Источник: Слово
Максим Павлов – молодой исполнитель народных и авторских песен, композитор, очень талантливый, не только уже известный, но и любимый в разных краях нашей страны и зарубежом. Родом он из села Гомельской области. Лауреат многочисленных наград, в том числе золотой медали Международных Дельфийских игр. Трижды обладатель Гран-при фонда президента республики Беларусь. В качестве солиста и хормейстера выступал с Государственным Академическим Кубанским казачьим хором. Составитель нотных сборников авторских песен и народных в собственной обработке.
— Максим Иванович, всё, что Вы исполняете, своими истоками идёт от земли, где рождена наша великая русская, белорусская, украинская песня. Мы с Вами разговариваем, глядя на мир из этого единого исторического и культурного пространства. Как Вы ощущаете эту кровную, ментальную привязку к родной земле?
— Максим Иванович, всё, что Вы исполняете, своими истоками идёт от земли, где рождена наша великая русская, белорусская, украинская песня. Мы с Вами разговариваем, глядя на мир из этого единого исторического и культурного пространства. Как Вы ощущаете эту кровную, ментальную привязку к родной земле?
– В нашей семье до сих пор помнят о том, времени, когда Беларусь была в составе Польши – под панами, как говорили в народе. Особено нынешней Брестской облсти досталось. Народ ходил работать в поля на панов, за похлёбку. Ночевали в хлевах с собаками, съедаемые вшами. Моя бабушка рано потеряла своих родителей и брат её отдал замуж в 14 лет. Я эту историю не могу рассказывать без слёз. Когда бабушке исполнилось шесть лет (а она была очень хорошенькая девочка), богатый пан взял её нянькой своим детям. Ей надо было после работы бежать через берёзовую рощу колыхать панских детей. У неё не было обуви, было одно ситцевое платье и косынка. И вот однажды бежит она через осеннюю рощу и думает: «Господи, я Тебя только об одном прошу – чтобы я нашла много-много денег. Купила бы себе ленты. Я бы хлеба попробовала, потому что никогда его не пробовала». И вдруг видит – стоит пень, весь усыпанный польскими злотыми, хоть горстями бери. «Я сняла косынку, – вспоминала она, – а слёзы льются, не вижу, что я собираю». Она побежала в лавку, пока та не закрылась, и, запыхавшись, стала просить купца: «Дайте мне лент, конфет и хлеба!» Он смотрит на девочку: «А деньги-то у тебя есть?» Она стала рассказывать, как молилась и как нашла злотые… Раскрыла косынку, а там – золотые берёзовые листья…
Купец всё понял, окликнул уже собравшуюся уходить девочку, и горстями стал насыпать ей конфет, сунул ломоть хлеба. И сказал: «Иди, сядь в кустах, наешься, а я скажу, что меня обокрали». С тех пор, как говорила бабушка, она поняла, что выше человеческого сопереживания, человеческой дружбы ничего нет. «Все люди хорошие, – говорила она. – Есть люди несчастные, от этого у них злоба. А чтоб злобным не быть, надо петь».
Жизнь моей бабушки – это страшное путешествие. Она прошла Вторую мировую войну, потеряла мужа. Но она всегда пела. Я близко не подхожу по уровню таланта к тому, как пели мои мама и бабушка. И песня спасла её. Мама всегда мне говорила: «Сыночек ты мой, драженичкий, када буде сильно тяжко тебе, ты спевай. Пой, пой, крычи, спевай, иначе можно не пережить. И последней похоронишь песню».
Бабушку везли в Освенцим. Она успела бросить своих двух детей в погреб, и так спасла их, всех остальных детей в селе расстреляли. В этом товарном вагоне она была самым счастливым человеком, она верила, что её детей кто-то найдёт и они будут жить. Люди сходили с ума от голода и горя, умерших выбрасывали из вагона прямо на ходу. Среди этого ада, этого крика и ужаса в уголочке сидел бородатый мужчина. И как он начал петь – криком, басом! Весь вагон подхватил песню. Немцы испугались: «Эти русские с ума сошли! Что они делают?» И отпустили их. Так песня спасла людей.
