основанием можно считать одним из настоящих отцов европейского авангарда (это у нас он известен больше, как великий военный журналист и «личный враг фюрера», в той же Сорбонне его «Хулио Хуренито», «Трест Д.Е.» и «Тринадцать трубок» до сих пор изучают как классику европейского авангардного романа первой половины ХХ века), - тут вполне можно понять. Хорошо, что еще не назвал бывшего автора призыва «сбросить Пушкина с парохода современности» древним «окаменелым г…ном», с него бы вполне сталось, он и с самим Кобой, с которым был знаком с дореволюционных времен, вполне мог на повышенных тонах поговорить. А бывший бунтарь Бурлюк поствоенного периода, в своем американском лево-профессорском обличье, его совершенно явно и чувствительно разочаровал.
Мост. Пейзаж с четырех точек зрения
Тем не менее, если говорить с точки зрения развития отечественной (да и не только отечественной, но об этом чуть ниже) культуры, как в области литературы, так и изобразительного искусства, то значение в ней роли Давида Бурлюка довольно непросто переоценить, как и его наследие, - кое в чем он действительно по-настоящему опередил время. Вот, просто один, причем не самый яркий пример.
Еще в 1910 годы, в том самом «заповедном» имении графов Мордвиновых в селе Чернянка Таврической губернии, где его отец работал управляющим, Бурлюк основал «колонию Гилея», куда кроме него самого вошли Велемир Хлебников, Владимир Маяковский, Бенедикт Лившиц, Василий Каменский, Алексей Крученых, Елена Гуро. – прямой аналог каких-нибудь современных «тик-ток хаусов», «фабрик звезд» или «усадьбы» Захара Прилепина, только с куда более таланливыми участниками, - откуда и вышло само, вселенского значения, явление «русского футуризма». По большому счету, - подлинная лаборатория художественного и литературного авангарда, как советского, так, кстати, и американского. И совсем не случайно уже потом, будучи в эмиграции, Давид Бурлюк так успешно инкорпорировался в Нью-Йорк, где его художественные идеи в определенных кругах довольно быстро стали довольно влиятельны, а эпоху регтайма и блюза в Манхеттене постепенно заменял выходящий из андеграунда джаз.
С Бурлюком, кстати, это случалось везде, а не только в Москве, Таврической губернии или Нью-Йорке. К примеру, весной 1915 года Давид Давидович, счастливо избежавший мобилизации на мировую войну по инвалидности (у него не было одного глаза, потерянного в детстве, - кстати, именно стеклянный глаз и лорнетка стали неотъемлемой частью его художественного образа, - Бурлюк умел использовать для, как бы сейчас сказали, PR, все, включая собственное уродство) оказался в Уфимской губернии, где находилось поместье его жены. Как результат: сплотившийся вокруг него Уфимский художественный кружок, откуда, к примеру, вышел будущий народный художник БАССР Александр Тюлькин, которого считают основоположником современного изобразительного искусства Башкирии. Или другой пример, - когда летом 1919года Бурлюк добрался до Владивостока, откуда потом эмигрировал, сначала в Японию, потом в США, он там мгновенно организовал футуристической общество с Николаем Асеевым и Третьяковым, не забывая ни про литературное поприще, ни про организацию выставок, про которые бы сейчас, наверное, сказали, что это был типичный агитпроп или, даже, поп-арт. Вокруг него сбивались своеобразные «кружки» потом и в Харбине, и даже в милитаристской тогда и откровенно тоталитарной Японии, где Бурлюк потом прожил два года, изучая культуру востока и занимаясь живописью.
Денег от продажи картин на японские, что характерно, мотивы (революционность и футуризм вполне уживались в нем с умением приспосабливаться под любые, фактически, обстоятельства) вполне хватило на переезд в Америку, где Давид Давидович вполне комфортно и прожил последние сорок лет своей бесшабашной, но необычайно плодотворной в творческом отношении жизни Не подвергаясь, кстати, несмотря на очевидные и не отрицаемые им симпатии к коммунистам (правда, скорее троцкистского толка) никаким репрессиям: он не только в императорской России и в сравнительно короткий «советский» период своего творчества, но и в Японии с Америкой отчего-то их счастливо избегал.Умер Давид Давидович, что тоже несколько необычно для человека, как сейчас сказали бы, принципиально контркультурного, в весьма почтенном возрасте, 15 января 1967 года в городе Хэмптон-Бейз, штат Нью-Йорк. Его тело было кремировано согласно завещанию и прах развеян родственниками над водами Атлантики с борта парома. Что было и глубоко, и трагически символично: несмотря на признание его роли в Америке (Бурлюку посмертно было присвоено звание члена Американской академии искусств, на секундочку, в одном ряду с Леонардом Бернстайном и Генри Миллером) ни одного берега Атлантики он так для себя до конца и не обрел.
