«В России надо жить долго». Эту фразу приписывают Корнею Чуковскому. Во всяком случае, сам классик советской эпохи эти слова подтвердил делом — последовательно пережив: кончину Александра III Миротворца и убийство последнего русского императора Николая II, бегство министра-председателя Временного правительства Керенского и расстрел Верховного правителя России Колчака, смерть председателя Совнаркома Ленина и похороны генералиссимуса Сталина, смещение генерального секретаря Хрущёва… То есть чуть менее века умудрённой, неюношеской жизни…
Автору книги «Душа моя, поднимем паруса!» (Москва, «Беловодье», 2020), большому русскому поэту и блистательному переводчику Юрию Михайловичу Ключникову сегодня исполняется 90! Иные времена, иная судьба…
А прописка всё та же — русская литература.
Хотя… слово русская литература, наполнявшее восторгом Гамсуна и Томаса Манна, Хемингуэя и Поля Валери, Сартра и Рильке — в нынешней расфасовке всё чаще напоминает вкусом «оцет с желчию смешен», то самое горькое питьё, которым иудеи пытались усугубить крестные муки Спасителя.
И горько не только от того, что кто-то подобное будет обязательно читать, но и потому — что подлинные чудотворцы русского слова (такие как Юрий Ключников или Владимир Личутин) остаются в беззвучии посреди грохочущих и пустых бочек современности.
Тем важнее сказать о них, о чудотворцах, именно сейчас!
Книгу Юрия Ключникова можно назвать троечастной — по аналогии с богослужебными, которые называются в Православии «триоди» и составляются из трёх частей. Первая (и самая важная) часть книги — это лирические стихотворения. От сердца к сердцу. Родина, её богоданная природа во всём многообразии русских пространств — от Крыма и воюющего Донбасса до Алтая и Центральной Сибири; история России её боль («Отчизны затянувшийся позор…») и исчерпывающие, надмирные всечеловеческие смыслы; и, конечно, сама жизнь поэта — иногда внутри, иногда чуть-чуть сбоку (с приглядкой и оценкой), а иногда и по-над временем.
Священномученик отец Павел Флоренский в 1937 году (незадолго до гибели) писал: «Получена газета, наполненная Пушкиным. Можно чувствовать удовлетворение, когда видишь хотя бы самый факт внимания к Пушкину. Для страны важно не то, что о нем говорят, а то, что вообще говорят; далее Пушкин будет говорить сам за себя и скажет все нужное».
Поэтому дадим слово самому поэту. Вот отрывок из «Алтайской рапсодии» Ключникова:
Согреться бы течению на плесах!
Да жребий, видно, горный не такой.
И жизни торопливые колеса
Разводят нас с бегущею рекой.
Сумеет ли земной судьбы кораблик
Найти под килем прежнюю струю?
Лишь в океане неразлучны капли,
Но там попробуй отыскать свою…
Здесь — всё! Этими строками поэт обнимает двадцать пять веков человеческой истории: от Гераклита Эфесского, с его невозможностью дважды войти в одну реку, до А.К.Толстого — с его предчувствием одной любви, в которую «мы все сольемся вскоре, В одну любовь, широкую как море, Что не вместят земные берега!». Не умозрительно, а с подлинным лирическим трагизмом, с понятной каждому читающему тоской: желанием и невозможностью отыскать в этом будущем океане именно свою каплю!
Другое стихотворение Юрия Ключникова из того же цикла — «Одинокий костёр»:
Одинокий костер
Ты зажег на излуке Катуни
Уходящему солнцу вдогонку.
Вокруг ни души.
Все, о чем бы во мгле
Наступающей вдруг ни подумал,
Облекается тотчас
В картины живые.
Пиши!
… Все вибрирует жизнью
И смертью задымлено тоже
Под лучами души твоей.
В ней и надежда, и жуть.
Ты на этой излуке
Всего лишь случайный прохожий.
Дай же право поверить,
Что ты её главная суть.
Как долго мы ждали этого слова! Презирая природу, «покоряя» её, наконец, сегодня, во времена коронобесия — не доверяя ей! А поэт просит всего лишь «дать ей право поверить», что мы, люди — «её главная суть». Здесь столько смирения и породнения — без которых нам, в XXI веке, с природой, восстающей на ежечасно оскорбляющего её человека, не выжить!