Я счастливый человек! Я родился в деревне, где все пели. Помню, как мама с папой возвращались со свадьбы из соседней деревни и на весь лес слышалось, как они пели на два голоса «Там за лесом солнце засияло…» Всё вокруг немело!
Пусть на меня не обижаются мои друзья композиторы и певцы. Я сам композитор и певец. Но самый гениальный композитор – это народ. Народ создаёт шедевры.
— Это знали Пушкин и Лермонтов, Чайковский и Глинка.
— Конечно.
— Что для Вас значит крестьянское самосознание?
— Любой свой концерт, где бы он не проходил, я начинаю со слов: «Я деревенский. Я колхозник и этим горжусь». Гром аплодисментов! Аплодируют те, кто сам родом из деревни.
Жизнь крестьянина или колхозника – это борьба за свою святую землю. Когда моя мама выходит сажать огород, креститься и говорит: «Земелька, земелька, породи на мене да еще на кого-нибудь». Крестьянское мышление – это не взять, а отдать. В этом смысл жизни крестьянина.
— В этом ответ на вопрос, почему крестьяне жили бедно (не все, конечно).
— Моя мама порой поёт «Зелёная вишня с-под кореня вышла // Не дай же мене мамка, где я непривычна». Не отдай меня за нелюбимого. А та отдаёт её, потому что лишний рот – обуза. Они пережили это. Но и всё же, если вы приедете в нашу, в любую другую деревню, вам вынесут к столу всё, что есть. Невозможно, чтобы было по-другому.
— Как начинался Ваш путь в музыке?
— Я уехал из дома в 11 лет. Сказал родителям: «Если вы не отдадите меня учиться, я вам никогда этого не прощу». Мама стала горевать, что нет денег отправить меня на учёбу. Мы всё лето собирали грибы и ягоды, сушили и сдавали в заготовительный магазин. А осенью с папой тайком от мамы уехали в Минск. Как Фрося Бурлакова. Поступил в гимназию при Белорусской академии музыки. Дети сразу невзлюбили меня, потому что я был бедно одет. Шёл 2005 год. Мы пережили 90-е годы, когда в колхозах не платили зарплаты и папа мог принести домой только мешок пшена. Единственное, что меня держало – я понимал, что там есть люди, которые меня всегда ждут. Я ни о чём не жалею. Когда мы с мамой встречаемся теперь, мы обнимаемся и просто молчим. Это язык тишины, язык разлук, язык боли. Мы ведь с ней всё понимаем. И тебе стыдно за её глаза, стыдно, когда ты целуешь её руки, а они от труда все в ранках и ладони не могут разжаться, стыдно, что она улыбается, а глаза в слезах, стыдно за то, что когда я уезжал, она бежала за повозкой…
Мне говорят, мол, мама же тобой теперь гордиться. Да. Но только я забрал у неё жизнь. Кроме того, что она любила, она ничего не могла мне дать. Но наша деревенская жизнь сделала меня тем, кем я являюсь. Каждую песню, которую я пишу, сначала пою маме по телефону. Если она скажет: «Сыночек, хорошая песня, но она меня не трогает», всё, я рву эту запись.
Мне ни один музыковед не скажет так точно, как она. Все песни, которые я написал – они о маме, об отце, о доме.
Когда я буду растить своих детей, постараюсь дать им такое же жёсткое воспитание, какое дали мне мои родители. Мы ведь не работали, мы пахали, когда были детьми. После школы (а до школы ещё попробуй дойди) сено грести, ворочать, потом корову подоить, свиньям дать. Приедьте в деревню – вас там научат жизни.
Как-то я вернулся к родителям и разговариваю на русском, а у нас в ходу белорусско-русский – тросянка. Мама и говорит: «Побачьте, людзі, хто прыехаў. Бусел. Дзюба доўгая. Чырвоны. Ходзіць, ходзіць. Галаву падняў. Глядзі, не зачапіся ды не ўпадзі. Так ужо зазнаўся. Ужо і не прызнаеш нас». Ты кто такой? Артист приехал, трижды лауреат! У нас картошку копают, иди и ты копай! Это жизнь. Поэтому я не люблю разговоры о том, что надо поднимать деревню. Бросайте свои тёплые квартиры и езжайте, поднимайте деревню своими руками.
