Леонид Иванович Бородин (1938–2011) — замечательный русский писатель и замечательная личность. Вот его биография уж точно просится в серию «Жизнь замечательных людей». Он сам пишет о себе, что, покинув в юности милицейскую школу, остался солдатом на всю жизнь. При этом был болен особой социальной чувствительностью: «Проблема СТРАНЫ оказалась для нас первичнее и важнее всего личного». При этом Запада как места жительства для него не существовало. И начисто отсутствовала идея карьеры. Была только тяга к правде, к истине. Страстно перелопатил гору книг, пока этот в прошлом убежденный комсомолец не наткнулся на русскую философию рубежа веков (XIX–XX), на Православие и Святую Русь. А начинал с Гегеля, который учил: идея подлинной свободы пришла в мир через христианство, согласно которому «индивидуум как таковой имеет бесконечную ценность, поскольку он является предметом и целью любви Бога».
Вступив в 1965 году в подпольную антикоммунистическую организацию ВСХСОН, вместе с другом своим Владимиром Ивойловым ощутил себя смертником, человеком, сознательно согласившимся отдать жизнь за Родину, за ее освобождение от богоборческой диктатуры. Всероссийский социал-христианский союз освобождения народов выступал за христианизацию политики, экономики и культуры, то есть за те ценности, которые и сегодня официально не признаны. Ведь у нас с августа 1991 года «отменена» идеология.
Бородин — русский националист в лучшем смысле этого слова, так, как это понимал И.А. Ильин. Но словесно Леонид Иванович отстраняется от этого «титула». Оно и естественно. Ведь сейчас многие непонятно почему стали именовать себя русскими националистами — например, Константин Крылов, размышляющий о желательности отсоединения от России Дагестана, Татарстана и Якутии. Лиха беда начало. Так скукожимся и до жизненного пространства времен Ивана Третьего. Но христианский национализм Бородина обнаруживается неоднократно. Вот его стихи: «Я слишком русский, чтобы просто кормиться благами земли». Бородин — державник и русофил. Мы видим его бережное, любовное отношение к русскому языку и к литературно-художественному творчеству русской словесности, непременно ориентированной на светлое и доброе. Он возмущен русофобией воинствующих либералов и категорически утверждает, что и «Память», и Русское национальное единство (РНЕ) — это адекватная реакция на откровенно публичное русоедство «образованцев». Радио «Свобода», например, не устает вещать об исторической несостоятельности России в политическом и культурном отношении. «Именем прав человека, — пишет Бородин, — разбомбили человеков в Белграде и Багдаде». «И Российское государство никак не может возродиться без покушения на права человеков, не желающих этого возрождения». Но и мировая закулиса ему отплатила. Сначала широко и повсеместно его печатали как диссидента и узника ГУЛАГа, а узнав после поездки в Америку, что он русский патриот, мгновенно забыли.
Леонид Иванович справедливо оценил органы КГБ как соучастника случившейся катастрофы, роль Андропова, приблизившего к себе будущих прорабов перестройки Бовина, Арбатова, Бурлацкого и других, и, увы, роль российского парламента, проголосовавшего за расчленение страны, а до того заключившего преступные договоры на государственном уровне с Латвией и даже с Бурятией. Коммунистическое полицейское ведомство защищало, по сути, не государство, а идеологию. Коммунистический режим свалила своя же партийная номенклатура, а инакомыслящие борцы к этому перевороту не имеют никакого отношения. Ведь именно Андропов вытащил из ставропольской глубинки антикоммуниста Горбачева и продвинул его до уровня своего преемника.
Русское наследство, в том числе наследство государствоустроительное, хранится в генетическом коде народа. И «эффект присутствия в переболтанном обществе упрямого “русизма” переоценить невозможно, поскольку он и есть собственно фундамент будущего государственного устроения». Криминальный взрыв в России после 1991 года объясняется тем, что народ в массе своей уже не имел ни веры в Бога, ни веры в социализм. «Никогда в истории человечества никакой народ в течение одного поколения не лишался национальной религии, а с ней и морального кодекса».
Оппозиционное состояние сознания, считает Бородин, чревато искажением, повреждением души. Для него Овод, карбонарий XIX века, — это крыса. «Всякая идеологическая установка, хотя бы самым краешком близкая к революционной, в своем итоговом итоге противоестественна человеческому бытию, потому что рожден человек для созидания жизни и продолжения его посредством любви» — таково кредо Бородина.
«Русский человек еще век назад почувствовал опошление культурного пространства, идущее с крайнего Запада, наступающее на Запад серединный, на Европу...» И далее: «Что-то особое, неевропейское, почти инопланетное вызрело в недрах теперь уже исключительно американской цивилизации, и опошление сперва внутреннего культурного пространства, а затем агрессия пошлости». Тонкий знаток музыки, писатель-традиционалист возмущен современным псевдомузыкальным террором. Даже не героин, а афроамериканские ритмы прежде всего готовят все прочее человечество к подчинению иному духу. Понятно какому.
Убежденный государственник, Бородин прямо говорит, что сопротивление государственной регенерации — и цель, и смысл, и даже нравственная потребность так называемых «неприкасаемых» — клана СМИ. Он предвидит неизбежность восстановления государства Российского, причем придется вытаскивать идею государственности уже не за плечи, а за волосы, что довольно больно. Но... «Без боли государства не возникают, без боли не распадаются и тем более не воскресают». «Или мы, русские, растворимся в “новом мировом порядке”, либо с воплем воскреснем как народ, как нация, как государство».
Чрезвычайно важно, на мой взгляд, его следующее признание о себе: «в действительности был полон любовью к человекам, что, может, одной любовью и жил, а вражду и отталкивание только изображал...»
Таковы вкратце взгляды продолжателя традиций великой русской литературы и русского духа. Поборника высшей правды.
Владимир ОСИПОВ