Стихотворение «Сентябрь» наводит уже на другие мысли — ну нет в русском народе «хамова греха»! И чем больше поливают нашу родину грязью инородцы и иноземцы, чем больше выставляют на позор наготу и бедность её — тем чище образ России в стихах её сыновей:
Над красным трепетом осинок,
Над тополиной желтизной
Горит небесная Россия
Неопалимой купиной.
И в серых лужицах колейных,
В речушке чистой, как слеза,
Встречаю я благоговейно
Ее прекрасные глаза.
Поэтому и приходится вновь и вновь: «Из колодцев чужих Подниматься на собственный свет…».
Говоря о стихах Юрия Ключникова, правильнее было бы назвать их «тектонической поэзией». Много смыслов можно извлечь из этого определения, но есть один — о котором особо.
Одинокая вершина видится издалека. Её все знают, она попадает на модные туристические фото, этикетки бутылок и сигарет. Другое дело — горная гряда: идёшь-идёшь, перевал, за ним — вершина, одолеешь — а там следующая. И так — 90 лет. Здесь и неимоверный литературный подвиг, и грусть непризнаниянеодоления твоего пути другими. Грусть всего нашего времени, возможно — времени вообще.
Тем не менее, человек, работающий в Слове, уже приобщён вечности. И здесь он не одинок. Рядом встают Блок и Гумилёв, Ломоносов и Пушкин.
В цикле стихотворений «Легенды о Сергии Радонежском» Юрий Ключников стоит рядом с Блоком, всё на том же вечном «Поле Куликовом» русской поэзии:
Князь в небо шлет просительные взгляды:
— Дай знак, Отец,
Душа моя чиста.
Но бледных звёзд безгласны мириады,
Кострам же вражьим
Несть и несть числа.
И страх арканом стягивает чресла,
О нет, не за живот
И не за власть!
Могу ли бросить войско бесполезно
В татарскую разинутую пасть?
Но сквозь туман Непрядвы игумену Земли Русской уже видятся очертания и Прохоровского поля, и Зееловских высот:
Духовный взор
Событий цепью длинной
Ровняет времена в одну строку —
От Куликова поля
До Берлина,
От княжеского сына к скорняку.
Этот же свет — из нашего прошлого, но, одновременно, и из нашего же будущего — проливается на поэзию Юрия Ключникова с осязательной силой. Например, в стихотворении, где описывается возвращение в Питер старого эмигранта:
Зато Нева за окнами светла,
И светел вновь над нею всадник Медный.
Старик уверен: перед ним не мгла
Закатная, но праздник предрассветный.
Ещё он в это верит потому,
Что без надежды умирать не может.
Кто перенёс египетскую тьму,
Тому наш русский свет всего дороже…
Но и такая непоколебимая вера не может и не имеет права оставаться созерцательной и самодостаточной. Поэтому поэт ведёт свой бой, за наше прошлое и за наше будущее — в ненашем настоящем:
Я не пишу, я карканью вороньему
Навстречу бастионы возвожу.
Я защищаю раненую Родину,
Я с ней одними лёгкими дышу…
Заканчивая разговор о лирике Юрия Ключникова, хотелось бы остановиться на последней по времени написания его поэме «Смирение». В ней поэт пытается вновь и вновь понять сущность русской истории и человеческого делания на земле вообще:
…Бог посылает провод
Беспечному и слабому тебе.
Он совестью незримой с нами связан,
Которой не всегда внимает разум —
Единственной помощницей в судьбе…
Суть этих размышлений (что закреплено и в названии поэмы) в том, что главное чудо русской истории — в смирении. Не перед злом и несправедливостью, но перед теми испытаниями, которые посылаются народу-богоносцу. И перед Тем, Кто их посылает.
Это смирение рождается из непрестанного труда. И это вторая важная тема и поэмы, и всего творчества поэта. И здесь Юрий Ключников почти дословно совпадает со своим младшим современников — классиком наших дней Владимиром Личутиным. «Трудись, — не устаёт повторять он древнюю монашескую и крестьянскую заповедь, — и жизнь твоя протечёт незаметно».
Значит, о чём-то очень значимом для нас говорят в один голос и независимо друг от друга эти двое литературных старейшин!