— Вы уже преподаёте в Российской академии музыки им. Гнесиных, которую сами закончили! Кого Вы воспитываете? Есть ли у русской музыки будущее?
– Я занимаюсь самым большим, самым значимым делом моей жизни – пропагандирую русскую, украинскую, белорусскую песню. Учу студентов сольному народному пению. Это молодые ребята и девочки, которые очень хотят петь народные песни и продолжать творчество наших советских певцов Л. Зы-
киной, Л. Руслановой. Это наше будущее, честь и совесть культуры. Мы берём фольклор, учимся его переаранжировывать, профессионально переформатировать под голос и исполнять на сцене.
Народ никогда не писал для сцены. Он писал для быта. Есть огромный пласт духовных стихов, и это не просто стихи, это молитвы простых людей. Они зарождались, когда Православие пришло из Византии, а русские люди не знали, как молиться на греческом. Отсюда и «Калики перехожие» Мусоргского, «Песни юродивого». Это молитвы за простой народ и за царя. Вы слышите их сегодня со сцены? Я – нет.
Питерская школа учит церковному пению: литургии, хоровые концерты Березовского, Бортнянского. Это замечательно. Но это академическая православная музыка. А где народная православная? Где канты? Этим никто не занимается. Академия им. Гнесиных – единственное учебное заведение, которое учит народной музыке, здесь преподают выдающиеся профессионалы: В.Г. Захарченко, М.В. Медведева. Недавно ушёл из жизни В.М. Щуров. Это – глыбы, у каждого из них написано по 10 томов песен, которые ждут своего исполнителя. Почему на ТК «Культура» нет народной песни? Почему не используют кинематографисты народное искусство? Почему не вернуться к этому театрам? Мы ведь разрушаем себя инородной музыкой. Я иду на работу и слушаю Второй концерт Рахманинова или пение моей мамы, и я от этого становлюсь счастливее. Значит, мы можем музыкой осчастливить мир!
— Вы своими обработками даёте новую жизнь народной песне?
– К сожалению, многие артисты пытаются исполнять народные песни через призму попсы, эстрады, рока. Это форма. А где истина и подлинность? Это вопросы музыкантские, диссертационные, а порой и риторические. Я много ездил по городам и весям, изучал народный фольклор, в Белоруссии собрал очень много песен, только от мамы записал более ста песен. Подготовил их к печати с нотами и моими комментариями. Но пока нет издателя.
Я пытаюсь сам обрабатывать песни, рассказывать о них со сцены. Северный хор, к примеру, поёт мои песни. Говорят, что молодёжь не понимает эту музыку. Неправда. Не надо глупыми делать молодых людей. Меня именно молодые люди благодарят после концертов: спасибо, что Вы не забываете наши корни. Ко мне в Америке после концерта подходили афро-американцы и говорили: «Мы не поняли ни одного слова, но эта мелодика заставляет плакать».
— У Вас, несмотря на Ваши молодые годы, больше ста наград. Какая дороже всего?
– Главная награда для артиста – это зрительская любовь. Ты можешь быть миллион раз титулован, а выходишь на сцену и не трогаешь сердца людей. Больше всего мне дорого, когда люди после моего исполнения долго смотрят мне в глаза и тихонько аплодируют, и я вижу, что шевельнул что-то в их сердцах, открыл то, что они сами боялись открыть в себе.
Однажды, спустя месяц после моего концерта в Екатеринбурге мне в почтовый ящик пришло письмо. Писала женщина, что пережила автокатастрофу, в которой погибли её муж и сын, и она решила повеситься. И тут подруга позвала её на концерт, приезжает, мол, какой-то парень, вдруг, что-то интересное. «Весь концерт я прорыдала, – писала она в письме, – а после – поняла, что надо жить, что я в своей жизни ещё многое должна сделать»… После этого мне не стыдно называться певцом. Я также ей ответил, отправив письмо в конверте по почте.
