Иван - железная рука

Источник: Православный Санкт-Петербург

В сентябре 1941 г. в Ленинград великому русскому художнику Ивану Яковлевичу Билибину пришло письмо из Совнаркома. В письме этом ему предлагалось немедленно выехать в эвакуацию. То были дни, когда кольцо блокады готово было вот-вот замкнуться вокруг Ленинграда. 68­летний Билибин ответил наркому: «Из осаждённой крепости не бегут, её защищают».

В феврале 1942 г. он умер от голода и холода и был похоронен в братской могиле. Так завершилась эта жизнь — бурная, полная приключений, творческих взлётов, срывов, полная любви — к Родине, к искусству, к женщине. В самом деле, если толково написать его биографию, получится увлекательнейшая книга! Иван Яковлевич был человеком пылким, увлекающимся, готовым в любую минуту всё бросить и повернуть жизненный курс в прямо противоположную сторону… В юности он блестяще закончил юридический факультет Санкт-Петербургского университета, перед ним открывалась завидная карьера — и он вдруг неожиданно для всех передумал и занялся живописью. Учился он у самого Репина, но работать стал в манере весьма далёкой от репинского реализма. В 1905 г. он был отчаянным революционером, рисовал злые карикатуры на Очень Высокопоставленных Лиц, а в 1917­м бежал от революции к белым и теперь рисовал карикатуры уже на революционеров. В эмиграции жил не в Париже, не в Берлине, не в Константинополе, — но в Египте! Каждый день выходил любоваться на пирамиды (потом, правда, жена всё-таки перетащила его в Париж). Кстати, о его жене. Билибин сделал ей предложение таким образом. Они были знакомы шапочно, она жила в Петрограде, он — у пирамид. Она написала ему письмо (не любовное, а просто как старому знакомому). Он ответил ей телеграммой: «Будьте моей женой!» — и выписал её к себе в Египет. Прожив в эмиграции 15 лет, отнюдь не бедствуя (всегда имел много выгодных заказов и получал изрядные гонорары), он вдруг всё бросил и вернулся в Россию — в СССР, где тотчас был приглашён (в числе других художников) на торжественный приём к Сталину (так расчувствовался на этом приёме, что всё пытался чокнуться с вождём, но охрана не пустила). И потом — война, блокада, смерть, ничуть не менее героическая, чем у прочих защитников Ленинграда…

Всё это очень здорово, местами даже захватывающе, но все его приключения не так интересны, как интересно его искусство. Его иллюстрации к русским сказкам можно рассматривать часами, блуждая взглядом в прихотливых орнаментах, переходящих в пейзажи, и в пейзажах, становящихся орнаментом. Говорят, что сказочная тема пришла к нему так: он был более или менее верным последователем Репина, но однажды друг уговорил его съездить в глухую русскую деревеньку в Тверской губернии. Иван Яковлевич пожил там несколько дней, поработал на этюдах, а вернувшись, тут же взялся за иллюстрации к сказкам. Что-то такое повернулось в его душе, что-то раскрылось, доселе скрытое, — и вдруг в России явился художник, удивительно глубоко понимающий, чувствующий дух Древней Руси, древний дух наших сказов и былин… Кто до него мог этим чувством похвастаться? Из живописцев — разве только братья Васнецовы, но когда сравниваешь огромные полотна Виктора Васнецова и маленькие иллюстрации Билибина, васнецовские герои кажутся порою оперными артистами в гриме и костюмах, а сказочные персонажи Билибина — реальными до фотографичности. Многих героев наших былин мы теперь и представить не можем иначе, как по работам Билибина, и всякую иную их трактовку воспринимаем чуть ли не кощунством.

Он был неутомимым тружеником, его творческий метод требовал огромной работоспособности, сосредоточенности и твёрдости руки. Он жёстким карандашом на кальке набрасывал композицию в деталях, потом переносил её на ватман и заливал акварелью цветовые пятна, чётко разграниченные «стальной» контурной линией. Друзья называли его «Иван — Железная Рука», а сам он утверждал: «Пять квадратных сантиметров в день и ни миллиметром больше — предельная норма для добросовестного графика».

…Ещё совсем недавно много было среди нас таких очень-очень православных товарищей, которые яростно требовали упразднить русскую сказку, потому что в ней говорится о всякой нечисти. Дескать, ни к чему ребёнку слушать про Бабу-Ягу, пусть лучше послушает жития святых. Что ж, намерения у этих людей были, очевидно, самыми благими, — но благими намерениями сами знаете, какая дорожка мостится. Не скажу, что именно эти люди стали причиной бурной ответной реакции — распространения нео­язычества, но, в общем, свой вклад они в это неблагое дело внесли.

Вдумайтесь: всю тысячу лет православия на Руси русские дети слушали сказки и про Бабу-Ягу, и про Кащея Бессмертного, — и ещё сколько всяких там леших и кикимор жило в наших сказках?.. И вот, наслушавшись вволю этого «безобразия», русский мальчик вырастал, как правило, человеком вполне православным, готовым и Бога славить, и Церковь защищать… Почему так? Вопрос непростой. Тут можно углубиться в рассуждения о русских архетипах или праобразах, то есть образах, лежащих в самой основе национального самосознания и мировосприятия, а ярче всего эти архетипы, эти праобразы явлены именно в народных сказках… Сказка даёт и образец для подражания, и «образ врага», уча ребёнка, что следует любить, а что ненавидеть, и как именно ненавидеть, и как любить, ибо всякий народ ненавидит и любит по-своему… Два главных героя нашего фольклора — Иван-дурак и Иван-царевич — это два облика русской души, её Простота и её Благородство, и сюда же добавляется её Мудрость, явленная (вот интересно!) в женском образе Василисы Премудрой. Отнимите всё это у нас — и русский народ прекратится. Потому-то сказка жила, и никто за тысячу лет православия не боролся с ней всерьёз, совсем наоборот…

И едва ли не первым человеком, достойно воплотившим эти праобразы в изобразительном искусстве, был Иван Яковлевич Билибин. И любовь, которой пользовались и пользуются его творения, основывается не столько на его высочайшей технике, не только на изящнейшей точности его линий и яркости его красок, сколько на том, что его работы разом погружают зрителя в такую глубь русскости, что дух захватывает: тут и древность наша незапамятная — такая древняя, что и память о ней лишь в подсознании, лишь в генах гнездится, тут и красота наша — то, что любому русскому кажется безусловно красивым, тут и наш дух, его безмерная сила и вековая утончённость…

145 лет исполняется Билибину в этом августе. Думаем, что это вполне подходящий повод для того, чтобы помянуть в своих заупокойных молитвах раба Божия Иоанна — великого художника земли Русской, человека, прожившего жизнь не простую и не гладкую, но душу свою отдавшего для того, чтобы не угасал русский дух вовеки.