Не удивительно, что и во второй части книги, в которой помещены переводы, сделанные Ключниковым — эта тема продолжает звучать, являя всемирную братскость и онтологическое единство людей труда.
И здесь с русскими своими братьями перекликается средневековый суфий Саади Ширази:
Два человека прожили напрасно:
Кто в золото вцепился слишком страстно,
И тот, чья мудрость только в голове,
К рукам же и мозолям не причастна…
Его правоту у Ключникова подтверждает и древнекитайский поэт Тао Юаньмин в поэме «Источник» (в оригинале «Персиковый источник»), где путнику, забредшему в пещеры и нашедшему там «безгрешную страну», её обитатели говорят:
«Мы — совсем не беспечные птицы.
Мы страдали, как вы,
Под землёю спасенье нашли.
А с собой захватили сюда
Наслажденье трудиться —
Этот древний завет,
Был завещан творцами Земли.
Юрий Ключников представил только небольшую часть своих переводов, сделанных за долгую трудовую жизнь. Тем не менее, в книге, помимо упоминавшейся уже персидской и китайской, есть антологии французской, английской и индийской поэзии. Из последней не могу не упомянуть стихотворения Субхаша Мукхопадхая, которым автор заканчивает вторую часть книги. Оно написано в 1943 году и называется просто и ясно для всех, кто в 1943 году жил на Земле: «Сталинград».
Не ненависть — любовь такими движет,
Она советскую страну и мир спасёт.
Добра победа с каждым часом ближе.
А зло к конечной гибели ползёт.
Живые, раздвигая трупов горы,
Нащупывают путь в горящей мгле.
Когда и где ещё подобный город
Существовал на выжженной земле?!
Чем души славных воинов согреты,
Воюющих в невиданном бою?
Они хранят не только честь свою —
Достоинство спасают всей планеты.
Отныне чужеземные останки
Святую землю будут удобрять,
Ржаветь в земле заносчивые танки
И вздрагивать любая злая рать.
Всем сердцем уповаем на Россию,
В ней видим исполнение судеб,
Бессмертие Земли, святую силу
И кровью обагрённый вечный хлеб.
И понимаешь — почему имя «Сталинград» носят улицы и парки Франции, Чехии, Бельгии, Польши… И задумываешься — почему его вытравили с карты моей родины?
Третья часть книги предлагает читателю эссе Юрия Ключникова. Их тоже три. Посвящены Ломоносову, Гумилёву, Булгакову. Поэту-учёному, поэту-воину и поэту-мистику.
Ломоносов у автора предстаёт светлым Моцартом русской науки, Юрий Ключников заботливо очищает имя великого гения России от шелухи слухов и анекдотов, сложившихся ещё при жизни подвижника. Но в главном — трагедия судьбы австрийского музыканта и русского поэта и учёного совпадают (как позже это будет повторяться и с другими русскими гениями и в XIX, и в XX, и, увы, в XXI веке): засилие инородцев и иноземцев, «жадною толпой стоящих у трона» (дверей ЦК, администрации президента) и умерщвляющих национального гения (как это потрясающе показал Милош Форман в «Амодее»). Не напрямую, но всей его страдающей жизнью.
В XVIII и XIX веках для России это были немцы (вспоминается бесстрашный генерал Ермолов: «Государь, если Вы хотите меня наградить — произведите меня в немцы»). С их засилием в Академии наук и боролся Ломоносов. «Не с иноземцами, но — с иноземщиной». О последствиях пренебрежения русским народом и его культурой, его интересами — предупреждал Екатерину Великую: «ежели не пресечёте, великая буря восстанет». Что и сбылось в Пугачёвщине после смерти Ломоносова…
Судьбы поэта-воина Николая Гумилёва и поэта-мистика (не писавшего стихов) Михаила Булгакова прослеживаются автором с не меньшим тщанием и любовью. И здесь характерна ещё одна триодь или триада, которую выстраивает Юрий Ключников: научное, воинское и мистическое дарования сплавляются в единое: лирическое. Которое от сердца к сердцу. Как об этом сказал один из современников Гумилёва и Булгакова: «Я поэт. Этим и интересен…»
Это, пожалуй, самое важное, что можно сказать о нынешнем юбиляре и его новой книге. Обязательной к прочтению.