– На радио «Радонеж» Вы ведёте поэтическую передачу «И душа с душою говорит». Почему именно поэзия?
– Порой я задаюсь вопросом, как могут быть забыты или так мало востребованы сегодня поэты Николай Рубцов, Николай Зиновьев, Юрий Кузнецов, не говоря уже о Сергее Есенине. Поэтому и хочется донести их до людей. Я счастлив, что написал несколько песен на стихи Николая Зиновьева.
Поэт в России больше, чем пророк. В поэзии отразилась вся наша история, все переживания народные. «Русь ещё жива», как пишет в стихах иеромонах Роман (Матюшин), и это правда, потому что пока в Дивеево молятся и горит неугасимая свеча, Русь не погибнет.
Меня многие спрашивают: «Как ты пишешь музыку?» А я не пишу её, она – между стихотворных строк, её просто надо услышать. Мы можем всю нашу беседу построить только на стихах, и я стихами отвечу на все Ваши вопросы.
— Что Вы скажете о феномене белорусского ВИА «Песняры»?
– Закон искусства в мгновении. Они появились тогда, когда они должны были появиться. Они делали модель, которую я сейчас предлагаю делать: брали народные песни и делали их исполнение своей профессией. И главное – без пошлости. Мулявин ведь – сибиряк, он просто влюбился в белорусскую песню. Они выходили на сцену и жили этой песней, не жаждали денег и славы. «Песняры» – это визитная карточка Белоруссии до сих пор.
— Я Вам скажу по секрету, это – визитная карточка и России. До сих пор. Сегодня мы видим, как по сценарию украинского майдана пытаются разрушить единое культурное пространство России–Белоруссии. Мы, люди культуры, не имеем права на политиков, ещё на кого-то перекладывать ответственность за то, что происходит с триединым русским миром.
– Каждый сейчас понимает, что эта история не случайна. Но мы – люди искусства, в принципе, должны быть аполитичны. Политика – последнее дело. Собирает людей, соборует их культура.
Нагнетание вражды одной страны против другой происходит, и это очевидно, чтобы отколоть нас друг от друга. Когда мы не вместе, мы уязвимы и нас легко уничтожить. Кто сейчас приходит на все эти протестные акции в Минске? Молодые люди. И там очень много умных людей, которым накрутили, что надо ломать через колено существующий порядок в стране. Как объяснить молодым, что надо представлять всю картину происходящего и думать о последствиях своих действий?
Мне сейчас постоянно приходят угрозы, просят меня отказаться от президентских грантов, которыми я награждён. У моего друга разбили машину. Мы, белорусские артисты, находящиеся сейчас в России, даже подавали заявление в полицию, чтобы нас защитили от тех, кто оппозиционно настроен против действующего президента А. Лукашенко.
Почему людям не объясняют, что такое бело-красный флаг? Это далеко не флаг свободы. И он очень напоминает польский. Уж очень Польше хочется отхапать часть Брестщины.
– В 1990-х на референдуме народ Белоруссии проголосовал против этого флага и вернули красно-зелёный с орнаментом.
– Вся история Беларуси тяготеет к России. Наша история – не про Беларусь, а про единое с Россией пространство. Я не разделяю Россию и Беларусь. Для мня это – одно. Поделить Россию и Беларусь – значит, поделить и Православие. А мы не хотим, чтобы Церковь наша стала автокефальной.
Многие люди искусства, не буду называть их имена, сейчас отказались от белорусских наград, премий. Меня просили отказаться от стипендии Фонда президента Беларуси для поддержки талантливой молодёжи. Они сдали свои значки и дипломы. Я спросил: «А деньги вы сдали?» Надо же по-честному, отказались от премии – верните и деньги!
Я ни от одной своей награды не откажусь, потому что мне не президент её дал, мне её дал народ. Значит, я чем-то её заслужил, и буду дальше делать всё возможное, чтобы заслуживать не награды, а любовь народную. Нет ни одного концерта, а я очень много даю концертов по России и по всему миру, чтобы я не спел белорусскую песню. Люди сами меня об этом просят, и я счастлив, потому что это моя сущность, часть моего сердца.