Что тут можно сказать.
Давид Бурлюк, безусловно, так и не стал фигурой по-настоящему «первого ряда» ни в литературе, ни в изобразительном искусстве. Даже самые его комплиментарные критики признают, что вошел в историю культуры он не собственным поэтическим и живописным творчеством, а организующей ролью в русском авангарде начала XX века. То есть, в современном понимании, оставаясь талантливым, но вполне ординарным художником, Бурлюк стал одним из первых великих арт-продюсеров. Фигур, определяющих, в каком именно направлении будут развиваться художественные проекты, за какими направлениями будущее и щедро заражающих своим знанием и энергией окружающих, многие из которых были куда органично талантливее самого Бурлюка, и на которых у него было какое-то, прямо-таки звериное, чутье.
Японка, сеющая рис 1920
И вот в этом смысле Маяковский, называвший Давида Бурлюка «своим настоящим учителем», - хотя, казалось бы, чему может научить, пусть и таланливая, посредственность природного гения, - был абсолютно прав. Цитируем великого: «Днем у меня вышло стихотворение. Вернее — куски. Плохие. Нигде не напечатаны. Ночь. Сретенский бульвар. Читаю строки Бурлюку. Прибавляю — это один мой знакомый. Давид остановился. Осмотрел меня. Рявкнул: "Да это же вы сами написали! Да вы же гениальный поэт!". Применение ко мне такого грандиозного и незаслуженного эпитета обрадовало меня. Я весь ушёл в стихи. В этот вечер совершенно неожиданно я стал поэтом» (с). Ну, а мы, в свою очередь, видим со стороны, как именно должен работать по-настоящему великий продюсер, способный разглядеть и вылепить из своего, нелепого вида, безденежного, никогда толком не писавшего стихов и не знавшего авангарда, да еще и недавно отсидевшего в Бутырке «за политику» однокурсника по Московскому училищу живописи, ваяния и зодчества, по-настоящему большого русского поэта-авангардиста, громкого и фантастически успешного: нашим современным генералам шоу-бизнеса стоило бы этому поучиться, хотя нет, не научатся.
Потому как для этого нужен совершенно особый талант и в этом Давид Бурлюк совершенно точно опередил собственное время, как минимум, на полста лет. Просто в качестве иллюстрации, - тот же Маяковский рассказывал, как Бурлюк выдавал ему по пятьдесят копеек в день, чтобы тот думал о стихах, а не о еде: ничего, простите, не напоминает?
Поэтому, если вас спросят, где можно увидеть наследие Бурлюка, смело отвечайте: «а, примерно, везде». От советского художественного авангарда, - если уж совсем «в лоб», то можно начать с революционного плаката и с «Окон РОСТА» Владимира Маяковского, органично впитавших в себя художественные идеи Бурлюка, умевшего органично соединить слово и рисунок, авангард и лубок. Да и в «нигде кроме, как в Моссельпроме» - тоже понятно с какого огорода эти шишки растут. И вплоть до американского поп-арта и даже позднесоветского (и, добавим от себя, антисоветского) соц-арта: любой Комар с Меламидом, при всем уважении, просто дети малые, по сравнению с эпическим полотном Бурлюка «Ленин и Толстой», выставленным в начале 30-х годов прошлого века в Нью-Йорке, где Ильич впряжен в плуг, а Лев Николаевич шагает впереди, указывая вождю мирового пролетариата, видимо, где нужно пахать.
И единственное, что лично меня во всем этом немного смущает, так это случившееся, за годы проведенные в США, и подмеченное Эренбургом превращение русского футуриста и бунтаря в американского леволиберального профессора: уж больно по нынешним временам это неприятный и даже вредный типаж. Впрочем, завещание развеять свой прах над Атлантикой (вместе с женой, Марией Никифоровной Еленевской, которая прожила с ним всю жизнь и скончалась, пережив Бурлюка буквально на полгода) все-таки кое-что проясняет: Давид Давидович и сам про себя очень многое понимал…
1.