Когда начались эти брожения в Беларуси, я позвонил маме и спросил, как они всё это переживают. Она ответила: «А нам некогда. Мы хлеб убираем». Вот, что для меня белорусы. А их там называют – люди без гражданской позиции. Так они вас кормят, тех, кто вышел на майдан! Вы же заводы остановили, вас надо кормить.
Раньше у всех народов – и у кавказцев, и у казаков было так: молодые люди шли к столетним старикам за советом. А сегодня это стало не модно. Мол, что вы понимаете, вы – бывший Советский Союза, а нам надо новое государство строить. Нет уж, не получится. Надо уважать тех, кто строил нашу страну – царскую, советскую, кто защищал её во всех войнах. Я не могу растоптать память моего деда, который жизнь отдал за нашу страну, память бабушки, которая нашу страну строила, и пойти на майдан. Мне очень дорого время.
Я не пойду унижать моих родителей, чтобы они сказали потом, что моего сына побили. Так зачем было туда ходить?
И ещё. В чём смысл жизни? В служении! Людям, Богу, профессии. Посвятите себя служению и не будет времени думать о майданах, о войнах!
Купец всё понял, окликнул уже собравшуюся уходить девочку, и горстями стал насыпать ей конфет, сунул ломоть хлеба. И сказал: «Иди, сядь в кустах, наешься, а я скажу, что меня обокрали». С тех пор, как говорила бабушка, она поняла, что выше человеческого сопереживания, человеческой дружбы ничего нет. «Все люди хорошие, – говорила она. – Есть люди несчастные, от этого у них злоба. А чтоб злобным не быть, надо петь».
Жизнь моей бабушки – это страшное путешествие. Она прошла Вторую мировую войну, потеряла мужа. Но она всегда пела. Я близко не подхожу по уровню таланта к тому, как пели мои мама и бабушка. И песня спасла её. Мама всегда мне говорила: «Сыночек ты мой, драженичкий, када буде сильно тяжко тебе, ты спевай. Пой, пой, крычи, спевай, иначе можно не пережить. И последней похоронишь песню».
Бабушку везли в Освенцим. Она успела бросить своих двух детей в погреб, и так спасла их, всех остальных детей в селе расстреляли. В этом товарном вагоне она была самым счастливым человеком, она верила, что её детей кто-то найдёт и они будут жить. Люди сходили с ума от голода и горя, умерших выбрасывали из вагона прямо на ходу. Среди этого ада, этого крика и ужаса в уголочке сидел бородатый мужчина. И как он начал петь – криком, басом! Весь вагон подхватил песню. Немцы испугались: «Эти русские с ума сошли! Что они делают?» И отпустили их. Так песня спасла людей.
Я счастливый человек! Я родился в деревне, где все пели. Помню, как мама с папой возвращались со свадьбы из соседней деревни и на весь лес слышалось, как они пели на два голоса «Там за лесом солнце засияло…» Всё вокруг немело!
Пусть на меня не обижаются мои друзья композиторы и певцы. Я сам композитор и певец. Но самый гениальный композитор – это народ. Народ создаёт шедевры.
— Это знали Пушкин и Лермонтов, Чайковский и Глинка.
— Конечно.
— Что для Вас значит крестьянское самосознание?
— Любой свой концерт, где бы он не проходил, я начинаю со слов: «Я деревенский. Я колхозник и этим горжусь». Гром аплодисментов! Аплодируют те, кто сам родом из деревни.
Жизнь крестьянина или колхозника – это борьба за свою святую землю. Когда моя мама выходит сажать огород, креститься и говорит: «Земелька, земелька, породи на мене да еще на кого-нибудь». Крестьянское мышление – это не взять, а отдать. В этом смысл жизни крестьянина.
— В этом ответ на вопрос, почему крестьяне жили бедно (не все, конечно).
— Моя мама порой поёт «Зелёная вишня с-под кореня вышла // Не дай же мене мамка, где я непривычна». Не отдай меня за нелюбимого. А та отдаёт её, потому что лишний рот – обуза. Они пережили это. Но и всё же, если вы приедете в нашу, в любую другую деревню, вам вынесут к столу всё, что есть. Невозможно, чтобы было по-другому.
— Как начинался Ваш путь в музыке?
— Я уехал из дома в 11 лет. Сказал родителям: «Если вы не отдадите меня учиться, я вам никогда этого не прощу». Мама стала горевать, что нет денег отправить меня на учёбу. Мы всё лето собирали грибы и ягоды, сушили и сдавали в заготовительный магазин. А осенью с папой тайком от мамы уехали в Минск. Как Фрося Бурлакова. Поступил в гимназию при Белорусской академии музыки. Дети сразу невзлюбили меня, потому что я был бедно одет. Шёл 2005 год. Мы пережили 90-е годы, когда в колхозах не платили зарплаты и папа мог принести домой только мешок пшена. Единственное, что меня держало – я понимал, что там есть люди, которые меня всегда ждут. Я ни о чём не жалею. Когда мы с мамой встречаемся теперь, мы обнимаемся и просто молчим. Это язык тишины, язык разлук, язык боли. Мы ведь с ней всё понимаем. И тебе стыдно за её глаза, стыдно, когда ты целуешь её руки, а они от труда все в ранках и ладони не могут разжаться, стыдно, что она улыбается, а глаза в слезах, стыдно за то, что когда я уезжал, она бежала за повозкой…
Мне говорят, мол, мама же тобой теперь гордиться. Да. Но только я забрал у неё жизнь. Кроме того, что она любила, она ничего не могла мне дать. Но наша деревенская жизнь сделала меня тем, кем я являюсь. Каждую песню, которую я пишу, сначала пою маме по телефону. Если она скажет: «Сыночек, хорошая песня, но она меня не трогает», всё, я рву эту запись.
Когда я буду растить своих детей, постараюсь дать им такое же жёсткое воспитание, какое дали мне мои родители. Мы ведь не работали, мы пахали, когда были детьми. После школы (а до школы ещё попробуй дойди) сено грести, ворочать, потом корову подоить, свиньям дать. Приедьте в деревню – вас там научат жизни.
Как-то я вернулся к родителям и разговариваю на русском, а у нас в ходу белорусско-русский – тросянка. Мама и говорит: «Побачьте, людзі, хто прыехаў. Бусел. Дзюба доўгая. Чырвоны. Ходзіць, ходзіць. Галаву падняў. Глядзі, не зачапіся ды не ўпадзі. Так ужо зазнаўся. Ужо і не прызнаеш нас». Ты кто такой? Артист приехал, трижды лауреат! У нас картошку копают, иди и ты копай! Это жизнь. Поэтому я не люблю разговоры о том, что надо поднимать деревню. Бросайте свои тёплые квартиры и езжайте, поднимайте деревню своими руками.
— Вы уже преподаёте в Российской академии музыки им. Гнесиных, которую сами закончили! Кого Вы воспитываете? Есть ли у русской музыки будущее?
– Я занимаюсь самым большим, самым значимым делом моей жизни – пропагандирую русскую, украинскую, белорусскую песню. Учу студентов сольному народному пению. Это молодые ребята и девочки, которые очень хотят петь народные песни и продолжать творчество наших советских певцов Л. Зы-
киной, Л. Руслановой. Это наше будущее, честь и совесть культуры. Мы берём фольклор, учимся его переаранжировывать, профессионально переформатировать под голос и исполнять на сцене.
Народ никогда не писал для сцены. Он писал для быта. Есть огромный пласт духовных стихов, и это не просто стихи, это молитвы простых людей. Они зарождались, когда Православие пришло из Византии, а русские люди не знали, как молиться на греческом. Отсюда и «Калики перехожие» Мусоргского, «Песни юродивого». Это молитвы за простой народ и за царя. Вы слышите их сегодня со сцены? Я – нет.
Питерская школа учит церковному пению: литургии, хоровые концерты Березовского, Бортнянского. Это замечательно. Но это академическая православная музыка. А где народная православная? Где канты? Этим никто не занимается. Академия им. Гнесиных – единственное учебное заведение, которое учит народной музыке, здесь преподают выдающиеся профессионалы: В.Г. Захарченко, М.В. Медведева. Недавно ушёл из жизни В.М. Щуров. Это – глыбы, у каждого из них написано по 10 томов песен, которые ждут своего исполнителя. Почему на ТК «Культура» нет народной песни? Почему не используют кинематографисты народное искусство? Почему не вернуться к этому театрам? Мы ведь разрушаем себя инородной музыкой. Я иду на работу и слушаю Второй концерт Рахманинова или пение моей мамы, и я от этого становлюсь счастливее. Значит, мы можем музыкой осчастливить мир!
— Вы своими обработками даёте новую жизнь народной песне?
– К сожалению, многие артисты пытаются исполнять народные песни через призму попсы, эстрады, рока. Это форма. А где истина и подлинность? Это вопросы музыкантские, диссертационные, а порой и риторические. Я много ездил по городам и весям, изучал народный фольклор, в Белоруссии собрал очень много песен, только от мамы записал более ста песен. Подготовил их к печати с нотами и моими комментариями. Но пока нет издателя.
Я пытаюсь сам обрабатывать песни, рассказывать о них со сцены. Северный хор, к примеру, поёт мои песни. Говорят, что молодёжь не понимает эту музыку. Неправда. Не надо глупыми делать молодых людей. Меня именно молодые люди благодарят после концертов: спасибо, что Вы не забываете наши корни. Ко мне в Америке после концерта подходили афро-американцы и говорили: «Мы не поняли ни одного слова, но эта мелодика заставляет плакать».
— У Вас, несмотря на Ваши молодые годы, больше ста наград. Какая дороже всего?
– Главная награда для артиста – это зрительская любовь. Ты можешь быть миллион раз титулован, а выходишь на сцену и не трогаешь сердца людей. Больше всего мне дорого, когда люди после моего исполнения долго смотрят мне в глаза и тихонько аплодируют, и я вижу, что шевельнул что-то в их сердцах, открыл то, что они сами боялись открыть в себе.
Однажды, спустя месяц после моего концерта в Екатеринбурге мне в почтовый ящик пришло письмо. Писала женщина, что пережила автокатастрофу, в которой погибли её муж и сын, и она решила повеситься. И тут подруга позвала её на концерт, приезжает, мол, какой-то парень, вдруг, что-то интересное. «Весь концерт я прорыдала, – писала она в письме, – а после – поняла, что надо жить, что я в своей жизни ещё многое должна сделать»… После этого мне не стыдно называться певцом. Я также ей ответил, отправив письмо в конверте по почте.
– На радио «Радонеж» Вы ведёте поэтическую передачу «И душа с душою говорит». Почему именно поэзия?
– Порой я задаюсь вопросом, как могут быть забыты или так мало востребованы сегодня поэты Николай Рубцов, Николай Зиновьев, Юрий Кузнецов, не говоря уже о Сергее Есенине. Поэтому и хочется донести их до людей. Я счастлив, что написал несколько песен на стихи Николая Зиновьева.
Поэт в России больше, чем пророк. В поэзии отразилась вся наша история, все переживания народные. «Русь ещё жива», как пишет в стихах иеромонах Роман (Матюшин), и это правда, потому что пока в Дивеево молятся и горит неугасимая свеча, Русь не погибнет.
Меня многие спрашивают: «Как ты пишешь музыку?» А я не пишу её, она – между стихотворных строк, её просто надо услышать. Мы можем всю нашу беседу построить только на стихах, и я стихами отвечу на все Ваши вопросы.
— Что Вы скажете о феномене белорусского ВИА «Песняры»?
– Закон искусства в мгновении. Они появились тогда, когда они должны были появиться. Они делали модель, которую я сейчас предлагаю делать: брали народные песни и делали их исполнение своей профессией. И главное – без пошлости. Мулявин ведь – сибиряк, он просто влюбился в белорусскую песню. Они выходили на сцену и жили этой песней, не жаждали денег и славы. «Песняры» – это визитная карточка Белоруссии до сих пор.
— Я Вам скажу по секрету, это – визитная карточка и России. До сих пор. Сегодня мы видим, как по сценарию украинского майдана пытаются разрушить единое культурное пространство России–Белоруссии. Мы, люди культуры, не имеем права на политиков, ещё на кого-то перекладывать ответственность за то, что происходит с триединым русским миром.
– Каждый сейчас понимает, что эта история не случайна. Но мы – люди искусства, в принципе, должны быть аполитичны. Политика – последнее дело. Собирает людей, соборует их культура.
Нагнетание вражды одной страны против другой происходит, и это очевидно, чтобы отколоть нас друг от друга. Когда мы не вместе, мы уязвимы и нас легко уничтожить. Кто сейчас приходит на все эти протестные акции в Минске? Молодые люди. И там очень много умных людей, которым накрутили, что надо ломать через колено существующий порядок в стране. Как объяснить молодым, что надо представлять всю картину происходящего и думать о последствиях своих действий?
Мне сейчас постоянно приходят угрозы, просят меня отказаться от президентских грантов, которыми я награждён. У моего друга разбили машину. Мы, белорусские артисты, находящиеся сейчас в России, даже подавали заявление в полицию, чтобы нас защитили от тех, кто оппозиционно настроен против действующего президента А. Лукашенко.
Почему людям не объясняют, что такое бело-красный флаг? Это далеко не флаг свободы. И он очень напоминает польский. Уж очень Польше хочется отхапать часть Брестщины.
– В 1990-х на референдуме народ Белоруссии проголосовал против этого флага и вернули красно-зелёный с орнаментом.
– Вся история Беларуси тяготеет к России. Наша история – не про Беларусь, а про единое с Россией пространство. Я не разделяю Россию и Беларусь. Для мня это – одно. Поделить Россию и Беларусь – значит, поделить и Православие. А мы не хотим, чтобы Церковь наша стала автокефальной.
Многие люди искусства, не буду называть их имена, сейчас отказались от белорусских наград, премий. Меня просили отказаться от стипендии Фонда президента Беларуси для поддержки талантливой молодёжи. Они сдали свои значки и дипломы. Я спросил: «А деньги вы сдали?» Надо же по-честному, отказались от премии – верните и деньги!
Я ни от одной своей награды не откажусь, потому что мне не президент её дал, мне её дал народ. Значит, я чем-то её заслужил, и буду дальше делать всё возможное, чтобы заслуживать не награды, а любовь народную. Нет ни одного концерта, а я очень много даю концертов по России и по всему миру, чтобы я не спел белорусскую песню. Люди сами меня об этом просят, и я счастлив, потому что это моя сущность, часть моего сердца.
Когда начались эти брожения в Беларуси, я позвонил маме и спросил, как они всё это переживают. Она ответила: «А нам некогда. Мы хлеб убираем». Вот, что для меня белорусы. А их там называют – люди без гражданской позиции. Так они вас кормят, тех, кто вышел на майдан! Вы же заводы остановили, вас надо кормить.
Раньше у всех народов – и у кавказцев, и у казаков было так: молодые люди шли к столетним старикам за советом. А сегодня это стало не модно. Мол, что вы понимаете, вы – бывший Советский Союза, а нам надо новое государство строить. Нет уж, не получится. Надо уважать тех, кто строил нашу страну – царскую, советскую, кто защищал её во всех войнах. Я не могу растоптать память моего деда, который жизнь отдал за нашу страну, память бабушки, которая нашу страну строила, и пойти на майдан. Мне очень дорого время.
Я не пойду унижать моих родителей, чтобы они сказали потом, что моего сына побили. Так зачем было туда ходить?
И ещё. В чём смысл жизни? В служении! Людям, Богу, профессии. Посвятите себя служению и не будет времени думать о майданах, о войнах!
Беседовала Ирина УШАКОВА
